«Великая инвентаризация» мира вещей: экфрасисы в романе Ф. Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль»
Земляницына Б.В.
«...B книге моей вы обнаружите совсем особый дух и некое, доступное лишь избранным учение, которое откроет вам величайшие таинства и страшные тайны, касающиеся нашей религии, равно как политики и домоводства».
Ф. Рабле
Роман Ф. Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль» является выдающимся произведением Ренессанса. На протяжении многих лет ученые неоднократно обращались к творению писателя-гуманиста, выходили исследования по истории корабельного дела, писали о проблеме воспитания, о состоянии медицины в эпоху Возрождения, о взглядах Рабле на архитектуру и живопись. Попытаемся и мы, рассматривая функционирование декоративно-прикладного искусства в эпоху Ренессанса, обратиться к роману «Гаргантюа и Пантагрюэль». Почему именно этот роман? Потому что Ф. Рабле наиболее полно осветил быт простого горожанина, тогда как большинство гуманистов отдавало предпочтение показу светской жизни аристократии. Декоративно-прикладное искусство еще не отделилось от ремесла, но его произведения стали неотъемлемым атрибутом светской жизни. Наличие у индивида той или иной вещи, а чаще богатство костюма определяло его место на иерархической лестнице. Отношение же к вещи бедных слоев населения никогда не рассматривалось, тогда как именно в этот период изделия декоративно-прикладного искусства значительно расширили свои функциональные границы. Например, во Франции XVI века в домах простых людей появляется посуда из олова для повседневного обихода, а также «парадная, которую выставляли на показ для гостей и обычно не употребляли». Кроме того даже неискушенный читатель обратит внимание на большое количество экфрасисов (описаний произведений искусства) в тексте романа. Мир вещей в контексте смеховой народной традиции, а также значение экфрасисов и будет предметом нашего исследования.
В произведении Франсуа Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль» предметно-бытовая среда рассматривается с двух позиций. Первая - это народно-площадная культура (1, 2, 3 книги романа). Показ пиршеских образов, обилие еды, посуды, одежды создает атмосферу излишества, избыточности, чрезмерности. Например, эпизод из описания костюма «маленького» Гаргантюа: «на камзол пошло 1800 локтей синего бархата, очень яркого с вышитыми вокруг прелестными виноградными лозами, а посередине с кружками из серебряной канители, перепутанными золотыми кольцами со множеством жемчуга. Этим хотели отметить, что в свое время он будет хорошим пьяницей». Столь же пышно описаны и другие детали одежды: шляпа, башмаки, плащ, гульфик, пояс, кошелек.
Перегруженность в украшениях - одна из отличительных черт декоративно-прикладного искусства Возрождения. Изобилие декора мы встречаем в архитектуре, в витражной живописи. Часто гармоничная и тонкая орнаментация подменяется громоздкими рельефными композициями. Культ роскоши привел к повсеместному распространению ювелирного дела. В моду вошла золотая посуда, которая украшалась драгоценными камнями и цветными эмалями. Немецкие ювелиры создают оригинальный тип кубков для вина с красивым чеканным узором и рельефным Изображением воина или мифологического героя. Французский двор щеголял нарядами, эскизы вышивок к которым по заказу Франциска I делал Рафаэль. Впоследствии Генрих II был вынужден издать указ, направленный против роскоши, который, впрочем, не возымел действия. Мода заняла одно из первостепенных мест в повседневности индивида. Вопросы двойственного характера моды нашли отражение в трудах просветителей: с одной стороны мода вносила гармонию, красоту в бытовую среду индивида, с другой — овладевала всеми его помыслами, манипулировала человеком. В своем сочинении Рабле не только высмеивает наряды, которые были сшиты по тогдашней моде, его смех носит откровенно инвективный характер. Особенно ярко это прослеживается в сценах с Панургом: «...у него был карман, набитый мелко натертым молочаем, в этот же карман он клал прекрасной работы носовой платок... Находясь в дамском обществе, он заводил речь о белье... А затем вытаскивал свой носовой платок и говорил: - Посмотрите, вот это так работа! Это шитье Фунтиньяна или Фонтараби! — И встряхнув его у самого носа дамы, заставил ее чихать без отдыха часа четыре. А он в это время... как жеребец, а прочие дамы со смехом говорили ему: — Что с вами, Панург? Ну и звуки!
