Роман Альфреда де Виньи «Сен-Мар» и некоторые особенности творческого метода писателя
Г. Меньшиков
Роман «Сен-Мар или Заговор во времена Людовика ХIII» («Cinq-Mars ou Une Conjuration sous Lous ХIII»), вышедший в 1826 году, был первым прозаическим произведением известного французского писателя романтика Альфреда де Виньи.
Выступив в начале своей творческой деятельности как автор «античных» (Symetha, 1815;
Причины, побудившие писателя избрать именно этот род литераторы, не могут быть, конечно, целиком объяснены неудачами его первых поэтических произведений, — как это считает, например, Морис Сурьо (Maurice Sourlau), говоря, что автором «Сен-Мара» руководило желание «взять реванш своей прозой, так как прозаик в нем превосходил поэта». Они — эти причины — заключались в первую очередь в общественно-литературной атмосфере, окружавшей в ту пору Виньи.
Сам автор в предисловии к одному из последующих изданий своего романа подчеркнул, что Фракция больше всего любит одновременно и историю и драму, ибо одна напоминает о великих судьбах человечества, другая же — об участи отдельной личности. Такова вся жизнь». Таким образом автор пытается обосновать объективные предпосылки расцвета в 20-х годах жанра исторического романа. При этом он высказывает предположение о том, что такой «интерес к нашей юности со всеми, ее заблуждениями», «может быть, является следствием современных политических событий». Однако мысль эта, в сущности совершенно справедливая, так и остается предположением, и Альфреда де Виньи продолжают занимать по преимуществу субъективно-эстетические, так сказать, «преферативные» (а не общественные, политические) моменты, обусловившие появление во французской литературе большого числа такого рода произведений.
Между, тем, этот огромный интерес французских писателей к историческому прошлому своей страны, разумеется, не может быть полностью объяснен и «любовью к фактам», в которой родина Виньи будто бы «ушла намного дальше других наций».
Романтический исторический жанр был обязан своим расцветом целому ряду причин, важнейшими из которых явились события общественно-политической жизни, особенности развития общефилософской, теоретической мысли, факты литературного процесса.
Все эти обстоятельства достаточно широко освещены в нашем литературоведении, и поэтому мы коснемся их здесь лишь в самых общих чертах.
«Вторая половина 20-х годов XIX века, — пишет один из отечественных историков, — была временем подъема общественного движения во Франции, направленного против политики открытой реакции, которую проводило правительство Карла Х».
Общественная жизнь, — продолжает он, — протекала в преддверии июльской революции 1830 года, и именно взгляд назад, в прошлое, позволял понять ее неизбежность и необходимость. Общетеоретическая, научная мысль, силясь охватить события современности, срочно искала решение проблем общественного бытия, обращаясь при этом к урокам истории, и поэтому «вопросы исторического познания и философии истории оказались, — как подчеркивает. Б. Г. Реизов, — на первом плане и окрашивали едва ли не все формы литературной и научной работы».
В рассматриваемый период возникает и особого рода романтическая концепция истории, определившая как своеобразие французской историографии, так и особенности французского исторического романа. Кроме этого, сама по себе историография представляла собой в ту эпоху, — по утверждению того же Б. Г. Реизова, еще литературный жанр, она еще не отдифференцировалась от художественной литературы, не стала наукой в собственном смысле слова. Поэтому культивируемый французскими писателями жанр исторического романа представлял собой, таким образом, как бы явление «стыкового» порядка, возникшее на грани литературы и истории.
Виньи в связи с этим писал о своем «Сен-Маре», что хотя в нем все похоже на роман, на самом деле он целиком является самой историей.
Писатель строит в свою собственную теорию исторического романа, которая отражает его субъективистскую концепцию истории.
Автор романа считает, что конкретные исторические события нельзя понять, если за поверхностью явлений не будет вскрыт их глубокий внутренний смысл. «Деяния рода человеческого во вселенском театре, — говорит он, — несомненно, являют собою некое единство, но смысл этой бесконечной трагедии... может постигнуть лишь взор бога, вплоть до финала, который, может быть, откроет этот смысл последнему человеку».
