Роберт Ладлэм. Ультиматум Борна
(Отрывок)
Пролог
Тьма опустилась на городок Манассас, штат Виргиния. Подлесок, окружающий поместье генерала Нормана Свайна, через который осторожно пробирался Борн, уже наполнился особыми, ночными звуками. Обеспокоенные его появлением, чуткие птицы зашумели в темных ветвях над головой. Проснувшиеся вороны постарались перебудить всех кого только можно, но, как ни странно, очень быстро успокоились, будто по приказу своего тайного начальника.
Манассас! Ключ был здесь! Ключ, отмыкающий двери в преисподнюю, в которой прячется Карлос, Шакал, наемный душегуб, жаждущий только одного — уничтожения Дэвида Вебба и его семьи… Вебб! Убирайся из моего тела, Дэвид, оставь меня в покое! — беззвучный крик рвался из горла Борна, сжимал его сердце. Позволь мне быть беспощадным, хладнокровным убийцей, каким ты не сможешь быть никогда!
Борн занялся высокой изгородью из металлической сетки. С каждым щелчком кусачек он все больше и больше убеждался в том, что течение времени необратимо, и это более чем весомо подтверждалось участившимся дыханием и ручейками пота на щеках и шее. Он всегда старался держать себя в хорошей физической форме, но, как ни как, ему уже пятьдесят. То, что давалось так легко в Париже лет тридцать назад, когда, по приказу ЦРУ, он уже начал наступать на пятки Шакалу, сейчас уже не повторить с прежним молодцеватым размахом. Но об этом можно подумать потом, сейчас не останавливаться, только вперед. Сегодня за ним стоят Мари и дети — жена Дэвида и дети Дэвида — он не может позволить себе действовать не спеша! Дэвид Вебб должен испариться, оставив в его теле только опытного старого хищника — Джейсона Борна.
Итак, я внутри! Борн на секунду остановился, переводя дыхание и давая отдых напряженным мускулам. Он инстинктивно, быстро проверил обеими руками снаряжение. Его оружие: автоматический пистолет, газовый пистолет с усыпляющими зарядами, бинокль с ночным видением, нож в ножнах — оно необходимо хищнику в стане врагов, которые должны вывести его на Шакала.
«Медуза»! Батальон отчаянных парней из Вьетнама, передвижение и действия которого никем не контролировались, замечательная коллекция убийц и отбросов общества, шнырявших по джунглям юго-восточной Азии, проводящих операции по заказам Генерального штаба в Сайгоне, сеющий смерть отряд, принесший в Сайгон больше информации, чем все поисково-диверсионные группы вместе взятые. Ушедший из «Медузы» Дэвид Вебб имел Джейсона Борна только в виде посторонней, отстраненной от него самого фигуры в дальнем уголке памяти. Теперь он был обычным преподавателем, у него была другая жена и другие дети, другая жизнь. Другое прошлое. Старое прошлое было вырвано с корнем, и его теперь не должно было быть.
Генерал Норман Свайн занимал привилегированное положение в Генеральном штабе в Сайгоне. Он единолично держал связь с «Медузой», набрасывал конкретные планы ее операций и поставлял в нее новых бойцов. Теперешняя «Медуза» обновилась: изменилась и увеличилась численность состава, снаряженного сверхсекретной экипировкой, отражающей последнее слово техники, и дьявольским вооружением. Она хитроумно вплелась щупальцами во все возможные сферы жизни, теперь уже выслеживая и уничтожая целые сегменты экономик множества стран, ради выгоды одной-двух, без следов, без прошлого и настоящего, без истории. Основное финансирование действий «Медузы», по-прежнему почти никем не направляемых и не контролируемых, велось из мрачных источников, заложенных во времена кровавых юго-восточно-азиатских рейдов. Эта современная «Медуза» была его мостиком к Карлосу Шакалу. Наемный убийца вполне мог найти понимание и стать клиентом в стане других убийц, и теперь и те и другие мечтали только об одном — о смерти Джейсона Борна. Да так оно и было! И коли это так, то Борн может спастись только пошарив в тайниках генерала Свайна — главного интригана и сводника Пентагона, вечно трясущегося от волнения или страха человека с небольшой татуировкой на предплечье. Члена клана «Медузы».
Не издав ни единого звука, черный, хорошо натренированный доберман мощно, с треском проломился сквозь густую листву. Джейсон выхватил из пластиковой кобуры газовый пистолет, следя за оскаленной слюнявой пастью приближающегося пса. Собака явно собиралась вцепиться ему в пах. Борн выстрелил псу в голову, и через мгновение животное заснуло, на полном ходу повалившись на землю.
Теперь перережь ему горло! Ну давай! — беззвучно кричал Борн.
Нет , — возразила другая его половина — Дэвид Вебб. — Это не его вина, он только животное, его научили этому .
Прочь от меня, Дэвид Вебб!
Глава 1
Грохот музыки и толпы гуляющей публики заполняли от края до края Луна-парк в предместье Балтимора. Летний вечер был очень жарким, почти все лица и шеи были залиты потом, за исключением тех, которые принадлежали вскрикивающим от восторга и возбуждения посетителям, проносящимся по крутым поворотам «Опасных виражей» или издающим пронзительные вопли и поднимающих тучи брызг в оврагах «Американских горок». Разноцветное, неестественно восторженное мигание гирлянд из раскрашенных лампочек органично сливалось с металлической какофонией ревущей музыки из многочисленных колоколообразных динамиков. Преимущественно звучали марши, на любой вкус, побыстрее и помедленнее. Палаточники монотонно и гнусаво расхваливали свой товар, стараясь перекричать окружающий грохот. Все действо сопровождалось треском разрывов бесконечных фейерверков в ночном небе, осыпающих ближайшее озерцо каскадами мириадов сверкающих искр. Римские свечи старались вовсю, извергая изогнутые дугами потоки ослепительного, режущего глаза пламени.
