Долгий путь домой: творчество Маргарет Лоренс в критике последних лет. Обзор
О. Федосюк
Маргарет Лоренс (род. в
В сборнике «Маргарет Лоренс. Писатель и его критики» (1977) собран довольно пестрый материал: интервью с писательницей и ее заметки о своих произведениях, рецензии на новоопубликованные книги, статьи из солидных литературоведческих журналов. Здесь живо передана атмосфера полемики, сопровождавшей выход в свет каждой новой книги М. Лоренс; сборник позволяет сравнить несходные точки зрения таких литераторов Канады и США, как Г. Крайселл, М. Этвуд, Р. Дейвис, М. Энджел, М. Пирси.
Для второго сборника (1980), более академичного по уровню анализа, статьи были написаны специально. Это, по сути, взгляд на М. Лоренс из конца 70-х, в котором ощутимо и понятное преклонение современников перед маститым писателем, и увлечение методами мифологической школы Н. Фрая, «новой критикой» и неофеминистскими теориями.
Монография П. Морли (1981) — пожалуй, наиболее полная на сегодняшний день критическая работа о М. Лоренс, ценность которой определяется не в последнюю очередь тем, что, несмотря на едва ли не обязательные для канадского литературоведа ссылки на Н. Фрая или К.Г. Юнга, исследование в целом ведется с историко-культурных позиций.
Писательница родилась и выросла в небольшом городке в прериях Манитобы, получила образование в Виннипеге, затем провела семь лет в Сомали и Гане, где работал ее муж. Первые художественные произведения, опубликованные ею в начале 60-х, посвящены Африке предшествующего десятилетия — периода бурной деколонизации континента. «Канадские» же романы М. Лоренс, составившие так называемый «манавакский» цикл (Манавака — вымышленный городок в прериях), увидели свет с середины 60-х до середины 70-х годов.
Первые произведения М. Лоренс об Африке — роман «По ту сторону Иордана» (1960) и сборник рассказов «Покоритель будущего» (1963) — вызвали упреки критики в «старомодности», традиционности художественной манеры. «Так писал еще Диккенс», — горячился и более поздний исследователь Рональд Лабонт. Иначе оценивал эти ранние опыты канадский писатель Г. Крайселл, сумевший высветить в своем глубоко заинтересованном прочтении «африканских» книг М. Лоренс ключевые моменты всей ее прозы: «Она вне сомнения принадлежит к классической традиции писателей-рассказчиков... Ее прозу отличают чистота и изящество стиля... Характеры вылеплены точно и достоверно...»
В статье «Знакомый пейзаж» (1970) Г. Крайселл указывает на близость канадской писательницы к «либеральной традиции английской литературы», и в частности к такому ее представителю, как Э.М. Форстер. Пожалуй, можно было бы сказать смелее — и определеннее: М. Лоренс выступает в русле традиции английского антиколониального романа.
«Расписной занавес» в первой книге писательницы, «По ту сторону Иордана», сдернут в тот момент, когда вот-вот рухнет вся сцена — действие его происходит в Гане в канун деколонизации. Параллельное изображение двух антагонистических групп — англичан и африканцев — помогает автору обнажить сложный комплекс социально-психологических проблем, перед которыми длительное колониальное господство поставило и тех и других. Англичане (в основном это служащие текстильной фирмы) по-разному относятся к Африке, по-разному видят ее будущее. Всех их, однако, удручает сознание, что они не нужны здесь — фирма на грани национализации, — но не нужны и у себя на родине. Отнюдь не в розовом свете представляется самостоятельный путь развития и африканцам, осознающим сложности самостоятельного пути развития, отныне становящегося уделом их родины.
В конце 70-х годов «африканская» проза М. Лоренс, как правило, трактуется в духе доминирующего в этот период в канадской критике фрейдистско-мифологического направления. Особое внимание придается взаимоотношениям европейцев и африканцев, рассматриваемым по схеме отношения колонизатора — жертвы (в терминологии ряда канадских исследователей «Просперо — Калибан»). Тем самым многообразие созданных писательницей характеров сводится к заданному набору комплексов и архетипов, что, несомненно, обедняет ее прозу, перечеркивает одно из ее главных достоинств.
Эта формализующая тенденция нашла крайнее выражение в статье Джейн Лени «Просперо и Калибан в африканской прозе Лоренс» (сборник под редакцией Дж. Сорфлита), цель которой — проверить, как на данном материале «работает» упомянутая выше модель. Полного наложения заданной схемы на художественную прозу М. Лоренс не происходит, и объективности ради стоит сказать, что Дж. Лени тщательно классифицирует все отклонения от схемы. Однако результаты использования новомодных методов разочаровывают: выводы, верные по сути, к сожалению, не блещут новизной.
