Космизм поэзии Николая Заболоцкого

Камиль Хайруллин

Портреты поэтов

Камиль ХАЙРУЛЛИН

Литературовед, философ. Родился в 1946 году в Казани. Окончил физический факультет и аспирантуру Казанского университета. Кандидат философских наук. В течении 35-ти лет преподавал в казанских вузах. Был заведующим и профессором кафедры философии Казанского педагогического университета (1987-2010). Почетный работник высшего профессионального образования РФ. Специалист в области русского космизма и космической философии. Автор более 70-ти научных работ. Пишет стихи, песни и очерки о поэтах, писателях и художниках. Издал два сборника своих стихов и в соавторстве два нотных сборника песен. Публиковался в коллективных поэтических сборниках («Галерея-2,3») и периодической печати (журналах «Вопросы философии», «Философские науки», «Философия образования», «Казань», «Аргамак. Татарстан», газетах «Татарский мир», «Звезда Поволжья», «Время и деньги»). Некоторые философские работы и стихи переведены на польский язык и изданы в Польше.

КОСМИЗМ ПОЭЗИИ НИКОЛАЯ ЗАБОЛОЦКОГО

1

7 мая 2013 года (по старому исчислению 24 апреля) исполнилось 110 лет со дня рождения Николая Алексеевича Заболоцкого (1903-1958), выдающегося русского поэта XX века, раннее детство которого прошло в окрестности Казани, в так называемой Кизической слободе.
Начну свой очерк о поэте с того, как я пришел к его творчеству. Читая философские работы современных российских авторов, я обратил внимание на то, что в них нередко цитируются три таких четверостишия:

Оказалось, что их автор — поэт Николай Заболоцкий, наш земляк. Я раздобыл сборник его стихов и, прочитав его, пришел в восторг. Мне стало ясно: автор сборника — выдающийся мастер слова, творец совершенных по своему благозвучию стихов и одновременно поэт-мыслитель, затрагивающий фундаментальные философские проблемы мироустройства, жизни, смерти и бессмертия. Во многих стихах обнаружилось то единство поэзии и философии, которое способно одухотворять души их читателей.
Оригинальность и живописность образов, неожиданность словосочетаний, кажущаяся простота, скрывающая интеллектуальную глубину, бунт против несовершенств миропорядка, поиск жизненной гармонии, дерзкий полет фантазии и уравновешенная мудрость — все это открылось в поэзии Заболоцкого. Самое главное: в ней я нашел то, чему посвятил многие годы своей жизни. Это — космизм. Затем узнал о переписке поэта с основоположником космонавтики К. Э. Циолковским, исследованием и разработкой идейного наследия которого занимался давно. Тогда, еще в советское время, я решил написать очерк о Николае Заболоцком и его космизме, но все как-то не получалось.
И вот сейчас свою задумку реализовал в связи с очередным юбилеем поэта. Сначала остановим внимание на биографии Заболоцкого.

