Что же дальше, Джим Диксон?
Вл. Рубин
ЗАБОТЫ И ТРЕВОГИ «РАССЕРЖЕННЫХ МОЛОДЫХ ЛЮДЕЙ»
Осенью 1969 года журнал «Новый мир» познакомил своих читателей с переводам романа английского писателя Джона Уэйна «Спеши вниз», а в конце 1958 года в журнале «Иностранная литература» появился роман его соотечественника Кингсли Эмиса «Счастливчик Джим».
В Англии обе книги вышли несколько лет тому назад. Вскоре после их выхода в свет появился ряд произведений, в той или иной степени сходных с ними по настроениям и мотивам: роман Д. Брейна «Место наверху», пьеса Д. Осборна «Оглянись во гневе» и некоторые другие. Авторов этих произведений английская критика окрестила «рассерженными молодыми людьми». Название удержалось, несмотря на то, что объединяет оно весьма разных писателей. За это время иные из них перестали уже быть молодыми людьми, а последние книги этих писателей вряд ли дают основание называть их рассерженными.
Тем не менее жизненные явления и проблемы, положенные в основу романов Эмиса, Уэйна и пьесы Осборна, продолжают и доныне волновать и тревожить умы многих молодых англичан.
Героев этих произведений сближают две особенности: молодость и общность социальной среды, в которой они выросли. Для них характерно отвращение к интеллектуальным ценностям, имеющим хождение в буржуазном мире, к официальной «идеологии». Лучше уж заниматься мелочной торговлей, чем учить детей тому, во что не веришь сам, думает Джим Портер из пьесы Осборна. Учителю Бэнксу, герою одного из романов Уэйна («Жить в настоящем»), его работа — «толковать ленивым, скучающим мальчишкам акты 1679 года» — кажется «отвратительным сном».
Эмис, Уэйн, Осборн, может быть не желая этого, констатируют обесценение «идейных ценностей», которые имеют хождение среди интеллигентов из «средних, классов», крушение «идеалов» буржуазного мира.
Перед Джимом Диксоном, перед героями других произведений «рассерженных» неумолимо встает вопрос: «Что же дальше?», подобно тому как он возникал тридцать лет тому назад перед героем романа немецкого писателя Фаллада в романе «Маленький человек, что же дальше?» и в других аналогичных книгах о «маленьких людях». Но, несмотря на то, что в характере этих героев немало привлекательных черт, их протест против общества, относящегося к ним далеко не дружески, может показаться многим читателям приглушенным, а выражение этого протеста странно инфантильным. Послевоенное поколение сталкивается в Англии со многими трудными, порой неразрешимыми проблемами. Не случайно лейбористская газета «Дейли геральд» указывала на угрозу безработицы для двухсот тысяч молодых людей, окончивших в 1959 году школу. Создавшееся положение газета назвала «национальной трагедией», которая задевает каждого третьего юношу, покидающего школу. Еще большее значение имеет, пожалуй, состояние моральной, духовной неустойчивости этой молодежи, порожденное атмосферой «холодной войны». Впрочем, об этом лейбористская газета умалчивает.
Молодые люди, о которых пойдет речь, учились, как правило, в провинциальных университетах. Некоторые критики именуют это литературное направление «школой бедного неудачника» или «кирпичной школой», намекая на то, что здания, многих провинциальных университетов выстроены из красного кирпича. Для героев «рассерженных» были недоступны Оксфорд или Кембридж, открывающее аристократической молодежи пути к дипломатической и государственной карьере. Не случайно поэтому герои книг «рассерженных молодых людей» причисляют себя к «средним классам», к «промежуточным» слоям общества. А книги, рассказывающие нам о них, свидетельствуют о всей непрочности положения этих представителей «средних классов». Но, как ни странно, иные американские и английские критики пытались усмотреть в этих произведениях некое подтверждение якобы наступившего затухания классовой борьбы. Так, американский журнал «Нью Рипаблик», касаясь книги Эмиса, в конце 1957 года писал: «Что за польза быть радикалом, если социальные идеалы и социальная действительность более или менее совпадают?»
Подобного рода рассуждения не что иное, как мечтания, выдаваемые за действительность.
[…]
При всей нечеткости позиции «рассерженных» книги их, как может увидеть всякий непредубежденный читатель, менее всего дают основания для утверждений о стирании классовых граней.
Напротив, они порождены именно атмосферой социального неблагополучия, которую не в состоянии скрыть искусственные и малоправдоподобные «счастливые развязки».
[…]
Трагедия «Счастливчика Джима» состоит в том, что ему приходится все время подавлять свои желания, мириться с ущемлением своего достоинства, своих интересов. Он занимается работой, которую не любит и к которой не способен. Он вынужден заискивать перед своим профессором, человеком, которого невозможно уважать. Не приносит Джиму радости и роман с Маргарет — девушкой неискренней и манерной.
