Проблема личности в романе Э. М. Ремарка «Чёрный обелиск»
Р. А. Орлов
Идейная структура романа «Черный обелиск», самой «философской» книги Ремарка, воспроизводит в сконцентрированном виде идейное содержание всего его творчества. Именно здесь поднимаются и трактуются практически все те жизненные проблемы, которые составляют тематическую основу его произведений. Писатель как бы еще раз осматривает пройденный им путь, ту via dolorosa, — говоря словами героя его последнего романа «Тени в раю», — по которой он прошел со своими «бедными солдатами» и «еще более бедными эмигрантами», пережив крушение многих иллюзий, произведя переоценку многих ценностей, путь разочарований, горького скептицизма, саркастической самоиронии и неугасимой веры в человека.
Философская концепция личности, принятая Ремарком и раскрывающая общий идейный смысл романа, рассматривается писателем в социально-историческом, этико-эстетическом и психологическом аспектах.
В основу идейного замысла «Черного обелиска», его сюжетной организации и художественного воплощения положен принцип парадокса. То, с чем прежде всего сталкивается читатель, — это действительное или только кажущееся несоответствие внешней формы существования героев, их поведения или какого-либо явления в окружающей жизни, их представления о назначении той или иной вещи внутреннему, действительному содержанию, глубинной, т. е. подлинной сущности. Так, черный обелиск, эта привычная в своей повседневности деталь существования персонажей, призванная символизировать собою вечность, незыблемость раз и навсегда заведенных порядков в мире, олицетворяющая «высокие» принципы буржуазной морали, оказывается на деле в глазах читателя символом твердолобого догматизма, человеконенавистнического в своих «патриотических» традициях, национализма, мещанского пристрастия к регламентированной «порядочности», жестокого и хищного эгоизма. Ощущение парадоксальности собственного бытия, присущее главным действующим лицам в произведении, утрата ими доверия к материальным и духовным основам своего существования явились лишь закономерным отражением неустойчивости, стихийности общественных отношений в современном буржуазном мире, прямым следствием переоценки общепринятых этических, философских и религиозных принципов, которые когда-то гарантировали стабильность бытия героев, придавали ему смысл.
Тема крушения иллюзий, сознательного отказа от них, как от источника человеческих заблуждений является важнейшим моментом в решении проблемы личности. Уже в романах «потерянного поколения» мы встречаемся с темой «утраченных иллюзий», но там речь шла в основном об идеалах и наивных представлениях отрочества, развеянных войной. Крушение их не вызывало чувства универсальной трагедии, так как в душе героев еще оставалось место для некоторых иллюзий — любви, фронтового товарищества, честного, приносящего удовлетворение труда, возможности найти достойное место в жизни. Поистине всеобъемлющий, универсальный характер эта тема приобретает только в романе «Черный обелиск», знаменовавшем собою важнейшую черту эволюции писателя с 30-х до 50-х годов: бескомпромиссный отказ от всяческих иллюзий относительно окружающей его действительности: и социального строя, и этических норм, и «потребительской» цивилизации, и политики. Частная тема «потерянного поколения», взаимосвязи с которой отчетливо ощущаются в «Черном обелиске», как бы трансформируется, выходит за рамки традиционного «воспитательного романа», вырастая до ярчайшего сатирического обобщения, приобретает широкое общечеловеческое значение.
Уже на первых страницах романа автор стремится развеять наиболее распространенную среди мелкобуржуазной массы иллюзию возможности приносящего удовлетворение труда и «честного» бизнеса в условиях капитализма. Характер трудовой деятельности Людвига Бодмера (рассказчика) и его друга Георга Кроля имеет принципиальное значение не только для раскрытия их образов, но и для понимания всей идейно-художественной структуры романа, так как труд — не просто источник материального существования героев, но и своеобразное зеркало, отражающее их духовно-нравственные и социальные потребности, их «способ бытия», основной вид «связи» с обществом (Бодмер и Кроль торгуют надгробьями).