- А это я контрапунктом вторю музыке носа этой дамы, — отвечал он».
Платок служил приманкой для модниц, а затем следовало наказание. С этим же героем связан еще один интересный эпизод. Панург затеял судовой процесс против дам: «...городские модницы этого города — по внушению дьявола, — придумали такие высокие воротники или шали, которые закрывают им всю грудь, так что нельзя даже руку просунуть, так что застежка сзади, а спереди все закрыто, чем любовники и вздыхатели и созерцатели не были довольны». Автор не просто высмеивает громоздкость и пышность нарядов, он не пишет о том, что это неудобно или некрасиво. Рабле, сообщая наряду функцию обольщения, кокетства, показывает его неуместность и нелепость как орудия соблазна.
Идеалом для Ф. Рабле служат одежды монахов и монахинь Телемской обители. Писатель дает подробнейшее описание всех деталей туалета женщин и мужчин. Вот лишь небольшой отрывок: «Башмаки, бальные ботинки и туфли — яркого лилового или красного бархата; сверх рубашки надевали корсет из шелкового камлота, поверх которого надевали кринолин из белой, красной, серой или каштанового цвета тафты, сверху — юбку из серебряной, с золотыми прошивками, тафты в рубчиках, или, по желанию и в соответствии с погодой, из атласа, из шелка, дама или оранжевого, коричневого, зеленого, пепельного, синего, желтого, светло-желтого, красного, кирпичного, белого бархата, из парчи золотой и серебряной, с канителью и вышивкой, соответственно праздникам...». Далее автор, характеризуя головные уборы, подчеркивает, что в основном «все строго следовали французской моде, ибо она солиднее других и целомудреннее». Для Рабле хороший вкус в одежде, утонченная обстановка неразрывно связаны с этикетом, с хорошими манерами. Вульгарно одетый человек смешон, и поведение его вызывает смех. В Телемском аббатстве «и мужчины и дамы так симпатизировали друг другу, что те и другие ежедневно одевались одинаково». Таким образом костюм помимо своей утилитарной нагрузки (костюм — как одежда), активно участвует в межличностном общении индивидов (костюм — как знак).
Обилие наименований блюд, одежды, кухонной утвари тесно связано с политическими процессами, происходящими в XV-XVI вв. во Франции. Возрождение, начавшись в Италии, стремительно распространяется на другие страны. В искусстве, в быту это проявлялось в подражании итальянскому стилю. Как правило, многие предметы, изделия декоративно-прикладного искусства попросту заимствовались. Включаясь в функционирование они существенно преобразовывали традиционную готическую обстановку. Старые вещи получали новый статус. Эта процессы тоже отражены в романе, Рабле превращает вещь в подтирку, перекладывая на предмет не свойственные ему функции... «Однажды я подтерся бархатным кашне одной дамы и нашел это неплохим, потому что мягкость шелка доставила очень большое наслаждение. Другой раз шапочкой — то же самое. Третий раз — шейным платком; затем — атласными наушниками; но чертова куча золотых шариков ободрала мне весь зад», затем в перечислении следует мартовская кошка, шляпа пажа и т.д. Таким образом автор помогает читателю по-иному воспринимать форму предмета, материал, его размер. Разрушая стереотип, соотнося вещь с материально-телесным низом, Рабле заставляет читателя ценить изделие прежде всего за его качество: мягкость шелка, атлас наушников. В зависимости от новой функции происходит дифференциация шляп: гладкие, шерстистые, ворсисто-бархатные, шелковистые, атласные (более подробно этот эпизод разбирается у М.М. Бахтина). «Это одна из страниц той великой инвентаризационной описи мира, которую производит Рабле на конец старой и начало новой эпохи мировой историй».
