О некоторых особенностях стиля романа Э. М. Ремарка «На Западном фронте без перемен»
Т. В. Кондольская
Роман Э. М. Ремарка «На западном фронте без перемен» можно считать первым зрелым произведением, которым он заявил о себе как о писателе сложившемся и который наметил основные темы и проблемы дальнейшего его творчества. Несмотря на большую популярность этого и других произведений Ремарка, литература, посвященная его творчеству, не так уж велика. В отечественно критике это, прежде всего, статьи И. Фрадкина «Ремарк и споры о нем» и «Ответ оппоненту», посвященные анализу идейного содержания произведений писателя, в критике Германии — работа Альфреда Анковьяка о Ремарке, где в главе, посвященной роману «На западном фронте без перемен», анализируются общественно-идеологические предпосылки создания произведения, темы войны и «потерянного поколения» в романе, а также философские воззрения автора.
Что касается анализа стиля писателя, то некоторые аспекты этой проблемы освещаются в статье Вайс М. Я. «Синтаксические структуры диалогической речи и их стилистическое использование в произведениях современной немецкой литературы», где рассматриваются стилистические функции диалога в романе «Три товарища», а также в статье Поломошных Т. М. «Стилистическое использование субстантивированных сочетаний с предложными зависимыми компонентами» (по некоторым произведениям Т. Манна, Б. Келлермана, А. Зегерс и Э. М. Ремарка).
Данная работа является попыткой анализа как в лексическом, так и в синтаксическом плане двух стилистических уровней — эпического и лирического — в романе «На западном фронте без перемен», которые составляют основу повествовательной ткани произведения.
Роман появился в
Писатели социалистического реализма, изображая, как и Ремарк, первую мировую войну, показал и людей, увидевших в результате войны необходимость ломки существующего порядка, революционной борьбы. Этого нельзя сказать о Ремарке.
Он «сделал своими героями людей из народа, солдатскую массу. Он смотрит на мир их глазами, пытается оценить события с их точки зрения. Он говорит их языком, сочным, грубоватым и прямым. Он знает мельчайшие подробности их быта, их радости и невзгоды, их чувства и мысли. Такая непосредственная близость к героям, такое неотрывное следование их опыту позволили художнику создать необычайно живое и полное достоверности повествование. Вместе с тем в подобном методе изображения действительности таилась большая опасность: живя интересами своих героев — простых людей, Ремарк не всегда способен подняться над их умственным кругозором и разделяет многие их предрассудки».
Герои Ремарка не смогли стать борцами за социальную справедливость, они остались жертвами, война их сломила. И сам писатель «не увидел объективной перспективы исторического развития. Его реализм был поэтому неполным и односторонним».
Роман «На западном фронте без перемен» представляет собой целый ряд военных эпизодов, написанных подчас в стиле репортажа, прерываемых воспоминаниями и размышлениями Пауля Боймера, от лица которого ведется повествование и за которым стоит сам автор. Форма ich — Erzählung привносит ярко выраженную эмоциональную струю в повествовательную ткань романа.
Для эпического жанра, как справедливо отмечает М. П. Бранде, характерна «определенная дистанция между субъектом и объектом изображения, которая определяет и основное чувство, которое типично для эпического отношения — спокойствие». Вот это эпическое спокойствие вытесняется в романе Ремарка эмоциональной насыщенностью, напряженностью, в первую очередь за счет того, что он написан от первого лица. Чисто авторская речь — это лишь несколько строк в конце книги, где писатель, сообщая о смерти героя, предстает перед нами как эпический рассказчик, «передает интонацию изображенного с известным отдалением от него, с некоторой сдержанностью».
Но все же, несмотря на дневниковую форму повествования, роман нельзя отнести к чисто лирическому жанру. «Лирическое в прозе почти всегда взаимодействует с эпическим».
Думается, что внутри ich-формы романа можно, в свою очередь, выделить два стилистических пласта: эпический и лирический. Первый пласт — это описание событий военных дней, данных через восприятие Пауля Боймера, их очевидца и участника. Здесь преобладают эпические черты, так как автор стремится как можно более объективно, порой даже суховато изобразить внешний фон фронтовой жизни. Стиль повествования на этом уровне приближается к стилю газетного сообщения или киносценария по краткости и отсутствию деталей. Само название романа — краткая формула «Im Westen nichts Neues» — несет большую стилистическую нагрузку. Всем последующим содержанием писатель показывает, что крылось за этой формулой, сколько людей погибало в окопах и лазаретах, когда газеты всего мира сухо сообщали: «На западном фронте без перемен».