Как бы стремясь подчеркнуть универсальность своей характеристики буржуазному бизнесу, Ремарк последовательно на протяжении всего повествования настойчиво внушает читателю мысль о том, что «трудовая» деятельность его героев нисколько не хуже любой другой коммерческой деятельности в капиталистическом мире. Напротив, она даже более человечна, так как не влечет за собой непосредственной гибели или страданий людей, как например «гешефты» спекулянтов, или гигантские экономические аферы «сильных мира сего» и в первую очередь самого буржуазного государства. Специфический труд героев даже дает им возможность стать судьями того общества, в котором они живут: ведь они устанавливают памятники человеческому тщеславию, мещанской ограниченности, Жертвам капиталистического варварства (войны, инфляции, голода, безработицы, общественных пороков).
Волей писателя-реалиста бизнес не смог стать иллюзией «благополучия» и «преуспевания» для героев романа. Труд, не приносящий морального удовлетворения, отупляющий своей однообразной погоней за прибылью, не достоин человека и не должен стать уделом человеческой личности — таков вывод, к которому приводит читателя Ремарк. Неслучайно и Бодмер, и Георг Кроль оказываются практически не приспособленными к деятельности, высшим принципом которой провозглашается «catch as catch сап». Они не могут стать бизнесменами не из-за своеобразия своего «бизнеса» или личной неспособности, а из-за моральной неприспособленности к такого рода деятельности.
Самая сильная из иллюзий антагонистического общества — иллюзия приобретения личностных свойств благодаря силе денег — терпит в романе полное крушение. Сам факт инфляции возводится писателем в символ обесценивания не только материальных, но и духовных надобностей буржуазной действительности, где деньги являются установившимся критерием всех людей и вещей. Пороки общественной системы оказываются, таким образом, сконцентрированными во времени и пространстве на страницах романа, ее противоречия находят свое выражение в парадоксальности существования героев: «Деньги — иллюзия», но они «как всегда» побеждают, «хотя... ничего и не стоят», — говорит Бодмер. Саркастическое предложение Георга Кроля рассматривать инфляцию «как обратный символ жизни» полно глубокого смысла: все попытки «маленького человека» удержаться на поверхности жизни, выплыть из хаоса неудержимо растущих цен только усугубляют их' бедственное положение, приближают неминуемое банкротство и гибель.
Художественным воплощением этого психологически ощущаемого «расщепления» человека как личности является образ больной шизофренией Изабеллы. Ей как яркой личности, наделенной глубоким интеллектом, стремящимся проникнуть в суть вещей, увидеть и оценить их с новой, до сих пор никому не известной стороны противостоит мещанка Женевьева Терговен, «хорошо воспитанная» девушка и до банальности ничем не примечательный человек. Такое же раздвоение личности на буржуазного индивида и возвышенную человеческую натуру, на Человека и мещански ограниченную «креатуру» ощущает в себе и Людвиг Бодмер, и Георг Кроль. Их бытие напоминает лоскутное одеяло, в них нарушена «связь времен», им чужда всякая гармония. Вспоминая детство с его наивным и не вполне осознанным восприятием действительности, «когда людское существование текло спокойно и развивалось органически», рассказчик говорит: «Мы живем обрывками одной жизни, обрывками второй и третьей жизни; они друг с другом не связаны, да мы и не можем их связать. Поэтому мне не так уж трудно понять Изабеллу с ее многообразными жизнями».
Невидимая граница разделения человеческой души находит свое продолжение и в окружающей действительности, деля ее на два мира: «рациональный» мир буржуа, где господствует «всеобщее отношение полезности и пригодности для утилизации», «всеобщей проституции» и «иррациональный» мир Изабеллы, где царят неисчерпаемая фантазия, высокие человеческие чувства и благородные порывы, мудрая природа, музыка, поэзия. «Там наверху, — говорит Бодмер, — речь идет только о человеческом бытии. Всегда только о бытии в целом, о полноценном существовании, о жизни и только, о жизни. И помимо этого — ни о чем. Если там пожить некоторое время, то наша нелепая деловая возня и торговля из-за пустяков показалась бы сумасшествием». Когда Изабелла встречает Бодмера вопросом — «Где-ты был?» — главный герой отвечает: «Там, где деньги — главное» или: «Там, где-то в городе. Я чуть не сказал: в городе у сумасшедших».