Среди рядов силомеров типа «Врежь-по-звоночку» промелькивали искаженные лица мужчин, с выступающими на напряженных шеях жилами, ищущих подтверждения своей силе и мужественности, обрушивающих тяжелые деревянные молоты на обманчиво легонькие планки аттракционов, упрямо отказывающихся послать маленькие красные шарики вверх к звонкам. Чаще всего горе-герои оставались ни с чем, что подтверждалось повсеместным выражением уныния и разочарования на многих лицах. Напротив, через дорогу, раздавались довольные и испуганные крики другой части страждущей публики, с отчаянным энтузиазмом сталкивающейся на маленьких электрических «Доджах», причем каждое столкновение с яркими соседними автомобильчиками, вызывало всплеск вырывающейся наружу восторженной агрессии водителей, вероятно воображающих себя звездами экрана, так успешно и лихо избежавших всех расставленных недругами ловушек. Яркая вывеска неподалеку, «Перестрелка в корале Крутых Парней», предполагала насыщенную старательным бабаханьем стычку, по сути не означающую ничего.
Далее по центральной аллее парка располагался наполненный призраками моментальных разящих смертей, настоящий стрелковый зал, отвергающий глуповатое и скучноватое мелкокалиберное однообразие сельских празднеств и ярмарок штатов. Напротив, здесь был представлен небольшой, но любовно собранный и впечатляющий мирок наисовременнейших образцов наиболее смертоносного оружия. Имелся укороченный АКМ и пистолет-автомат Узи, можно было увидеть наземные пусковые установки и противотанковые базуки и, как венец всего, ужасающий вариант огнемета, испускающий в данный момент к счастью только мощные слепящие струи света сквозь специально напущенные для этой цели клубы дыма. Здесь так же кишели потные лица, источающие из пор кожи капли соленой влаги, скатывающейся вниз по вытаращенным восторженным глазам и, далее, по вытягивающимся напряженным шеям, за шиворот. Мужья, жены, дети, их гротескные, перекрученные в толчее фигуры, хватали, вертели, ощупывали и изучали оружие, как будто собираясь немедленно открыть огонь по врагам — все тем же женам, мужьям и детям. В 21:29 в Луна-парке под Балтимором окружающее пространство было втиснуто и замкнуто на одном бесконечном и бессмысленном зрелище, и главной темой его было насилие. Происходящее олицетворяло безжалостный и бессмысленный бой человека с самим собой и своими внутренними комплексами, главным из которых был, конечно, страх.
Стройная, худощавая фигура мужчины, сильно прихрамывающего и опирающегося на трость, продвигалась в толпе мимо павильона, где заведенные и азартные посетители метали дротики в надутые шары с намалеванными на них по трафарету лицами популярных личностей. Каждое удачное попадание сопровождалось сочным хлопком, что немедленно влекло за собой кучу яростных доводов за и против оседающего и испускающего дух жалкого остатка политического деятеля и обращений к их безжалостным палачам-метателям. Хромой человек прошел дальше сквозь толпящийся лабиринт гуляющих, внимательно посматривая по сторонам, будто разыскивая что-то в этой лихорадочной, суматошно перепутанной, незнакомой ему части города. Его куртка и спортивная рубашка с расстегнутым воротом были одеты с хорошо продуманной небрежностью. Причем создавалось впечатление, что изнуряющая жара не оказывает на него ни малейшего воздействия, а куртка имеет некий особый смысл.
Лицо мужчины было не лишено солидной приятности человека средних лет, но при этом было изрезано хорошо видимыми морщинами и отмечено глубокими тенями под глазами, явно являющимися результатом характера прожитых лет, а не их количества. Имя мужчины было Александр Конклин, он когда-то служил в ЦРУ в чине офицера и был секретным агентом, теперь ушедшим в отставку. Он ощутимо нервничал и просто излучал от своей фигуры напряженное беспокойство. Ему ужасно не нравилось то, что события, подобного поворота которых он даже представить себе не мог, заставили его быть здесь.
Он не торопясь шел мимо широкого входа в стрелковый зал, когда, внезапно вздрогнув, впился взглядом в высокого лысого мужчину примерно одних с ним лет, в наброшенном на плечи легком пиджаке, рассматривающего бурлящую толпу у стойки с оружием. Итак, навстречу ему шел сам Моррис Панов! В чем дело? Конклин резко повернул голову направо, потом налево, бросая острые цепкие взгляды во все стороны и рассматривая окружающие лица и фигуры. Он инстинктивно почувствовал, что за ним и приближающимся к нему психиатром сейчас следят. Предупреждать и предостерегать Панова было уже поздно, но пока еще ничто не мешало им убраться отсюда! Бывший разведчик дотронулся до небольшой автоматической «Беретты» в кобуре под курткой, с которой почти никогда не расставался, и неожиданно рванулся вперед напролом, захромав еще сильнее и устремив на толпу свою трость как таран. Не обращая внимание на то, что он ощутимо задевает коленные чашечки, вонзается в животы и груди женщин и тыкает им в почки, он прорывался сквозь толпу, до тех пор пока ошеломленные прохожие не пришли в ярость и не обрушили на странного буяна все возможные проклятия.
Тогда он, уже осторожно, как мог быстро, прошел вперед, почти врезался своим худощавым телом в изумленного врача и крикнул ему в лицо, стараясь перекричать шум топы:
— Что за черт, почему ты здесь?
— По той же причине, что и ты, я полагаю. Из-за Дэвида, или может лучше сказать Джейсона . Так он подписал свою телеграмму.
— Это ловушка!
Над окружающим их беспорядочным гомоном толпы прозвучал пронзительный крик. Конклин и Панов быстро и одновременно обернулись и посмотрели в сторону стрелкового зала в нескольких метрах от них. Крик доносился именно оттуда. Лицо тучной женщины, раненной выстрелом в горло, было искажено гримасой боли. Толпа немедленно пришла в движение. Конклин вертел головой в разные стороны, стараясь рассмотреть стрелка, но паника была уже в самом разгаре. Он уже не видел ничего кроме мечущихся спин. Тогда он решительно схватил Панова за рукав и увлек его сквозь поток несущихся обезумевших фигур на другую сторону центральной аллеи и далее, сквозь уже спокойно прогуливающуюся публику к массивному силуэту «Опасных виражей» на окраине парка, к небольшой очереди отдыхающих, желающих покататься, собравшихся около будки кассира. В воздухе стоял оглушительный шум.
Боже ты мой! — простонал Панов. — Это что же, предназначалось нам?
— Может быть да… а может и нет, — хрипло ответил бывший разведчик, с трудом переводя дыхание. В отдалении уже слышался вой сирен приближающихся машин скорой помощи.
— Ты говорил, что это ловушка?
