23-04-2019 Анна Зегерс (Anna Seghers) 247

Проблема преемственности поколений в романах Анны Зегерс

Л. А. Андросова

«В первые же месяцы после захвата Гитлером власти сотни наших руководителей были убиты во всех концах страны. Часть казнили открыто, часть замучили в лагерях. Целое поколение было истреблено... Самая чудовищная судьба, почти беспримерная в истории, но уже постигшая однажды наш народ, грозила стать нашей судьбой: ничья земля должна была разделить два поколения, и через нее опыт прошлого уже не сможет перейти в будущее. Когда один сражается и падает, другой подхватывает знамя и тоже сражается и падает, и знамя подхватывает третий, и тоже падает — это естественно, ибо ничто не дается без жертв. Ну, а если уже некому подхватить знамя? Просто потому, что уже никого не осталось, кто понимал бы его значение?».

Эти слова принадлежат безымянному заключенному из романа Анны Зегерс «Седьмой крест», который был написан в 1937-1939 гг, в эмиграции. Уже в начале своего творчества писательница остро чувствовала одну из главных тенденций действительности — преемственность поколений революционеров, передачу эстафеты от старших к младшим — и ощущала тревогу за то, чтобы эта преемственность не прерывалась.

Отношения поколений занимают одно из ведущих мест в творчестве романистки. Анна Зегерс творчески осмысливала эти отношения, на каждом этапе своего творчества находила новое художественное воплощение их в своих произведениях.

Выходец из буржуазной интеллигенции, писательница, ставшая коммунисткой в 1925 году, поняла и почувствовала, что будущее принадлежит революционерам и что только среди них она может найти героев своих книг.

Первым в ряду таких героев должен был стать, по замыслу романистки, революционер Гулль из романа «Восстание рыбаков» (1928). Это была попытка отразить в художественном образе увиденные ею в жизни черты революционера. В образе Гулля, как в зеркале, отразились и недостаточная еще идейная зрелость, и недостатки творческой манеры молодой писательницы.

Действие в романе еще вненационально и вневременно, и уже это делает роман недостаточно убедительным.

Гулль в книге — личность героическая. Такого впечатления от образа писательница достигает не прямым показом его героических поступков, а отражением их в восприятии рыбаков Сан-Барбары: «Сперва он с трудом подбирал слова, но все же они действовали, как легкие удары молота по чугунной болванке. Постепенно эта болванка стала трескаться, крошиться, а взгляды слушателей — становиться гневными, напряженными. Они не отрывали глаз от его рта...».

Образ Гулля нельзя признать полностью реалистическим. Он действует в романе совершенно оторванно от какой-нибудь революционной организации, в его взглядах есть нечто от героя-одиночки: «Стоило ему захотеть, немного напрячь мускулы, встряхнуться, и люди приходили к нему за двадцать километров. Стоило лишь немного сосредоточиться и возвысить голос — и все кругом съеживалось. Вся эта чужая тяжелая масса приводилась в движение одним человеком».

Герой и его борьба изображены подчас примитивно. Романистка пытается отобразить и духовный мир Гулля. Но в его душе — только колебания, страхи, вожделения. Анна Зегерс не хотела идеализировать своего героя, но синтез героического и человеческого получился у нее примитивный и ложный.

В этом романе возникает тема, которая пройдет через все творчество писательницы, обретая новые черты: тема дружбы старшего, умудренного опытом жизни и борьбы товарища и молодого человека, стремящегося к правде, к свету, к справедливости. В «Восстании рыбаков» — это дружба Андреаса Бруина и Гулля. Создан светлый и человечный образ юноши, в котором живет не осознанное до конца желание бороться за лучшую жизнь, и это желание выразилось в том, что он всем сердцем потянулся к Гуллю, герою в глазах жителей поселка. Общение Гулля и Андреаса и его изображение в книге говорят о незрелости самого Гулля. Он рассказывает пареньку о далеких побережьях, странах, женщинах, но не о борьбе за такую жизнь, когда можно было бы не бояться голода. Отсюда и стихийность протеста Андреаса и даже его фанатичность в исполнении того, что представляется ему единственно правильным, — он топит судно, на котором бастовавшие рыбаки, не выдержавшие голода, вышли в море, а потом гибнет и сам.

Если Гулль статичен — он от начала до конца показан с одними и теми же колебаниями и страхами, — то молодой рыбак Андреас показан в росте, в развитии: от борьбы за свое человеческое достоинство он переходит к борьбе за общее дело — за победу рыбаков.

