Пьер Паоло Пазолини. Шпана

(Отрывок)

1. Железобетон
Стоит, как прежде, памятник Мадзини…
Народная песня

Жаркий июльский день. Кудрявому нынче идти на первое причастие и конфирмацию. Ради такого случая он поднялся в пять часов, и, когда шел по виа Донна Олимпия в длинных серых штанах и белой рубахе, вид у него был не как у рядового армии Иисуса, а как у того баркаса, который тащат на буксире вдоль набережной Тибра. В компании таких же нарядных пацанов явился он в церковь Божественного Провидения, где ровно в девять дон Пиццуто причастил его, а епископ ровно в одиннадцать конфирмовал. Кудрявому, однако, недосуг было задерживаться: с вокзала в Затиберье и до самого Монтеверде доносился непрерывный гул машин. Рев клаксонов и моторов на подъемах и поворотах уже огласил пригретые утренним солнцем окраины. Едва епископ окончил краткую проповедь, дон Пиццуто и трое юных служек повели ребят во внутренний дворик фотографироваться. Епископ выступал в центре, благословляя на ходу коленопреклоненных родителей. Кудрявого так и подмывало улизнуть, и в конце концов он не вытерпел. Проходя через опустевшую церковь, заметил соседа.
— Эй, ты куда? — спросил тот.
— Домой. Жрать хочу.
— Ну так ступай к нам, шлюхин выкормыш, там тебя угостят!
Не удостоив его ответом. Кудрявый выбежал на раскаленную паперть. Рим грохотал, только на холмах стояла напряженная тишина, словно в ожидании взрыва. Кудрявый со всех ног бросился переодеваться. От Монтеверде-Веккьо до виа Гранатьери путь недолог: пересечь Прато, потом стройку на бульваре Куаттро-Венти — не стройку, а помойку. Дома еще не достроены, а уже обваливаются, — в башмаках полно мусора. В двух шагах отсюда виа Абате-Угоне. Толпы с тихих заасфальтированных улочек Монтеверде — Веккьо стекались к Граттачели. Уже видны длиннющие колонны грузовиков, пикапов, мотоциклов, бронеавтомобилей. Кудрявый смешался с толпой, и его понесло к складам.
Железобетон — это что-то вроде огромного двора или рыночной площади, обнесенной частоколом с несколькими калитками. По одному краю громоздятся деревянные ящики, вдоль другого тянутся склады. Вместе с шумной толпой Кудрявый преодолел Железобетон из конца в конец и остановился у входа в склад. Но его охраняли четверо немцев. Заметив неподалеку скамейку, Кудрявый, не будь дурак, взвалил ее на закорки и бегом к воротам. А там встретил знакомого парня.
— Ты куда это?
— Куда, куда! — огрызнулся Кудрявый. — Домой тащу.
— Вот дубина! Айда со мной, я кое-что надыбал.
— Ну айда.
Кудрявый бросил скамью, и ее тут же подобрал какой-то прохожий.
Они снова пробрались на Железобетон, к складам. Подхватили по банкетке, затем парень предложил:
— Пошли еще гвоздями разживемся.
С банкетками, гвоздями и прочим барахлом Кудрявый сделал четыре ходки на виа Донна Олимпия. Под полуденным солнцем уже плавились камни, а народу на Железобетоне не убывало. Люди тащили все без разбору, состязаясь в быстроте с грузовиками, что тянулись в Затиберье, на Порта-Портезе, Маттатойо, Сан — Паоло, накаляя и без того знойный воздух. Возвращаясь после пятого рейса, Кудрявый с приятелями приметили у ограды лошадь с телегой. Подошли поближе — может, увести? Кудрявый обнаружил в одном из складов запасы оружия и повесил на шею автомат, а за пояс заткнул два пистолета. Вооруженный до зубов, он взгромоздился на холку лошади.
Но немец тотчас шуганул его.
Пока Кудрявый обчищал склады, Марчелло ошивался в Буон-Пасторе, барахтался с прочей ребятней в пруду, играл в мяч на замусоренном пустыре.
— А Кудрявый-то где? — спросил Херувим.
— Да все рыщет чем бы поживиться.
— Вот сучонок!
— Или обедать закатился к соседям, — предположил Марчелло.
До Буон-Пасторе последние новости еще не дошли. Солнечные лучи, как ни в чем не бывало, охаживали церковь Богоматери во Благости, и Казалегго, и Примавалле. Возвращаясь после купанья, пацаны проходили через Прато, где расположился немецкий лагерь.
Остановились было поглазеть, но мимо промчался мотоцикл с коляской, и немец на ходу крикнул им:
— Rausch, запретная зона! — (Неподалеку от Прато был военный госпиталь.)
— А нам насрать, — откликнулся Марчелло.