— Мы получили от Дэвида телеграммы совершенно безумного содержания, подписанных именем, про которое он вот уже лет пять как забыл — Джейсон Борн! Что мне при этом думать? Интересно, в твоей телеграмме он тоже просил тебя не звонить ему домой ни при каких обстоятельствах?
— Да, там это было.
— Тогда это ловушка… Мо, у тебя ноги получше, поэтому, давай двигай отсюда. Проваливай отсюда, будто тебе перцу под хвост насыпали, и найди телефонную будку. Именно телефонную будку, платный телефон, чтобы не отследили!
– Зачем?
— Кто-то вышел на нас, доктор. Кто-то ищет Джейсона Борна, и это тот, кто следит за ним все последние годы, и он не успокоится до тех пор, пока не возьмет Борна на мушку… В свое время ты много покопался в его полуспятившей башке, пока я дергал все эти крысиные веревочки в Вашингтоне, чтобы вытащить его и Мари живыми из Гонконга. Но теперь нас нашли, похоже, игра пошла против правил, Мо. Они нашли тебя и меня! Мы единственные официально зарегистрированные связи, ведущие к Джейсону Борну, ни настоящего имени и места жительства которого никому не должно быть известно.
— Ты понимаешь, что это может означать, Алекс?
— Да, это так, черт его дери, я все понимаю… Это Карлос. Шакал . Уноси ноги, доктор. Дозвонись до своего бывшего подопечного и посоветуй ему исчезнуть.
— А потом?
— У меня нет друзей, по крайней мере таких, которым я мог бы доверять. У тебя вроде их полно. Дай ему чье-нибудь имя, скажем одного из твоих приятелей-медиков, которому без конца звонят пациенты, как тебе. Скажи Дэвиду, чтобы он связался с нами, когда будет в безопасности. Договорись о пароле.
— О пароле?
— Господи, Мо, пошевели мозгами! Вымышленное имя, Джонс или Смит…
— Очень часто встречается…
— Ну тогда Шикельгрубер или Гагарин, что тебе больше нравится! Лишь бы он дал о себе знать, где его искать и что с ним.
— Понял.
— Теперь сваливай отсюда, но не домой! Снимешь номер в отеле «Брукшильд» в Балтиморе на имя… Моррис, Филипп Моррис. Я свяжусь с тобой сам.
— А ты?
— Я выбрал самое неприятное… Со своей клюкой я собираюсь купить билет на эти дрянные горки. Никто не будет там разыскивать такого калеку, как я. Я их до чертиков боюсь, меня выворачивает от одного их вида, но наиболее логичным выходом из положения будет просидеть в этих долбанных вагончиках всю ночь. Давай, Мо, крути педали. Торопись .
Между холмами Нью-Гэмпшира по объездной дороге, ведущей на юг, в сторону Массачусетса, на большой скорости шла машина — вместительный фургон пикап. За рулем сидел долговязый мужчина с острыми чертами лица, напряженный, играющий желваками. Чистые светло-голубые глаза выражали свирепую, неистовую ярость. Позади него сидела необыкновенно привлекательная женщина, его жена. Ее каштаново-рыжие волосы переливались в мягком свете приборной доски. На руках она держала младенца — девочку, восьми месяцев от роду. На втором переднем сиденье, заботливо укрытый пледом и предусмотрительно защищенный, на случай падения при резком торможении, съемными перильцами, спал второй ребенок, светлоголовый мальчик пяти лет.
Их отца звали Дэвид Борн. В настоящее время он был профессором факультета востоковедения, а в прошлом был членом пресловутой таинственной «Медузы», можно сказать живой легендой — наемным убийцей Джейсоном Борном.
— Мы знали, что это когда-нибудь обязательно произойдет, — сказала Мари Сен-Жак-Вебб, канадка по происхождению, экономист по образованию и, по стечению обстоятельств, спаситель Дэвида Вебба. — Это было лишь вопросом времени.
— Это ненормально, от этого просто можно сойти с ума, — ответил ей громким шепотом Дэвид Вебб, стараясь не разбудить детей. Даже его шепот выдавал необычайное напряжение, охватившее его.
— Все уже давно похоронено и забыто. Максимальная надежность архивов и все прочие заслоны. Каким же образом они вышли на Алекса и Мо?
— Пока мы еще не знаем этого, но Алекс уже начал разбираться с ситуацией. Лучше Алекса никто здесь не разберется, ты же сам говорил это.
— Он засветился, и теперь он все равно что покойник, — хмуро прервал ее Вебб.
— Еще рано так говорить, Дэвид. В своем деле он лучший во все времена. Это твои собственные слова.
— Он был таким, когда-то, тридцать лет назад в Париже.
— Это потому, что ты тогда оказался лучше его…
— Вовсе нет! Тогда я не знал даже, кто я такой, а о сведениях, которыми располагал он, я и понятия не имел. Это он сделал из меня то, чем я был, можно сказать, что я жил по его сценарию. Сам я не смог бы ни черта… Он и сейчас лучший. Он спас нас с тобой тогда в Гонконге.
— Значит, оба мы думаем одинаково. Следовательно, мы в хороших руках.
— Алекс — да. Но не Мо. Боже мой, можно считать, что этого прекрасного, милого человека уже нет. Они достанут его и прикончат.
— Он ничего им не скажет. Ляжет в могилу с закрытым ртом.
— Он ничего не сможет сделать. У него не будет такой возможности. Они накачают его амиталом до полубессознательного состояния и смогут записать на пленку хоть историю всей его жизни. А потом убьют его и придут за мной… за нами. Поэтому-то тебе и детям нужно уехать отсюда. Куда-нибудь на юг, на Карибы.
— Детей мы отправим , дорогой, но я останусь.
— Хватит, Мари. Не будем об этом. Мы уже обо всем договорились, когда родился Джеми. Потому-то мы залезли сюда, в эту медвежью дыру, со всеми потрохами и фактически купили душу твоего младшего братишки, чтобы он присматривал здесь за хозяйством… Он молодец, сработал на все сто. Сейчас, благодаря ему, мы имеем половину пая в процветающей гостинице, находившейся некогда в конце грязной проселочной дороги на Богом забытом островке, о котором никто и не слышал до тех пор, пока здесь не высадились на гидроплане канадские промысловики.
— Джонни всегда был оборотистым парнем. Папа говорил, что он может всучить тебе занюханную телку под видом первоклассного бычка, да так ловко, что ты даже и не подумаешь о том, чтобы заглянуть ей под хвост.