Задача историка будет, таким образом, заключаться в том, чтобы показать и объяснить этот глубокий, провиденциальный смысл подлинных событий прошлого, чтобы выявить их единство, их внутреннюю связь, ибо «примеры, которые представляет медленная последовательность событий являются рассеянными и неполными; они всегда лишены явной и очевидной связи, которая могла бы привести «без дивергенции» к какому-либо моральному выводу». Поэтому точная передача исторических фактов не имеет существенного значения, ибо истина, на которой покоится искусство, заключается не в самих этих фактах, а в нравственной идее, являющейся их сущностью. Художник должен, с одной стороны, тщательно изучать избранную им в качестве предмета изображения эпоху, проникнуться духом времени, — с другой же стороны, одного такого изучения недостаточно, требуется выбор, группировка фактов для постижения общей моральной истины. А это уже дело авторского воображения.
В этом и заключается художественное творчество, «сведение множества действительных фактов к нескольким типическим легендам, интерпретация истории при помощи воображения». Как необходимое следствие отсюда вытекает то, что художественное произведение вообще и исторический роман в частности совмещает в себе и «le vrai du fait»» и « la vérité de 1‘art». Такое двуединство как раз и отвечает субъективным читательским устремлениям: «Мы находим в нашем сердце, полном волнения, — говорит Виньи, — сердце, где нет никакого согласия, две потребности, которые кажутся противоположными, но которые, на мой взгляд, исходят из одного источника: одна — это любовь к истине, другая — любовь к вымыслу». Удовлетворению этих двух потребностей и должно служить искусство.
Иными словами, априорная нравственная идея должна служить писателю той призмой, сквозь которую им и рассматриваются факты истории. Если эти факты не соответствуют избранной идее, не подтверждают ее, не служат ее иллюстрацией, то такие факты следует переосмыслить, «подогнать», а если нужно, то и вовсе опустить.
Указанный творческий принцип, высказанный автором «Сен-Мара», стал в свою очередь главным — и притом одним из немногих принципов, взятых на вооружение критикой при рассмотрении этого произведения. В довольно немногочисленных старых и новых работах, посвященных роману, весь упор, как правило, делается на том, в какой мере Альфред де Виньи в своем романе историчен и в какой мере он антиисторичен.
Как свидетельствуют некоторые французские исследователи, отдельные оценки «Сен-Мара» в этом отношении были очень часто сугубо положительными; роман Виньи называли «воскресшей историей».
Так, например, сразу же после выхода книги в свет один из друзей и почитателей писателя в письме к нему говорил:
«Ваше произведение привело меня в восторг. Оно написано поэтом, и в то же время это — размышления философа. Нравы, характеры, ситуации — всё изумительно правдиво. Не были ли вы случайно человеком той эпохи?.. Благодаря вашему волшебному таланту я почувствовал себя, читая ваш роман, современником Людовика XIII. Все ваши сцены сильны и трогательны, но особенность здесь в том, что характеры настолько достоверны, что хочется воскликнуть: да, именно так все и было».
Современная Виньи литературно критическая печать (Mercure de France, Revue Encyclopédique, Revue de Paris, Le Ûlobe, Journal de Débats) наперебой спешила отметить «живую проницательность, божественный талант, эрудицию, воображение» писателя.
Из статей, которые критика посвятила «Сен-Мару», особый интерес, как отмечал Maurice Allem, представляли две: «одна, которая появилась в „
Виктор Гюго объявил «Сен-Мара» одной из самых замечательных книг эпохи. «Публика прочтет ее как роман, писал он, — поэт — как драму, государственный деятель будет читать ее как историю». Мнение же Сент-Бёва, как показывает Эмиль Ловриер, не было последовательным и постоянным.
В 1826 году он упрекал автора в том, что тот пренебрег «теми преимуществами, которые предоставляли ему исторические факты», что он, «злоупотребив властью воображения», отказался от «последовательности и правдивости характеров персонажей», «вылинявших в гнусных героев мелодрамы», «монстров», «карикатуры», сгруппированные без всякого правдоподобия, — «комбинация скорее хитроумная, нежели искусная», („combinaison plus laborieuse qu‘Ingenleuse"). Он называет «Сен-Мара» «настоящим приукрашиванием истории» („vrai marqueterie historique“).
«С досадой на правомерность этих «претензий», — пишет Эмиль Ловриер, — он (Сент-Бёв — Г. М.) признает, однако, что поэтическое воображение придает иногда «бесконечную прелесть» отдельным моментам, таким, например, как вступление к XXIII главе. Позднее, придя в раскаяние, он сознался в своей статье „Revue des Deux Mondes" (15 октября 1835 года), что «Сен-Мар» своим драматическим интересом, величием и благородством персонажей, живостью и удивительной красочностью завоевал грандиозный успех, против которого посредственные критики бессильны. Он упрекал себя также в том, что еще недавно старательно отмечал недостатки этого романа, вместо того, чтобы оценить его высокие достоинства... В своих «Causeries du Lundi» Сент-Бёв объясняет это противоречие: «Историческая сторона меня покоробила, но я не сомневаюсь в талантливости некоторых сцен романа».
