Стихотворение Альфреда де Виньи «Смерть волка»
Г. Ф. Меньшиков
Отдельное стихотворение, вернее небольшая поэма известного французского писателя-романтика, — имеет ли смысл ее обособленное рассмотрение, предпринимаемое ниже?
Разумеется, имеет, и нет нужды приводить здесь все доводы «за». Сошлемся лишь на один, принадлежащий Я. О. Зунделовичу, который, на наш взгляд, совершенно справедливо полагал, что «без частных и детализированных исследований отдельных художественных произведений вне историко-литературного контекста, собственно, и неоткуда взяться этому «контексту»: не из чего строить здание истории литературы».
В литературном процессе Франции Альфред де Виньи был, как известно, весьма крупной фигурой. В свое время он вместе с Виктором Гюго занимал авангардное место в романтическом движении эпохи, но довольно скоро оказался за пределами круга французской «большой литературы». Причины этого выхода различны. Одной из них, несомненно, было то, что в творчестве Виньи слишком настойчиво и отчетливо выступали его консервативный тенденции, отгородившие писателя от романтиков прогрессивного лагеря — Гюго и Жорж Санд. Слишком тесно он был связан с прошлым, с классом феодально-дворянской аристократии, этим «хранителем печати» прошлого.
Однако вот так, что называется «в лоб» объявлять автора «Смерти волка» от начала до конца реакционным писателем — значит, во-первых, встать на позиции «биографической школы» в литературоведении (поэт будучи личностью мелкой, о чем свидетельствуют неприглядные факты его жизни, не мог-де создать полнокровных художественных произведений) и, во-вторых, — расписаться в собственной литературной неосведомленности. Ведь нельзя же отказать наследию Виньи в его антидеспотической направленности (романы «Сен-Мар», «Стелло», «Служение и величие солдата»), в антибуржуазном пафосе (драма «Чаттертон», стихотворение «Песнь рабочих»). Не следует, наконец, забывать о тех прогрессивных для своего времени философско-политических системах (идеи сен-симонистов и учение Ламенне), которые так или иначе обусловили и образ художественного мышления поэта. Правомерным поэтому представляется замечание Д. Обломиевского об особом, своеобразном положении писателя, «не вполне устраивающем реакцию и во многом объясняющее его последующее литературное развитие». Поиски и размышления зачастую увлекали его в «башню из слоновой кости», а все его творчество сделали своего рода грандиозным философским трактатом с обширнейшими «разделами» и «главами» (недаром в «Дневнике» он неоднократно писал, например, о «цикличности» своей прозы). Любую вещь Альфреда де Виньи мы с полным основанием можем назвать «произведением-тезисом». И стихотворение «Смерть волка» не является, понятно, исключением.
Наш выбор как раз и оправдан тем, что в нем — в этом стихотворении — наиболее рельефно очерчиваются каждая ситуация и каждый предмет именно как «знак» определенной философской посылки или декларации. Помимо этого, остановившись на «Смерти волка», мы руководствовались еще и тем соображением, что из всего поэтического творчества данное произведение, пожалуй, наиболее широко известно нашему читателю.
Коротко об истории создания стихотворения. Первоначально заглавие «Смерть волка» стояло на черновике рукописи одного из эпизодов большого романа, задуманного Альфредом де Виньи в 1836 году. Эпизод рассказывал о трагической и величественной смерти героя. Замысел так и не был осуществлен, но мысль о героической гибели одинокого и гордого существа продолжала волновать поэта, и спустя, по-видимому, два года (точная дата пока не установлена) воплотилась в названном стихотворении. Биографы настаивают на том, что Виньи написал его под непосредственным воздействием двух драматических событий в своей жизни: смерти матери и рокового разрыва с возлюбленной, актрисой Мари Дорваль. Уединившись и предавшись скорби, столь близкой сердцу романтика, он мечтает о стоической смерти. «Однажды ему припомнились охотничьи истории, которые когда-то рассказывал ему отец. Он привел их в соответствие с правилами своего поэтического искусства, согласно которым «любой простой акт становится значительным, запечатлевается в памяти и интерпретируется благодаря человеческому воображению», рождает «философскую идею», дает толчок «чувству» и размышлению».
Поэма впервые была опубликована в «Revue de deyx Mondes» 1 февраля 1843 года. Друг и издатель Виньи Ратисбонн включил его в сборник «Судьбы».