Противопоставляя «рациональный» мир майоров волькенштейнов, фельдфебелей кнопфов, шиммелей, кноблохов и вацеков «иррациональному» миру Изабеллы, Ремарк далек от идеализации последнего. Обитатели сумасшедшего дома: «стеклянный человек», «Григорий VII», «Генрих Лев», «длинноволосый старец-шалун», Гвидо не являются для Ремарка носителями некой «высшей мудрости», их мир лишь — зеркальное отражение и символ еще более безумного и беспощадного, «нормального» мира, где пребывает рассказчик: здесь тоже существует деление на бедных и богатых, на тех, кто должен работать, чтобы оправдать свое присутствие на этой земле, и тех, кто заплатил за лечение и не должен работать на полях вокруг лечебницы. В больном воображении «Григория VII» и «Генриха Льва» продолжают существовать «нормальные» представления о характере человеческих отношений («Каносса недалеко, и он иногда об этом говорит»), в особом отделении больницы продолжает бушевать мировая война, Гвидо иногда убегает в город, чтобы выпить кружечку пива, которой ему не хватает в больнице, а Изабеллу не оставляют те кошмарные видения, порожденные условиями «нормального» буржуазного существования, которые привели ее в сумасшедший дом.
Абсурдность бытия закономерно вызывает критическое отношение героев к буржуазной цивилизации и прежде всего к двум сторонам духовной жизни человечества — к науке и к религии.
Точка зрения Ремарка на роль науки в современном мире состоит в том, что человечество страдает не столько от недостатка знаний и несовершенства технических достижений, сколько от недостатка гуманистической направленности, мудрости и человечности в реализации накопленных знаний на благо человека, в результате чего наука часто превращается из союзника во врага людей. Именно это обстоятельство имеет в виду Бодмер, когда он говорит: «...Развитие науки и техники... мы используем главным образом для того, чтобы убивать как можно больше людей».
Критическое отношение рассказчика к доктору Вернике — «командиру разума» строится не только на его отрицательном отношении к науке как к силе, оказавшейся неспособной восстановить справедливость на земле, оно основано также на несогласии Бодмера с догматической предвзятостью и самоуверенной однозначностью его формально-логических схем, ставящих доктора на одну доску с «бухгалтером господа бога» Бодендиком. «Для них мир, — говорит рассказчик, — не смутная, трепетная тревога, он не ворчание бездны, не грозовые вспышки в леденящем эфире — они служители веры и науки, у них есть отвес и лот, весы и меры у каждого свои, но это их не тревожит, они уверены в себе, у них есть имена и фамилии, которые они могут наклеивать на все, словно этикетки».
Ремарк далек от мысли отрицать человеческий разум как таковой, его позиция не имеет ничего общего с агностицизмом и иррационализмом реакционных философских школ. Для него «разум, познающий» должен Стать и нравственным разумом, только в этом случае разум не окажется бессильным перед социальной несправедливостью, войной, фашистским варварством.
Несмотря на диаметрально противоположные сферы духовной жизни, на несовместимость науки, опирающейся на факт, на эксперимент, с религией, основанной на вере априори, их подход у Ремарка к существующей действительности и даже методика ее оценки во многом оказываются одинаковыми: и для Вернике, и для Бодендика окружающий мир есть прежде всего раз и навсегда заданная данность — для одного в естественнонаучном, для другого в религиозно-мистическом смысле, но для обоих в догматически-однозначном и претенциозно-бесспорном. Ни сомнения, ни чувство неудовлетворенности самим собой не волнуют их, оба они подходят к оценке бытия с позиций догматизма и метафизического объективизма, и поэтому ни их наука, ни их вера не способны облегчить участь личности в мире отчуждения.
[…]
В романах «потерянного поколения» Ремарка неизменно присутствовали две иллюзии, призванные компенсировать никчемность существования героев: это — иллюзия высокой любви и закаленного военной опасностью фронтового товарищества, как справедливо отмечалось критикой, некоего «оборонительного союза» против окружающей действительности. В «Черном обелиске» обе эти иллюзии терпят полное крушение. Дело не только в том, что жизнь поставила бывших фронтовиков на разные ступени общественной лестницы (ср. Эдуард Кноблох и Валентин Буш, Бодмер и Хомайер). Идею поддержания фронтового товарищества и в мирной жизни, кстати широко использовавшуюся нацистами в их социальной демагогии, Ремарк показывает несостоятельной уже с самого своего зарождения как несовместимую с природой капитализма.