Если в первых трех книгах романа перечисляются названия изделий декоративно-прикладного искусства, то в последних автором даны очень подробные экфрасисы. Последние две книги описывают путешествие Пантагрюэля и его товарищей к оракулу Божественной Бутылки. Первый остров, который посетили путешественники — остров Медамоти (то есть Несуществующий). Друзья сразу попадают на ярмарку, где продаются картины, гобелены, а также все, что «интересно своим взором и зрелищностью. Правит островом король Филофан (в переводе — любитель являть себя чужим взорам), вместе с братом своим Филотеамоном (любитель посмотреть, жадный до зрелищ). Каждый из путешественников сделал покупку по своему вкусу. Пантагрюэль купил трех единорогов и таранда, а также серию шпалер (78 штук), изображающих жизнь и деяния Ахиллеса, юность его, описанная Папинием, затем — деяния и ратные подвиги, прославленные Гомером; смерть и погребение, описанные Овидием и Квинтой-калабрийцем. Наконец изображалось появление его тени и жертвоприношение Поликсены, согласно описанию Еврипида». Шпалеры в XVI веке во Франции — одно из самых распространенных украшений дворцов и замков. Действительно Франциск I всячески покровительствовал мастерам, изготовляющим шпалеры, при Фонтенбло была создана шпалерная мастерская. В конце 1690-х годов Фонтенбло перестраивается. Итальянские художники совместно с французскими создают один из самых значительных памятников французского Возрождения — галерею Франциска I. Еще в начале XVI века в искусстве Франции господствовали ветхозаветные и новозаветные сюжеты. Все убранство галереи свидетельствует о произошедшем сдвиге. Фрески изображают сцены из греко-римской мифологии, причем тема флоры и фауны оттеснена на второй план, центральное место в произведениях занимает человек. Между фресками Фонтенбло и шпалерами Рабле много общего.
Литература и искусство того времени часто обращались к аллегорической форме, Ронсар в «Гимне осени» советует «уметь завуалировать суть вещей под сказочным покровом, который их окутывает». А Рабле отмечает, что «суть сладостных книг спрятана, подобно мозгу в кости» и приглашает разгрызть кость, чтобы «добраться до сути пифагорейских символов». Непосредственно в составлении программы фресок писатель не участвовал, но общность замыслов настолько красноречива, что роман «можно назвать комментарием к фрескам, подобно тому, как фрески Фонтенбло помогали понять замысел и стиль созданной Рабле необычной эпопеи». Не случайно фреска «Воспитание героя кентавром Хироном» имеет свой аналог в романе. Для писателя воспитание, основанное на гуманистических идеалах — важнейшее условие становления человека. Покупка Пантагрюэлем шпалер, изображающих подвиги античного героя, Должна была навести читателя на мысль об их сходстве. Но для Рабле, Пантагрюэль — не копия Ахиллеса, это человек нового мировоззрения. Идею разумной преемственности античного наследия — вот что хотел показать автор. Сам же остров Мадамоти является аллегорией чистого, правдивого искусства.
Заезжают телемиты и на остров г-на Гастэра, первого в мире мастера искусств, который «делает добро миру тем, что изобретает для него все искусства, ремесла, всякие приборы, машины, приспособления... И все ради желудка». С первых строк характеристики правителя острова ясно, что его страна — страна лживого искусства. Но Рабле усиливает акцент, вводя в повествование описание одежд обитателей острова. «Обычно они ходили в масках, наряженные и в таких странных одеяниях, что просто диво». Далее автор остроумно сравнивает изобретательность природы при сотворении раковин и цветов с изобретательностью в одежде придворных г-на Гастэра, и то и другое «приводит в удивление». Как видно из текста, костюмы островитян описаны очень бегло, но наличие маски (аллегория лжи) и саркастический тон подтверждают нашу догадку. Остров г-на Гастэра — аллегория искусства, служащего низменным целям, обману и надувательству.
Затем на своем пути среди множества островов герои посещают остров Фриз, на котором расположена Атласная страна, «где ни деревья, ни трава никогда не теряли ни листвы, ни цветов,.. ибо были они из дамасской ткани и дамасского бархата». Правил страной уродливый, слепой, со множеством ушей старикашка — Наслышка. Обо всех вещах он судил бгратный ковер с изображением листьев мяты (здесь присутствует игра слов: menthe по-французски мята», mentir - «лгать»). Пенявшая этот «лживый ковер» возле Наслышки автор дает ключ к правильному прочтению данной аллегории. Мнимое великолепие не ввело в заблуждение героев: «Я долго здесь насыщал свое зрение, но от этого отнюдь не чувствую себя сытым: желудок мой прямо бесится от голода». Атласная страна олицетворяет уходящую эпоху в искусстве, это аллегория живописи суеверных языческих представлений.
Самое большое количество экфрасисов у Рабле посвящено храму Божественной Бутылки. Повествование начинается с подробнейшего описания дверей: «Обе половины дверей были медные, в роде коринфских, массивные, с маленькими выпуклыми виньетками, изящно эмалированные в согласии с требованиями скульптуры...». Как видно из описания, двери у Рабле выполнены в лучших традициях ренессансного искусства. Пол в храме был вымощен удивительным узором (орнаментом) из камней. В эпоху Возрождения очень ценили драгоценные и полудрагоценные камни, но для Рабле они прежде всего - символ богатства недр Земли, напоминание о природе, как первоисточнике красоты. «Под портиком рисунок пола был сделан из маленьких камешков, каждый натурального цвета, служивших для изображения фигур эмблемы: как будто на вышеназванный пол высыпали в беспорядке охапку виноградных лоз..., и эта замечательная листва была повсюду». Изображение было настолько достоверным, что Пантагрюэль и его спутники «...из страха повредил, себе нош, шагали большими шагами». Наконец пантагрюэлисты увидели мозаику, изображающую йоту Бахуса с индийцами, покрывающую все своды и стены подземного храма. Рабле посвящает этому экфрасису две главы. Вакхические сцены были распространенной темой декоративной живописи Ренессанса, но мозаика Рабле иная - «его мозаика есть аллегория победы разума над инстинктами, цивилизации нал варварством, человеческого над звериным, духовного над телесным». В следующих двух дается подробнейшее описание «чудесной лампы, освещающей храм» и фантастического фонтана. Рабле значительно расширяет функциональное поле предмета изобразительного искусства. Если раньше вещь отображала процессы модификации предметной среды, то в последних двух книгах автор вводит в текст изображения предметов с целью правильной трактовки аллегорий, а также посредством экфрасисов знакомит читателя с собственной концепцией нового ренессансного искусства. Изображение предметно-вещной среды в романе не только помогает писателю лучше раскрыть характеры своих героев, но и передать атмосферу, парящую во Франции в XVI веке. Даже незначительная бытовая подробность, поданная Рабле в контексте смеховой народно-праздничной культуры, может многое рассказал, о нравах, о вкусах, об обычаях того времени, точнее передать дух эпохи. Негативные проявления в повседневности высмеяны писателем со свойственным ему сарказмом. Подвергая резкой критике отрицательные моменты в искусстве (остров г-на Тостера, остров Фриз), автор излагает свои взгляды, достойно представленные в экфрасисах.
Искусство, как оно трактуется Рабле, «Не просто реалистическая достоверность среды, в которой действуют его герои, - она внутренне связана с их характерами и поведением, с их мировоззрением и переживаниями; она воплощаете себе тот круг идей, который утверждает Рабле. Станковые картины, фрески, мозаики, декоративная парковая и интерьерная скульптура предстают в «пятикнижье» Рабле как «тезисы» эстетики и этики, философской антропологии и историософии...». Возрожденческое движение во Франции не знало такого расцвета, как в Италии. Его путь был нелегок и тернист. Как герои Рабле, путешествуя от острова к острову, открывая новые страны, знакомясь с их жителями, разочаровываясь, огорчаясь, но - самое главное - жизнеутверждающе смеясь, находят ответы на свои вопросы в храме Божественной Бутылки, так и французские гуманисты, переосмысливая опыт античности, изучая опыт ренессансного искусства, создают свою собственную художественно-эстетическую программу. Впоследствии, во времена абсолютизма, это помогло Франции стать одним из главных художественных центров Западней Европы.
Л-ра: Философские перипетии. – Харьков, 1999. – С. 130-133.
Произведения
Критика
