12-06-2019 Гораций (Horatius) 750

Стиль sermo в «Посланиях» Горация

Л. С. Мокробородова

Гораций отнес свои «Послания» и «Сатиры» к разным родам поэзии, дав им разные названия. Однако он же подчеркивал и сходство этих форм в выразительном плане, закрепив его единым термином sermo ‘беседа’. В нем содержится указание на существенные черты склада «Сатир» (sermoni propiora ‘весьма близкое беседе’, «Сатиры», I, 4, 42). Вместе с тем это же слово наряду с термином epistiliа ‘письмо’ используется поэтом для обозначения эпистолярной формы.

Стиль sermo проявляется как в содержании, так и в форме сочинения (обыденная лексика и «низкий» предмет разговора как обязательные черты произведения в стиле sermo в настоящей статье обсуждаться не будут ввиду их самоочевидности и хорошей изученности). Что же касается принципов выражения sermo, то в случае, когда речь заходит о посланиях, они трактуются обычно односторонне: отмечается незаданность течения беседы, некоторая алогичность, характерная для обсуждения предмета в устном разговоре.

Более подробный анализ композиционной техники sermo в «Посланиях» можно найти, пожалуй, лишь в работах П. Кауэра и М. Л. Гаспарова, при этом оба автора ограничили для себя материал наблюдений лишь «Посланием к Писонам». Главный итог этих исследований — обобщение конкретных способов «перехода» от одного «тематического звена» к другому. Подобные результаты, разумеется, интересны, однако они, по мнению М. Л. Гаспарова, дают исчерпывающую информацию о том, что «можно сказать о технике композиции sermo в „Поэтике”». «...Анализ приемов sermo, — утверждает далее он, — показывает нам лишь внешнюю сторону композиции „Поэтики” — он может объяснить принципы сочленения тематических отрывков, но не объясняет принципы их отбора и расположения».

С такой точкой зрения мы согласиться не можем. Во-первых, беседа как речевой жанр общения — даже если с ним прежде всего связывать стиль sermo — имеет и более четкие признаки определенной композиционной и смысловой структуры, поскольку предполагает обмен репликами между ее участниками, т. е. включает драматические элементы. С другой стороны, при анализе стиля sermo необходимо принимать во внимание античную традицию осмысления в художественном письменном слове устных жанров, которые имеют прямое отношение к понятию «беседа».

Эти стороны генезиса и сущности стиля sermo изучались на материале «Сатир» Горация, однако результаты этих исследований лишь незначительно использованы при анализе «Посланий». Поэтому в настоящей статье мы попытаемся дать дефиницию стиля sermo и его конструирующих принципов, вытекающих из накопленного научной литературой опыта наблюдений над «Сатирами» Горация.

Укажем на важнейшие корни Горациева стиля sermo. В римской риторической теории «беседа» трактуется как тип речи, отличающейся камерностью и обладающей важным признаком — наличием слушателя, аудитории как формирующего текст начала. Автор «Риторики к Гереннию» определяет беседу как «речь, предназначенную для повседневного разговора». Варрон пишет: «Беседа не может быть лишь для одного человека, но только когда речь связана с другим» («О латинском языке»). Та же конструктивная идея лежит в основе философской диатрибы, ведущей происхождение от устных проповедей-бесед. Эта форма, истоки которой восходят еще к Платону, в литературе киников обретает весьма индивидуальное лицо. Однако ее жанровая самостоятельность — предмет спора по сей день. Обращение к данной форме здесь уместно, поскольку ранняя римская сатура, на которую в немалой степени ориентировался Гораций («Сатиры», I, 4, 55-58; II, I, 28-29), возникла, как признают большинство исследователей, под сильнейшим влиянием эллинистической диатрибы. Кроме того, нельзя исключать и прямое воздействие на «беседы» Горация знакомства с диатрибой киника Биона через литературный обиход, на что указывает и сам поэт («Послания», II).

Главная специфика диатрибы, прежде всего кинической, связана не с содержанием, а с формой: «диатрибист» полемически направляет свою проповедь против тех или иных заблуждений толпы. Родством с устной диатрибой объясняются многие важнейшие элементы диатрибы литературной: адресованность публике, включение ее ответных реакций, наличие некоего «оппонента», которому порой дается слово либо же его мнение излагается автором. Эти особенности диатрибы отмечены уже ранними филологами, в частности для сочинений Биона. Те же черты зафиксированы во фрагментах подлинной кинической диатрибы. Поэтому в современных исследованиях можно встретить правомерное определение стиля этих произведений как «диалогического монолога».

Связь Горациевой сатиры с кинической диатрибой отмечают многие исследователи. Форму диатрибы и сатирической «беседы» больше всего сближает техника ведения дискуссии, а именно введение речей противника, обращение автора к нему и к аудитории, антитетический характер суждений. Однако не всегда эти черты трактуются исследователями как прямое проявление стиля sermo. Так, в обстоятельном исследовании В. Райсингера доказывается, что ведущим началом в сатирах является полемика. Этим и объясняется, по мнению автора, первостепенность для стиля Горация таких художественных приемов, как антитезирование и диалог в той или иной форме. Между тем В. Райсингер, как и другие исследователи, никак не подчеркивает, что именно своеобразная форма сатиры-беседы позволяет адекватно реализовать дискуссионный характер художественного замысла. На наш взгляд, исчерпывающе точно выражено содержание сущностного родства Горациевой сатиры и диатрибы в кратком, высказанном ad hoc замечании М. Л. Гаспарова: он называет спор с собеседником самым характерным для диатрибы приемом и заключает, что именно поэтому можно считать сатиры Горация образцом «диатрибического стиля в стихах», тем самым подчеркивая общность агонально-драматической природы обеих форм.

В результате нашего экскурса в стилистику sermo применительно к сатирам Горация мы приходим к определенному заключению: эти сочинения, по преимуществу представляющие собой драматизированную полемику с оппонентом, названы автором sermones прежде всего за это их свойство. Подтверждением этому является, во-первых, римская риторическая традиция, которая видит задачу беседы в ведении двустороннего разговора, а во-вторых, использование Горацием слова sermo для обозначения сочинений Биона («Послания», II, 2, 60), выделяющихся своей «бинарной» структурой. Поэтому изложение материала в виде беседы-дискуссии с оппонентом, близкой по технографии к диатрибам, следует расценивать как воплощение сознательной творческой задачи автора в «Сатирах», вытекающей из его понимания сущности того стилевого комплекса, который он сам обозначил словом sermo.

Именно эти атрибуты стиля sermo, замеченные и изученные в «Сатирах», меньше всего принимаются во внимание при анализе «Посланий». Между тем существуют самые веские, на наш взгляд, основания считать закономерным обращение Горация к созданному им стилю «беседы» и в жанре послания, в целом давно освоенного античной литературой.

Художественное письмо берет свое начало от бытового эпистолярного жанра, делая его обязательные черты условностью литературной формы. Эти черты — «учет адресата и предвосхищение его ответной реакции» — «часто бывают многосторонними, вносящими своеобразный внутренний драматизм, в высказывание». Эпистолярные памятники античности подтверждают сущностный характер этого данного М. М. Бахтиным определения.

В сочинении Деметрия «О стиле» приводится удачное суждение филолога Артемона: «Письмо — это как бы одна из сторон в диалоге». Такое понимание задач письма остается неизменным до поздней античности. В приписываемом Проклу или Либанию трактате читаем: «Письмо — это письменная беседа отсутствующего с отсутствующим... говорит же в нем человек то же, что произносит лицом к лицу». Итак, по мнению древних филологов, цель послания — общение с адресатом.

В дошедших до нас античных эпистолярных памятниках (прежде всего в литературных, так как материал реальных писем весьма скуден) присутствие корреспондента как «действующего лица» сказывается четко, несмотря на различие художественной нагрузки атрибутов эпистолярной формы. Так, у Исократа адресат — обязательный «участник» письма; в письмах Эпикура мотивация произведения связана с адресатом, зачины и концовки выдержаны в духе «эпистолярного диалога»; Сенека задает вопросы Луцилию, указывает на обращения к нему адресата; Плинию Младшему свойственно строить послания наполовину из воображаемого диалога с корреспондентом, порой же его письма полностью диалогичны (например, в I книге — 1-4, 6, 7, 11, 15, 18). Очевидно, что стиль sermo, определение которому дано выше, имеет важные точки соприкосновения с жанрообразующими чертами художественного письма. Естественно, влияние уже отработанной в сатирах технографии «монологического диалога» должно было сказаться в эпистолярных сочинениях Горация. В его «Посланиях» также идет разговор с адресатом, при этом внутренний драматизм, заложенный в природе формы, существенно развит.

Эпистолярный жанр у Горация становится органичной оболочкой уже апробированного стиля sermo, вбирая в себя черты «беседы». Происходит «переслоение» и взаимное дополнение черт sermo с его драматизированной антитезой и атрибутов литературного письма, где важным формирующим началом является адресат и предвосхищение его возможных реакций. «Диалоговая структура» посланий включает в себя как бы три плана: адресата, читателя (слушателя) вообще и оппонента. Эти планы могут совпадать, сливаясь в одном адресате, а могут расходиться по разным «полюсам». «Многоголосие» посланий определяется позицией адресата в отношении суждений Горация: если первый и есть «идейный противник» поэта, то ему поручается роль носителя антитезиса, оппонирующей стороны; когда же адресат — лишь свидетель правоты автора, то в этом случае почти всегда возникает воображаемый соперник — конкретное лицо либо «один из толпы», чьи суждения передаются или в прямой реплике, или в пересказе. Так стиль sermo вживается в жанровую природу письма, раздвигая ее границы.

Обратимся к самим посланиям. Общепризнано, что область наибольших различий между сатирами и посланиями — их содержание. В научной литературе бытует справедливое представление о критике порока как о главной задаче поэта в «Сатирах». В «Посланиях» же кредо поэта меняется: «Что истинно и что подобает — о том забочусь и того прошу, и весь на то нацелен» («Послания», I, 1, 11). При таком изменении соотношения осуждения и поучения в материале гексаметрических поэм Горация стиль sermo продолжает определять их форму.

Этот факт подчеркивается многими исследователями. Тем не менее признание его в научной литературе не послужило поводом для специального изучения стилистики sermo в «Посланиях». Впрочем, рудиментарные черты диалога в них иногда отмечаются, но обобщающего исследования драматической стороны этих сочинений, форм ведения полемики в них нам не известно.

Существенно колеблется и глубина «конфликта» сторон. Так, в «Послании к Меценату» (I, 1) — два полемических «узла». Первый — отказ Горация от сочинительства в противовес настоянию адресата. Поэт доказывает, что его возрасту более свойственны философские раздумья. Второй предмет спора — несогласие Горация в его суждениях о нравственной жизни с мнением толпы.

Подобным образом всюду в указанных сочинениях некий «агон» позволяет развернуться рассуждениям автора. Так, обычай Лоллия брать поэмы Гомера как материал для риторических упражнений Гораций противопоставляет своему отношению к ним как к урокам истинной нравственности (1,2). Убежденность поэта в том, что безмятежность духа и добродетель — основа счастья, направлена против тех, кто видит его в богатстве, почете, любви (1,6). Желание Мецената вернуть Горация в Рим встречает сопротивление поэта: начав комплиментами, он заканчивает угрозой вернуть обременительный «дар» (I, 7). Антитеза «сельское уединение — городская суета» лежит в основе 10-го и 14-го посланий. Спор с Акцием, пеняющим на бедность, о достоинствах умеренной жизни смягчается похвалой высокому строю души адресата (I, 12). В воображаемой дискуссии с Квинкцием Гораций предостерегает его быть тем, чем он слывет (I, 16). Об отношениях патрона и клиента Гораций наставляет адресатов, споря при этом с «фиктивными» оппонентами (I, 17 и 18). Рабское подражание в поэзии автор противополагает творческому наследованию в 19-м послании и там же дискутирует с публикой о причинах своего нежелания выступать принародно.

Как полемические «беседы» организованы самые большие и сложные послания II книги. В «Послании к Августу» (II, 1) Гораций излагает точку зрения публики на поэтов древних и современных (стихи 20-27). Первые — безоговорочно превозносятся, последние — столь же безоговорочно порицаются. Последующее повествование представляет собой полемику с этими суждениями, предъявляя лишь новые аргументы против мнения толпы. В «Послании к Флору» (II, 2) адресат сетует на то, что поэт не шлет ему своих сочинений. При всей разнопредметности идущих далее рассуждений Горация все они — только новые доводы, объясняющие отказ от поэзии: взяться когда-то за стихи вынудила Горация давно минувшая бедность; трудно угождать разным вкусам; суета города — также помеха творчеству; сочинительство — род безумия, потому-то поэт предпочитает изучать «строй и гармонию» самой жизни. Итак, автор постоянно возвращает нас к предмету спора с адресатом — к несправедливой обиде Флора за молчание Горация.

Вычленение скрытого диалога позволяет обнаружить во всех этих посланиях механизм замысла и организации художественной проблематики. Вопрос о принципах построения художественного целого представляется центром давнего спора горациеведов о «Послании к Писонам» (иначе — «Искусство поэзии», «Поэтика»). Поэтому можно удивляться тому, что понимание стиля sermo как определенной структуры, мало отразившееся в исследованиях эпистолярных сочинений Горация, осталось вне поля зрения тех, кто изучает «Поэтику». Но это произведение содержит даже внешние признаки «эпистолярной беседы» — обращения к адресатам и читателям, выступления оппонентов и др. Приметы беседы-дискуссии уже предполагают дискуссионный характер «Послания к Писонам». Поэтому задачу художественного анализа этого сочинения нужно понимать прежде всего как выяснение проблематики спора Горация с противником, вычленение «полемических узлов», вокруг которых выстраивается повествование. Следовательно, особого внимания здесь требуют выступления оппонентов.