2

Весной 1903 года в пригороде Казани, в Кизической слободе в семье агронома Алексея Агафоновича Заболоцкого и его жены, учительницы Лидии Андреевны, в девичестве Дьяконовой, родился сын, которого крестили в находящейся на Арском поле Варваринской церкви и нарекли именем Николай. Жила семья Заболоцких на так называемой ферме, принадлежащей Казанскому губернскому земству. Здесь трудился глава семьи. Ферма эта — опытная сельскохозяйственная станция Казанского земледельческого училища
(в 1922 году преобразованного в сельскохозяйственный институт). Это училище в свое время закончил Алексей Агафонович, ставший первым интеллигентом в роду крестьян-землепашцев, обитавших в Вятской губернии. Прожили в нашем крае будущий поэт и его семья недолго. Когда Николаю было шесть лет, у отца случилась какая-то служебная неприятность, и он лишился работы. Надо было на что-то жить, тем более в семье еще родились дети. Пришлось перебраться в село Кукмор, где отец недолго служил не по специальности — страховым агентом. Большую роль в сохранении благополучия семьи в трудные времена сыграла мать Лидия Андреевна, душа семьи и добрая наставница детей. Как вспоминала сестра поэта Мария Алексеевна: «Все хорошее, что в нас есть, заложено мамой. Мать была очень хорошим, умным и справедливым человеком. Любовь к людям, отвращение к лжи и обману она внушала нам с детства. У нее был удивительно чистый и свежий ум» (Заболоцкий Н. А. Стихотворения и поэмы. Йошкар-Ола, 1985, с. 138).
В 1910 году семья Заболоцких переехала на родину предков — в Вятскую губернию. Поселилась она в Уржумском уезде в марийском селе Сернур, где Алексей Агафонович опять стал работать агрономом. Николай от души полюбил природу Сернура, и здесь он написал свои первые стихи. Его родители любили художественную литературу и приучали своих детей читать и ценить книгу. Еще учась в начальной школе, будущий поэт не случайно пристрастился к чтению. Благо то, что у отца была домашняя библиотека — большой шкаф, наполненный книгами. Сочинения Пушкина, Лермонтова, Тургенева, Баратынского, Тютчева, исторические труды Карамзина занимали его полки. Как пишет Заболоцкий в своих воспоминаниях: «Этот отцовский шкаф с раннего детства стал моим любимым наставником и воспитателем. За стеклянной его дверцей, наклеенное на картоночку, виднелось наставление, вырезанное из календаря… Наставление гласило: «Милый друг! Люби и уважай книги. Книги — плод ума человеческого. Береги их, не рви и не пачкай. Написать книгу нелегко. Для многих книги — все равно что хлеб»… Здесь, около книжного шкафа с его календарной панацеей, я навсегда выбрал профессию и стал писателем…»
(Н. А. Заболоцкий. Ранние годы / Воспоминания о Заболоцком. М, 1977, с. 15).
В 1913 году Николай поступил в Уржумское реальное училище, после окончания которого вместе с другом поехал в Москву с целью продолжить свое образование. Друзья стали студентами Московского университета. Любили они бывать на различных литературных диспутах и поэтических вечерах, проводившихся в Политехническом музее, посещали также кафе поэтов «Домино» на Тверской. Слушали выступления
В. Маяковского, В. Брюсова, С. Есенина, глашатаев Пролеткульта В. Кириллова,
А Гастева и других. Попытка учиться сразу на двух факультетах — историко-филологическом и медицинском — тем более в условиях полуголодного существования в послереволюционной Москве не увенчалась успехом. Николай вернулся в Уржум, куда к тому времени перебралась из Сернура вся его многочисленная семья (Николай был самым старшим среди шести братьев и сестер).
В 1921 году Заболоцкий поехал в Петроград и поступил на литературный факультет Педагогического института им. А. И. Герцена, который окончил в 1925 году. Но учителем он не стал, а стал профессиональным литератором, поэтом. Николай несколько изменил свою фамилию, полученную от отца: из Заболотского превратился в Заболоцкого. После окончания института год служил в армии и потом довольно долго носил военную форму, поскольку ему нравилось ее носить. Он даже использовал псевдоним «солдат Дуганов». Играла свою роль характерная черта натуры Заболоцкого — его любовь к порядку, дисциплине и аккуратности, которая в полной мере соответствовала духу армейской службы. Конечно, и бедность не давала возможность сразу приобрести хорошую гражданскую одежду.
Все свои студенческие годы Заболоцкий, осваивая богатство классической и современной русской и мировой поэзии, продолжал писать собственные стихи. Подражал то Маяковскому, то Блоку, то Есенину, и свой самобытный поэтический голос далеко не сразу нашел. Одно время даже думал посвятить себя науке, но все-таки привязанность к поэзии оказалась сильнее. Нравилась Заболоцкому и поэзия О. Мандельштама и А. Ахматовой. Но главным увлечением молодого Заболоцкого стали стихи Велимира Хлебникова, наложившие заметную печать на его творчество, особенно на ранний этап. Космический взлет и размах воображения, ярый протест против мещанства и мелкодумия, дерзновенный пафос глобального преображения мира мощью человеческого труда и ума, новаторство поэтического языка и стихосложения, фантастические картины светлого будущего человечества, которое не только объединится в братство народов Земли, но и найдет общий язык с растительным и животным миром планеты, станет их главным охранителем и защитником — все это, присутствующее в хлебниковской поэзии, оказало влияние на мировоззрение Заболоцкого, на содержание и направленность его стихов.
Поэт интересовался философией, читал философскую литературу. Склонность к философским размышлениям о мире и человеке, проявлявшееся у него в школьные годы, получила свое дальнейшее развитие. Читал он научные труды К. Тимирязева, В. Вернадского, Ю. Филипченко, А. Эйнштейна и др. Знаком был и с «Философией общего дела»
Н. Фёдорова. Среди прочитанных книг Заболоцкий выделял труды украинского философа Григория Сковороды, работы К. Э. Циолковского и произведение Ф. Энгельса «Диалектика природы», которое было переведено на русский язык и опубликовано в 20-х годах прошлого века. Фактически в этих книгах на философском уровне развивался космизм, о котором речь пойдет дольше.
Конечно, на творчество поэта влиял дух послереволюционного времени, когда в умах многих царили явно утопические представления о скорости и безграничных перспективах дальнейшего общественного и научно-технического прогресса. Освобождение всей Земли от эксплуатации и цепей власти мирового капитала, преображение планеты в прекрасный сад всеобщего согласия и дружбы казались делом недалекого будущего. Призрачный флаг мировой революции реял и над сознанием Заболоцкого. Не случайно он оказался в рядах представителей левого авангардного искусства. В 20-е годы велись бесконечные споры о том, какой должна быть культура нового общества, каким будет светлое будущее коммунизма в мировом масштабе.
В Педагогическом институте в те времена существовала литературная группа «Мастерская слова» со своим самиздатовским журналом «Мысль». В нем вместе с другими молодыми поэтами выступал со своими стихами и Заболоцкий, который потом их весьма критически оценил. Но после 1926 года некоторые из них начинают печататься в литературных приложениях к газетам, журналах, поэтических сборниках. Имя Заболоцкого постепенно становится известным в литературной среде северной столицы, которая была переименована в Ленинград. Тогда Заболоцкий и вошел в живой круг общения поэтов, писателей, журналистов, художников и артистов. Он вступил в ленинградский Союз поэтов, вместе с Даниилом Хармсом, Александром Введенским организовал «Общество реального искусства» (сокращенно — ОБЕРИУ), куда еще входили Константин Вагинов, Игорь Бахтерев и другие. Молодых людей объединяло общее преклонение перед Хлебниковым, желание быть новатором в поэзии, высмеивание и бичевание нэпмановского мещанского быта.
Обериуты провозглашали себя «новым отрядом левого революционного искусства», который «вгрызается в сердцевину слова, драматического действа и кинокадра» (Турков А. Николай Заболоцкий: Жизнь и творчество. Пособие для учителей. М., 1981, с. 13). В декларации «Общества реального искусства» предлагались следующие формулы новой эстетики: «очищать предмет от мусора истлевших культур» и «смотреть на предмет голыми глазами». Известно, что такие требования сформулировал именно Заболоцкий. Обериуты устраивали многочисленные выступления, диспуты, театрализованные представления в Домах культуры, заводских и студенческих клубах. Близким оказалась для них живопись П. Филонова и его учеников, называемая «аналитическим искусством», заметным направлением тогдашней «левой живописи». Работы этих художников выставлялись на вечерах, устраиваемых обериутами. Изображенные на них фигуры людей, коров и других животных с просвечивающими кровеносными сосудами и внутренними органами, сквозь которые прорастали травы и деревья, образно раскрывали единство человека и природы, объемность и многомерность бытия. Кроме того, Заболоцкий увлекался и живописью Шагала и Брейгеля. Умение видеть мир глазами художника весьма положительно сказалось на его поэзии. Он от души позднее призывал: «Любите живопись, поэты!».
Наряду с поэзией Заболоцкий отдал дань и детской литературе. Он сотрудничал в детских журналах «Еж» и «Чиж», опубликовал несколько книг рассказов для детей: «Букан», «Красные и синие», «Резиновые головы» и др. Адаптировал для детского чтения книги западноевропейской классики: «Гаргантюа и Пантагрюэль» Ф. Рабле, «Тиля Уленшпигеля» Ш. де Костера, «Путешествия Гулливера» Дж. Свифта.
В 1929 году вышел в свет первый сборник Заболоцкого «Столбцы», в 1933 году в журнале «Звезда» была опубликована поэма «Торжество земледелия», а в 1937 году был издан еще один сборник стихов «Вторая книга». Поэзия Заболоцкого в те времена вызывала неоднозначные отзывы со стороны литературной критики: ее хвалили и ругали, но главное заключалось в том, что она была интересной для читателей, задевала их души, давала пищу для размышлений и споров. Но были и весьма враждебные и зловещие отзывы, обвинявшие поэта в антисоветчине и клевете на новый строй. Потом это сыграло свою трагическую роль. Кстати сказать, сборник «Стихотворения 1926— 1932 г.г.», уже набранный в типографии, так и не был подписан в печать.
В 30-е годы Заболоцкий отходит от эстетики обериутства и все более склоняется в сторону классического стихосложения. На смену хлебниковскому этапу его творчества приходит этап, который можно назвать баратынско-тютчевским. Стихи Е. Баратынского и
Ф. Тютчева становятся для Заболоцкого главными образцами и ориентирами. Следует сказать, что Николай Алексеевич, несмотря на то, что всю жизнь был почитателем Хлебникова, не стремился к «зауми», т. е. к созданию какого-то особого вселенского языка, чем занимался Хлебников. Он считал, что богатств русского языка вполне достаточно для отображения самых сложных «изгибов» человеческой души. У Заболоцкого есть такие строки, написанные позднее в 40-е годы:

Каноны классического стиха совсем не стесняли поэта. Наоборот, поэзия Заболоцкого в возрастающей степени обретала философскую содержательность и глубину. В 1936 им были написаны два стихотворения «Все, что было в душе» и «Вчера, о смерти размышляя», которые, по моему мнению, являются вершинами поэтического творчества Заболоцкого. Об этих стихах я буду вести речь далее.
В 30-х годах поэт обзавелся семьей, у него родились сын Никита и дочь Наталья.
На канале Грибоедова в Ленинграде Заболоцкий получил квартиру. Екатерина Васильевна, в девичестве Клыкова, оказалась любящей, заботливой, терпеливой женой, выдержавшей все тяготы и лишения, обрушавшиеся на семью Заболоцких. Правда, однажды был разлад в отношениях поэта с женой, но об этом я скажу позднее.
Николая Алексеевича не миновала волна сталинских репрессий 30-х годов, унесшая жизни многих поэтов, в том числе и друзей молодости Заболоцкого — Даниила Хармса и Александра Введенского. Заболоцкий остался жив, но ему пришлось пройти тяжелые испытания в тюрьмах и лагерях. Эти испытания отняли у поэта здоровье и, наверняка, сократили его недолгую жизнь. В одном из своих писем поэт писал:
«…здоровье моего сердца осталось в содовой грязи сибирского озера» (Воспоминания о Заболоцком, с. 265).
С 1938 года Заболоцкий был заключенным и ссыльным и не по своей воле побывал в самых разных местах: в Сибири, на Дальнем Востоке, в Алтайском крае и, наконец, в Казахстане, в Караганде. Он работал лесоповальщиком, землекопом, чернорабочим при прокладке дорог, взрывником-добытчиком строительного камня и, наконец, техником-чертежником. Литературную деятельность, конечно, пришлось прервать. Условия для таковой появились в Караганде, где Заболоцкий стал осуществлять начатый еще на свободе поэтический перевод на современный язык древнерусского эпоса «Слово о полку Игореве», опубликованный в последствии в 1946 году.
Семья Заболоцкого без своего главы также прошла через многие испытания: существование до войны при нехватке средств, когда пришлось распродавать домашние вещи и книги, а Екатерине Васильевне зарабатывать шитьем и вязанием; голодная жизнь под бомбежками и обстрелами в условиях ленинградской блокады; выезд из блокады по Дороге жизни через Ладожское озеро; эвакуация в Кировскую область, в городок, ставший родным для Заболоцких — в Уржум.
В конце военного 1944 года Заболоцкому разрешили жить вместе с семьей, и Екатерина Васильевна вместе с детьми переехала к нему в Алтайский край, откуда потом объединившаяся семья перебралась в Караганду.
Став свободным гражданином, Заболоцкий в начале 1946 года поехал в Москву*. Надо было по-новому практически с нуля обустраивать жизнь, поскольку не осталось «ни кола, ни двора». Сначала поэт жил у своих московских друзей и знакомых. Потом поселился под Москвой в Переделкино, на даче писателя В. П. Ильенкова. К нему летом того же года приехала семья. Заболоцкий лихо колол дрова, топил печку, весной посадил картошку возле дачи и собрал хороший урожай. Картошка здорово выручала людей в голодные годы. Подмосковное бытие семьи Заболоцких постепенно налаживалось, и Николай Алексеевич смог активно погрузиться в писательскую деятельность. Зиму 1947/48 годов семья провела на даче другого писателя — В. А. Каверина.
Заболоцкий обратился к художественным переводам, поскольку они давали возможность надежно и регулярно получать гонорары — деньги, столь необходимые для материального обеспечения семьи. Надо сказать, что в деле перевода Николай Алексеевич достиг великих высот мастерства, обращаясь к творчеству самых разных поэтов, многих стран и народов. Особое внимание Заболоцкий уделил грузинской поэзии. Он познакомил русского писателя с богатством этой поэзии. Это — «Витязь в тигровой шкуре» Ш. Руставели, стихи Д. Гурамишвили, Важа Пшевелы, Т. Орбелиани, И. Чавчавадзе и др. Именно за эти переводы Заболоцкий был награжден Орденом Трудового Красного Знамени в 1958 году.
В 1948 году Заболоцкий получил квартиру в Москве, в доме, построенном пленными немцами, на углу улицы Беговой и Хорошевского шоссе. Очень помог Александр Фадеев, который в то время занимал руководящую должность в Союзе писателей СССР. Он же способствовал изданию в том же году сборника новых стихов Заболоцкого.
Встала задача обставить новую квартиру. Заболоцкий любил не только порядок и чистоту, но и красивый уют. Поэт стал ходить по комиссионным магазинам и приобретать старинную мебель, к которой питал пристрастие, и художественные картины. Такую возможность дали хорошие гонорары, получаемые за переводы. Заболоцкий особенно гордился приобретенным женским портретом, приписываемым кисти Рокотова. Николай Алексеевич даже звал соседей полюбоваться картиной, допытывался, удачно ли она повешена в комнате и не надо ли ее перевесить. Постепенно новая квартира обрела желанный уют.
Когда, казалось бы, жизнь окончательно наладилась, Николаю Алексеевичу пришлось пережить еще одно испытание. От него ушла жена, неожиданно влюбившаяся в писателя Василия Гроссмана. Поэт страдал, хотя и у него случился роман с молодой поклонницей его таланта Натальей Александровной Роскиной. Этот роман был недолгим, но он нашел яркое отражение в великолепном цикле стихов Заболоцкого «Последняя любовь». Николай Алексеевич и Екатерина Васильевна поняли в итоге, что не могут быть друг без друга, и соединились, чтобы уже не разлучаться до самой смерти поэта.
Заболоцкий очень любил живопись и музыку. Часто поэт посещал художественные выставки, а вот на концерты, в театры и кино ходил довольно редко. Николай Алексеевич был домоседом и даже прогулки на природе совершал с неохотой. В последние 5-7 лет своей жизни он располнел и вел малоподвижный образ жизни.
Заболоцкий пристрастился слушать музыку дома. Он собрал довольно большую коллекцию грампластинок с симфонической музыкой (в то время уже появились долгоиграющие пластинки) и, включив проигрыватель, слушал часами произведения Бетховена, Моцарта, Шуберта, Чайковского, Прокофьева, Шостаковича и других композиторов. По мнению Заболоцкого, формула художественного творчества должна быть выражена так: «Мысль — Образ — Музыка». Сын поэта Никита предложил конкретизировать эту формулу применительно к творчеству отца следующим образом: «мировоззрение Циолковского — живопись Брейгеля — музыка Бетховена» (Воспоминания о Заболоцком, с. 204).