Романистке удалось передать в образе Андреаса пробуждение к политической борьбе многих десятков тысяч молодых людей, типичность перехода от стихийной защиты своих человеческих прав к защите прав братьев по классу. Андреасу казалось, что изменить все очень просто: «...Стоит только приложить руки ко рту рупором и созвать всех». Как незрел в романе наставник Андреаса, так незрел и он сам. Художественное воплощение образа Андреаса еще во многом несовершенно. Но этим образом сказано уже весьма многое: у Анны Зегерс это первый образ молодого человека, ушедшего в революцию. А связь Гулля и Андреаса — это первый рассказ о тесной связи поколений, рассказ о передающем эстафету и принимающем ее. Судьба обоих трагична. Они гибнут, не добившись ощутимых результатов своей борьбы. Но они вызвали к жизни героев последующих книг.

Роман «Спутники» (1932) продолжал начатую автором галерею образов старшего и младшего поколений коммунистов, их дружбы и неразрывной связи.

В конкретных, подчас трагических образах представляет писательница внутреннее единство революционного движения разных стран. В этом сказывается выросшая идейная зрелость Анны Зегерс. Ее герои живут и борются в определенных странах, события можно отметить точными датами — они исторически конкретны. Эти герои уже не похожи на того одиночку, который действовал в романе «Восстание рыбаков». Они не рефлектируют, их мучения и сомнения — это реальные мучения и сомнения живых людей, знающих, за что они борются и страдают. Снова показана живая связь поколений, особенно ярко выразившаяся в отношениях старого Солоненко и молодого рабочего Янека, впервые попавшего в торьму. Романистка очень скупо рисует оба эти образа, умело отбирая выразительные средства. У Солоненко большая рука рабочего, которую он кладет на голову Янека, угадав по его лицу, что тот попал в тюрьму в первый раз. Поражают его немногословная мудрость, его стойкость, умение внушить Якеку, что сколько бы он ни сидел в тюрьме, он не должен порывать связи с людьми. Мы не следим за Янеком на протяжении всей его жизни — автор показывает его лишь в отдельные моменты, но эти моменты всегда узловые, этапные, и читатель может проследить по ним за тем, как развивался и мужал Янек, участвуя в подпольной работе, как набирался он сил в рабочей среде. Не раз попадал он в тюрьму, и теперь уже его товарищи по камере учились у него и знали, что Янек — «хорошая печка, у которой можно погреться». Немногословно и тонко изображает Анна Зегерс душевное состояние Янека в отдельные периоды его жизни. Когда он был в тюрьме, умер его крошечный сын, — и тогда камера показалась ему тесной, вонь нестерпимой, время неизмеримым, а голоса и лица людей противными. Но некому, кроме него, подбодрить товарищей, ему надо превозмочь свою боль. И его душевное состояние меняется: «Ему было жаль своих товарищей, он принуждал себя к былой веселости. Его собственный смех причинял ему боль, словно кто-то высмеивал его. Большого труда стоило ему притворство. Но после некоторого времени насильного притворства он действительно стал так же спокоен и весел, как и раньше».

Типичность этих носителей революционных традиций ныне подтверждена самой жизнью.

Однако психологический анализ еще не достиг глубины более поздних романов, здесь намечаются лишь отдельные черты такого анализа: жизненность и обоснованность душевных состояний человека, первые попытки изображать эти состояния в их диалектике. Автор уже отображает действительность в ее революционном развитии. Вместе с ростом ее идейной зрелости росла и идейная зрелость произведений писательницы. Романистка настойчиво искала пути для зрелого художественного воплощения типических черт героя нашего времени в выпуклых и зримых образах.

В романе «Седьмой крест» Анна Зегерс создала ряд таких образов; среди них главное место по праву занимают образы Эрнста Валлау и Георга Гейслера. В любой стране, где люди борются против фашизма и реакции, есть свои Валлау и Гейслеры.

Образ Валлау овеян духом героизма и трагичности. Читатель видит его только пленником нацистов, когда борьба для него, казалось бы, окончена. Он организовал побег заключенных из концлагеря, но был пойман. Писательница выбрала для показа его только одну сцену — сцену допроса его нацистским следователем. Сопоставление и контраст оттеняют героический дух этого человека: не прямо, а глазами следователя видим мы «...низенького измученного человека, некрасивое маленькое лицо, растущие на лбу треугольником темные волосы». Мы слышим внутренний монолог Валлау, характерный для зрелого мастерства писательницы. Так достигает Анна Зегерс своей цели: Показать величие духа коммуниста в его молчании.

Рисуя образ Гейслера, писательница пользуется уже не раз применявшимися ею приемами, расширяя и обогащая их. О становлении Георга мы узнаем не из авторских рассуждений, а из воспоминаний его друга Франца Марнета, лишь иногда присоединяется голос автора к этим воспоминаниям. И мы воссоздаем образ Георга: красивого парня с искрами-точечками в серых глазах, с выражением надменности на лице, скрывавшем тоску его по жизни, более наполненной смыслом. Он — отнюдь не идеальный герой, он человек мятущийся, ошибающийся, менявший возлюбленных. Писательница показывает медленное и нелегкое зарождение всех лучших качеств коммуниста-борца в этом рабочем парне.

Анна Зегерс создает образ молодого, жадно любящего жизнь человека. Но эта любовь к жизни у него не просто утробная радость бытия и не наслаждение гурмана — это сознательная радость человека, узнавшего самую высокую цель жизни, — борьбу за свободу трудового народа.

Ярче всего этот гуманизм коммуниста показан в эпизоде с владельцем машины. Георг не смог купить свою жизнь ценой жизни другого человека. Он предпочитает рисковать своей жизнью, но не отнимать чужую.

Чтобы раскрыть неумирающую связь представителей двух поколений коммунистов, писательница избрала оригинальный художественный прием. Валлау живет в Гейслере, ибо не было бы в конце концов удачного побега Георга, если бы не было Валлау, в котором были собраны воедино сила, мужество, твердость и идейная стойкость. В одном образе, как в фокусе, собраны все эти качества. Весь строй образов говорит о том, что идейность, борьба — это часть существа Георга. И когда Георг видит смотрящее на него из кустов остроносое лицо Валлау — это не галлюцинация и не бред больного воображения, а живая, постоянная связь с опытным другом, которую Георг ощущает органически. Глубокое человеческое чувство и вместе с тем высокая символичность чувствуются в мыслях Георга, когда он хочет — если смерть неизбежна — умереть вместе с Валлау. Жить и даже умереть с этим человеком — великое счастье, и, кажется, сама смерть отступает перед прекрасной дружбой.

Побег Георга из лагеря вызван не страхом перед физическим уничтожением, а желанием отдать жизнь за то великое дело, которому он служит. Внутренний монолог Георга, где слышйтся вопрос, на который мы находим ответ в его же мыслях, подытоживает все пережитое им на пути его почти немыслимого побега: «Будь я свободе«, я бы наверняка был сейчас в Испании, в каком-нибудь опасном пункте. Я ждал бы. когда меня сменят, но эта смена могла бы ведь и не дойти, И сам я мог бы получить пулю в живот, а это едва ли приятней, чем пинки вестгофенских бандитов. И все-таки на душе у меня было бы совсем иначе. От чего это зависит? От того, как это делается? Или от всей системы? Или от меня самого?».

Весь строй повествования, логика его образов отвечают на этот вопрос. Естественно постоянное обращение младшего к старшему, постоянная настроенность Георга на одну волну с Валлау: а как бы поступил Валлау в этой ситуации? Что сказал бы Валлау по этому, поводу, что он посоветовал бы ему? И он слышит ответы старшего друга, как если бы он был рядом с ним.

Когда мы ощущаем незримое присутствие Валлау рядом с Георгом, мы как бы чувствуем слияние этих двух образов в один героический образ. И когда Георг побеждает, — мы знаем, что это победа обоих поколений: значит, фашистам не удалось разорвать связь поколений, значит, есть и живет «поднимающий знамя».

Вопрос о том, кто поднимет упавшее знамя, с особой тревогой прозвучал в романе «Мертвые остаются молодыми» (1949). Здесь сильно и глубоко поставлены вопросы германской действительности, обобщены уроки истории. Это суровая книга, посвященная мрачным событиям в жизни страны. Но есть в ней глубокий и обоснованный оптимизм, Сопротивление внутри страны не могло открыто противостоять фашизму и уничтожить его, но оно сделало свое дело — дух демократии уцелел в недрах германского народа и принес свои плоды, одинаково нужные самому немецкому народу и всем народам мира.

Тема дружбы представителей двух поколений получает в этом романе новый поворот, и в этом — историческая правда о развитии сопротивления внутри страны.

Образ Мартина — это снова почти легендарный образ борца сопротивления. Но в нем нет внутренней эмоциональности, трагического накала образа Валлау. В «Седьмом кресте» поэтому Мартину не хватает иногда жизненной наполненности. Читатель имеет возможность встречать Мартина на протяжении всего романа, через большие промежутки времени. Но чем он занимается — это мы узнаём только из эпизодов, в которых Ганс иногда исполняет поручения Мартина — относит пакет или встречает приехавшего товарища. В одном из эпизодов повествования мы видим Мартина, узнавшего о том, что его друг Эрвин погиб. Во внутреннем монологе Мартина мы находим истоки его дальнейших настроений и действий. Мартин поднимается до высот эмоционального обобщения положения в стране, и не найдем мы здесь того оптимизма, который прозвучал во внутреннем монологе Эрнста Валлау, рефреном которого были слова «Когда я был жив...». Мимоходом здесь говорится о непорвавшейся еще связи между отдельными партийными организациями. Но гораздо резче звучит скорбь его о судьбах страны; «Все те люди, на которых мы опирались тогда, умерли: Люксембург, Либкнехт, Иогихес — все умерли... Великие огни отгорели, великие голоса отзвучали». […] Мартин в изображении автора человек, познавший горечь разочарований, не верящий даже в то, что семена, посеянные им, могут дать добрые всходы. Волею случая сведенный с Марией, возлюбленной Эрвина, и его сыном Гансом, он подружился с мальчиком, стал его воспитателем. Они часто расставались, шли годы. И однажды Мартин, встретив Ганса после долгой разлуки, не поверил, что тот остался прежним, не заразился нацистским духом. Хотя впоследствии Мартин преодолел это недоверие, оно оставалось где-то в самой глубине его существа. […]

В изображении дружбы двух людей — Мартина и Ганса — слышится поставленный с большой силой вопрос об огромной ответственности отцов за то, что они недостаточно передавали свой опыт детям, за то, что, поддаваясь неверию в свои силы и в результаты своей борьбы, они заражали неверием и детей и не дали им достаточной идейной закалки.

Как и в предыдущем романе, старший друг Ганса всегда рядом с ним. Утверждение этой мысли дается в непрямой собственной речи, как бы от имени и Ганса, и самого автора: «...Все хорошее вошло в жизнь Ганса благодаря этому человеку: новые друзья, песни, кино, даже звезды». Ганс все время помнит то, что внушал ему Мартин: он должен быть твердым, что бы ему ни угрожало. Образ Мартина постоянно перед его глазами, он пробуждает его мысли и совесть, руководит его поступками. Этим приемом снова, через образ Мартина, показывается влияние партии на формирование характера. Символически показана борьба двух влияний, двух идеологий на душу этого паренька: «...На всех концах и перекрестках разукрашенного флагами города ему мерещились две узкие, черные как уголь, щелки — глаза его исчезнувшего друга, который насмешливо и печально, заложив руки за спину, глядел на него. А с плаката, скрестив руки на груди, зорко следил за ним Гитлер».

Ганс задает риторический вопрос, как и Георг в «Седьмом кресте». Только смысл этого вопроса диаметрально противоположен вопросу Георга: «Как это могло с нами случиться? В чем наша вина? Откуда она пошла, — эта вина, когда она въелась в нас, словно чесотка, которую мы не умели вовремя залечить? Мы всегда любили подчиняться кому-нибудь, стоявшему над нами, не потому, что он больше знал, а только потому, что он стоял выше нас. Нам всегда нравилась власть, нравилось, чтобы нами управляли и чтобы мы управляли другими. При этом мы чувствовали себя превосходно. Мы гордились собой, и сейчас еще мы, сидящие в этой комнате, гордимся тем, что мы лучше большинства, лучше все понимаем, чем другие, и что нас-то не проведешь. Но других мы переделать не сумели. И власть осталась непоколебленной, а наша кучка — одинокой». Именно в недостатке связей между авангардом и массами, в противоречии между ясным пониманием происходящего и нерешительностью действий была вина и беда многих коммунистов Германии периода фашистской диктатуры.

Ганс, решившийся после долгих колебаний перебежать к русским, был схвачен вместе с несколькими другими солдатами и погиб. И все же автор показывает, что не все кончено: несмотря на ошибки, другие Гансы, оставшиеся в живых, найдут верный путь и не повторят ошибок прошлых лет: перед расстрелом Ганс сталкивается с убийцей своего отца, которому на миг показалось, что тот спартаковец остался молодым и непокоренным.

Знамя падало. На нем оставались следы ошибок и временных поражений. Но его поднимали снова и снова. И поднимавший знамя не забыл его значения. Придет время, и оно еще засияет в своем прежнем величии — вот смысл заключительных сцен романа.

Проблема преемственности поколений приобрела новый, огромной важности смысл в мирные годы. И она нашла отражение в новом романе, увидевшем свет в 1959 г. Анна Зегерс назвала его «Решение». В этом названии заложен глубокий смысл. Героям книг Анны Зегерс приходилось не раз принимать решение, от которого зависела судьба товарищей, а в конечном итоге и судьбы всей страны. Но нигде еще этот вопрос не ставился так сильно и определенно, как в романе «Решение». Большинство персонажей романа решает вопрос — с какой он Германией. В решении этого вопроса участвуют и отцы, и дети, и внуки.

Среди множества образов выделяются два, которые знаменуют собой новый этап в изображении связи поколений. Это — Роберт Лозе и Томас Хельгер.

Роберт Лозе — это уже не полулегендарный герой типа Валлау, он показан в книге в конкретной деятельности, во многих жизненных ситуациях. Его прошлая жизнь снова изображена не прямо, а в воспоминаниях самого Роберта и его друга Рихарда Хагена; перед нами два потока мыслей, и это позволяет нам всесторонне узнать и вехи его биографии, и его духовную жизнь.

Снова в одной конкретной судьбе автор соединяет судьбы многих немецких юношей, выбирая для этого индивидуальные и вместе с тем вполне типичные ситуации. Во всем, что бы ни делал Роберт, писательница сумела показать, что эта судьба характерна для многих судеб, что один человек всегда причастен к тому, что совершается в стране. Именно чувство причастности вело Роберта по дорогам жизни: Гамбург, Испания, Франция и, наконец, возвращение на родину. Уроки, полученные в юности, теперь дают плоды: он берется за обучение детей, обездоленных войной, находит для них самые верные и нужные слова, мечтает посвятить себя именно этому труду. Характер его более сложен, чем характеры коммунистов прежних книг, он более многогранен, а психологический анализ становится тоньше и глубже.

Рядом с этим человеком, прошедшим тяжелые испытания, стоит Томас Хельгер, совсем молодой рабочий, приехавший в Коссин из детского дома. У него за плечами тоже многое: арест и гибель родителей, жизнь в нацистском сиротском доме, потом некоторое время у сердобольной женщины в Берлине и, наконец, детский дом, где он не сразу, но все же нашел что-то свое, родное. Здесь его воспитывал учитель Вальдштейи, учивший когда-то Роберта Лозе. Томас приехал в Коссин и встретился здесь с Робертом. Отношения представителей двух поколений — второго и третьего — стали здесь интереснее, сложнее и многообразнее. Теперь Роберту надо было учить своего молодого друга не стойкости и мужеству в борьбе с фашизмом, а стойкости и мужеству в борьбе с ежедневными трудностями, с лишениями и горестями. Такая борьба требует не меньшей выдержки и не меньшей веры.

Новым содержанием обогатились отношения старшего и младшего товарищей. Молодежь обрела самостоятельность, уверенность в своих силах — и это изменение запечатлено в отношениях Роберта и Томаса. Теперь младший тоже может помочь старшему. И Томас помогаем Роберту добиться посылки его на курсы мастеров производственного обучения. Иногда Томас чувствует себя в чем-то старше и опытнее Роберта; когда Роберту трудно, он может положить голову на плечо Томаса — это надежное плечо.

В этом глубоком идейном смысле, заложенном в дружбе Роберта и Томаса, в возросшем мастерстве создания художественных образов, в богатстве языка романа с его выразительными средствами видится нам непрерывный рост Анны Зегерс — художника. Роман завершает реалистическая и вместе с тем глубоко символичная картина: Роберт и Томас идут навестить своего учителя Вальдштейна. впервые идут родными полями и лесами, ничего не боясь и не скрываясь. Символична встреча представителей трех поколений — Вальдштейна, Роберта Лозе и Томаса Хельгера. Связь поколений не порывается, она становится теснее, но теперь она еще и озарена радостью совместного творческого труда.

Итак, одна тема пронизала все творчество Анны Зегерс. Менялись исторические условия, менялись типы представителей разных поколений. Углублялось мировоззрение, открывалась жизнь во всех новых ее проявлениях. И в последнем романе мы видим: знамя подхватывают представители младших поколений и поднимающий знамя становится все более зрелым человеком, способным на развалинах старого построить новую жизнь.

Л-ра: Іноземна філологія. – Львів, 1965. – Вип. 3. – С. 124-134.

Биография

Произведения

Критика