Характер достаточно законченных эстетических идей имеют два таких выступления. Первое — в начале послания, где некий «любитель» поэзии заявляет: «Художникам и поэтам всегда предоставлялось равное право дерзать на что угодно» (стихи 9-10), т. е. затрагивает старое и популярное в античности представление о «поэтической вольности», понимаемой как неограниченный вымысел и полная свобода в способах выражения. Второе выступление оппонента — это суждение Демокрита, слова которого Гораций приводит в стихе 295: «...талант удачливее несчастного искусства». Демокрит признает лишь «безумных» поэтов, т. е. приравнивает поэтическое дарование к особой маниакальности (стих 296), в чем проявляется его приверженность древнему учению о поэте как о вдохновенном безумце, творящем в состоянии божественного экстаза. Оба суждения оппонентов во времена Горация уже превратились в общее место и, став мнением толпы, потеряли былую серьезность.

Анализ «Послания к Писонам» через призму «полемического ядра» показывает, что свои наставления о поэзии Гораций соотносит с этими высказываниями оппонентов и что все тематические звенья отрывка 11-294 (т. е. предшествующего выступлению Демокрита) охвачены логическим единством, суть которого состоит в постоянном интересе к возможности нововведений. Спор об абстрактном «праве на дерзание» Гораций превращает в конкретный разговор и под этим углом зрения последовательно рассматривает важнейшие элементы художественного произведения: организацию материала, выбор выразительных средств, метрику, изображение характеров, сюжеты.

Далее в «Послании к Писонам» тема «дерзости» поэта получает иное преломление — она показана как ответ писателя на требования публики, учитывать которые нужно, по мнению Горация, лишь сообразуясь с законами искусства. Таким образом, в фокусе оценивающего внимания автора в стихах 1-294 всегда находится поэтическая новация, и выносится суд представлению о безграничной «поэтической вольности».

Не согласен Гораций и с другим утверждением «противника» о том, что безумие — норма для поэта. Исток творчества — не наитие, не одержимость, но способность sapere — быть здравомыслящим, уметь рассуждать: «Источник и основа истинного творчества — быть здравомыслящим» (стих 309). Такой тезис противопоставляет Гораций мнению оппонента. Поэтому все внимание в той части послания, которая следует за «выступлением» Демокрита (стихи 295-476), автор концентрирует исключительно на рациональных, требующих контроля разумом сторонах творчества. Единый характер задач (обсуждаются два неверных представления о поэзии) и единство их художественного решения («конфликт» мнения истинного и ложного, противоборство антагонистических суждений) свидетельствуют о едином идейно-художественном замысле «Послания к Писонам».

Показанные особенности эпистолярной формы у Горация служат основанием для следующего заключения: диалогичность, сущностная черта стиля sermo, приспособленного для ведения полемики, удачно корреспондирует в творчестве поэта с художественными задачами жанра послания. Тем не менее будет неверным, вслед за Г. Вильямсом, утверждать, что единственное отличие формы сатир от посланий — наличие адресата. Адресованность выступает здесь отнюдь не просто формальной данью эпистолярному «этикету», но служит созданию качественно иной связи поэта со своим реальным читателем. Эта связь опосредуется личностью адресата, а сами рассуждения автора получают условно-художественный статус вполне интимных и камерных откровений. Иначе говоря, образная пластика посланий принципиальнодругая, чем в сатирах.

Что касается собственно технографии sermo, то тут различие между обеими формами сразу бросается в глаза: это вполне закономерное сокращение прямого диалога в посланиях в сравнении с сатирами (что, однако, означает развитый «косвенный» диалог, особенно там, где антагонист Горация — сам адресат). Кроме того, нельзя не придавать значения тому, что часть посланий (в I книге — 3-5, 8, 9, 13, 15) лишена дискуссионного начала. Можно сказать, что они — самые канонические, их художественная идея «одномерна», но и тут мы все равно находим традиционные для жанра драматические элементы, хотя они и не обслуживают полемику, столь важную для стиля sermo.

Это заставляет еще раз вспомнить о том, что перед нами — все-таки послания и стиль sermo используется в них Горацием в той мере, в какой не происходит нарушения важнейших художественных установок жанра, одна из которых — имитация достоверности. Впечатление достоверности может здесь достигаться не только каждым письмом в отдельности, но и их совокупностью. Это, как видим, ясно сознавал Гораций, соединивший в одном сборнике послания-дискуссии и менее замысловатые, но более привычные письма-сообщения.

Л-ра: Вестник ЛГУ. Сер. 2. – 1987. – Вып. 3. – С. 54-61.

Биография

Произведения

Критика