В течение 50-х годов авторитет, признание, известность Заболоцкого как крупнейшего поэта и переводчика неуклонно росли, и Николай Алексеевич вдохновлялся новыми творческими планами. В частности, он мечтал перевести на современный язык русские былины и создать из них целый поэтический свод. Однако, сказались тяжелые жизненные испытания и перенесенные удары судьбы. В 1954 году у Заболоцкого произошел первый инфаркт, после которого он выжил и даже вместе с делегацией советских писателей в 1957 году съездил в Италию. Стремясь восстановить здоровье, последние два года жизни поэт провел в Тарусе, тихом, маленьком городке на берегу Оки, окруженным лесом. Второй инфаркт, однако, не заставил долго ждать, и он оказался смертельным. 14 октября 1958 года, выходя утром после бритья из ванны своей квартиры в Москве, Николай Алексеевич Заболоцкий упал и через 10 минут скончался.
Каким же человеком остался Заболоцкий в памяти своих современников, друзей и знакомых? Внешностью Заболоцкий не был похож на поэта. Невысокого роста блондин с тщательно зачесанными на пробор волосами, розовощекий, в круглых очках-«велосипедах», сквозь которые смотрели голубые близорукие глаза. Аккуратно одетый, степенный, серьезный, держащий себя с достоинством, он скорее напоминал служащего какой-то конторы или ученого, занятого важными научными проблемами.
Поэту Давиду Самойлову при знакомстве с Заболоцким показалось, что тот похож на главбуха какого-то солидного учреждения или даже на гоголевского Чичикова. Но потом Самойлов почувствовал то, что перед ним милый чеховский «очень российский интеллигент», доброжелательный, умный и шутливый. Под впечатлением от общения с Заболоцким Самойлов записал, что тот «мудр, добр, собран, несуетен и прекрасен» (Воспоминания о Заболоцком, с. 303).
Жена поэта Екатерина Васильевна считала характерной чертой облика своего мужа просветленность. Деликатность, выдержанность, отзывчивость, терпеливость — все это было присуще характеру Заболоцкого. Ему были чужды позерство, актерство, богемность, жажда славы. Это был скромный, спокойный человек.
В то же время Заболоцкий обладал цельной, волевой и мужественной натурой. После ареста в 1938 году его подвергли четырехсуточному непрерывному допросу. Тогда поэту не давали пить, есть, спать, ослепляя глаза ярким светом, НКВД хотело инсценировать дело о троцкистско-буржуазном блоке среди писателей и пыталось выбить из Заболоцкого нужные показания, которых тот так и не дал. По заказу НКВД критик Н. Лесючевский написал обзорную рецензию, в которой характеризовал все творчество Заболоцкого как контрреволюционное, направленное против советского строя, советского народа и социализма. Пытки, побои, голод, нечеловеческие условия в тюрьме, судебно-психиатрической клинике, в поезде для заключенных, в течение нескольких месяцев везущем последних на Дальний Восток — все это достаточно подробно описал Заболоцкий в своем автобиографическом очерке «История моего заключения» (Заболоцкий Н. А. Не позволяй душе лениться: стихотворения и поэмы. М., 2009, с. 352-372). Тяжелейшие испытания поэт выдержал, не сломался и сумел вернуться к нормальной жизни.
Знакомым Заболоцкий говорил, что жизнь для него — это, прежде всего, работа, служение искусству, красоте, добру и правде. Он высоко ценил звание поэта и всегда стремился соответствовать этому званию, считая, что поэзия есть средство борьбы за утверждение высоких идеалов в душах людей. По Заболоцкому, поэзия всегда должна иметь нравственный, духовно возвышающий смысл, а настоящий поэт не может быть подлецом и лжецом. Как писал друг поэта, литературовед Н. Л. Степанов: «Меня всегда поражало исключительно серьезное, уважительное отношение Заболоцкого к своему творчеству. Он относился к нему как Высшему Долгу, священной обязанности, во имя которой он всегда готов был пожертвовать и любыми удобствами, и материальной выгодой» (Воспоминания о Заболоцком, с.100).
Писатель В. А. Каверин подчеркивал, что «ощущение высокого призвания было для него (т. е. Заболоцкого. — К. Х.) эталоном жизни. Он был честен, потому что он был поэтом… Он никогда не предавал друзей, потому что был поэтом. Все нормы его существования, его поведения, его отношения к людям определялись тем, что, будучи поэтом, он не мог быть одновременно обманщиком, предателем, льстецом, карьеристом. Прекрасно понимая, что ложь и поэзия «две несовместимые вещи», он не мог писать то, чего не думал» (там же, с. 110).
В житейских и литературных делах Николай Алексеевич был принципиален, не шел на компромиссы и никогда не менял своего мнения. Для малознакомых людей Заболоцкий выглядел достаточно суровым, замкнутым и молчаливым человеком. Однако в кругу друзей он преображался и мог даже быть душой компании. Поэт любил застолья с интересными тостами, приглашал гостей и был радушным хозяином, который острит и развлекает экспромтами и шутливыми эпиграммами. Любимыми винами поэта были грузинские вина, особенно сухое красное вино «Телиани».
В последний год своей жизни Заболоцкий предчувствовал приближение смерти и стремился как бы подвести черту под своими творческими делами. В 1957 году вышел четвертый сборник стихов поэта, последний из прижизненных изданий. Николай Алексеевич решил подготовить к публикации полное собрание своих стихов — так называемый «Заключительный авторский свод 1958 года». Его рукописный текст включил в себя 170 стихотворений и 4 поэмы. За пределами этого свода осталось более 100 стихов (это в основном детские и шуточные стихотворения и поэма «Птицы»). На последней странице «Заключительного свода» было примечание о том, что не включенные в него стихи автор считает неудачными и случайными, и поэтому их помещать в книгу ПСС не надо. По существу, «Заключительный свод» стал литературным завещанием Заболоцкого, в котором проявились критическая строгость поэта к своим стихам и желание четкого порядка столь для него характерного.