Мотоцикл замедлил ход, немец выпрыгнул из коляски и так смазал Марчелло по уху, что тот повалился на бок и скула распухла прямо на глазах. Быстрее ящерки он перевернулся, задницей послал немцу привет и полез вслед за остальными вверх по откосу. Смеясь и улюлюкая, они добежали до больших казарм, где встретили ватагу грязных, как чушки, ребятишек.
— Куда это вы? — спросили те.
— Вам-то что? огрызнулся Херувим.
— Да ничего. Бегите к Железобетону, там такое делается!
Компания не заставила себя уговаривать и поспела как раз к налету на механическую мастерскую.
— А слабо нам разобрать мотор? — предложил Херувим.
Марчелло на секунду выскочил из мастерской и наверняка угодил бы сослепу в яму с дегтем, точно индеец в зыбучие пески, если бы не предостерегающий вопль Кудрявого:
— Марче, стой, дубина!
Счастливо избежав опасности, Марчелло присоединился к этой ватаге и пошел запасаться машинным маслом, приводными ремнями и разными железяками. Он припер домой полцентнера и свалил все на заднем дворе, чтоб домашние не сразу обнаружили.
Мать с порога на него насыпалась, ведь он чуть свет из дому ушел.
— Ты где шлялся, гаденыш?!
— Я-то?.. Купаться ходил.
Худой и юркий, как сверчок, Марчелло выставил вперед плечо, хоронять от материнских тумаков. Но тут вошел старший брат, уже разнюхавший про сокровища во дворе.
Пришлось и его взять на Железобетон. Они забрались в какую-то фуру и наворовали оттуда автомобильных покрышек. Дело шло к вечеру, солнце палило нещадно, народу на Железобетоне скопилось больше, чем на ярмарке, — не протолкнуться. То и дело раздавался крик:
— Атас! Немцы! — Таким образом ловкачи расчищали себе путь к наживе.
Аппетит приходит во время еды: на следующий день Кудрявый и Марчелло совершили набег на Качару — местный рынок, который теперь прикрыли. В толпе с гордым видом расхаживали немцы и время от времени стреляли в воздух для острастки. Но особенно всех доставали апаи — африканские полицейские. Толпа же все росла и с проклятьями напирала на ворота. Но после короткой потасовки даже самым настырным итальянцам пришлось отступить. На прилегающих к рынку улицах под солнцем копошился людской муравейник. Едва распахнулись ворота, пустое пространство вмиг заполнилось.
Посреди рыночной площади одиноко валялась капустная кочерыжка. Но народ не мог уйти с пустыми руками и начал рыскать по складам, под навесами, в закутках. Ребятня добралась наконец до подвала, где за решетчатой дверью просматривались какие-то свертки и груды, прикрытые брезентом. По углам громоздились пирамиды болванок, напоминавших сырные головки. Весть мгновенно облетела рыночную площадь; за первооткрывателями устремилось человек пятьсот — шестьсот. Вышибли дверь, ворвались внутрь, началась давка. Кудрявый и Марчелло оказались в самой гуще. Их будто шквалом ветра внесло в дверной проем. Вниз вела винтовая лестница; толпа напирала сзади, слышался истошный женский визг. Хлипкие железные перила треснули, какая-то женщина сорвалась вниз и расшибла голову о ступени. А жаждущие снаружи не ослабляли натиска.
— Готова! — сообщили из подвала.
— Уби-и-илась! — завопили испуганные женщины и ринулись было назад, но куда там — ни войти, ни выйти.
Марчелло продолжал спускаться. Добравшись до самого низа, перепрыгнул через труп и стал запихивать в кошелку брезент, рогожи — все, что не успели утащить до него. Кудрявый куда — то исчез — не иначе, в штаны наложил со страху. Толпа мало-помалу рассеялась. Марчелло вновь перескочил через тело мертвой женщины и бегом домой.
Но у Понте-Бьянко нарвался на милицейский патруль. Его остановили, отобрали награбленное. А он все не уходил — лишь съежился и отошел в сторону с пустой кошелкой. Немного погодя к нему присоединился Кудрявый.
— Ну?
— Что — ну? Видал, всё себе захапали!
— На кой хрен им эти рогожи? — удивился Кудрявый. — Задницу, что ль, подтирать?
За Понте-Бьянко раскинулась огромная строительная площадка, от которой начинались бульвар Куаттро-Венти и Монтеверде. Там, на засыпанном известкой пустыре, под жгучими лучами друзья уселись и стали наблюдать, как чернокожие апаи обчищают народ. Вскоре подоспела шайка ребят с набитыми мешками. Африканцы хотели и у них отобрать добычу, но ребята сомкнулись плечом к плечу и двинулись на представителей власти с такими свирепыми рожами, что те решили не связываться и даже вернули всем ранее конфискованное. Подсчитывая в уме, сколько они выручат за такое добро, Кудрявый и Марчелло вприпрыжку побежали по виа Донна Олимпия. Толпа разбрелась, и у Понте-Бьянко остались только апаи да подогретая солнцем вонища.