Для нас сейчас не так уж важно, с какими именно биографическими фактами связано стихотворение. Гораздо важнее, проследить, какие аспекты общей морально-философской системы в нем претворились и каковы художественно-поэтические способы этого претворения. Уже при самом поверхностном знакомстве с произведением становится очевидным, что в нем нашла свое воплощение одна из сторон концепции одинокой, страдающей и гордой личности, концепции, возникшей у Виньи еще в период его раннего творчества (поэмы «Темница», 1821, «Моисей», 1822). Но если прежде Альфреда де Виньи занимала сама природа и причины страданий и гибели отчужденного, одинокого существа, то теперь он указывает, как такое существо должно принимать муки и смерть:
О! если б человек был так же духом тверд,
Как званием своим «царя зверей» он горд!
Волк серый! Ты погиб, но смерть твоя прекрасна.
Я понял мысль твою в предсмертном взгляде ясно
Он говорил, твой взгляд: «Работай над собой,
И дух свой укрепляй суровою борьбой
До непреклонности и твердости могучей,
Которую внушил мне с детства лес дремучий
Ныть, плакать, вопиять — все подло, все равно
Иди бестрепетно; всех в мире ждет одно.
Когда ж окрепнешь ты, всей жизни смысл проникнув,
Тогда терпи, как я, и умирай, не пикнув».
Такое движение авторской мысли свидетельствует об известном углублении (в романтико-индивидуалистическом духе, однако) гуманистического начала в мировоззрении поэта. Герои его ранних поэм страдали и умирали, обращая к небесам стоны и жалобы, в «Смерти волка» Виньи верит в величие человека, способного умирать гордо и безмолвно.
Характерно, что он даже и не помышляет о том, чтобы вывести своего героя, «гордого человека» („homme d’honneur“) на путь спасения. Альфред де Виньи вообще предпочитает не касаться здесь сомнительных перспектив загробной жизни, которую обещает человеку религия. Но еще в 1834 году он однажды записал в своем «Дневнике»: «Гордость защищает его (человека) от всех преступлений и от всех подлостей. Это и есть религия. Христианство умерло в его сердце. После этой смерти он рассматривает веру с почтительного расстояния, исполняет свои христианские обязанности как некую формулу и умирает в безмолвии».
Итак, непоколебимая уверенность в трагическом конце и призыв укреплять свой дух, чтобы достойно его встретить, — вот основная морально-философская идея произведения. Причем сила духа воспитывается не верой, но внутренней борьбой и работой мысли: ...Работай над собой, И дух свой укрепляй суровою борьбой. Автор формулирует свою идею в третьей, заключительной строфе стихотворения, которое сюжетно и композиционно делится на две неравные части. Первая строфа является собственно событийным, внешним прологом, предопределившим все последующее развитие поэтически и философской мысли, третья же представляет собой четкую и законченную формулировку этой мысли.
Событие как таковое и его следствие-суждение, выраженное, естественно, в поэтической форме, должны иметь связующее звено. Иначе крайние члены системы: факт-размышление предстанут изолированными, обособленными. Для творческого метода Виньи это почти недопустимо: «поэт-мыслитель», как называют его многие французские литературоведы, — ортодоксальной подданный царства логики, и «наведение мостов» между явлением, раздумьем над ним и выводом является совершенно необходимым. Таким «мостом» и служит вторая строфа стихотворения.
Нас могут упрекнуть в многословии, но иначе не совсем ясной была бы функция внешней композиции «Смерти волка», подчиненной ходу повествования: от собственно сюжетного момента — охоты на волка, его героической гибели (1-я строфа) через связующий — «Я увлечен был думой» (J'ai repose mpn front sur mon fusil sans poudre, Me prenant a’penser... 2-я строфа) и до эпилога, «медитации-манифеста»: Всех в мире ждет одно//. Когда ж окрепнешь ты, всей жизни смысл проникнув, — Тогда терпи, как я. и умирай, не пикнув (3-я строфа). Характерно, что в первой, «экспозиционной» строфе отсутствуют какие бы то ни было признаки такой медитации. В художественном сознании еще только фиксируются наиболее яркие, с его точки зрения, детали окружающего ландшафта, так сказать, антураж, придающий трагический тон всему стихотворению, который повышается от начальной строфы к заключительной. Именно им определен отбор этих деталей. Таким образом обнаруживается зависимость внутренней композиции от внешней. Однако нас далеко могло бы завести подобное прослеживание зависимостей и связей между различными «композиционными уровнями». Как ни заманчиво построить и спроецировать на, стоящую перед нами художественную систему «Смерти волка» структурную «кристаллическую решетку», составленную из категорий описательной поэтики, - мы предпочитаем выявление внутренних связей, перекличек и «резонаторных отзвуков», которые воспринимаются и фиксируются в процессе «медленного чтения» (Я. О. Зунделович) вещи.