Джжим Портер, герой пьесы Осборна, убежден, что время героических дел прошло, и поэтому он причисляет себя к «бесполезному поколению». Гнев его распыляется, иссякает, превращается в брюзжание. А между тем кажется, что где-то близко есть та грань, перешагнув которую эти «маленькие люди» сегодняшней Англии могли бы излечиться от своей карликовой болезни.
Ноты протеста, звучащие в этих книгах, заглушает мотив бессмысленности существования. Чувство бессилия особенно отчетливо запечатлено в рассказе одного молодого английского литератора, Колина Спенсера, опубликованном в конце 1955 года в журнале «Лондон мэгезин». Рассказ «Ночная смена» вводит читателя в страшный в своей безысходности мир бывшего работного дома, превращенного в богадельню «для стариков, для хронических больных, для тех, кто не может жить». Несчастные люди, на склоне лет выброшенные за борт жизни, влачат жалкое полуголодное существование. Они обречены на медленную смерть. Двое из надсмотрщиков издеваются над ними «на манер гестаповцев». Они избивают больных, глумятся над ними. Герои рассказа — санитар Беккер и студент Джилл — не в состоянии бороться с произволом и преступлениями. Попытка Беккера протестовать против злодеяний приводит к тому, что заправилы богадельни без труда расправляются с ним, состряпав обвинение в воровстве. А студент Джилл, вынужденный зарабатывать на жизнь службой в ночной смене санитаров, узнав об убийстве одного больного, решает сообщить об этом властям. Злоумышленники вырывают у него конверт, но там... лежат несколько листков бумаги с бессвязными обрывками фраз: герой близок к сумасшествию. Символическая концовка как бы подчеркивает бесплодность протеста, безнадежность попыток бороться со злом. Это отрицание возможностей реальной борьбы с несправедливостью сближало рассказ двадцатилетнего дебютанта Спенсера с книгами его старших коллег.
В Англии давно пытаются объяснить секрет успеха названных книг и установить, на какие жизненные явления опираются их авторы. Так, в редакционной статье журнала «Листнер» (орган Британской радиовещательной корпорации) мы читаем: «Кто же эти «сердитые» молодые люди и почему они сердятся?.. Они едва ли располагают в свою пользу... они сердятся потому, что многим недовольны. Им знаком мир «черного рынка», мир жульничества и обмана... Они недовольны тем, что... по их мнению, им все еще недоступны наилучшие возможности для продвижения вперед на жизненном пути...»
Журнал даже готов зачислить их в революционеры, хотя с существенной оговоркой: «они революционеры, но едва ли они понимают, против чего они восстают». Конечно, это явное преувеличение: до революционеров героям этих книг куда как далеко, а бунт их, как правило, бунт на коленях.
[…]
Литератор Морис Крэнстон (журнал «Лондон мэгезин», август 1958) пишет о произведениях этих писателей: «Это голос протеста, отражающий или выражающий чувства многих англичан пятидесятых годов».
Уже цитировавшийся нами журнал «Листаер» считает, впрочем, что есть не только «рассерженные молодые люди», но и «рассерженные старики». «Это мужчины и женщины из средних слоев, путь которых к карьере (за немногими исключениями) был прерван войной и которые приносили всяческие жертвы, чтобы на свои облагавшиеся большими налогами средства дать образование детям. Между тем этим детям, то есть поколению, следующему за «рассерженной молодежью», грозит опасность водородной бомбы и распада старой империи, так что и у старшего поколения есть основания для недовольства. «Журнал дает понять, что и «отцы» и «дети» оказались перед ликом сложных и чреватых опасностями проблем.
Но каковы пути к решению этих проблем? В такие дебри английская буржуазная критика предпочитает не углубляться.
Наиболее распространенное утверждение этой критики сводится к тому, что нынешняя молодежь, принадлежащая прежде всего к «средним классам», безучастна к окружающему миру. Один из английских критиков называет современное поколение молодежи «серым поколением». Это поколение, «преждевременно поумневшее и проникшееся недоверием, выдвинувшее не столько творцов, сколько критиков. В этом можно убедиться на примере наших молодых романистов; драматургов, художников, стремящихся нарисовать в своем творчестве только ту часть мира, с которой они соприкасаются непосредственно».
Бытописатели поколения, на долю которого выпали лишь «малые дела» и «малые чувства», молодые романисты и драматурги в своем творчестве и отражают эти особенности жизни своих ровесников. Спрашивать с них по большему счету бесполезно. Это, впрочем, и к лучшему. Такова мораль, которую нам предлагают извлечь из приведенных рассуждений критики.