Африканский опыт углубил представления писательницы о человеческой природе, развил в ней интерес и живое сочувствие к испытаниям, выпавшим на долю других народов, укрепил сознание того, что художник не может оставаться в стороне от социально-политических проблем своего времени. Через Африку для М. Лоренс-художника пролегал долгий путь домой.
Этот путь затянулся, и главной причиной тому было противоречивое отношение Лоренс к своей родине — своего рода комплекс «любви-ненависти»: отвращение к бездуховному быту захолустного городишки, неприятие его ханжеской морали и косности сочетались с ощущением того, что это микрокосм бытия, в котором отражается целый мир. В произведениях «манавакского» цикла писательнице удалось воссоздать этот микрокосм, населить его крупными характерами, художественно обосновать своеобразную универсальность их человеческого опыта.
В 1964 году вышел первый роман этого цикла — «Каменный ангел», принесший М. Лоренс широкую известность в англоязычных странах; все ее последующие романы выходят в свет одновременно в Канаде, США и Великобритании.
История девяностолетней Агари Шипли, доживающей свои дни в доме старшего сына, рассказана в романе в двух временных планах: настоящее героини — болезнь, внезапный уход из дома, наконец больница и смерть — перебивается ее воспоминаниями о детстве в Манаваке в семье зажиточного торговца, «неравном», по мнению отца, браке с гулякой Бремом, трудной жизни с ним, заканчивающейся разрывом. Драма Агари, образ которой выписан с поистине эпическим размахом, — в ее неукротимой гордыне, не знающем границ деспотизме, душевной слепоте, олицетворяемой фигурой слепого ангела на могиле ее родителей.
Первый «канадский» роман М. Лоренс закрепил ее место в ряду произведений, принадлежащих собственно национальной традиции. Писатель Робертсон Дейвис особо выделял присущее ей «типично канадское чувство времени и места». Интересный сопоставительный анализ мировоззрения М. Лоренс и Синклера Росса, автора вошедшего в национальную классику романа о прериях «Что до меня и моего дома» (1941), дает в своей статье критик Сандра Джва.
По мысли исследовательницы, герои обоих романов воспринимают мир городской общины сквозь призму религиозного сознания — неотъемлемой части их бытия, причем сознания раздвоенного, мятущегося между «духом и буквой заветов». Бог, для их предков являвшийся прочным оплотом веры, теперь мертв, сохраняя вместе с тем еще некоторую власть над ними.
Характер и ситуации М. Лоренс (речь идет о всех романах данного цикла) подчас обнаруживают прямые аналогии с библейскими прототипами и эпизодами, повествовательная ткань насыщена цитатами из Ветхого и Нового заветов. Сандра Джва права, утверждая, что библейские герои персонифицируют для писательницы универсальные психологические типы; однако отказывать на этом основании роману «Каменный ангел» в реалистическом содержании, на наш взгляд, неправомерно. Более обоснованной представляется точка зрения У. Нью (высказанная в предисловии к изданию романа 1968 года), видящего в подобных аллюзиях средство создания масштабного реалистического образа, обусловленного конкретной средой и конкретным мироощущением.
Романы «Божья насмешка» (1966) и «Живущие в огне» (1969), образующие своеобразную дилогию внутри «манавакского» цикла, продолжают тему «расколотого» сознания в несколько ином ракурсе. Как и прежде, персонажи в них борются со стереотипами, навязываемыми буржуазным обществом, но диапазон видения заметно расширяется, захватывая не только условности, типичные для быта «среднего класса» провинциального городка, но и шаблоны массового сознания, порождаемые современной урбанистической цивилизацией. В «Живущих в огне» М. Лоренс использует совершенствуемый ею от романа к роману прием многоголосия: во внутренний монолог героини врываются тревожные сообщения радио, телевидения, рекламные тексты, заголовки и отрывки из журнальных статей, т. е. интеллектуальный «мусор», транслируемый всеми каналами средств массовой информации Запада. В своей монографии П. Морли тщательно исследует полифоническую структуру романа, приходя к выводу, что его доминантой становится тревога, самоощущение «жизни в огне», символизирующее кризисное состояние западной цивилизации в 60-е годы.
В конце 70-х ее романы становятся благодатным материалом для трактовок в духе неофеминистских теорий. Статья Джуди Кернс «Рейчел и социальный детерминизм: феминистское прочтение романа “Божья насмешка,,» — пример того, как тесно вдумчивому исследователю в рамках выбранной схемы (обобщения Кернс гораздо шире поставленных ею проблем) и насколько глубже и многообразнее данной темы реальное содержание романа. Тонкая интерпретация текста подводит критика к мысли о том, как эволюционирует в дилогии мироощущение женщины: отрицая стереотипы, она острее осознает реальные трудности, стоящие перед мужчиной, его страх и неуверенность в завтрашнем дне.