Каковы же константные (в данной поэтической сфере) образы — носители этих отзвуков? Это — природа, животное (волк), человек.
Природа в своем изображении, в соответствии с поэтикой романтизма, исполнена цветовых и звуковых контрастов: «Облака набегали на пламенеющую луну словно дым, плывущий над пожарищем, и черный лес простирался вплоть до горизонта» (Les nuages couraient sur la lune enflammée// Comme sur l'incendie on voit fuir la fumée// Et les bols éta'ent noirs jusques à l‘hor rlzon») «— Все замерло кругом. Деревья не дышали// Лишь с замка старого, из непроглядной дали// Звук резкий флюгера к нам ветер доносил,// Но, не спускаясь вниз листвой не шелестел...»
«Яркий свет» и «мрак», «резкий звук» и «безмолвие» — таковы образные оппозиции, связанные с описанием природы..
Когда же мы обращаемся к изобразительным средствам, связанным с «образом» волка, то эти оппозиции явно смещаются: «Я вдруг увидел два горящих глаза» (j'aperçois tout a coup deux yeux qui - flamboyaient); отметим это чисто лексическое совпадение с аналогичным эпитетом в описании пейзажа); «Мы только видели, как белые клыки// Сверкнули с жертвою, попавшею в тиски» и т. п.
Но: ... ни единый звук// Не выдал пред людьми его предсмертных мук (...il… meurt sans jeter un cri...).
Как видим, члены наших условных «оппозиционных пар» меняются местами. Такая передислокация, несомненно, служит художественным средством усиления звучания того морального призыва, той дидактико-философской мысли, которая, как уже говорилось, является идейной доминантой стихотворения: «Когда должны вы будете расстаться с этой жизнью и всеми её несчастиями,// укрепите дух... Только молчание величественно; всё остальное не имеет значения».
Эта домината может быть рассмотрена в иной плоскости, в плоскости её соотношения, связи и подчиненности самой общей нравственной мысли поэта. Если вновь обратиться к трем, так сказать, основным художественным терминам, на которых покоится вся логика произведения, к «образам» природы, волка, человека, то можно увидеть следующее. Поэт, призывая, человека к умению умирать в гордом безмолвии, основывается на «примере» волка, живого существа, но не природы, хотя именно она воспитала в животном твердость духа:
Дух свой укрепляй суровою борьбой До непреклонности и твердости могучей, Которую внушил мне с детства лес дремучий.
Молчание природы — равнодушно, оно, если так можно выразиться, бессознательно, ее контрасты — лишь зримые, чувственно воспринимаемые аналоги основных онтологических категорий устойчивой системы Виньи — мучительных страданий и гордой, безмолвной стоической смерти. Молчание живого существа перед лицом смерти — это сознательный, волевой акт, результат самоусовершенствования, самовоспитания. «Дикий странник» («Sauvage voyageur») — Волк являет собой достойный пример для человека. И недаром Sа Louve запоминает автору изваянную из мрамора фигуру волчицы, вскормившей «полубогов» Ромула и Рема:
Sa Louve reposait comme selle de marpre, Qu’adoraient les Romains, et dont les flancs velus Couvaient les demi-dieux Rémus et
Таким образом, «термины-символы» Волк-Человек как бы сливаются, становятся в своей моральной основе идентичными и в конечном итоге начинают «работать» на самую общую гуманистическую мысль Альфреда де Виньи, мысль о духовной силе и величии человека. Но если призыв человека к стойкости и твердости духа звучит в произведении в форме декларации, в виде четко выраженного морального тезиса, то к выявлению общей гуманистической идеи «Смерти волка» приводит рассмотрение всей системы художественных деталей произведения.
Л-ра: Проблемы поэтики. – Самарканд, 1973. – Вып. 238. – С. 297-304.
Произведения
Критика