*Судимость была снята с поэта в 1951 году, а реабилитирован полностью он был только посмертно.

3

Насколько мне известно, ни в одном из трудов о жизни и творчестве Заболоцкого космическая тема в его поэзии не представлена в системном и целостном виде. Используя философское понятие «космизм», я постараюсь восполнить этот пробел, не претендуя на полное раскрытие этой темы. Тем более не буду стремиться к анализу всей поэзии Заболоцкого, поскольку, во-первых, это невозможно сделать в рамках одного очерка, а, во-вторых, есть немало содержательных книг, посвященных творчеству поэта. Это — работы А. Македонова, И. Ростовцевой, А. Туркова, В. Огнева, В. Корнилова, Т. Бек,
Н. Н. Заболоцкого (сына поэта) и некоторых других авторов.
Прежде чем рассматривать космизм Заболоцкого, необходимо ответить на вопрос: а что такое космизм вообще?
Космизм — это мировоззрение человека, устремленного к небу, космосу, Вселенной. Мировоззрение имеет чувственно-эмоциональную сторону — мироощущение, и рациональную сторону — миропонимание. Созерцание звездного неба вызывает у человека не только восторг его красотой, но и ощущение своей сопричастности к этому небу, стремление с ним как-то соединиться. А это и есть начало космизма как миропонимания и умонастроения. Желание определить свое место не только на своей планете, но и в мироздании, понять свою роль и свое назначение в нем формируют у человека космизм как миропонимание. С другой стороны, это миропонимание связано и с человеческим стремлением узреть каких-то жителей неба, найти во Вселенной братьев по разуму.
Истоки космизма лежат в глубокой древности. Можно говорить о проявлениях космизма в мифологии, религии, философии, морали, науке, прогнозировании будущего, художественной литературе, изобразительном искусстве, а в связи с начавшимся освоением человечеством космического пространства — и в научно-технической сфере, экономике и политике. Своеобразие космизма состоит в том, что он формируется и развивается на стыке разных сфер духовной культуры, в нем ярко выражены тенденции к интеграции многих видов человеческих знаний.
В философском плане в своей сути — это мировоззренческий феномен, в котором проявляется стремление связать воедино космос, жизнь и разум, а человека представить планетарно-космическим существом, включенным в глобальные циклы эволюции Вселенной и способным к освоению космического пространства и иных миров.
В современной философской культуре прочно утвердилось понятие «русский космизм», которым обозначают определенное направление развития русской философской мысли и в более широком плане тенденцию развития русской культуры в целом, относящуюся прежде всего, к концу XIX — началу XX веков. Действительно, русский космизм — это выдающееся явление в истории мировой философии и культуры. Трудно даже перечислить имена всех русских философов, ученых, писателей, поэтов, художников, музыкантов и иных деятелей культуры, развивавших космизм. Н. Фёдоров, В. Соловьев, Н. Умов, Н. Морозов,
К. Циолковский, В. Вернадский, С. Булгаков, П. Флоренский, В. Муравьев, Н. Холодный, А. Чижевский, С. Королёв — вот далеко не полный перечень имен выдающихся отечественных ученых и мыслителей — космистов. Думается, не случайно то, что именно Россия оказалась родиной космонавтики, запустившей первый искусственный спутник Земли и направившей первого человека в космическое пространство. К поэтам-космистам можно отнести Ф. Тютчева, Вяч. Иванова, В. Хлебникова, М. Волошина, А. Белого, Д. Андреева и, конечно, Н. Заболоцкого, о ком у нас идет речь.
Очертим базисное и проблемно — познавательное «поле» космизма, выделив его главные «участки»:
1. Утверждение единства всего земного и космического. Обоснование важности космических исследований и знаний, постижения тайн Вселенной для человечества. Борьба с геоцентризмом, отрывающим земную жизнь от космоса. Изучение всевозможных космических влияний на природные процессы и исторические события на Земле и в связи с этим выделение сопряженных ритмов и циклов изменений, происходящих как в небе, так и на планете.
2. Развитие представлений о жизни и разуме как космических феноменах и об их широкой распространенности во Вселенной. Попытки расширенного толкования понятий «жизнь», «смерть», «сознание», «бессмертие», выводящие за рамки их привычного смысла. Стремление повысить онтологический статус жизни и разума и проявления в связи с этим пантеизма (обожествления природы), гилозоизма (утверждения всюдности жизни) и панпсихизма (признания элементов психики даже у атомов и у других структурных частей низших уровней бытия).
3. Рассмотрение соотношения жизни, смерти и бессмертия. Отрицание абсолютной смерти как полного уничтожения. Утверждение неуничтожимости жизни и разума во Вселенной и их способности к бесконечным перевоплощениям. Обоснование возможности личного бессмертия человека и вечного существования человечества.
4. Рассмотрение человеческой цивилизации в качестве продукта космическо-планетарной эволюции и возможности ее превращения в фактор продолжения этой эволюции, от которого зависит ее дальнейший ход. Обоснование закономерности превращения земной биосферы в ноосферу.
5. Выделение соотношения «естественное — искусственное» как важного фактора для будущего человека. Утверждение неизбежности возрастания роли искусственного в жизни потомков. Обсуждение возможности превращения современного типа человека в более совершенное существо в ходе грядущей антропокосмической эволюции.
6. Обоснование необходимости освоения человечеством космического пространства как важного условия научно-технического и социального прогресса, пути решения глобальных проблем (экологической, энергетической, сырьевой, демографической и др.) и достижения бессмертия.
7. Поиск внеземных форм жизни и других цивилизаций во Вселенной. Обсуждение тайн и загадок прошлого и настоящего, с которыми столкнулся человеческий опыт, и вероятности того, что в них есть проявления неизвестных форм жизни и разумных существ.
Cуществуют и другие аспекты космизма на которых я не останавливаю своего внимания*. Отметим только то, что космизм открывает все двери для полета воображения и фантазии, и его основоположения во многом носят максималистский, утопический и гипотетический характер. Для поэзии это хорошо, чего не скажешь о науке, которая не терпит домыслов и требует доказательности и привязки мышления к реальности, к фактам наличного опыта.
Если отнести проблематику космизма и его идеи к мировоззрению, отдельным высказываниям и стихам Заболоцкого, то в них явно обнаруживаются 1,2,3,4 «пункты» космизма, в небольшой мере его 5,7 «пункты», а 6 «пункт» практически отсутствует. Рассмотрим космизм Заболоцкого подробно.
Сразу следует сказать, что в стихах сам поэт выступает одним из героев, устремленных к небу и ощущающих связь с ним.

Заболоцкий абсолютно убежден в единстве земного и космического. Космос — это множество миров, которые каким-то образом отражаются в земных существах, например, в быке:

Иногда это безмолвие нарушается, например, кукарекающим петухом-«звездочетом ночей». Как полагает поэт:

Заболоцкого очень интересуют древняя мифология неба, фигуры созвездий, движение ночных светил. Есть у него стихи, посвященные Знакам Зодиака и звучащие как детская колыбельная:

Или вот еще такие аналогичные стихи, но звучащие в ином ключе:

Обращены к небу и ощущают «звездное дыханье» не только автор стихов, но и созданные им персонажи. Например, это — слепой старик «с опрокинутым в небо лицом» из стихотворения «Слепой». Но наиболее интересен образ «Безумного Волка» из одноименной поэмы. Этот удивительный сказочный волк проделывает над собой операцию, чтобы вывернуть шею из горизонтального положения в вертикальное для удобства наблюдения за небом. Он говорит о неприспособленности волчьих организмов к небесному созерцанию и своих устремлениях своему собеседнику-Медведю:

Волк перестает больше вести звериный, хищнический образ жизни, уединяется в лесной избушке и придается научным исследованиям, разгадкам разных тайн природы. Звери его травят, препятствуют его занятиям, клевещут на него и надсмехаются над ним. Несмотря на все трудности и препятствия, Волк продолжает свои опыты, обретает способность понимать язык растений и животных и даже обращает растения в собачку. В конце концов, он решает воспарить на небо, взбирается на гору, хочет полететь, но падает, разбивается и погибает. В заключении поэмы описывается собрание зверей, которые признают заслуги «Безумного Волка» и утверждают, что дело погибшего будет продолжено.
Фактически в образе «Безумного Волка» Заболоцкий в аллегорической форме показал тип ученого-одиночки, первопроходца, одержимого стремлением сделать новые научные открытия, изобретения, но не признаваемого современным ему обществом. Мне кажется, что в этом образе выражаются некоторые черты жизни и творчества К. Э. Циолковского, открытия и изобретения которого далеко не сразу признало научное сообщество. Долгие годы этого великого ученого, основоположника космонавтики, считали фантазером, чудаком и даже сумасшедшим за его стремление к космическим путешествиям.
Известно то, какое большое влияние на мировоззрение Заболоцкого оказало его знакомство с космической философией Циолковского. В начале 30-х годов прошлого века завязалась переписка между поэтом и основоположником космонавтики. Заболоцкий послал ученому свои стихи, в частности, поэму «Торжество земледелия», а тот ему — ряд собственных работ философского содержания. В одном из своих писем Циолковскому Заболоцкий писал: «Ваши книги я получил. Благодарю от всего сердца. Почти все я уже прочел, но прочел залпом. На меня надвинулось нечто до такой степени новое и огромное, что продумать его до конца я пока не в силах: слишком воспламенена голова» (Заболоцкий Н. Избр. произв. в 2-х т. М.,1972. Т. 2, с. 236). Такие брошюры Циолковского, изданные автором в Калуге за свой счет, как «Монизм Вселенной», «Причина космоса», «Будущее Земли и человечества», «Растения будущего. Животное космоса», «Самозарождение», «Воля Вселенной», «Научная этика» и некоторые другие, Заболоцкий переплел в единый том и неоднократно его перечитывал.
Поэту была по душе рисуемая Циолковским картина вечно юной, обновляющейся Вселенной, переполненной разумной жизнью. Можно вполне предполагать, что эта картина вдохновила его не на одно биокосмическое стихотворение. Заболоцкому были чужды представления о космосе как пустом и безжизненном пространстве. Вот как отозвался поэт о книге английского астронома Д. Джинса «Вселенная вокруг нас», переведенной и опубликованной в нашей стране в 1932 году: «Книга Джинса мрачная, не дающая ни на что ответа. Поражает страшная пустота Вселенной, исключительность материи, еще большая исключительность планетных систем и почти полная невозможность жизни. Все — астрономическая случайность, притом невероятная. Чрезвычайно неуютная вселенность». Однако в той же книге внимание Заболоцкого привлек один чертеж: «Но посмотрите на интересный чертеж в книге — распределение шаровых скоплений звезд в плоскости Млечного Пути.
Не правда ли, эти точки слагаются в человеческую фигуру? И солнце не в центре ее, а на половом органе, Земля точно семя вселенной Млечного Пути» (Воспоминания о Заболоцком, с. 52 — 53). Сейчас мы знаем об открытых астрономами многих (более тысячи) экзопланетах, т. е. планетах, существующих вне Солнечной системы. Некоторые из них могут быть населены живыми организмами. Кстати сказать, Заболоцкий очень радовался запуску Советским Союзом первого искусственного спутника Земли в 1957 году.
Заболоцкий — явный сторонник всюдности жизни в космосе. Космос для него — это не только гигантские пространства, в которых существуют галактики, звезды, планеты и их жители, но и микромир со своими обитателями.

В разговоре с сыном поэт говорил: «Я бы написал пьесу, в которой действующими лицами были бы люди, камни, животные, растения, мысли, атомы. Действие происходило бы в самых разнообразных местах — от межпланетного пространства до живой клетки» (Воспоминания о Заболоцком, с. 203).
Рядом с человеком существует самая разнообразная жизнь, которая движется и размножается, живет и умирает, питается друг другом, страдает и наслаждается и, наконец, обладает каким-то умом. Надо только вслушаться и вглядеться в окружающий мир, и эта жизнь откроется тому, кто этого хочет. Герою поэмы Заболоцкого «Деревья» Бомбееву слышатся такие голоса:

— Я листьев солнечная сила.
— Желудок я цветка.
— Я пестика паникадило.
— Я тонкий стебелек смиренного левкоя.
— Я корешок судьбы.
— А я лопух покоя…
— Мы глазки жуковы.
— Я гусеницын нос.
— Я возникающий из семени овес…

Перед нами гилозоизм и панпсихизм, которые, как мы говорили, проявляются в космизме, в частности, в космической философии Циолковского. В своей работе «Монизм Вселенной» основоположник космонавтики писал: «…вся Вселенная жива, но сила чувствительности проявляется во всем блеске только у высших животных» (Циолковский К. Э. Грезы о Земле и небе. Научно-фантастические и философские произведения. Тула, 1986, с. 278).
Этой же точки зрения придерживался и Заболоцкий. Вполне понятным становится то, почему в его стихах и поэмах деревья, дикие и домашние животные не только разговаривают человеческими голосами, но и заявляют о своих правах, упрекают людей в том, что те пренебрегают их интересами, эксплуатируют их, наконец, убивают. Так, например, конь из поэмы «Торжество земледелия» говорит:

Подобно Хлебникову, Заболоцкий мечтает о тех временах, когда люди озаботятся интересами коней, коров и других домашних животных, перестанут бездумно потреблять и эксплуатировать богатства растительного и животного мира Земли аналогично тому, как буржуазия не будет эксплуатировать пролетариат в глобальном масштабе из-за победы мировой революции.
Поэт все чаще обращается к мысли о несовершенном и хищном характере отношений внутри биологического сообщества, когда одни формы жизни существуют за счет пожирания других форм, где нет никакой гармонии и справедливости. Это значит, что одни организмы живут и строят свое благополучие на основе смерти других. Хороша же эта жизнь, основанная на смерти!
Такой убийственный порядок поедания одних другими ярко показан Заболоцким в знаменитом стихотворении «Лодейников»:

Обманчив вид тихого ночного сада, скрывающего в глубине кошмар поедания одних другими. Герою стихотворения Лодейникову видится огромный червь с железными зубами «как выражение этой убийственной прожорливости жизни», и он плачет от охватившего его чувства отвращения и отчаяния. Все это перекликается с такими строчками стихотворения Г. Сковороды, весьма почитаемого Заболоцким:

Человек также активный участник в природном порядке поедания одних другими. Он убивает животных и питается их мясом, из шкур и меха шьет себе одежду, готовит из растений еду, рубит деревья и строит из них мебель и дома. Лесничий, персонаж поэмы Заболоцкого «Деревья», оправдывает этот порядок:

Бомбеев, герой указанной поэмы, не приемлет такой порядок, утверждая, что «в нем людоедства страшные черты». И далее он говорит:

Но уже издревле были и сейчас есть величественные и красивые формы жизни, которые не поедают других, а наоборот создают благоприятные условия для разных живых существ. Это — деревья. В поэме Бомбеев торжественно обращается к деревьям и приглашает их на свой пир. Понимая фундаментальную роль леса для всей земной жизни, он, по существу, поет гимн в его честь, называя деревья «императорами воздуха», «бабами пространства», «солдатами времени», «самоварами», «пароходами», «топорами» и еще как-то по-другому.
В сказочной, аллегорической форме Заболоцкий проводит мысль о том, что вся система биологических взаимоотношений на Земле может быть устроена совсем по-другому, без необходимости поедания одних организмов другими. И на возможность создания такой системы указывает благородный образ жизни растений, цветов и деревьев, потребляющих солнечную энергию и извлекающих питательные вещества из почвы. В биологии такие организмы называются автотрофами.
С данными соображениями поэта связана еще одна его мысль о том, что человек в будущем станет способствовать психическому развитию животных и даже растений. Логика здесь такова: раз человек из хищного эксплуататора природы превратится в его организатора и управителя, то ему придется стать и мудрым наставником своих «младших собратьев по разуму». Мысль кажется фантастической, но, тем не менее, к ней Заболоцкий неоднократно обращается. Он не сомневается в наличии признаков ума у коней, коров, быков, ослов и других животных. Поэт верил в то, что когда-нибудь зайцы и птицы сядут за парты, бабочек будут учить труду, а «ужу давать уроки науки». В стихотворении «Школа жуков» говорится о совершенно невероятной ситуации, когда