Следует подчеркнуть, что писатель отнюдь не подвергает сомнению благородный идеал подлинно человеческой солидарности и бескорыстной дружеской привязанности (ср., например, отношения Бодмера с Георгом Кролем, его чувство к Изабелле, совместный отпор, казалось бы, совершенно разных людей фашистским молодчикам из кафе «Централь», сочувствие героев к убитому реваншистами столяру Бесте или к матери умерших от голода близнецов), острие его сатиры направлено против романтически бесплодной, используемой в корыстных целях милитаристской пропагандой иллюзии «фронтового товарищества», против идеализации окружающей действительности и практики буржуазных отношений в обществе.
Той же цели служит и снятие иллюзии «высокой любви»; которой нет места в мире наживы и эгоизма и которая поэтому не может служить «последним прибежищем» личности во враждебном окружении антагонистического бытия. Деиллюзация продолжается здесь также на протяжении всего повествования в постоянном сопоставлении «земной» и «возвышенной» любви по мере того, как терпит поражение тщетная, но столь распространенная в жизни героев попытка Бодмера соединить воедино ту и другую. Именно эта попытка рассказчика, банальная в своей повседневности, призвана стать предметом самоиронии героя и послужить воплощению идеи автора о несовместимости бытующих вокруг этических норм и эстетических представлений с таким чувством, как любовь, достойным лишь подлинно человеческой личности.
Герой «всегда чувствует себя ответственным за все, что происходит в мире», «все оси мира...» проносятся через его сердце, поэтому так беспощадно жало сатиры Ремарка, направленное против лживой и лицемерной буржуазной морали. «Если судить по извещениям о смерти и некрологам, — саркастически замечает Бодмер, — то можно вообразить, что человек — абсолютное совершенство, что на свете существуют только благороднейшие отцы, безупречные мужья, примерные дети, бескорыстные, приносящие себя в жертву матери... дельцы, в сравнении с которыми даже Франциск Ассизский покажется беспредельным эгоистом, любвеобильнейшие генералы, человечнейшие прокуроры, почти святые фабриканты оружия — словом... на земле живут целые стаи ангелов без крыльев, а мы этого и не подозревали». «Извещения о смерти, — заканчивает свои размышления герой, — придают мне бодрость и делают меня оптимистом».
В этом мире, живущем по звериным законам капитализма, где «каждый... всегда кого-то убивает, даже если и не догадывается об этом», автор находит в себе мужество заявить о недопустимости творить зло «ради добра», о необходимости терпеливого отношения к человеку, причем требование терпимости не имеет в данном случае ничего общего с религиозной моралью или абстрактным гуманизмом. Оно продиктовано горьким опытом буржуазного существования, властью церковной диктатуры и особенно гнетом фашистского варварства с его презрением к человеку и демагогическими лозунгами неизбежности и необходимости зла ради блага «расы господ».
С полным основанием мы можем отнести роман «Черный обелиск» к романам «испытания и личной ответственности». Проблема испытания и личной ответственности не решается писателем в торжественно декларативном тоне. Пройдя через грязь мира наживы, мещанской пошлости, высокопарной лжи и респектабельной низости, Бодмер остается не запачканным в своих человеческих делах и помыслах, как бы сохранив верность простым законам нравственности и справедливости, ценность которых имеет непреходящее значение для человеческого общежития. Эти этические нормы проявляются у героев Ремарка с «естественностью рефлекса», как справедливо отметил И. Фрадкин.
Активность гуманизма Ремарка в «Черном обелиске» обусловлена всей этической направленностью идейной структуры романа.