Но более ли проницательны суждения известных и опытных литераторов об этих явлениях жизни и литературы? Две полярно противоположные точки зрения высказали по поводу романа Эмиса и отраженных в нем проблем действительности видные английские романисты Сомерсет Моэм и Ч.П. Сноу.
Называя «Счастливчика Джима» замечательным романом, Моэм приписывает этой книге «зловещее значение». Герои таких книг, говорит он, идут в университет не для того, чтобы приобщиться к культуре, а лишь затем, чтобы заполучить работу. «Это люди низкие, коварные и завистливые. Милосердие, доброта, благородство — вот качества, которые они презирают. Они подонки... Кое-кто из них попадает в парламент... и будет править нами. Я почитаю себя счастливым, что я до этого не доживу».
Нам думается, что оба писателя заблуждаются в оценке Джима в его друзей. Чтобы лучше, точней определить их природу, обратимся к среде, в которой они живут.
БЛУЖДАНИЯ И ПОИСКИ
Мы знакомимся с Джимом Диксоном в тот момент, когда на его жизненном горизонте сгустились тучи. Он уже «отбыл» год испытательного, стажа в учебном заведении, где преподает, но у него все еще нет уверенности, что его оставят при кафедре. Он надеется улучшить свои дела, напечатав в ученом журнале статью, но редактор, оказавшийся жуликом, публикует ее под своим именем в каком-то иностранном издании. К тому же Джим серьезно запутывается в сложных отношениях с Маргарет, навязывающей ему свою любовь, и с понравившейся ему Кристиной, невестой художника Бертрана Уэлча. Бертран — сын профессора Уэлча, а от благорасположения профессора зависит университетская карьера Джима. Джим окончательно роняет себя в глазах этого ученого педанта и его заносчивой супруги, когда выступает с лекцией в университетской аудитории. Его прогоняют с работы. Казалось, все рушится. Но в последнюю минуту фортуна улыбается ему: некий богатый филантроп Гор-Эркварт приглашает его на работу в качестве своего секретаря — место, которого давно добивался Бертран Уэлч. Вдобавок Кристина — племянница этого богача — отдает Джиму свою руку и сердце. Впереди (о чем Джим всегда мечтал) жизнь в Лондоне, работа у Гор-Эркварта и женитьба на красавице Кристине.
Итак, как будто бы «счастливый конек», сбываются слова песенки, поставленной эпиграфом к роману: «Счастливчик Джим, как я ему завидую!» Да, но здесь идейное и художественное содержание книги явно вступает в противоречие с концовкой ее. В то время как мытарства Джима — его неуютное, неприкаянное существование в убогом пансионе — показаны писателем правдиво и убедительно, неожиданный благополучный финал воспринимается как нечто искусственное. На протяжении всего романа мы являемся свидетелями того, как на Джима обрушиваются несчастья и неудачи одна за другой. Впрочем, вся его жизнь складывается из множества мелочей.
Мастерски нарисован Эмисом образ профессора Уэлча с его ограниченностью, пошлостью, педантизмом.
Та наука, которую олицетворяет профессор Уэлч и к которой причастен Джим, может быть лишь предметом шаржа, гротеска. Она мертва, оторвана от жизни, служит прибежищем посредственности. Вот как характеризует Джим собственное сочинение для ученого журнала, с помощью которого он рассчитывает упрочить свое положение. Сочинение это озаглавлено «Воздействие экономических факторов на развитие судостроительного мастерства в период с 1450 по 1485 год». «Это было превосходное название. В нем как в зеркале отразилась пустота и бессодержательность самой статьи, вей эта похоронная процессия смертельно скучных фактов и тот псевдонаучный свет, который они проливали на псевдонаучные проблемы».
Еще менее снисходителен Эмис к искусству, служителем коего является сын профессора Уэлча художник Бертран. Эмис зло высмеивает самодовольного сноба с холеной бородой, жадного, напористого, откровенно пресмыкающегося перед денежным мешком. Джиму антипатичен эгоизм этого художника-декадента, который «интересуется лишь самим собой» и считает себя «существом особого рода». По злому замечанию Джима, Бертран приравнял себя «к младенцам невропатам, больным». Характерно, что именно в сценах столкновений между Джимом и Бертраном весьма обнаженно выступают определенные социальные мотивы. Конфликт между героями явно перерастает рамки любовной неурядицы. Яростная вспышка Джима, обличающего Бертрана в пресмыкательстве перед сильными мира сего, не мешает ему самому (через несколько десятков страниц) с радостью поступить на службу к тому же Гор-Эркварту, богачу и меценату. Но такова уж, видимо, психология «рассерженного молодого человека». Он может взорваться, произнести гневную филиппику против существующих общественных условий, но на большее он не способен...