— Просто он любит тебя и детей… Я рассчитываю на него, хоть он довольно дикий… так или иначе, я доверяю Джонни.
— Хоть ты и разбираешься в людях, но за дорогой все же надо следить. Ты только что проехал поворот к мотелю.
— Вот черт! — вполголоса выругался Вебб, тормозя машину и разворачиваясь назад. — Завтра! Ты, Джеми, Элисон и Джонни едете в аэропорт Логана. И вперед, на острова!
— Мы еще поговорим об этом, Дэвид.
— Не о чем говорить!
Вебб несколько раз глубоко вздохнул, стараясь взять себя в руки.
— Я уже бывал здесь, — добавил он тихо.
Мари посмотрела на мужа. Его на удивление спокойное лицо было покрыто глубокими тенями в тусклом свете приборной доски. То, что она увидела, испугало ее даже больше чем близкий призрак Шакала. Вежливого, мягкого преподавателя здесь больше не было. Она снова смотрела на того человека, тень которого, как легкомысленно они считали, испарилась из их жизни навсегда.
Глава 2
Сжав покрепче трость, Александр Конклин, прихрамывая, вошел в конференц-зал ЦРУ в Лэнгли, штат Виргиния. Он остановился неподалеку от длинного массивного стола, достаточно просторного для размещения тридцати человек. Сейчас за этим столом сидели только трое. Председательствовал седовласый дэ-це-эр, директор центральной разведки. Ни он, ни два его заместителя не выразили особого восторга при виде Конклина. Приветствия были официальными и холодновато-вежливыми. Вместо того чтобы подсесть к троице официальных лиц, Конклин выдвинул стул у дальнего конца стола и уселся на него, с громким стуком прислонив к столешнице свою трость.
— Приветствия окончены, переходим к делу, джентльмены?
— Мне кажется, вы сегодня не слишком-то любезны, а, мистер Конклин? — заметил директор.
— То, что я сейчас собираюсь сказать, вряд ли отнесешь к любезностям, сэр. А именно: мне хотелось бы знать, почему нарушены правила абсолютной секретности, параграф четыре-ноль, и был позволен доступ к информации с наивысшим уровнем защиты, что подвергло опасности жизни нескольких человек, в том числе и меня?
— Это очень грубое нарушение правил… ты понимаешь, о чем говоришь Алекс? — взволнованно воскликнул один из заместителей.
— Грубое и непростительное! — добавил второй. — Подобного просто не могло произойти, и ты это знаешь.
— Это произошло, и теперь я ничего иного знать не хочу, но то, что это ни в какие ворота не лезет, вот с этим я согласен, — ядовито заметил Конклин. — Один из отсутствующих здесь людей, его жена и дети, гражданин этой страны, которой большая часть мира задолжала больше, чем способна когда-либо заплатить, должен бежать, прятаться, каждую секунду с ужасом понимая, что он и его семья теперь лишь мишени в тире. Мы дали ему слово, все мы, что ни одна страничка из этих документов не увидит свет до того дня, когда будет известно наверняка, что наемный убийца Ильич Рамирес Санчес, известный также под кличкой Карлос, Шакал, умер… Я знаю, что вы мне можете сказать, я и сам не раз слышал те же сплетни, что и вы, может быть из тех же, а может быть из лучших источников, про то, что Шакал был убит или казнен там-то и там-то, но ни один из этих слухов, повторяю, ни один, не оказался подтвержденным неопровержимыми доказательствами. Теперь некая часть секретных данных, очень существенная и значимая часть, вышла наружу и это сильно задевает меня, потому что там есть мое имя… Мое и доктора Панова, главного психолога по этому делу. Мы единственные, повторяю, единственные, кто имеют выход на никому неизвестного ныне человека, бывшего когда-то Джейсоном Борном, что направляет на нас первый удар Карлоса в затеянной им убийственной игре. Каким образом такие данные выплыли наружу? В соответствии с правилами, если кто-то желает получить доступ к какой-то части сведений подобного рода, хоть из Вашингтона, хоть из Государственной комиссии или Объединенного Комитета, он должен пройти через кабинет директора и его главных аналитиков здесь, в Лэнгли. Они должны вникнуть во все детали запроса, и даже если они будут убеждены в его целесообразности, все равно остается еще один этап. Это я сам. Прежде чем доступ будет разрешен, необходимо связаться со мной, но в данном случае я был вне пределов досягаемости. Доктор Панов был доступен и любой из нас отверг бы любой запрос… Таковы дела, джентльмены, и никто не разбирается в этих правилах глубже меня, потому что я был один из тех, кто составлял их, здесь же в Лэнгли, потому что это место я знаю лучше всего, проработав двадцать восемь лет в сфере засекречивания информации. Эти правила были тем последним, чем я занимался, они были официально согласованы с Президентом Соединенных Штатов и членами Конгресса и прошли через комитеты по секретности и разведке в Белом Доме и Сенате.
— Это уже тяжелая артиллерия, мистер Конклин, — покачал седой головой директор.
— Тяжелые времена заставили расчехлить стволы.
— Догадываюсь. Один из ваших залпов достал меня.
— Да, черт возьми! При всем при этом, еще есть вопрос, кто несет ответственность за это. Я хочу знать, каким образом всплыла эта информация, и что более важно, кто получил к ней доступ.
Оба заместителя заговорили разом, настолько же раздраженно, как и Алекс, но были остановлены движением директорской руки с зажатой в ней трубкой.
— Притормозите-ка и осадите назад, мистер Конклин, — сказал директор, раскуривая трубку. — Вы конечно знакомы с моими заместителями, хотя мы с вами не встречались никогда, так?
— Да. Я вышел в отставку четыре с половиной года назад, а вы заняли должность через полгода после этого.
— И как многие другие, что вполне оправдано, я так думаю, вы считаете мое назначение следствием протекции, дружеских связей?
— Несомненно. Но меня это нисколько не беспокоит. Во всех отношениях. Вы кажетесь вполне квалифицированным в своем деле. Насколько я знаю, вы были адмиралом военно-морской разведки в Аннаполисе, далеким от политики, и по стечению обстоятельств попали в одно место службы с неким флотским полковником во время военных действий во Вьетнаме. Этот полковник впоследствии стал Президентом. Другие ваши коллеги пришли и ушли, а вы остались. Вот видите, как все просто.