Речь, по существу, идет у Заболоцкого об «оразумлении» животной и растительной жизни Земли при помощи человеческого гения.
Если попытаться выделить рациональное зерно в фантастических идеях поэта, то оно, на мой взгляд, заключается в следующем. Заболоцкий верно понимает и воспроизводит вектор эволюции земной жизни, идущий уже миллиарды лет. Этот вектор американский геолог и биолог Д. Дана назвал цефализацией. Обобщив огромный палеонтологический материал, ученый пришел к выводу о том, что биологическая эволюция всегда была направлена в сторону роста и усовершенствовании центральной нервной системы и ее главного органа — мозга, начиная от низших организмов и кончая человеком, причем этот медленный процесс, малозаметный даже в масштабе тысячелетий, никогда не поворачивал вспять, а шел только вперед.
Наш великий космист академик В. И. Вернадский, основываясь на этом выводе, разработал свое учение о превращении биосферы в ноосферу, т. е. переходе земной жизни в ходе своего развития от стадии неразумной стихийности к стадии, организуемой и направляемой разумом. Собственно говоря, мечты Заболоцкого о наступлении в будущем эры автотрофности на Земле, когда живые существа не будут есть друг друга, а также об «оразумлении» растений и животных человеком лежат в русле идей Вернадского. Вернадский, конечно, не писал о разумных конях и коровах, а обосновывал положение о человечестве как о геокосмической силе, способной кардинально изменить строение и способы функционирования биосферы. По мнению ученого, над человечеством будет всегда довлеть опасность голода, пока оно не научится искусственно синтезировать пищу. Первый великий шаг в этом направлении сделали люди, когда у них появилось земледелие, второй — когда они научились выводить новые сорта пшеницы и других культурных растений, третий шаг будет сделан, когда наука сделает возможным синтез пищи из неорганических элементов. У Заболоцкого это в художественной форме отражено в поэме «Торжество земледелия» и в стихотворении «Венчание плодами». В последнем есть такие слова обращения к яблокам, выведенным Мичуриным:

Здесь подчеркнута способность человека придавать мощь и красоту сортам им выведенных плодов.
Вернадский писал о будущем человека как социальном автотрофном существе, поскольку искусственный синтез пищи открывает такую возможность. «Создание нового автотрофного существа даст ему доселе отсутствующие возможности использования его вековых духовных стремлений; оно реально откроет перед ним пути лучшей жизни»
(Вернадский В. И. Проблемы биогеохимии. М., 1980, с. 243). Конечно, эти пути очень не простые и противоречивые в свете тех современных опытов по изготовлению и употреблению искусственной пищи, которые, мягко говоря, пока не добавляют здоровья людям. Однако это только первые опыты.
Переход от биосферы к ноосфере означает активное вторжение искусственных элементов, техники, различных технологий в структуру биосферы. В поэме «Торжество земледелия» поется гимн тракторам, которые приходят на смену сохам, мотыгам, лопатам и освобождает людей, коней, волов от тяжелого физического труда. Поэма проникнута верой в наступление совершенно новой эры на Земле из-за прихода машин и науки в сельское хозяйство и формирования колхозов, уничтожающих частнособственнические отношения.
Заболоцкий был убежден в возможности гармонии между естественным и искусственным, природным и техническим, идеальным и реальным. В первой половине XX века, когда жил поэт, экологические проблемы еще не вышли на передний план. В стихотворении
«Я не ищу гармонии в природе» говорится о природе, уставшей от буйства стихий и мечтающей об упорядующем разумно-техническом поиске:

В другом удивительном стихотворении Заболоцкого «Все, что было в душе» рассказывается о цветке, который увидел в книге чертеж, изображающий его:

В зрелый период своего творчества Заболоцкого особо волновали соотношения духовного и материального, вечного и временного. Через эти соотношения он подходил к рассмотрению проблем жизни, смерти, бессмертия. Поэт не воспринимал традиционной религиозной веры в трансцендентное (т. е. потустороннее) бессмертие души. В то же время он был явным сторонником возможности человеческого бессмертия и отрицал смерть как абсолютное исчезновение жившего существа. Это было связано с его представлениями о гилоизме и панпсихизме всего существующего.
Заболоцкий фактически придерживался концепции имманентного (т. е. посюстороннего) бессмертия и в определенном отношении ее развивал. Личное бессмертие он понимал как в социокультурном плане: память о жившем человеке сохраняется в его потомках, творениях, летописях и душах знавших его людей, так и в природно-космическом плане: умерший человек не исчезает, не превращается в ничто, а обретает некое инобытие в рамках имеющегося мироздания.
Прежде всего, Заболоцкий исходил из того, что мир живет в непрерывном потоке перемен, и рождение, жизнь, смерть каждого живого существа входят составной частью в этот поток. В конечном счете, в каждый момент времени что-то или кто-то появляется, рождается и что-то или кто-то исчезает, погибает, умирает. Жизнь и смерть выступают в единстве, и жить — это значит умирать. Единство жизни и смерти подчеркивал Ф. Энгельс в своей «Диалектике природы», одновременно считая способность порождать мыслящую жизнь в подходящих местах неуничтожимым атрибутом материи. В стихотворении «Метаморфоза» Заболоцкий все это выразил следующим образом:

Поэт говорит о присутствии многих «я» в одном человеке, приходящих на смену друг другу, т. е. он утверждает представление о человеке как множественном существе***. Именно такая множественность, по мнению Заболоцкого, и открывает возможность посмертного существования.
Здесь надо сказать несколько слов об учении Циолковского об атомарно-панпсихическом бессмертии. Согласно этому учению, жизнь бессмертна, так как неуничтожимы ее составляющие атомы. Циолковский называл их «первобытными гражданами вселенной», «атомами-духами», обладающими своим «я», бесконечно путешествующим в просторах космоса и время от времени входящими в тела живых существ, испытывая на себе их ощущения. Свое учение русский космист называл монизмом, что означало неразрывное единство всего материального и духовного, и из неуничтожимости и вечного круговорота материи выводил неуничтожимость и круговорот психических элементов. Смерть какого-то человека — это распад его тела в конечном счете на атомы-духи, имеющие перспективу существования в будущих формах жизни. По мнению Циолковского, все это позволяет каждому человеку с оптимизмом смотреть в будущее и не бояться смерти. Ведь он через свои атомы и их «Я» имеет возможность перевоплощения и участия в вечном потоке жизни.
Данные соображения, думаю, с восторгом и воодушевлением были восприняты Заболоцким, что отразилось на его стихах, посвященных смерти и бессмертию. Но поэт пошел дальше. Он предположил, что многие «Я», чередующиеся в человеке при его жизни во времени, при его смерти как бы рассыпаются в пространстве и становятся элементами мироздания. Они, будучи своего рода частями ушедшего из земной жизни человека, в то же время сохраняют интегральное «Я» личности как целостного существа. В философском плане это — такой пример диалектики части и целого, когда каждая часть содержит в себе в свернутом виде все целое. Возможно, к данной идее Заболоцкого подтолкнули рассуждения Г. Сковороды о разбитом зеркале. Украинский философ писал о том, что «частицы разбитого зеркала едино все лицо изображают», но отнюдь не только части лица (Сковорода Г. С. Соч. в 2-х т. Т. 2, с. 61).
В тех же «Метаморфозах» Заболоцкий так описывает множественное посмертное существование:

Представление о смерти как абсолютном исчезновении Заболоцкий считал суеверием. Для него смерть — это переход в инобытие, переход трагический, вызывающий страх и в то же время таинственный, парадоксальный. Поэт не отрицал трагизма смерти, поскольку она есть великая утрата и разлука, но для него главным было желание заглянуть в бездну смерти и как-то узреть черты посмертного существования. Такое существование Заболоцкий, помимо «Метаморфоз», пытался представить в стихотворениях «Завещание», «Прощание с друзьями», «Сон» и «Вчера, о смерти размышляя». Его воображение устремлялось «в необозримый мир туманных превращений», в страну «…где нет готовых форм, где все разъято, смешалось, разбито…». Оно рисовало небытие весьма подвижным, перетекающим из одной формы в другую, размытым и не имеющим четкой локализации. Существенным оказывалось то, что инобытие находится не где-то бесконечно далеко за горизонтом земного мира, а обозначает свое присутствие в нем.

Концепции бессмертия Циолковского и Заболоцкого имеют сугубо натурфилософский характер, т. е. они чисто умозрительны и не выдерживают критики с научной точки зрения. Наука пока никаких «атомов-духов» и переходов человеческого «Я» в иные предметы и существа не обнаруживает. Но я не думаю, что к этим концепциям надо относиться лишь как к проявлениям философско-поэтической фантазии. Подход к сущности смерти только с биологическими мерками носит односторонний и примитивный характер. Смерть остается великой тайной, над разгадкой которой человеческие воображение, интуиция, мысль продолжают биться. Поэтому нельзя исключать понимания смерти как возможного перехода к чему-то запредельному и инобытийному даже без опоры на какие-либо религиозные верования. Смерть должна иметь свои метафизические измерения. Таковые и пытались представить Циолковский и Заболоцкий.
Размышление о жизни и смерти на лоне природы, ощущение неразрывного единства с ней позволяют человеку в гораздо большей мере, чем в суете городской жизни почувствовать прикосновение к тайне бессмертия и даже мистически услышать ее голоса, узреть ее вечные лики. Об этом так говорится у Заболоцкого:

Таким образом, тема соотношения жизни, смерти и бессмертия занимает очень важное место в творчестве Заболоцкого, в его мировоззрении и во многом определяет характер его космизма. Что же касается тем инопланетян и космических полетов, тоже значимых для космизма, то их поэт-мыслитель лишь затрагивает.
Есть у Заболоцкого стихотворение «Когда вдали угаснет свет дневной». В нем звучат такие красивые строки:

Заблоцкий не исключал возможности угроз для земной жизни со стороны космоса. В этом же отношении примечательно его стихотворение «Противостояние Марса». Планета в силу красноватого цвета, получившая имя бога войны и имеющая угрожающий вид, рассматривается в нем как обитель чуждой и злой жизни.

Марс противостоит Земле, где жизнь хоть и несовершенна, но не утратила «души естественной своей».
В стихотворении «Воздушное путешествие» Заболоцкий описывает свои позитивные яркие ощущения о полете в самолете. Ему кажется, что за самолетом гонится кто-то. Этот кто-то — легендарный Икар, дерзнувший когда-то покорять небо.

Люди, устремленные в небо, к разгадке его тайны, как правило, не забывают и о земных тайнах. Вот и Заболоцкий посвятил им ряд своих стихотворений: «Подводный город»
(о затонувшей Атлантиде); «Урал» (о происхождении Уральских гор»); «Человек в воде» (о возможном водном периоде жизни предков человека); «Снежный человек» (понятно о ком). Несомненно, обращение к различного рода тайнам вдохновляли творчество поэта.
Вот, пожалуй, и все, что я могу сказать о космизме Заболоцкого. Еще раз только подчеркну то, что в своем космизме поэт встает как мыслитель во весь рост.

*Более подробное раскрытие содержания космизма и его анализ даны в книге: Хайруллин К. Х. Философия космизма. Казань, 2003.
**Сковорода Г. С. Сочинения в 2-х т. М7, 1973. Т. 2, с. 145.
***Подобное представление было и у Хлебникова. См. его стихотворение «Я и Россия».

4

И последнее. В 2003 году, в связи со столетием поэта, Татьяна Бек провела анкетирование среди современных российских стихотворцев о том, как повлияла поэзия Заболоцкого на их собственное творчество. Более 90% из числа опрошенных подчеркнули ее положительное влияние. По результатам анкетирования Бек сделала такой вывод: «Заболоцкий в нынешней поэзии «живее всех живых», влияние его многообразно, парадоксально и всегда к р е а т и в н о (Бек Т. Бессмертие перспективы /Заболоцкий Н. А. Не позволяй душе лениться: стихотворения и поэмы, с. 25). Одна из анкетируемых, Тамара Жирмунская, сказала очень точно. Заболоцкий «…стал одним из посредников между Землей и Небом.
В последнем качестве он будет нужен читающим стихи всегда» (там же, с. 28). По существу, здесь речь идет о Заболоцком как поэте-космисте, хотя понятие «космизм» и не используется.
В беседе с Соломоном Волковым Иосиф Бродский высказал мнение о Заболоцком как гениальном поэте, которого, однако, до конца недооценили (Волков С. Диалоги с Иосифом Бродским. М., 1998, с. 153).
Вот и я подумал: а оценен ли в полной мере Заболоцкий на своей родине, в Казани? Ответ напрашивается отрицательный. Да, Заболоцкий жил в нашем городе мало, только в раннем детстве. Но факт остается фактом: родился-то он в нашем городе, и память о своем выдающемся уроженце должна найти какое-то отражение. Мое предложение будет таким: назвать одну из улиц города Казани именем Николая Алексеевича Заболоцкого. Я не хочу ходить по улицам, имеющим название «Латышских стрелков», «Каучуковая» и т. п. и хочу идти по улицам, носящих имена Заболоцкого, Хлебникова, Фешина и других поэтов, писателей, художников, композиторов, ученых, имеющих какое-то отношение к нашему городу и заслуживших своим творчеством сохранения памяти о них. В названиях улиц выражается не только история, но и степень культурности, духовности того или иного города и его властей.
Закончу четверостишием из «Завещания» Заболоцкого, в котором поэт обращается к потомкам: