Об истоках трагического и сатирического гротеска в антифашистской прозе Л. Фейхтвангера
X. Н. Шеломова
Сатира и гротеск в антифашистской прозе Л. Фейхтвангера — вопрос почти неисследованный. В данной статье делается попытка рассмотреть истоки антифашистской прозы писателя и ее особенности.
«Рассказ о психофизиологе д-ре Бл.», написанный Л. Фейхтвангером в
Л. Фейхтвангер и Т. Манн приходят к трагическому выводу, предостерегая людей от фашизма: варварство побеждает, если ему удается усыпить человеческий разум. Вопрос был, действительно, очень важным. Б. Брехт, обращаясь к этой проблеме, требовал не просто разоблачения фашизма, а гротескного его развенчания и блестяще решил эту задачу в своих пьесах-параболах. С другой стороны, необходимо было возвысить силу человеческого разума в борьбе с фашизмом.
«Рассказ о психофизиологе д-pe Бл.» — философская сказка, близкая к притче. Продолжая традиции просветителей XVIII в. — Вольтера, Дидро, Лессинга, — автор сохраняет в рассказе абстракцию и добивается обобщения, необходимого для того, чтобы предостеречь немецкого читателя от надвигающегося фашизма.
Цели абстрагирования служит и введение в повествование действующих лиц без единого собственного имени (д-р Бл., Диктатор, господа в котелках, группа людей, обычно называемых здесь неопределенно-личным местоимением «man», жена д-pa Бл. и др.).
На первый взгляд, «Рассказ о психофизиологе д-ре Бл.» — хроника жизни человека. Спокойно, даже несколько сухо, описательно автор сообщает о психофизиологе, одаренном человеке с «колючим» характером и довольно неприятной внешностью. Он занимается своей наукой, достиг пятидесятилетия, и жизнь его, казалось, клонится к своему ничем непримечательному закату.
Но вдруг событие, фантастическое, по своему характеру, — изобретенный ученым аппарат для измерения интеллекта вырывает жизнь физиолога из обычной ее колеи. В судьбу нелюдимого карлика вмешиваются газеты, государственные мужи, промышленники, сам Диктатор.
Действие рассказа занимает три года. Из этих трех лет автора интересует три дня, которые, собственно, и решают судьбу ученого: день знакомства с Диктатором; день, когда открытие профессора (а вместе с ним и вся его жизнь) объявляется государственной монополией, и, наконец, день, когда Диктатор требует от физиолога анализа своего интеллекта, т. е. признания или непризнания его гениальности.
Три года, три дня, семь господ, которых Диктатор послал к д-ру Бл. для определения их интеллекта, — это, ведь числа, которые мы встречаем в народной сказке и в связанной с ней литературной сказке. Кроме того, в рассказе целый ряд элементов, придающих повествованию фантастический характер: зловеще-трагическая атмосфера в картине таинственной гибели ученого, необыкновенный интеллектофотометр.
Рассказ намечает ряд серьезных проблем: отношение разума и свободы к фашистской диктатуре, сущность этой диктатуры; наконец, вопрос о действии и бездействии, жизни и смерти — и завершается трагическим финалом.
Философская сказка, как заметил Ю. Манн, тесно связана с гротеском. Гротеск «Рассказа о психофизиологе д-ре Бл.» двухплановый. Рассказ построен строго симметрично: д-ру Бл. с его миром науки и разума противостоит Диктатор со всеми атрибутами власти. Как только Диктатор вторгается в мир психофизиолога, наступает смерть ученого.
Трагическая судьба д-ра Бл. раскрывается не в бытописательском плане, а в плане трагического гротеска. Снижение же образа Диктатора-фашиста Л. Фейхтвангер ведет от иронического отношения к нему д-ра Бл. и рассказчика (к которым примыкает сам автор) до сатирически-гротескного его развенчания.
Вспомним, как произошла трагедия д-ра Бл. (гротескно даже само имя: человеку оставлен осколок от его имени, как у Ф. Кафки в романе «Процесс»). Все началась с распространившегося вдруг слуха об изобретении интеллектофотометра. С этого момента спокойный тон повествования резко нарушается. Как в сказке, слово «вдруг» разрывает обыденное течение событий, а несколько раз повторяющееся слово «слух» почти одушевляется: слух «распространился», затем «неожиданно появился» и ему, очевидно, следовало «верить». Обостряется ощущение надвигающейся опасности. Для кого?
Но вот в конце абзаца появляется строгое, короткое предложение: «Профессор Бл. упорно молчал».
Ирония пропадает. Рассказчик дает понять, что в жизни его героя «наступает новый этап. Диктатор призывает физиолога к себе. Д-р Бл. «считал Диктатора до-своему одаренным, но невежественным малым, способности которого сильно пострадали вследствие длительного пребывания у власти: профессор разделял мнение немецкого философа, считавшего, что власть делает человека глупее».
Рассказчик и автор полностью согласны со своим героем в вопросе о природе диктаторской власти («власть оглупляет»), а Диктатор противостоит им. С другой стороны, здесь и превосходство автора над д-ром Бл., так как первый понимает, что фашистский диктатор — это далеко не только «способный, но невоспитанный мальчик» (в оригинале именно «мальчик», а не «малый»). Начинается снижение образа Диктатора от почти безобидного «невоспитанный» до «оглупляет». Это снижение образа через внутренний монолог-оценку, данный в форме несобственно-прямой речи, усиливается в последнем предложении абзаца: «Маленький... будничный, бородатый, стоял он перед человеком, бронзовая, волевая маска которого стала для страны символом величия».
Контрасты нарастают в тройном противопоставлении: во-первых, рядов слов, воспринимаемых в контексте как синонимы (маленький, будничный — бронзовая, величественная) во-вторых, портретов (теми же средствами) и, наконец, в общем противопоставлении д-ра Бл. и Диктатора, четко вырисовывающемся в подтексте через глагол «стоял».
Такая контрастность дает возможность автору, с одной стороны, создать гротескную атмосферу, а с другой — выразить симпатию к неказистому карлику и насмешку над величественным Диктатором.
В рассказе безобразная внешность героя противопоставлена его высоким духовным качествам, благодаря чему восприятие читателем духовного мира героя как бы удваивается. И, наоборот, при прекрасной внешности более обостренно будет восприниматься порок.
Л. .Фейхтвангер углубляет психологическую характеристику и развенчание Диктатора, широко используя прием маски. Маска воспринимается как символ качеств, чуждых данной личности. Интересно заметить, что определение «бронзовая», относящееся к величественной маске Диктатора, появится еще раз, когда профессор Бл. обратится в последний год своей жизни к Диктатору с ироническим вопросом: «Скажите напрямик, чего вам, собственно, от меня нужно? Вот уже два года все ходите вокруг да около». Выражая свое отношение к Диктатору и в то же время бросая ему вызов, автор говорит: «Диктатор нахмурился: еще немного, он стал бы бронзовым на глазах ученого».
В романе «Братья Лаутензак» (1943) предысторией является «Рассказ о психофизиологе д-ре Бл.».
Заострив внимание читателя на претензиях Диктатора, Л. Фейхтвангер шаг за шагом заставляет нас сомневаться в правильности этих претензий. Скептическая улыбка по поводу «великих мужей государства» теперь переносится на одну личность, воплощающую в себе фашистскую диктатуру. Картина окажется более полной, если проследить развитие диалога между Диктатором и д-ром Бл. Краткие ответы из двух-трех слов д-ра Бл. и длинные, неуклюжие фразы Диктатора (тем более неестественные, что они сопровождаются рассказом автора о том, с какими усилиями «искал» их Диктатор) противопоставлены друг другу, как и портреты. В диалоге мнимое достоинство и фальшивое величие Диктатора вновь противостоят уверенности, внутреннему спокойствию и моральной силе д-ра Бл.
Диалог углубляет психологическую характеристику действующих лиц. Исследователи А. С. Вольф и А. Л. Спектор отмечали эту особенность прозы Л. Фейхтвангера, связывая ее с поисками новой формы, драматического романа, еще в раннем творчестве писателя. А. С. Вольф сопоставляет «драматический роман» Л. Фейхтвангера с эпической драмой Б. Брехта, называя «драматический роман» «неким антиподом брехтовского эпического театра». Это справедливо по отношению к раннему творчеству Л. Фейхтвангера, но в более поздних произведениях писателя мы найдем лишь некоторые элементы этого жанра.
В «Рассказе о психофизиологе д-ре Бл.» диалог построен по этому принципу, цель же его — снизить образ Диктатора до карикатуры. И вот уже перед нами не величественный Диктатор, а скверный актер в одеждах Диктатора. А д-р Бл. — носитель человеческого разума — выступает как умный зритель, безошибочно оценивающий игру Диктатора. Карлик прекрасно понимает, что представляет собой Диктатор, и даже малейшая попытка последнего показаться человеком мыслящим радует его.
С того момента, когда читателю становится ясно, что речь идет о столкновении разума и реакционной власти, Л. Фейхтвангер, выдерживая повествование в хроникальном плане, меняет его ритм. Характерно, что динамика в рассказе отражает суету тех самых лиц, которых так встревожило открытие д-ра Бл. Все остальные события в рассказе, связанные с д-ром Бл., передаются в виде Хроники, порой сходной с кинохроникой.
В сцене официального приема у Диктатора гротескный контраст достигает своего апогея: карлик, поднимающийся по монументальной лестнице пышного замка, салютующая гвардия Диктатора, снующие вокруг кинорепортеры. Нет уже никакого сомнения, что мир Диктатора, мир силы и властного величия, враждебен миру разума, миру д-ра Бл. В конце этого абзаца читаем: «Затем Диктатор и профессор провели некоторое время с глазу на глаз. Никто их не снимал». Внешне спокойное повествование воспринимается как зловещее предупреждение, а финал следующего абзаца («...он засмеялся, и профессор Бл. засмеялся тоже» вызывает в читателе не ответный смех, а лишь углубляет атмосферу тревожного ожидания.
Это именно тот момент в рассказе, когда трагический конфликт назрел и близится к своему полному внешнему выявлению. Все становится ясным, когда физиолог по требованию Диктатора делает анализ его интеллекта.
Одинокий, усталый, больной, д-р Бл. в последний раз проходит по своей лаборатории, по своему дому, по пустому саду. Дом, лаборатория, сад воспринимаются как склеп на кладбище, как неестественная, страшная, трагическая, гротескная картина.
Смерть физиолога после эксперимента — смерть таинственная. Это не просто изображение смерти отдельного человека, до того уже фактически заключенного в тюрьму, ставшего собственностью фашистского государства, вещью, до определенного момента выгодной. Смерть ученого — это гибель разума в условиях фашистской диктатуры, Ибо разум никогда с ней примириться не может. «Вот только, пожалуй, лишним было это желание Диктатора утвердиться еще и с его, профессора, помощью», — последняя мысль умирающего д-ра Бл. Оказывается, когда разум даже только соприкасается с фашистской властью, он уже обречен ею на гибель.
Однако смерть д-ра Бл. не принесла покоя Диктатору. Число его врагов растет, а многие бывшие сторонники ему теперь мешают. Страх узнать о себе правду заставляет Диктатора в день 10-й годовщины захвата власти разорвать в клочки так и оставшееся непрочитанным заключение д-ра Бл. о его интеллекте.
В
Кроме того, если весь рассказ носит абстрактный характер, то в романе писатель точно адресует каждое слово, не оставляет неясных мест, развенчивает идеологию фашизма так, чтобы каждый человек понял, кто именно и как несет ее миру. И если в рассказе часто приходится восстанавливать ход событий и философию писателя из подтекста, то в романе «Братья Лаутензак» автор считает необходимым дать пояснение каждому поступку, почти каждому высказыванию действующих лиц. И это понятно: в
Мысль о несовместимости разума и фашистской диктатуры найдет свое дальнейшее развитие в антифашистских романах 30-40-х гг.: «Успех», «Семья Опперман», «Лже-Нерон», «Изгнание», «Братья Лаутензак».
Л-ра: Идейно-художественные принципы в зарубежной литературе XIX-XX веков. – Воронеж, 1977. – С. 42-49.
Произведения
Критика