— Ну что же, спасибо. Но уж вам то, я думаю, пришлось «потрудиться» с моими заместителями?
— Это уже в прошлом, но все равно я бы не сказал, что они были хорошими друзьями для агентов на местах, полевиков. Они аналитики, а не полевики. Этим все сказано.
— Это что, традиционная вражда или исконная антипатия?
— Конечно. Они занимаются анализом ситуации в тысячах миль от них при помощи компьютеров, которые неизвестно кто программирует и на основании данных, о которых мы даже не имеем представления. Вы чертовски правы, в том, что это исконная антипатия. Мы имеем дело с живыми людьми, а они нет. Они оперируют с маленькими зелеными буквами на экранах дисплеев и часто принимают решения такие, что лучше бы вообще не принимали никаких. Никогда.
— Людьми, особенно такими, как вы, нужно управлять, — воскликнул заместитель директора, сидящий справа. — Сколько раз, даже до сих пор, люди, думающие так же, как вы, портили общую картину. Отказывались воспринимать глобальную стратегию и смотрели только на самих себя.
— В таком случае вы должны посвящать нас в эту глобальную стратегию, по крайней мере вкратце или в большую часть, чтобы мы могли оценивать в своих действиях важное и второстепенное.
— Где предел этому посвящению, Алекс? — спросил заместитель слева. — Где то место, на котором мы должны сказать: «Дальше мы не можем продолжать, даже ради вашего спокойствия, извините — военная тайна»…
— Не знаю, аналитики-то вы, а не я. Наверно процесс должен быть поставлен на постепенную основу, идти от пункта к пункту и, конечно, с лучшей обратной связью, а то, когда я был агентом… Стоп. Минутку. Не я должен сейчас отвечать, а вы.
Алекс пристально посмотрел на директора.
— Очень тонко подмечено, сэр, но я не собираюсь менять основы основ, я здесь не для этого. Я всего лишь пришел узнать, кто и где добыл это и каким образом. Если вы колеблетесь с ответом, то я могу воспользоваться своим положением и обратиться в Белый Дом или выше, на Капитолийский холм, и потом только наблюдать, как будут лететь головы… Так скажите, что мне делать?
— Я тоже не собираюсь менять порядок вещей, мистер Конклин, я всего лишь хотел внести немного ясности в вопрос. Вы негативно оцениваете старые методы и манеру действий моих коллег, но вводили ли они когда-нибудь вас в заблуждение, лгали ли они вам?
Алекс быстро взглянул на одного и другого заместителя.
— Единственный раз, когда они лгали, не был никак связан с моей агентурной деятельностью.
— Что за странный ответ?
— Вероятно, они не говорили вам об этом, хотя и были должны. Пять лет назад я был алкоголиком. Я и сейчас алкоголик, просто я больше не пью. Я раньше времени вышел на пенсию, и никто ничего мне при этом не сказал.
— К вашему сведению, все мои коллеги говорили мне, что вы были больны и по этой причине не могли выполнять обычные круг своих обязанностей в последний период службы.
Конклин снова изучил лица обоих заместителей, кивнул им и сказал:
— Благодарю тебя Кассет, и тебя Валентино, но этого делать было не нужно. Я был пьяницей, и это не секретные сведения, независимо от того, связаны ли они со мной или нет. Глупее этого, по-моему, вы здесь еще ничего не делали.
— Мы хорошо знали про тебя и про Гонконг, где ты прекрасно и много поработал, Алекс, — мягко сказал мужчина по имени Кассет. — Нам не хотелось умалять твоих заслуг.
— Ты был гвоздем у нас в заднице с тех пор, как я тебя помню, — добавил Валентино. — Но нам не хотелось трясти за порогом твоим грязным бельем.
— Ладно. Проехали. Вернемся к Джейсону Борну. Я здесь из-за него, черт побери, и именно поэтому радую ваш взгляд.
— Вы имеете некоторые профессиональные отличия от моих заместителей, но, думаю, не будете сомневаться в их достоинствах.
— Не в Кассете и Вале. В других может быть, но не в них. Я только хотел сказать, что они делали свою работу, а я свою. Вина не в них, вина в системе, которая и предназначена для того, чтобы наводить туман. Но теперь это не так. Правила строги, недвусмысленны и абсолютны, и если я не в курсе того, что произошло, значит, правила нарушены и я введен в заблуждение, или, попросту говоря, я обманут. Повторяю. Как это случилось и кто получил доступ к информации?
— Я услышал от вас уже все, что хотел, — сказал директор, подвигая к себе телефон и снимая трубку. — Попросите, пожалуйста, мистера ДеСоле подняться из холла в конференц-зал.
Директор осторожно положил трубку и посмотрел на Конклина:
— Кажется, вы знакомы с мистером ДеСоле?
— ДеСоле крот-молчун.
— Прошу прощения?
— Это старая здешняя шутка, — объяснил Кассет директору. — Стиви знает, где захоронены все тела, но ничего никому не говорит, до тех пор пока вы ему не покажете разрешение по форме ноль-четыре. Даже наверно самому Господу Богу и то не скажет.
— Я так это понимаю, что вы все, особенно мистер Конклин, считаете мистера ДеСоле хорошим профессионалом?
— Да, я так считаю, — ответил Алекс. — Он скажет только то, что вам можно знать, но не более того. И он не соврет. Он обычно помалкивает, хотя может и сболтнуть кое-что, но не врет никогда.
— Это еще одна вещь, которую я хотел от вас услышать.
В дверь негромко постучали, и директор пригласил войти. В конференц-зале появился мужчина среднего роста, немного полноватый, в сильных очках в стальной оправе, ощутимо увеличивающих его глаза. Обведя присутствующих за столом взглядом своих близоруких глаз, человек не сразу заметил Александра Конклина, но, заметив, явно удивился. Направившись было в сторону директора и его заместителей, он резко изменил направление движения и пошел к стулу, на котором сидел бывший разведчик, придав лицу выражение приятного изумления.
— Рад видеть тебя, старик. Сколько лет… два или три года, если не ошибаюсь?
— Больше четырех, Стиви, — пожимая протянутую ему руку, ответил Конклин. — Ну, как поживаешь, анализатор аналитиков и главный манипулятор?
— Теперь особенно-то и анализировать нечего, не то что запирать. Белый Дом пропускает все через свое сито, да и Конгресс не лучше. Я и ползарплаты не отрабатываю, просто не говорю никому.
— Ну, кое-что мы все-таки придерживаем для себя, не так ли? — прервал ДеСоле директор с участливой улыбкой. — Уж в старые времена — это точно, ты поработал вдвойне.
— Ага. Думаю, вы правы. — ДеСоле с улыбкой покачал головой, отпуская руку Конклина. — И тем не менее времена хранителей архивов и переездов с вооруженной охраной в подземные стальные сейфы прошли. Теперь все на компьютерах, даже фотографии. Одно сканирование документов чего стоит. Все над землей. Меня уже сто лет не возили в компании парней с автоматами в ожидании волнующего налета прекрасной Мата Хари. Я даже забыл, когда в последний раз держал в руках кейс с наручником на запястье.
— Так-то оно было вернее, — заметил Алекс.
— Жаль, внучатам нечего будет рассказать, старик… «Дедушка, а расскажи нам, как ты был шпионом?»… «Ну, разгадал сотен пять кроссвордов за последние пять лет службы, ребятки».
— Осторожнее, мистер ДеСоле, — предостерегающе повысил голос директор, тихо посмеиваясь. — А то я начну думать, а не урезать ли вам ставку. Но с другой стороны, вот так сразу мне вам не верится.
— Мне тоже, — сказал Конклин, прибывая в тихой ярости. — Это здорово подстроено, — добавил он, рассматривая пухлого аналитика.
— Похоже на обвинение, Алекс? — быстро спросил ДеСоле. — Может, объяснишься?
— Ты знаешь, почему я здесь, так ведь?
— Я не знал, что это будешь именно ты.
— О да, я понимаю тебя. Ты целыми днями торчишь внизу в холле, в ожидании, когда тебя вызовут наверх?
— Мой кабинет внизу в холле. И даже еще немного ниже, должен отметить.
Конклин перевел взгляд на директора.
— Опять-таки, очень тонкий ход, сэр. Собрать вместе трех человек, которым я, как вы полагаете, безоговорочно доверяю, для того чтобы избежать наружной огласки и не выносить сор из избы.
— Все так, мистер Конклин. Все, что вы сказали — правда. Присядьте, пожалуйста, мистер ДеСоле… Сюда, за наш край стола, так, чтобы наш бывший коллега хорошо нас видел и изучал выражение наших лиц, выслушивая наши же объяснения. Я правильно вас понял, мистер Конклин, это излюбленная тактика полевиков?
— Мне не в чем объясняться, черт побери, — раздраженно сказал аналитик, выдвигая для себя стул рядом с заместителем Кассетом. — Но в свете последних замечаний моего бывшего коллеги, я хотел бы изучить его самого. Как ты, в порядке, Алекс?
— Он в порядке, — ответил заместитель, отзывающийся на имя Валентино. — Он просто лает на любую случайную тень, а в остальном все нормально.
— Эта информация не могла всплыть без разрешения или содействия одного из присутствующих здесь людей!
— Какая информация? — удивился ДеСоле, устремив на директора вопросительный взгляд, неожиданно округлившихся под стеклами очков глаз. — А, имеются в виду эти материалы высшей секретности, о которых шел разговор с утра?
Директор кивнул и перевел взгляд на Конклина.
Вернемся к сегодняшнему утру… Семь часов назад, около девяти, мне позвонил Эдвард Мак-Алистер, бывший член Государственной комиссии и нынешний председатель Агентства Национальной Безопасности. Мне говорили, что мистер Мак-Алистер был с вами в Гонконге, это верно, мистер Конклин?
— Мистер Мак-Алистер был там с нами, — невыразительным голосом ответил Алекс. — Он прилетел туда инкогнито и работал вместе с Джейсоном Борном в Макао, где его чертовски неудачно подстрелили, да так, что он едва не умер. Он чрезвычайно умный и, может быть, один из храбрейших людей, которых я встречал в жизни.
— Он не вдавался в подробности и сказал только о том, что он был там и просил меня перекроить свое дневное расписание, если будет нужно, но поставить встречу с вами пунктом номер один… Тяжелая артиллерия, мистер Конклин.
— Повторяю. Для этого были веские причины.
— Допускаю это… Мистер Мак-Алистер охарактеризовал документы, которые вы имеете в виду, а именно содержащие информацию об операции в Гонконге, как сверхсекретные. Я, в свою очередь, дал соответственные указания мистеру ДеСоле и, думаю, он сможет рассказать вам то, что он сумел выяснить.
— Этих документов никто не трогал, Алекс, — сказал ДеСоле, мрачно глядя на Конклина. — До девяти тридцати сегодняшнего утра, в течение четырех лет, пяти месяцев, двадцати одного дня, одиннадцати часов и сорока трех минут они оставались невостребованными. Этот отрезок времени и пространства был изъят из истории. Черная дыра. И причин для этого было предостаточно, не знаю, в курсе ты этого или нет, Алекс.
— Все, что касается этих документов, должно касаться и меня!
— Может быть да, а может и нет… — вежливо возразил ДеСоле. — У тебя были некоторые проблемы, а мистер Панов не имеет опыта работы с секретными данными.
— Куда это ты клонишь, черт побери?
— К списку лиц, имеющих доступ к данным по Гонконгу, было добавлено третье имя… Эдвард Ньювингтон Мак-Алистер, по его собственному настоянию, в соответствии с официальными запросами Президента и Конгресса. Можешь сам проверить.
— О, Бог ты мой! — Конклин явно был в затруднении. — Когда я звонил ему прошлым вечером из Балтимора, он сказал, что то, что случилось, невозможно . Потом он добавил, чтобы я успокоился и, если нужно, он устроит пресс-конференцию… Господи, что происходит?
— Обещаю вам, что мы займемся проверкой, — сказал директор. — Но прежде чем мы к ней приступим, вы должны принять решение, мистер Конклин. Видите ли, никто из нас не знает, что находится в этих сверхсекретных документах… Мы выяснили кое-что и, как правильно заметил мистер Кассет, поняли, что вы много поработали в Гонконге, но в чем суть вашей работы, мы не знаем. До нас доходили слухи из Дальневосточных источников, большая часть которых несомненное преувеличение, и главное место в них было отведено вам и этому наемному убийце, Джейсону Борну. Теперь можно отметить очевидное несоответствие этих слухов, в которых говорилось о том, что вы руководили захватом и ликвидацией убийцы по имени Борн, и произнесенной несколько минут назад вами в запале фразой «некий человек, известный ранее под именем Джейсон Борн», из чего можно сделать вывод, что этот человек жив и где-то скрывается. Выражаясь вашими терминами, мы были введены в заблуждение, по крайней мере, я.
— Выходит, вы не смотрели в документы?
— Нет, — ответил ДеСоле. — На этом настоял я. Знаешь ли это ты или нет, но каждое обращение к документам, относящимся к областям наивысшей секретности, автоматически регистрируется с пометкой конкретной даты и времени… Поскольку директор сообщил мне, что этими документами обеспокоено Агентство Безопасности, я решил оставить все как есть. В них не смотрели уже около пяти лет, никто не знает, что в них написано и, соответственно, никто не выдавал информацию сторонним дурным людям, каким бы то ни было.
— Свой зад ты прикрываешь здорово, комар носа не подточит.
— А как же, Алекс. На этих документах стоит гриф Белого Дома. Мы здесь живем тихо и спокойно, и у нас нет охоты ерошить кому бы там не было перышки в Овальном Кабинете. Сейчас там сидит новый человек, но бывший президент еще жив и очень, очень деятелен. Ничего не стоит получить от него необходимые консультации, так зачем нам рисковать?
Конклин медленно переводил взгляд с одного лица сидящего перед ним человека на другое. Наконец он негромко сказал:
— Получается, вы и в самом деле не в курсе тех событий?
— Да, это правда, Алекс, — ответил заместитель Кассет.
— Мы знаем только то, что ты сам нам сообщил, — добавил заместитель Валентино, позволяя себе слегка улыбнуться.
— Даю тебе слово, — поклялся ДеСоле, глядя Конклину прямо в глаза, чистым, ясным взором.
— Если вам нужна наша помощь, то мы должны знать еще что-то, кроме противоречивых слухов, — заключил директор, откидываясь на спинку кресла. — Не знаю, сможем ли мы вам помочь, в принципе, но знаю точно, что наверняка ничего не сможем сделать в безызвестности.
Алекс снова изучил лица сидящих перед ним людей. Все черты его болезненного лица еще больше исказились, как будто принятие решения причиняло ему физические страдания.
— Я не смогу назвать вам имена, потому что дал слово. Может быть позже назову, но не сейчас. В документах этого нет, это имеется только между мной и тем человеком в устной форме, в отношении этого я тоже дал слово. Остальное я вам расскажу, потому что мне нужна ваша помощь и я хочу, чтобы эти документы оставались по-прежнему неприкосновенными. С какого места мне начать?
— Наверно, с нашей встречи, — предложил директор. — В чем причина ее срочности?
— Хорошо, это не займет много времени.
Конклин некоторое время сосредоточенно рассматривал полированную поверхность стола прямо перед собой, затем взял в руку и крепко сжал рукоятку своей трости. После этого он поднял глаза и заговорил.
— Прошлым вечером была убита женщина в Луна-парке неподалеку от Балтимора…
— Я читал про это в утренней «Пост», — перебил его ДеСоле, кивнув.
— Я тоже читал про это, — добавил Кассет, не отрывая карих глаз от Алекса. — Это произошло перед стрелковым залом. Наверно кто-то опустил ружье слишком низко.
— Я видел эту статью и отнес это к ужасному несчастному случаю, — Валентино медленно покачал головой. — Но я так и не прочитал эту заметку.
— Я работал сегодня утром с обычной пачкой газетных вырезок. Такого материала я не видел. Очевидно, секретарь не счел его заслуживающей особого внимания.
— Ты замешан в это, старик?
— Если бы меня там не было, то это можно было бы отнести к случайной жертве. Я имею в виду, если бы мы не были втянуты в это.
— Мы? — в голосе Кассета послышалась тревога.
— Моррис Панов и я получили одинаковые телеграммы от Джейсона Борна с просьбой быть вчера в двадцать один тридцать в Луна-парке. Дело было охарактеризовано как крайне срочное, и мы должны были встретиться с ним возле стрелкового зала, и мы не должны были, ни при каких обстоятельствах, звонить ему домой и сообщать об этом третьим лицам… И я и Панов, независимо друг от друга, решили, что Джейсон не желает беспокоить жену и хочет сказать нам что-то лично, то, что она знать не должна… Мы приехали на место почти одновременно, но я увидел Панова первым и сообразил, что дело нечисто и все специально организовано. С любой точки зрения, особенно с точки зрения Борна, мы должны были бы сперва переговорить друг с другом по телефону, но в телеграмме особо отмечалось, чтобы мы никуда не звонили. Все это было очень подозрительно, и я постарался сделать все возможное, чтобы убраться оттуда вместе с Пановым как можно быстрее. Все это было похоже на подставку.
— Вас засекли, — сказал Кассет тоном, не допускающим возражений.
— Именно эта мысль и засела мне в голову, но к счастью со мной была моя старая добрая трость, годящаяся не только на то, чтобы поддерживать меня при ходьбе. Я перебил кучу подбородков и коленей, врезал по нескольким животам и сиськам, и мы успели смотаться оттуда, но эта бедная женщина была убита.
— Ну и что ты думаешь об этом? — спросил Валентино.
— Не знаю, Вал. Это была ловушка, без вопросов, но что это была за ловушка? Если то, о чем я подумал тогда и о чем продолжаю думать сейчас верно, то вопрос в том, как снайпер мог промазать с такого расстояния? Выстрел был произведен от меня слева и сверху, не то чтобы я видел стрелка, но положение тела женщины и кровь на горле свидетельствовали о том, что пуля попала в нее сбоку, когда она поворачивалась. Выстрел не мог был быть произведен из стрелкового зала, потому что оружие там закреплено цепочками и, к тому же, размеры раны говорили о применении гораздо большего калибра, чем у всех этих пукалок в зале. Если убийца хотел бы снять меня или Мо Панова, то перекрестие его прицела не было бы так далеко от нас. Если только мои рассуждения верны.
— Да, мистер Конклин, думаю, верны, — сказал директор. — И ведут они к наемному убийце по кличке Шакал, не так ли?
— Карлос? — воскликнул ДеСоле. — Ради Бога, что Шакал мог иметь общего с убийством в Балтиморе?