Мы видим, таким образом, что противоречия в оценках Сент-Бёвом произведения Виньи своей причиной имели сложный, противоречивый характер соотношения в нем историзма и антиисторизма писателя.
«Историческая школа Тьерри, Тьера, Гизо и их друзья, — подчеркивал Сент-Бёв, — не признавали в нем (романе — Г. М.) никакого духа правдивости... Роман «Сен-Мар» шокировал всех друзей истины...» Его автор «не французский Вальтер Скотт...».
Вальтер Скотт, как известно, по праву считался создателем теории (и «практики») жанра исторического романа.
«Почвенный», и вместе с тем европейский характер его творчества, — пишет Б. Г. Реизов, — был причиной того, что оно без труда перешло национальные границы и вызвало отклик во всех странах Европы». Своеобразие восприятия Вальтера Скотта во Франции заключалось в том, — продолжает исследователь, — что его исторические романы рассматривались здесь «сквозь французскую революцию и в свете проблем, стоявших перед страной: утверждения «принципов 1879 года», демократического развития и защиты «свобод».
Теоретические принципы исторического романа, разрабатывавшиеся Скоттом и другими авторами, в самой общей форме могли быть сведены к системе требований, которым должны были следовать писатели.
Исторический роман предполагал, во-первых, масштабность социального типажа; во-вторых, он выражал интерес художников к жизни и судьбам рядового человека; в-третьих, чрезвычайно важный моментом была, сама проблематика жанра, то, что вносил он в решение вопросов современности; наконец исторический роман сделал необходимой передачу деталей, точность исторических реалий.
«Факты лучше вымысла, — писал по этому поводу Вальтер Скотт, — и нет романтики лучшей, чем романтика реальной жизни». При этом писатель не отрицал вовсе роли вымысла, а напротив, он, по словам Белинского, «разгадал потребность века и соединил действительность с вымыслом, примирил жизнь с мечтою, сочетал историю с поэзиею».
Помимо изложенных общих принципов теории исторического романа, этот жанр с необходимостью требовал и специальных, «технологических» приемов, касающихся не только и даже не столько собственно поэтики, композиции, сюжетосложения, способов лепки характеров, сколько связанных с предварительной работой писателя над историческими документами, материалами, источниками. Именно последнее привлекало пристальное внимание Вальтера Скотта. «Я убежден, — писал он, — ...что при тщательном собирании материалов и искусном приложении их к делу... талантливый писатель достигнет успеха». В этом отношении Альфред де Виньи, следуя указаниям своего «английского коллеги», несомненно, мог не опасаться за успех своего романа «Сен-Мар».
С редкой тщательностью изучал он исторические материалы. Такие систематические занятия он начал, как указывает его биографы, еще в ранней юности. «Четырнадцати лет, — пишет автор одной из недавних работ о Виньи, П.-Ж. Кастекс (P.-G. Gastex), — будущий писатель, заинтересовавшись рассказами отца, помогая ему в библиотеке, задумал написать историю Фронды. Непосредственным поводом к этому послужило знакомство Виньи с «Мемуарами» кардинала де Ретца. Спустя некоторое время он вынужден был уничтожить этот скороспелый опыт. Однако у него надолго сохранились воспоминания о событиях и действующих лицах, описанных мемуаристом. В 1824 году он составляет план «Сен-Мара» в Олороне. Но прежде чем приступить к его написанию, — продолжает Кастекс, — ему необходимо было ознакомиться с источниками; он должен был ждать своего возвращения в Париж, чтобы предпринять нужные разыскания. В 1825 и 26 годах он посещает библиотеку Арсенала и Королевскую библиотеку; он заново перечитывает «Мемуары» де Ретца. Он ищет в Энциклопедии Вольтера свидетельства по делу Урбана Граядье, процесс и казнь которого должны были стать одним из эпизодов романа».
Аналогичные факты приводят и другие французские исследователи творчества Виньи. Например, Леон Сеше (Léon Séché) цитирует в своей книге письмо некоего Потье (Pauthier), душеприказчика Виньи, который свидетельствует, что писатель, «прежде чем нарисовать фигуры кардинала и фаворита Людовика XIII погружался в исторические материалы. Здесь были автобиографические записи Ришелье, а также очень любопытное письмо самого Сен-Мара, представленное в распоряжение Виньи его владельцем».
