Современная критика о Бодлере
О. Тимашева
Поль Валери в одной из своих лекций, прочитанных в 1924 году, сказал, что французская поэзия перешагнула границы своей страны только с появлением Бодлера. География бодлероведения это подтверждает: сегодня автора «Цветов зла» знают и изучают едва ли не повсюду в мире. Если же обратиться к исследованиям о Бодлере, появившимся в последние годы на его родине, мы убедимся, что в современной критике нет, по-видимому, ни одного направления, которое не пыталось бы утвердить свою методологию на бодлеровском материале.
Возьмем, например, современную «новую критику». В многочисленных работах о Бодлере, созданных ее приверженцами, дело сводится к изучению бессознательного механизма интуиции творческой личности. Это должно привести к пониманию мыслительной и социальной деятельности поэта, его восприятия окружающего мира. Но на деле такая методология, например в работах Г. Мишо, ведет только к легендам о Бодлере как личности — то нервно-желчной, легкоранимой, то нежной и мечтательной. Основываясь на психографии, существенным моментом которой являются, по-мнению автора, неукротимые сексуальные инстинкты, Г. Мишо полагает, что ее данные могут позволить в дальнейшем начать «обоснованный» разговор о внутренних конфликтах поэта и поисках их разрешения.
Обратимся теперь к критике структуралистской. Проведенный Р. Якобсоном и К. Леви-Строссом в 1962 году структурный анализ сонета Бодлера «Кошки» продолжает вызывать критические отклики по сей день. На коллоквиуме 1967 года в Ницце Жорж Мунен пытался опровергнуть необходимость построения внутрисонетных структур, «ибо структура существует только тогда, когда есть функция» (Якобсон). Наличие же такой функции ни Якобсон, ни Леви-Стросс установить не могут.
Структуральный анализ, как считает К. Леви-Стросс, показывает изменение значения слова «кошки»: из «домашних, больших и ласковых» они превращаются в дематериализованных «сфинксов». Смысл же всего сонета, по его мнению, в том, что Бодлер освобождается здесь от сковывающих его чувств с тем, чтобы «раствориться в безграничном пространстве», где нет больше «ни зова познания», «ни зова любви». Таким образом, как можно убедиться, попытки, которые предпринимает Леви-Стросс, неизбежно приводят к наполнению структуры содержанием, а в плане содержания «не работают» те поэтико-лингвистические законы, которые стремится вывести Р. Якобсон.
В 1969 году вышли две последние части труда Леона Боппа «Психология «Цветов зла». Автор придерживается психостатистического метода: в массе лингвистического материала, составляющего «Цветы зла», он выделяет большие группы слов, образующих то или иное понятие. В свою очередь эти понятия должны быть объединены, в какую-то более крупную категорию. Два последних, тома книга Л. Боппа посвящены категории «человек».
Критик прослеживает в наследии Бодлера число использований и смысловые модуляции слов; относящихся к таким понятиям, как «род человеческий», «жизнь», «физический портрет человека», «аспекты его физиологии» и т. д. Если нужно, например, проследить метаморфозы понятия «жизнь», подсчитывается, сколько раз и в каком контексте появлялись слова «жизнь», «жить», «существование», «судьба», «предназначение» и т. п. в сборнике «Цветы зла». Итоги подводятся в конце глав.
Л. Бопп, признавая, что труд его громоздок и несовершенен, убежден, однако, что такое детальное исследование бодлеровского словаря необходимо для вынесения окончательного суждения о поэте. Только этим путем можно будет безошибочно определить «доминанту психики» Бодлера, и тогда, как считает Л. Бопп, уже не возникнут разногласия по поводу того, кем был Бодлер: поэтом смерти, поэтом Парижа, поэтом порока или поэтом скитаний. Но едва ли, заметим, искомая «доминанта» открывается при подобных арифметических операциях, даже если в будущем, как мечтает Л. Бопп, на помощь исследователям придет ЭВМ.
Бельгийцы Ж. Пуле и Р. Копп вынесли интересующий Л. Боппа вопрос «Кем был Бодлер?» в заглавие своей книги, где речь идет об особенностях психического склада и интеллекта творца «Цветов зла». Проблема намечена важная, но на первой же странице исследования автор литературоведческой части этой книги Ж. Пуле, по сути дела, эту проблему снимает. «Кто же я такой, Бодлер? — пишет он.— Я человек, а это значит разочарованное существо, стыдящееся самого факта существования, приносящее зло» и т. д. Модные философические построения вновь — после вариаций на эту тему Сартра и других — безосновательно выводятся из биографии великого поэта. Страницы, на которых рассказывается о Бодлере-человеке, пестрят абстрактными «если бы», и весь предложенный Ж. Пуле анализ внутреннего мира Бодлера в отношении к миру реальному, а затем и к миру поэтическому, оказывается лишенным конкретных исторических и биографических соотнесений. Ф. Лике не ставит перед собой, в отличие от бельгийских своих коллег, задачи столь широкой; его интересует конкретная проблема, сформулированная в заглавии его книга, — «Бодлер и природа». Поэтические и критические тексты Бодлера рассматриваются строго хронологически, что помогает литературоведу точнее проследить движение мысли поэта; книга снабжена денным указателем бодлеровских произведений и их вариантов. Что же касается общего вывода работы, то он не поразит ни одного читателя, знакомого с современной французской бодлерианой: «Бодлер так же любит природу, как и ненавидит ее». Противоречия сознания поэта, его раздвоенность давно отмечаются учеными, придерживающимися самых разных методов литературоведческого анализа. Однако подробное, обстоятельное исследование этих противоречий по-прежнему остается неразрешенной задачей.
Заметным явлением во французском бодлероведении стали «Бодлеровские сборники», издаваемые с 1969 года по инициативе старейших исследователей творчества Бодлера Робера Коппа и Клода Пишуа. Первый сборник носил в основном справочный характер и как бы подвел итоги работе по пропаганде и исследованию бодлеровского наследия в 1967-1968 годах. Во втором выпуске читателю предлагаются статьи и материалы, подготовленные рядом авторов. Здесь публикуются неизвестные документы, касающиеся творчества и биографии Бодлера, дается подробная биография критических изданий последних лет и публикуются статьи как о самом Бодлере, так и о восприятии его наследия в разных странах.
Среди литературоведческих материалов сборника надо отметить статью М. Эйгельдингера «Бодлер и словесная алхимия» и работу Р. Фуглистера, посвященную цыганской теме у Бодлера. Цитируя высказывания поэта о созидательной энергии слова, о магии и колдовстве языка художественных произведений, М. Эйгельдингер утверждает, что Бодлер многое почерпнул из оккультных наук и что его поэтика может быть уподоблена алхимии, что «она превосходит уровень предмета и осуществляет его превращение силой ассоциаций».
Под таким углом зрения М. Эйгельдингер анализирует некоторые стихотворения поэта. Со нет «Соответствия», к которому обращались многие критики, объяснен им следующим образом: для поэта «природа — это храм», то есть нечто священное, выражающее отношения земли и неба посредством языка иероглифов, которые должны быть так или иначе интерпретированы. Здесь обнаруживается явная перекличка М. Эйгельдингера с бодлероведами символистской и сюрреалистской ориентации. Самостийность Слова, его способность давать как бы мгновенное озарение воспринимающему уму, способность превращать один предмет в другой — все это было предметом исследования критиков этого направления задолго до М. Эйгельдингера. Общее у этого автора с ними — несоотнесенность выводов работы со всем творчеством Бодлера и с историко-литературным анализом тех произведений, откуда выхвачены приводимые М. Эйгельдингером цитаты. Поэтому наблюдения над метафорой поэта (иногда очень интересные) оборачиваются неверными выводами и весьма тенденциозными обобщениями.
Р. Фуглистер касается в своей статье малоизученной стороны творчества Бодлера, что придает его выступлению немалый интерес. Бодлер не только писал стихи о цыганах, он и себя ощущал в чем-то на них похожим. Как верно замечает критик, «цыгане и странствующие актеры для него — это замечательные представители непризнанных в искусстве. Поэт открывает в них предшественника или, лучше сказать, образ артиста, не принятого обществом».
Венгерский критик И. Фодор публикует в сборнике сообщение о Бодлере в Венгрии. Недоброжелательство, каким были встречены «Цветы зла» на родине, передалось и первым венгерским комментаторам поэзии Бодлера; «декадент» и «аморалист» Бодлер был по-настоящему оценен в Венгрии в начале XX века и оказал заметное воздействие на венгерскую поэзию. Ж.-Ф. Делесаль в своей статье проводит сопоставительный анализ «Оды к Психее» Китса и стихотворения Бодлера «Мадонне».
Для освещения бодлеровского наследия во Франции сделано как будто немало, но количественный рост публикаций и исследований не может скрыть ограниченности как тематики большинства из них, так и — главное — методологии, какой придерживаются их авторы. Злоключения бодлеровского наследия, предававшегося анафеме и обожествлявшегося, продолжаются.
Л-ра: Вопросы литературы. – 1973. – №7. – С. 213-217.
Произведения
Критика