Обществу «потребительской цивилизации» и фашистского варварства писатель противопоставляет природу, союз с которой нарушен «частичным» индивидуумом. В этом-смысле природа в романе — не просто «пейзажный фон» сюжетного развития или «музыкальное сопровождение» настроению персонажей, она — как бы самостоятельное действующее лицо, оттеняющее, подчеркивающее никчемность, низменность, пошлость людских дел и помыслов (ср., например, сочетание пейзажных зарисовок с сообщениями о курсе доллара: 45, 114, 174, 236, 258). Находясь в узких рамках «стройного порядка» и «нормальной логики» «потеющей философии и науки», человек утратил свои личностные качества. «Космический хаос» с его «первоначальными пламенами», породившими его, он, «венец творения», променял на хаос мира вещей, на «кухонное и печное пламя», превратил в «обман и достоверность, в буржуазность и стены». Эти «стены» буржуазной цивилизации заслонили от него природу, и если мистификация природы породила когда-то богов и титанов, то мистификация общественных отношений сделала человека обывателем, беспомощным перед миром социальной несправедливости, инфляции, голода, безработицы, войны. Хаос в природе, в космосе сменился хаосом общественных отношений.
Сколько сарказма заключено, например, в замечании писателя в том, что куски «отполированной породы некогда пылавшей земли» должны теперь «сохранить для потомства имена какого-нибудь дельца или спекулянта, ибо даже мошеннику хочется оставить хоть какой-то след на нашей планете».
Противопоставление природы буржуазному обществу проходит красной нитью через все произведение: будь-то мимолетная пейзажная зарисовка, или пейзаж-настроение, философские раздумья о смысле бытия, или романтическое восприятие «вечной природы», источника жизни и любви героя. Повседневность капиталистического бытия «частичных индивидуумов» с их «тщеславным сознанием амёбы», свойственным мещанской психологии, «карликов» с их «упорядоченными» мизерными страстями не имеет ничего общего с подлинной жизнью, как «отчаянный бег земли мимо Кассиопеи и Плеяд» с «30-секундным фонтаном» отставного фельдфебеля Кнопфа.
Проблема жизни и смерти непосредственно связана в романе с темой «человек и природа». Подход к этой проблеме претерпел в ходе творческой эволюции писателя значительные изменения. Так, если в романе «Три товарища» мы сталкиваемся с мистифицированными образами Жизни и Смерти, символизирующими абсурдность существования героев, то в «Черном обелиске» эти понятия в значительной части утратили свое абстрактно-философское содержание, приблизившись к своему повседневному значению.
В связи с этим несколько изменилось и понимание трагического в романе. Правда, трагическое всегда было детерминировано у Ремарка социальными факторами, в частности, естественно вытекало из факта войны, социальной несправедливости и связанными с ними голодом, болезнями, изгнанием, но, например, в романах «потерянного поколения» его «кульминационной» точкой оказывалась смерть героя, в то время как в романе «Черный обелиск» содержание трагического обусловлено не смертью, а жизнью — мы сталкиваемся здесь не с трагедией смерти, а с трагедией человеческого бытия. Эта трагедия состоит в том, что человек бессилен преодолеть абсурдность буржуазного существования, противостоять вновь возрождающемуся варварству, ибо он, по мнению автора, так и не научился отказываться от пустых иллюзий, часто приводящих его к безумию, мешающих понять прошлое, научиться на опыте пережитого. «Меня вдруг изумляет, как близко стоит родильный дом от лечебницы для душевнобольных», — говорит в конце романа главный герой.
Рассмотрение социально-философской концепции личности в романе «Черный обелиск» неотделимо от решения таких вопросов, как вопрос о смысле жизни, о возможности счастья на земле. С риторическим вопросом главного героя «для чего я живу?» мы сталкиваемая уже в начале книги (конец II главы). Он как бы завершает собой экспозицию романа, предваряя начало развития психологического сюжета и не снимается на протяжении всего произведения. Стремление обрести счастье в жизни, познать «совершенную любовь», занять подобающее место в обществе не оставляют рассказчика. И если вопрос о смысле жизни в конце концов находит здесь свое разрешение, то о содержании понятия «счастье» писатель не смог дать читателю определенного представления. Это и не удивительно, ибо среди героев романа, влачащих жалкое существование, не было счастливых людей, вне зависимости от того,, какое содержание они вкладывали в понятие «счастье»: будь-то Изабелла или Герда, Георг Кроль или Бодмер, Вилли или Эдуард Кноблох, де ла Тур или Лиза Вацек. Поэтому на вопрос Бодмера: «Скажи-ка, ты счастлив?» — Георг Кроль отвечает с горькой иронией: «Спросил бы лучше другое, сколько можно сидеть на острие иглы?». Поиски счастья — от «счастья целой недели» в образе Герды, счастья «земной любви» до призрачного счастья любви к Изабелле — остаются для главного героя тщетными. Единственное, что он мог с определенностью сказать, это то, что «совершенную любовь» и связанное с этим чувством ощущение счастья нельзя удержать навечно и что подлинное несчастье — это «бедствия на нашей проклятой планете». Несчастье, по мнению рассказчика, состоит также в том, что человеку приходится покинуть иногда то, «чего у него нет», т. е. так и не дождаться осуществления своих надежд, например, надежд безвозвратно утраченной юности, так как все, что покидает человек — «человеческую жизнь, и дерево в утреннем свете, — говорит Бодмер, — и мой руки, и мои мысли; ...каждый раз я покидал их навсегда».