Как упоминал сам писатель, он во время работы над романом перечитал при свете лампы около 300 печатных трудов и исторических рукописей.
В примечаниях к «Сен-Мару» („Notes et documents“) он цитирует и упоминает в различных связях «Историю отца Жозефа» (Histoire du père Joseph).
Как показывает Б. Г. Реизов, творческий метод Альфреда де Виньи, равно как и его мировоззрение в целом, отнюдь не являл собой замкнутую систему, в том смысле, что писатель совершенно не воспринимал того, что было сделано другими романтиками в области жанра исторического романа, что он в своей интерпретации и трактовке исторических событий и в изображении исторических деятелей отвергал опыт прошлой и современной ему историографии. Напротив, в своем понимании истории, в знании ее, в своих требованиях к романтическому историческому жанру Виньи со своим „Сен-Маром“ как раз и оказался тем фокусом, в котором пересекались историографические, философские и литературно-эстетические тенденции времени.
Современная писателю историографическая система, основанная Тьерри, Гизо Тьером, развивалась под влиянием идеалистической философии Шеллинга, Фихте, Карлейля, Виктора Кузена. «Виньи, как и все идеалисты, — писал Морис Палеолог (Maurice Paléologue), — был уверен что события, реальные факты есть ни что иное как выражение внутреннего чувства подлинных людей; он думал также вместе с Гегелем и Карлейлем, что „жизнь человеческая является выражением определенной и единственной идеи“, и что каждая из таких идей привлекает в свое время для своего выражения одну из великих поэтических, религиозных и моральных форм...».
На «гегельянство» Виньи указывал в свое время и один из первых французских литературоведов-социологов М. Гюйо. «Каждый человек есть только образ общего духа, — приводил он высказывание самого писателя. Человечество произносит бесконечную речь, в которой каждый великий человек есть идея».
Но не только человек и человечество являют собой, «по Виньи», воплощение общих идей. Для писателя таким воплощением-символом становится любой факт действительности.
Эта особенность философии и эстетики Виньи также не раз отмечалась критикой. При этом совершенно справедливо, на наш взгляд, подчеркивалось то обстоятельство, что установка на семиотику, как и другие основные идейные и творческие принципы писателя, находили свое выражение уже в ранних произведениях Виньи, написанных им до «Сен-Мара».
Так, в поэме «Темница» (1821) мы находим явное стремление автора осмыслить и показать конкретный факт прошлого (историю знаменитого узника Бастилии, известного под именем Железной Маски), как явление вселенского характера, как символ «всеобщей тюрьмы», в которой томится человечество, осужденное на вечные страдания. Заметим также, что чрезвычайно яркий мотив богоборчества, звучащий в этой поэме, оказывается в «Сен-Маре» значительно ослабленным, и герой романа представлен как ортодоксальный христианин. Поэтому, кстати сказать, мы не можем согласиться с Морисом Сурьо, который писал, что «антирелигиозные чувства были у автора (романа «Сен-Мар» Г. М.) гораздо сильнее, нежели сознание историка». «Чувство исказило историю, — продолжает он, — оно убило историческую правду...
Многочисленные отступления от исторической правды, имеющие место, как много раз говорилось, в романе «Сен-Мар», были не следствием «преобладания чувства над сознанием», а художественным выражением вполне четкой и продуманной концепции истории и философских и эстетических взглядов писателя, что в своей совокупности и привело к той-диалектике достоверного и вымышленного, к единству историзма и антиисторизма Альфреда де Виньи, о которых мы говорили выше, и которые лишь в частности затрагивает Б. Г. Реизов в своей работе, посвященной рассматриваемому произведению.
Нам представляется возможным в данной связи говорить о различных «мерах историзма» писателя, о различных степенях свободы в его «обращении с историей».
Такая «мера историзма» в «Сен-Маре» оказывается достаточно велика, когда дело касается собственно фактической стороны, изображения исторических фактов и явлений.
Событийная канва романа, как известно, строго исторична. Заговор маркиза Д’Эффиа, шталмейстера и фаворита Людовика XIII против кардинала Ришелье, привлечение к этому замыслу короля и королевы Анны Австрийской, Гастона Орлеанского и других вельмож, намерение заговорщиков, заключить военный союз с Испанией, разрушение всех этих планов вследствие безволия короля и политической ловкости и дальновидности Ришелье, казнь Сен-Мара и его друга де Ту, обвиненных в государственной измене, — все это факты вполне исторические. Приблизительно в той же последовательности они излагаются, например, в „Histoire generale du IV-e siècle à nos Jours. Ernest Lavisse et Alfred Rambaud. T. V. Les guerres de religion. 1559-1648. Paris, A. Colin, éd., 1895, ch, VIII; J. P. Basserie. La conjuration de Cinq-Mars.