Более решителен в своих действиях Чарльз Ламли — герой романа Уэйна «Спеши вниз». Он без особых переживаний порывает со своей средой, разочаровавшись в ней, пресытившись лицемерием и фальшью.
Чарльз с негодованием отвергает обвинение в принадлежности к «краевым», но и те, от кого исходят эти упреки, все эти «благомыслящие» и «добропорядочные» молодые снобы не вызывают его симпатии, «Такие, какие вы есть вот здесь, сейчас, вы способны вызвать во мне только презрение». Он, не задумываясь, становится мойщиком стекол, санитаром в больнице, но всегда остается одиночкой, далеким от «толпы». Волнующие вопросы он пытается решать сам, но все его решения — это лишь оттяжка, компромиссы. Как ни ненавистна Чарльзу власть денег, она все же оказывается и для него «слишком сильной». И в конце романа он идет на очередной компромисс — подобно «Счастливчику Джиму», он сочетается браком с девушкой из богатой семьи. Но здесь, так же как в романе Эмиса, «счастливый конец» остается условностью. Сам автор дает понять, что, попав в этот мир «джунглей», его герой не обретает счастья, как не обрел его, кстати говоря, и герой романа Д. Брейна «Место наверху».
Ч. Сноу утверждает, что книгам Эмиса, Уэйна и близких им авторов присуща «душевная бодрость» («Иностранная литература», 1957, № 6). Трудно согласиться с этим мнением. Какая уж тут бодрость! «Вспомним, как часто у Джима появлялось ощущение, что «он стоит в темной комнате и смотрит в окно, где в конце узкого пустынного переулка вырисовываются черные силуэты труб»! Как часто он испытывал страх и «знакомую сосущую под ложечкой тоску», как часто ему приходилось «делать вид», подавляя свои истинные чувства, сознавать, что «никогда он не сможет высказать то, что ему бы хотелось»! С упоением повторяет Джим вслух названия районов Лондона, словно там находится некий обетованный рай. Но ведь его коллега из романа Уэйна «Жить в настоящем», молодой учитель Эдгар Бэнкс, собираясь покончить самоубийством, в числе причин, толкнувших его на этот шаг, называет и такую: «Кончаю с собой потому, что одиночество особенно невыносимо в Лондоне, а я живу в Лондоне, и я одинок».
В 1957 году Эмис, уже получивший широкую известность благодаря своим романам, выступил с небольшой брошюрой «Интеллигенция и социализм». Он мотивирует это тем, что политическая борьба, происходящая ныне, якобы не затрагивает интересов интеллигенции. Пятидесятые годы нашего века, считает Эмис, в отличие от тридцатых годов якобы «не требуют решения срочных задач»: нет, мол, и условий, могущих привлечь к борьбе людей, которые стремятся к «политическому романтизму», то есть обладают способностью «загораться интересами и целями, не касающимися их лично».
Основной тезис, проходящей через художественные и публицистические выступления Эмиса, Осборна и других, — это, коротко говоря, тезис о «безгероичности» современной английской общественной жизни. «Как, должно быть, приятно иметь почетный мотив к тому, чтобы быть политически активным!» — с тоской восклицает Эмис. И он и его коллеги этих мотивов не находят. Но ведь условия, в которых живут герои произведений Эмиса, Уэйна, Осборна, таковы, что, применяя выражение Эмиса, сами по себе «требуют срочных мер». Разве может быть признано нормальным, не требующим изменений положение вещей, при котором обрекается, калечится и уродуется психика прототипов Джимов Диксонов и Джимми Портеров, положение, которое обрекает их на жалкое прозябание?
Можно согласиться с тем, что чувство разочарования, охватившее слои интеллигенции, представляемой Эмисом и другими близкими ему писателями, имеет вполне реальные основания. Мечты о том, что после войны «все убудет по-иному», не сбылись. Но разве это означает, что мечты и цели были нереальными, несбыточными? Разве их свершению не помешали вполне определенные социальные факторы? Все это, казалось бы, само очевидно.
И неужели эти писатели, якобы истосковавшиеся по романтике, не видят героизма в благородном движении народных масс и прогрессивных сил мира, направленном к тому, чтобы предотвратить чудовищное истребление миллионов человеческих жизней новой войной? Только закрыв глаза, можно не видеть того, что происходит в мире. Но, как гласит поговорка, нет людей более глухих, чем те, кто не хочет слышать...
[…]
Л-ра: Молодая гвардия. – 1960. – № 3. – С. 215-221.
Произведения
Критика