Неблаговидной цели морального разложения и эстетической деградации личности служит в романе мещанское искусство, процветающее в «старогерманской горнице» ресторана «Валгалла». Писатель подробно знакомит, читателя с завсегдатаями «кельи поэтов», духовной элитой провинциального городка, «избранной... интеллигенцией». В стране царит экономический хаос, инфляция, обострены до предела социальные отношения между различными классами, втайне возрождается рейхсвер и готовится новая война, на улицах бесчинствуют фашистские молодчики, а в «клубе поэтов» обсуждают «проклятые вопросы», неимеющие ничего общего ни с окружающей действительностью, ни с подлинной жизнью.
Оторванность от жизни, мелкотемье, аморальность, продажность и приверженность декадансу — вот что характеризует «поэтов» Верденбрюка. Накануне нашествия фашистского варварства мещанская поэзия практически участвовала в создании той атмосферы опустошенности в духовной жизни страны, которую с легкостью заполнила нацистская идеология.
Тема искусства в романе «Черный обелиск» переходит в тему ответственности писателя перед обществом. Ремарк нигде не говорит об этом прямо, но мысль об ответственности художника «за все на свете» постоянно присутствует в подтексте. Утверждение высокого эстетического идеала происходит здесь через отрицание псевдоискусства, мещанской поэзии, через разоблачение их никчемности, осуждение их оторванности от подлинной жизни. Делая верденбрюкский клуб поэтов объектом беспощадной сатиры, Ремарк провозглашает право я обязанность писателя на вынесение своего приговора окружающей действительности, на защиту человека в антагонистическом мире.
В высоком гуманистическом пафосе романа смыкаются этико-философская и социальная тематика произведения. Утверждение права личности на человеческое существование в бесчеловечном обществе, призыв к сохранению личностного, творческого начала, наконец, призыв к борьбе с варварством в людских сердцах и в мире отчуждения, нашедшие свое воплощение в антифашистской и антивоенной темах, — вот основное содержание гуманизма Ремарка.
Несмотря на горькую самоиронию и в значительной степени скептическую оценку окружающей действительности, общий вывод писателя о смысле человеческого бытия в романе — оптимистичен. Оптимизм этот обусловлен глубокой верой писателя в то, что человеку удастся сохранить «искру жизни», зажженную в нем природой, несмотря на абсурдность его «цивилизованного существования», его иллюзии и заблуждения, удастся сберечь ее от кованого сапога фашистского варварства, от угрозы атомной смерти.
Пока человек несет в себе эту «искру жизни», побуждающую его к поиску счастья, к настойчивым вопросам о смысле бытия, порождающую в его душе высокие идеалы и благородные порывы, он — бессмертен, потому что не иссякнет, не исчезнет его личностное начало, как не исчезла для главного героя Изабелла, несмотря на свое перевоплощение в Женевьеву Терговен. «В качестве кого же ты хочешь идти в мир?», — спрашивает Бодмера будущий оберштурмбанфюрер от искусства Ганс Хунгерман. — «Просто как искорка жизни, которая попытается не угаснуть», — отвечает рассказчик.