Поставив на обложке романа эти слова, автор еще раз возвращается к ним на последней странице, сообщая о гибели главного героя: «Er fiel im Oktober 1918, an einem Tage, der so ruhig und still war an der ganzen Front, daß der Heeresbericht sich nur auf den Satz beschränkte, im Westen sei nichts INeues zu melden». Этим стилистическим приемом писатель с горькой иронией еще раз подчёркивает, насколько безразлична военной машине жизнь или смерть отдельного человека, и еще раз заявляет о себе с позиций гуманизма.
Два стилистических уровня в повествовании ясно прослеживаются прежде всего в синтаксисе романа. Объективное эпическое повествование характеризуется, в основном, простыми, часто нераспространенными предложениями или предложениями с соединительной связью, с помощью которых достигается динамичность описания. В этих кратких фразах, где основу составляет глагол в настоящем времени и почти нет прилагательных, звучит тревожный ритм самой войны. Например: «Wir müssen nach vorn zum Schanzen. Beim Dunkelwerden rollen die Lastwagen an. Wir klettern hinauf. Ein dürftiger Wald nimmt uns auf. Wir passieren die Gulaschkanone. Hinter dem Walde steigen wir ab. Die Wagen fahren zurück. Sie sollen uns morgens vor dem Hellwerden wiederabholen». «Vor uns birst die Erde. Es regnet Schollen. Ich spüre einen Ruck. Mein Armei ist abgerissen durch einen Splitter. Ich balle die Faust. Keine Schmerzen».
По мере нарастания напряжения боя ритм описания тоже нарастает, что достигается скоплением однородных членов предложения, сочинительной связью коротких предложений. В кульминационные моменты ритм фразы становится прерывистым, создается впечатление, что слова не поспевают за стремительностью событий и действий человека. Например: «Wir laufen, wir werfen, wir schießen, wir töten, wir liegen herum, wir sind schwach und stumm». «Granaten treffen nicht leicht in denselben Trichter, deshalb will ich hinein. Mit einem Satze schnelle ich mich lange vor, flach wie ein Fisch über den Boden,— da pfeift es wieder, rasch krieche ich zusammen, greife nach Deckung, fühle links etwas, presse mich daneben, es gibt nach, ich stöhne, die Erde zerreißt, der Luftdruck donnert in meinen Ohren, ich krieche unter das Nachgebende, decke es über mich, es ist Holz, Tuch, Deckung, Deckung, armselige Deckung vor herabschlagenden Splittern».
Особенную эмоциональную насыщенность приобретают назывные предложения, за которыми встает зловещий образ войны. Например: «Granaten, Gasschnaden und Тankflottilen - Zerstampfen, Zerfressen, Tod. Ruhr,
Grippe, Typhus — Würgen, Verbrennen, Tod. Graben, Lazarett, Massengrab — mehr Möglichkeiten gibt es nicht».
Характерно, что у Ремарка почти нет пейзажа как такового. И если вкраплено в повествование описание природы, то в нем нет живых красок, нет света. Действие большей частью происходит в серых сумерках или ночью, когда темноту время от времени нарушают лишь вспышки взрывов и осветительных ракет. Чаще всего это краткое предложение, не выделяемое из потока действия. Например: «Wir gehen zurück. Es ist Zeit, zu unseren Wagen zu gelangen. Der Himmel ist eine Spur heller geworden. Drei Uhr morgens. Der Wind ist frisch und kühl; die fahle Stunde macht unsere Gesichter grau». «Das Dunkel wird wahnsinnig. Es wogt und tobt. Schwärzere Dunkelheiten als die Nacht rasen mit Riesenbuckeln auf uns los, über uns hinweg. Das Feuer der Explosionen überflackert den Friedhof».
Что касается выбора лексики в эпическом повествовательном пласте, то здесь бросается в глаза большое количество глаголов и, прежде всего, глаголов, обозначающих различные звуки. Список таких глаголов может быть очень большим. Вот некоторые из них: brüllen, wimmern, dröhnen, krachen, kläffen, knacken, zischen, stöhnen, summen, poltern, röcheln, rumoren, krächzen, trommeln, pfeifen, klappern, klirren, klatschen, plärren, knistern, rauschen и т. д.
На втором уровне повествования — лирическом — автор устами Пауля Боймера комментирует слова и поступки героев, события их жизни. Значительное место занимают воспоминания Пауля о мирной жизни. Здесь повествование ведется в более спокойном темпе, синтаксис становится усложненным. Это сложные предложения с подчинительной связью, много вопросительных и восклицательных предложений. Создается ощущение неторопливости, доверительной беседы с читателем. Вот образцы синтаксиса такого рода: «Es ist seltsam, daß alle Erinnerungen, die kommen, zwei Eigenschaften haben. Sie sind immer voll Stille, das ist das Stärkste an ihnen, und selbst dann, wenn sie es nicht in dem Maße in Wahrheit waren, wirken sie so. Sie sind lautlose, Erscheinungen, die zu mir sprechen mit Blicken und Gebärden, wortlos und schweigend, — und ihr Schweigen ist das Erschütternde, das mich zwingt, meinen Ärmel anzufassen und mein Gewehr, um mich nicht vergehen zu lassen in dieser Auflösung und Lockung, in der mein Körper sich ausbreiten und sanft, zerflie ßen möchte zu den stillen Mächten hinter den Dingen».
На лирическом повествовательном уровне автор выступает как тонкий психолог, он описывает каждое душевное движение героев. Вот Мюллер у постели умирающего Кеммериха настойчиво пытается получить его сапоги. Можно подумать, что этот человек совсем уж бездушен и черств, если в такую минуту может думать и говорить о сапогах.
И Ремарк устами Пауля дает оценку его поведению. «Wenn Müller gern Kemmerichs Stiefel haben will, so ist er deshalb nicht weniger teilnahmsvoll als jemand, der vor Schmerz nicht daran zu denken wagte... Er weiß nur zu unterscheiden. Würden die Stiefel Kemmerich etwas nutzen, dann liefe Müller lieber über Stacheldraht, als zu überlegen, wie er sie bekommt. So aber sind die Stiefel etwas, das gar nichts mit Kemmerichs Zustand zu tun hat, während Müller sie gut verwenden kann. Kemmerich wird sterben, einerlei, wer sie erhält».
Лирическое начало в романе особенно ощутимо, когда автор описывает отношение товарищества, фронтовую дружбу, единственное светлое чувство, помогающее людям выносить ужас войны: «Das wichtigste aber war, daß in uns ein festes praktisches Zusammengehörigkeitsgefühl erwachte, das sich im Feld dann zum Besten steigerte, was der Krieg hervorbrachte: zur Kameradschaft». Во всех приведенных примерах лирического повествования отчетливо проявляется отличительная особенность синтаксиса этого уровня: это нанизывание придаточных предложений, отражающее плавное течение мысли главного героя.
Таким образом, лирический повествовательный пласт дает возможность более углубленно раскрыть мотивы поступков действующих лиц, их отношение к происходящим событиям, тогда как на эпическом уровне автор изображает, в основном, внешний фон жизни героев, их поступки и действия, над которыми сами они не часто задумываются.
Говоря о способах раскрытия образов в романе, нельзя не вспомнить об общей тенденции того времени к обостренному восприятию прежде всего самой истории, становящейся главным объектом изображения. При этом индивидуальные, личностные черты героев стираются, отходя на второй план. Эта тенденция отчетливо прослеживается в эпическом повествовательном пласте романа Ремарка «На западном фронте без перемен», что подчеркивается и чисто стилистическими приемами: так, большинство абзацев в романе открываются предложениями с подлежащим, выраженным местоимением «wir». За этой wir-формой подчас стушевываются индивидуальные характеры действующих лиц. Такой прием несет большую идейную нагрузку: автор тем самым подчеркивает, что война античеловечна по своей природе, так как она стирает в человеке его индивидуальность. Во время боя человек превращается просто в комок нервов и подчиняется только инстинкту самосохранения «Wir fahren ab, als mürrische oder gutgelaunte Soldaten — wir kommen in die Zone, wo die Front beginnt, und sind Menschentiere geworden». «Was früher war, gilt nicht, und man weiß es auch wirklich nicht mehr. Die Unterschiede, die Bildung und Erziehung schufen, sind fast verwischt und kaum noch zu erkennenn. Es ist, als ob wir früher einmal Geldstücke verschiedener Länder gewesen wären; man hat sie eingeschmolzen, und alle haben jetzt denselben Prägestempel.Wir sind Soldaten und erst später auf eine sonderbare und verschämte Weise noch Einzelmenschen».
На эпическом повествовательном уровне перед читателем предстает слабо индивидуализированная солдатская масса: серые лица, серые шинели — война сделала их внешне похожими друг на друга. Описание портрета как таковое отсутствует.
Скорее по чисто биографическим данным, чем по психологической характеристике, персонажи романа можно разделить на две большие группы: тех, что пришли на фронт, уже определившись в мирной жизни, оставив работу, семью. Это Детеринг, Катчинский, Тьяден. Они знают, что их ждет по окончании войны, для них фронт лишь временный перерыв в их уже вполне сложившейся жизни, «путь назад» не представляется им столь неопределенным. И вторая группа, от лица который выступает Пауль Боймер, — это те, кто в начале войны стояли «на пороге жизни», как выразился бы их классный наставник Канторек (сами они не употребляют столь возвышенных выражений), и для многих из них война стала не только началом, но и концом жизни. Это группа молодых людей, пришедших на войну из одного класса. Они выходцы из средних слоев городского населения. Это то самое «потерянное поколение», представителей которого мы встречаем и в последующих романах Ремарка и в произведениях американской литературы.
И, наконец, в романе выступает еще третья группа персонажей, не индивидуализированная автором: мы не узнаем даже их имен — это совсем зеленые юнцы, которых присылают в качестве пополнения к концу войны, заранее обреченные стать просто пушечным мясом. На речь героев, так же как на их образ мышления и на всю их жизнь, наложила отпечаток прежде всего война, окопная действительность, не располагающая «говорить красиво». Так же, как в психологическом рисунке образов, в речи героев на первый план выступает не индивидуальное, а общее — солдатский жаргон, которым пользуются все, независимо от воспитания и уровня образования. Солдаты умеют называть вещи своими именами: «Dem Soldaten ist sein Magen und seine Verdauung ein vertrauteres Gebiet als jedem anderen Menschen. Dreiviertel seines Wortschatzes sind ihm entnommen, und sowohl der Ausdruck höchster Freude als auch der tiefster Entrüstung findet hier seine kernige Untermalung. Es ist unmöglich, sich auf eine andere Art so knapp und so klar zu äußern. Unsere Familien und unsere Lehrer werden sich schön wundern, wenn wir nach Hause kommen, aber es ist hier nun einmal die Universalsprache... Nicht umsonst ist für Geschwätz aller Art das Wort «Latrinenparole» entstanden». Этот общий речевой пласт на эпическом повествовательном уровне представлен такими словами и оборотами солдатского жаргона, как «Gulaschmarie, Offizierspuff, der Kochgeschirraspirant, der Kattun, die Kähne (für Stiefel); fünf Tage Dicker (Arrest); ich habe einen Jagtschein, die eisernen Portionen», фамильярными и натуралистическими словечками, как «fressen, mein Fresse, abhauen, sich besaufen, mogeln, torkeln». Особенно густо пересыпает свою речь подобными словами Катчинский: «zwiebeln, die Schanze einschlagen, Muskote, abhauen». У него иногда проскальзывают еще и словечки воровского жаргона, как, например, «Schlamassel. Schmiere stehen». Диалектально окрашена речь Тьядена и Хайе, что отражает их социальное происхождение и довольно низкий уровень культуры. Например: «Nee, das warst du alleine; Straumisse; Kinners, is alle».
Ложный пафос официальной пропаганды несет в себе речь классного учителя Канторека. Это человек, который, занимаясь воспитанием детей, всю жизнь скользил по поверхности явлений, никогда не задумывался над сутью вещей, довольствуясь готовыми штампами на любой случай. Его бывшие воспитанники на фронте пародируют его высказывания, и как нелепо звучат эти, в сущности пустые фразы, которые сам Канторек произнес бы с большой значительностью: «Müller fragt ihn: «Was hat dir der Kantorek eigentlich geschrieben?» Er lacht: «Wir wären die eiserne Jugend». Wir lachten alle ärgerlich».
Надо отметить, что доля диалогов в романе невелика. Это очень отличает его от последующих произведений писателя. Темы разговоров самые обыденные, шутки большей частью примитивны и грубоваты. Лишь в конце книги герои пытаются осмыслить, за что они воюют, зачем нужно убивать себе подобных, таких же простых людей, которым столь же не нужна война: «Und in Frankreich sind die meisten Menschen doch auch Arbeiter, Handwerker oder kleine Beamte. Weshalb soll nun wohl ein französischer Schlosser oder Schuhmacher uns angreifen wollen?» Герои Ремарка не нашли ответа на этот вопрос, поэтому такой безысходностью и горечью полна его книга.
Роман «На западном фронте без перемен» отразил в себе некоторые жанровые и стилевые изменения, характерные для немецкого романа 20-х гг. Это, во-первых, острая эмоциональная насыщенность, наличие репортажных тенденций в эпическом повествовательном пласте. Во-вторых, это некоторое стушевывание индивидуальных характеров, что отразилось в малодифференцированной речевой характеристике героев. Стилевые особенности романа позволяют сделать вывод, что главным его героем выступает сама война.
Л-ра: Проблемы языка и стиля в литературе. – Волгоград, 1975. – С. 101-110.
Произведения
Критика