Блестяще завершающий «манавакский» цикл роман «Кудесники» (1974) сконденсировал многие идейно-художественные особенности творческой манеры М. Лоренс. Это, без сомнения, самое сложное и многозначное произведение писательницы, построенное, как замечает американская поэтесса и прозаик Мардж Пирси, «в двух временных планах и на трех повествовательных уровнях».
«Фильм памяти», в который облечены воспоминания героини, писательницы Мораг Ганн, выросшей в Манаваке, «идет» на фоне Канады начала 70-х. Особое место в повествовательной ткани романа, насыщенного раздумьями Мораг о современном мире, отрывками из ее книг и писем, занимает историко-мифологический пласт, возвращающий читателя в Канаду времен первых поселенцев. Историческое прошлое возникает в «Кудесниках» в мифологическом обрамлении, будь то воображаемые диалоги героини с писательницей XIX века Катариной Трейлл, описавшей тяготы жизни пионеров, легенды о сказочном богатыре Ганне, вывезшем свой народ из Шотландии в Канаду, или народные баллады о предводителе восстаний метисов в 1869 и 1885 годах Луи Риле. Сквозной образ романа — «река времени, текущая в обе стороны», вбирающая в себя прошлое и настоящее.
Надо сказать, что истинный замысел книги, ее эпическая широта были оценены не сразу; профессиональная критика, как водится, поругивала автора за «нестройность» и «шероховатость» формы, зато отзывы канадских писателей были глубже и теплее. Как обычно, нетривиально и точно высказалась Маргарет Этвуд (в эссе «Лицом к лицу»), увидевшая в «Кудесниках» «самый универсальный и одновременно самый национальный роман Лоренс».
Стоит сказать, что на протяжении всего XX века литераторам страны кленового листа далеко не всегда удавалось верно уравновесить сочетание общего и особенного в «канадском опыте», выявить и акцентировать национально-неповторимое. Большая заслуга М. Лоренс состояла в том, что в «Кудесниках» проблема национальной принадлежности, чувства любви к отчизне была поставлена и решена в общенациональном масштабе — путем объединения в единое русло английских, французских и индейских «корней» Канады. «Типично канадская» коллизия — поиск главной героиней книги Мораг «отчего дома» и, в более широком смысле, родины, — начинаясь в Манаваке и продолжаясь в Шотландии, завершается в восточном Онтарио, где Мораг поселяется в доме, построенном первыми поселенцами. Образ отчизны связывается у М. Лоренс с чистой, «не испорченной» цивилизацией природой, с историей, входящей в плоть и кровь народа.
М. Этвуд отмечает и другой важный сдвиг в методе романистки — усиление социальных обертонов, непримиримость к узаконенной обществом несправедливости и расовой дискриминации. Если раньше в поле зрения писательницы оказывались, как правило, представители мелкой буржуазии, то теперь в него вовлечены самые «низы» общества — таковы приемный отец Мораг, манавакский мусорщик Кристи Логан (по единодушному мнению критики, самый яркий и запоминающийся персонаж романа), семья метисов Тоннеров, которым «отцы» Манавака предоставили только одно право — умирать в голоде и нищете.
В отличие от многих канадских литературоведов Лабонт, анализируя особенности творческого метода М. Лоренс, стремится выйти за пределы узконационального литературного контекста, широко привлекая материал как франко-, так и англоязычных современных литератур. К сожалению, в рамках рассматриваемых работ это лишь единичная попытка. Между тем, думается, наступил уже такой момент, когда прозу писательницы нужно исследовать в более протяженном временном и пространственном диапазоне, детально проследив, скажем, связи с оказавшими значительное влияние на М. Лоренс канадскими прозаиками предыдущих поколений — Э. Баклером, Э. Уилсон, X. Макленнаном и, с другой стороны, видными представителями иных национальных литератур. Целесообразно было бы развить и дополнить намеченные в некоторых работах сопоставления с американской писательницей Уиллой Кэсер, австралийцем Патриком Уайтом, нигерийцем Чинуа Ачебе. Тогда, в числе прочего, возможно, более четким стало бы и представление об особенностях «кристаллизации» канадской литературной традиции.
Впрочем, так ли уж велика уверенность, что «долгий путь домой» Маргарет Лоренс окончательно завершен? Что бы ни говорила на этот счет сама писательница, читатели ждут его продолжения.
Л-ра: Современная художественная литература за рубежом. – Москва, 1985. – Вып. 1. – С. 60-64.
Произведения
Критика