Своеобразие идеологической и психологической атмосферы, в которой жил и творил Ремарк не могло не сказаться на его мировоззрении, на психологии его творчества. Так мы не можем отрицать в силу конкретных социальных и национальных условий, в которых формировались эстетический идеал и творческий метод писателя, возможности влияния на его мировоззрение экзистенциализма, «философии жизни» или, скажем, иных идеалистических учений. Но, допуская такую возможность, мы не можем умолчать и о том, что интерес к этим учениям или таким философским школам, как фрейдизм, философская антропология, неотомизм и другим, проявляло большинство современных писателей — модернистов и реалистов, и следы их влияния мы находим в той или иной форме в теориях «абсурдности бытия» и «трагического жеста», в «ощущении катастрофичности бытия». Политическая аморфность, эклектичность мировоззрения, стремление к деидеологизации творчества — все эти явления типичны для искусства на Западе и в полной мере могут быть отнесены и к Ремарку, хотя они и не исчерпывают его индивидуального своеобразия, тем более, что, несмотря на некоторое внешнее сходство с модными философскими учениями, взгляды героев романа и мировоззренческие концепции самого автора, как об этом свидетельствует сама внутренняя логика его произведений и их общий идейный смысл, находятся в очевидном противоречии с этими идеалистическими учениями, особенно с их социальной функцией.
Вопрос о мировоззрении Ремарка следует рассматривать, учитывая не только идеологические, но и социально-психологические факторы. В основе мировоззрения писателя, мелкобуржуазного по своей сущности, лежит идеалистически мистифицированное представление о жизни, о бессмысленной жестокости буржуазного существования, созвучное с мироощущением миллионов людей, живущих в условиях капитализма. В его художественном сознании преобладает не интеллектуальный, как, скажем, у Т. Манна, Б. Брехта, Л. Фейхтвангера, а неосознанный, эмоциональный фактор, в силу чего его миропредставление часто не выходит за рамки настроений, неясных по своей социальной направленности стремлений, что в свою очередь оборачивается политической близорукостью писателя. Этим и объясняется, с одной стороны, обилие в романах Ремарка философских рассуждений, внешне напоминающих положения экзистенциализма или «философии жизни», гносеологические корни которых питаются той же мистифицированной поверхностью жизни, что и социальная психология самых широких кругов западной интеллигенции, в том числе и самого писателя, а, с другой стороны, то очевидное противоречие между моделью мира, созданной этими философскими школами, и той художественной реальностью, которую писатель моделирует в своих произведениях. Последнее обстоятельство принципиально важно для понимания всего творчества Ремарка: там, где эмоциональное восприятие жизни могло заменить ее глубокое интеллектуальное осмысление, а точнее там, где такое осмысление уже произошло в сознании миллионов людей помимо Ремарка обусловило их определенную психологическую реакцию на окружающее, адекватную собственному мироощущению писателя, там его романы были наиболее удачны с художественной точки зрения и имели наибольший успех и, наоборот, там, где Ремарк пускался в «объяснение» жизни или делал попытки к философскому ее обобщению, он неизменно терпел творческую неудачу. Это касается как отдельных произведений в целом, так и их частей.
Общий смысл социально-философской концепции личности в романе «Черный обелиск» в утверждении писателем ее права на духовную свободу, индивидуальную неповторимость и такие формы бытия, в которых могли бы проявиться ее наиболее ценные задатки и способности.
Невозможность воплощения подобной концепций в жизнь в условиях антагонистического общества понимал и сам Ремарк, но он не сумел сделать отсюда политического вывода, а именно, что проблема человека в современном капиталистическом мире требует прежде всего политического решения.
Роман «Черный обелиск» — эта книга о подвиге быть и остаться человеком в бесчеловечном обществе перед лицом надвигающегося варварства, это — книга о Германии, проникнутая горькой иронией и болью за судьбу родины и, наконец, это — «притча» о черном обелиске, символе человеческого тщеславия, догматической предвзятости, самоуверенного высокомерия и мещанской пошлости, обелиске, призванном стать воплощением буржуазной респектабельности и незыблемости существующего порядка вещей, а вместо этого украсившего собой могилу проститутки.
Л-ра: Вестник ЛГУ. Сер. 2 – 1974. – № 8. – Вып. 2. – С. 80-90.
Произведения
Критика