Подлинны не только основные события и главные действующие лица, но и вводные эпизоды, включенные в развитие основного сюжета, такие, как суд и казнь Урбана Грандье. Относительно этого процесса есть указания в книге М. к. Bazin. Histoire de France sous Louis XIII. T. 3. Paris, Chamerot, 1840, pp. 329-338. Здесь мы находим ряд подробностей, которые приводит и Виньи: обвинение Грандье в колдовстве и общении с дьяволом, испытание «одержимых бесом» урсулинок, участие в этом процессе Лобардемона, верного пособника Ришелье, обстоятельство сожжения на костре несчастного кюре и т. п.
Однако, когда дело, касается идейно-выразительной стороны произведения, его философского плана, то «мера историзма» автора сразу же становится неизмеримо меньше.
Органическое единство вымысла и документальности придает образам и ситуациям — в сфере событийной, фактографической — своеобразное эстетическое качество — достоверность. (Отсюда, очевидно, и проистекает смысл восторженных высказываний почитателей Виньи о том, что его роман — это «воскресшая история»).
Когда же писатель интерпретирует, истолковывает данные факты, такое единство целиком покрывается вымыслом и начинает «работать» на избранное писателем философское построение. И тут эти факты предстают перед нами искаженными, не соответствующими исторической действительности.
Таков, на наш взгляд, характер диалектически противоречивого единства историзма и антиисторизма в романе «Сен-Мар».
Единство это осложняется еще и тем, что историю Виньи рассматривает и осмысливает здесь не только с точки зрения указанных общефилософских идей, реализуя свой материал в соответствии с романтической концепцией истории и в согласии со своими теоретико-литературными принципами, — но и с точки зрения утверждения своих политических идеалов.
В русле французской романтической исторической литературы XIX века немного найдется произведений, которые бы так ярко и выпукло, с такой последовательностью выражали одну определенную политическую идею автора.
В этом отношении, несомненно, прав Й.-Ж. Кастекс, назвавший роман Виньи «политическим завещанием» писателя.
В «Сен-Маре», — пишет он, — некоторые персонажи последовательно служат рупорами идей („porte-parole“) юной разочарованной аристократии, выражая ее тоску („lа nostalgie“) по феодальной Франции». Виньи, продолжает критик, — высказывает здесь мысли, четко выраженные в свое время Монтескье. «Как и автор «Духа законов», его герой видит в крушении дворянских привилегий и парламентов яркое свидетельство непоправимого раскола («irremedladfe divorce») между монархией и государством».
Еще раньше Эмиль Ловриер писал: «Виньи был, так сказать, легитимист по рождению. Окружающие, родители, друзья, будучи все одинаковым образом жертвами революции, более или менее сознательно внушали ему с ранних лет в качестве основной религиозной догмы идею верности королю... «Мы воспитали этого ребенка для короля», — писала его мать, — «король есть наместник бога на земле». Сам Виньи вспоминал: «Мой отец, когда я был еще младенцем, заставлял меня целовать крест Святого Людовика, преемника бога, и стремился посеять в моем сердце, насколько это было возможно, любовь к древнему благородному роду Бурбонов». Эти «безотчетные, ребяческие политические пристрастия и фамильные предрассудки», как их оценивал впоследствии сам Виньи, не могли, конечно, составить прочной и последовательной системы его политических воззрений. Как показала его идеологическая биография, писатель беспрестанно колебался в выборе своей политической позиции, что и поставило его в совершенно особое положение по отношению к лагерю реакционных романтиков. Однако в период его работы над «Сен-Маром» эти воззрения были главной идейно-политической почвой, питавшей не только представителен его круга, но и всех деятелей Реставрации.
В отношении же их нравственных, духовных идеалов можно сказать, что это были старые дворянские традиции чести, благородства, а их хранителями были аристократы крови, потомки древних дворянских родов.
Такова была система политических, классовых убеждений Альфреда де Виньи, также нашедшая свое художественное выражение в романе «Сен-Мар» и определившая наряду с его философскими, морально-этическими и эстетическими воззрениями идейный смысл произведения и особенности творческого метода писателя.
Л-ра: Вопросы теории и истории литературы. – Самарканд, 1972. – Вып. 200. – С. 245-261.
Произведения
Критика