— Джейсон Борн, — ответил Кассет.
— Да, я догадываюсь, просто это кажется несообразным. Борн был грязным бандитом, боевиком, привезенным из Азии в Европу, для того чтобы выманить на него Карлоса. Но эта операция провалилась. Как только что сказал господин директор, Борн вернулся обратно на Дальний Восток, где был убит четыре или пять лет назад. И при этом Алекс говорит о том, что он еще жив, и что он, Алекс, и еще кто-то по фамилии Панов, получали от Борна телеграммы… Бога ради, объясните мне, чем связаны мертвый уголовник, самый неуловимый и опасный наемный убийца в мире и прошлый вечер?
— Ты недавно пришел, Стиви, — негромко заметил Кассет. — Очевидно, по словам Алекса, эти события имеют много общего.
— Тогда прошу объяснить подробнее.
— Думаю, вам следует повторить рассказ с начала, мистер Конклин, — попросил директор. — Кто такой Джейсон Борн?
— Хотя этот человек знаменит, на самом деле его никогда не существовало, — ответил бывший разведчик.
Глава 3
— Настоящий Джейсон Борн был сущим дерьмом, типичным параноиком, бродягой из Танзании, подрядившимся во Вьетнаме на одну операцию, суть которой до сих пор покрыта мраком. Банда, принявшая его, состояла из убийц, отщепенцев, контрабандистов и воров, преимущественно бежавших из тюрем, причем многие имели смертный приговор. Но им был знаком каждый дюйм джунглей Юго-восточной Азии, и они действовали в тылу врага, слава Богу, в нашу пользу.
— Это «Медуза», — прошептал ДеСоле. — Все сведения о ней засекречены. Как в могиле. Они были похожи на животных, убивали поминутно и без причин и следствия. Кстати, эти дикари умыкнули миллионы долларов.
— Такой была большая их часть, но не все, — возразил Конклин. — Настоящий Борн абсолютно точно подходит под данное описание, а кроме того, предал своих товарищей. Командир этого батальона смерти обнаружил Борна, передающего по рации сведения о дислокации «Медузы» северным вьетнамцам. Он пристрелил предателя на месте и бросил его тело гнить в болотах Танкуанга. Джейсон Борн исчез с лица земли.
— Но он появился вновь, так, мистер Конклин? — заметил директор, опираясь локтями на стол.
— Но в другом теле, — ответил Алекс, кивнув директору. — И для других целей. Человек, казнивший Борна в Танкуанге, взял его имя и согласился пройти подготовку для участия в операции под названием Тредстоун-71. Так называлось здание в Нью-Йорке на семьдесят первой авеню, где этот человек прошел жесточайшую подготовку. На бумаге план предстоящей операции казался отличным. Но как всякая бумажная стратегия, он провалился, по причинам, которые никто не мог не то чтобы предсказать, но даже представить. После трех лет вживания в роль второго по величине наемного убийцы мирового класса и прибытия в Европу для того, чтобы, как верно заметил Стиви, вызвать Шакала из его норы на свет на его собственной территории, наш человек был ранен и потерял память. Он был найден рыбаками полумертвым в Средиземном море и привезен ими в Порт-Нойра. Он не помнил о том, кто он и откуда. Очевидным было только то, что он мастер разнообразных боевых искусств, говорит на нескольких азиатских языках и, несомненно, высокообразованный человек. С помощью врача-англича shy;нина, алкоголика, сбежавшего ото всех в Порт-Нойра, наш человек начал собирать по кусочкам свою жизнь и восстанавливать здоровье и психику. Это давалось ему дьявольски нелегко… и мы, кто заварил эту кашу, кто изобрел этого мифического Джейсона Борна, оказались здесь не у дел. Мы ничем не могли ему помочь. Не понимая до конца, что с ним происходит, мы решили, что Борн полностью изменился и на самом деле стал тем мифическим наемным убийцей, которого мы создали для охоты на Карлоса. Я сам пытался убить Борна в Париже, но он, хотя и мог отстрелить мне голову, не сделал этого. Ему удалось вернуться обратно только лишь благодаря необыкновенному таланту одной канадки, которую он встретил в Цюрихе, той, которая теперь стала его женой. Эта леди была и есть самая сообразительная и умная женщина, которых я встречал в жизни. И теперь ее, мужа и детей снова толкнули в кошмар, в котором они опять вынуждены бороться за свое существование.
Удивленно искривив аристократический рот и держа трубку на уровне груди, директор спросил:
— Итак, вы пытаетесь склонить нас к мысли, что убийца Джейсон Борн — это вымышленная фигура, уловка? Что он не совершал преступлений, не убивал, как это ему неоднократно приписывалось?
— Он убивал, но по нашему приказу или для того чтобы выжить, но он никогда не был наемным убийцей. Это миф был создан нами, только лишь для целей поимки или ликвидации Карлоса, Шакала.
— О Боже! — воскликнул Кассет. — Но каким образом вам это удалось?
— Благодаря массированной дезинформации по всему Дальнему Востоку. Мы дожидались любого более или менее громкого убийства, и Джейсон Борн немедленно вылетал на место его совершения, где бы это ни произошло: в Токио или Гонконге, Макао или Корее, в любое место, и подделывал доказательства на себя самого, зарабатывая тем самым авторитет и превращаясь в легенду. Три года наш человек жил на дне, среди наркотиков, торговцев оружием, бандитов, ради одной единственной цели: перебраться наконец в Европу и стать наживкой для Карлоса, начав отбивать у него хлеб в его исконной вотчине — Франции, Испании, Германии, Италии. Нужно было сорвать как можно больше контрактов Шакала, чтобы он высунулся на поверхность, ненадолго, ровно на столько, чтобы можно было успеть всадить ему пулю в голову.
Над столом повисло гнетущее, напряженное молчание. ДеСоле прервал его первым, сказав негромко, почти шепотом:
— Что же за человек он был, если согласился пойти на такое?
Конклин быстро взглянул на Стивена и ответил монотонным, почти безжизненным голосом:
— На такое мог пойти только тот, кому нечего терять, потому что он уже все потерял. Тот, кто постоянно находится под гнетом примитивного желания смерти, толкнувшего его в лапы «Медузы». Крушение всех надежд, жажда мщения и ненависть — вот что привело его туда.
Произведения
Критика