На утрамбованной площадке, под трехметровой насыпью Монте-ди-Сплендоре, что скрывает из виду и Монтеверде, и линию побережья у самого горизонта, в субботу, как водится, собралась вся местная шпана. Те, что постарше, стали в кружок и перебрасывались мячом. Поддетый мыском в хорошо закрученной подаче, он низко летал над землей. Все уже взмокли, но никому не хотелось снимать свой праздничный пиджак или голубой вязаный свитер в черную либо желтую полоску, чтобы не ударить лицом в грязь перед толпившейся вокруг сопливой мелюзгой. Опасаясь, что их сочтут чокнутыми (взбредет же в голову играть в мяч под этаким солнцем!), парни то и дело бросали на малышню взгляды, отбивавшие всякую охоту зубоскалить.
— Эй, Альваро, чего раскис? Бабы доняли? — спросил смуглолицый с набриолиненными волосами.
— Да пошел ты! — откликнулся другой, с приплюснутой мордой и такой гривой на голове, что любая вошь сдохла бы от старости, так и не добравшись до затылка.
Он хотел отдать шикарный пас, но переусердствовал: мяч откатился слишком далеко — туда, где развалились на замусоренной траве Кудрявый и его дружки.
Херувим неторопливо поднялся и отфутболил мяч играющим.
— У него одна блажь на уме, — заметил Рокко, кивая в сторону Альваро, — А не грех бы и делом заняться. Другие, знаешь, нынче вечером сколько нахапают?
— Сбор у водопровода, — доложил приятелям Херувим.
И тут взревели гудки с Железобетона и других фабрик — у Тестаччо, у Сан-Паоло, в порту. Три часа. Кудрявый и Марчелло встали и, ни не говоря никому ни слова, бочком-бочком, двинулись по виа Одзанам к Понте-Бьянко, где можно прицепиться к проходящему трамваю. Они начали утреннюю вылазку с Железобетона, потом перекочевали на рынок, а теперь вот шли “по окурки”. У Кудрявого одно время даже была работа: механик с Монтеверде взял его в свой гараж джипы мыть. Но Кудрявый не оправдал доверия — стянул у хозяины полтыщи лир, и тот выгнал его взашей. Вот он и слонялся с такими же лоботрясами по Донна Олимпия, Одзанам или Монте-Казадио, играл в мяч на выжженном пустыре между Граттачели и Монте-ди-Сплендоре или резался в карты на ступеньках бывшей начальной школы Джорджо Франчески, где теперь разместились беженцы; а как стемнеет, приставал к женщинам, приходившим сюда раскладывать белье для просушки.

На мосту Гарибальди друзья спрыгнули с трамвая. Кругом ни души и знойно, как в Африке. Но под сводами моста вся Чириола бурлит купальщиками. Кудрявый и Марчелло уперлись подбородками в раскаленные железные перила и долго смотрели, как народ загорает у воды, играет на берегу в карты или в догонялки. Малость поспорив, куда бы им дальше навострить лыжи, они вновь прицепились к полупустому, дребезжащему трамваю, который лениво полз к Сан-Паоло. Доехав до Остии, они побродили между столиками баров, газетными лотками, палатками и турникетами, подбирая окурки. Но скоро им это наскучило: жарища — не продохнуть, одно спасенье — ветерок, изредка налетающий с моря.
— Слышь, — предложил обалдевший от солнца Марчелло, — может, и мы окунемся?
— Давай, — процедил сквозь зубы Кудрявый.
За парком Паолино и позолоченным куполом Сан-Паоло, по ту сторону увешанной афишами дамбы, струился Тибр, являвший собою довольно унылое зрелище: ни паромов, ни лодок, ни купальщиков, лишь справа лес подъемных кранов, антенн и дымоходов. На фоне дышащего зноем неба высился огромный газомер, а дальше, до самого горизонта, раскинулся район Монтеверде, поднимающийся уступами обшарпанных сельских домишек, — отсюда они походили на выцветшие от солнца шкатулки. Вдали виднелись закопченные сваи недостроенного моста, а под ними закручивалась воронками грязная вода. Берег со стороны Сан-Паоло порос камышом и колючками. Кудрявый и Марчелло бегом спустились к воде, но купаться под мостом не стали — отошли на полкилометра подальше, где Тибр изгибался широкой излучиной. Кудрявый распластал на траве длинное голое тело, закинул руки за голову, уставился в небо.
— А ты раньше в Остии бывал? — вдруг спросил он у Марчелло.
— Ты что, сдурел? Я тут родился!
Кудрявый вылупил на него глаза.
— А хоть бы и помер! Откуда мне знать, где ты родился?
— Так знай.
— Может, ты и на пароходе плавал? — осведомился Кудрявый.
— А как же!
— И далеко?
— Да иди ты! — добродушно отозвался Марчелло. — Все ему расскажи! Что я, помню? Мне тогда и трех лет не было.
— Вот и я говорю, ты так же на пароходе плавал, как я в задницу лазил! — презрительно бросил Кудрявый.
— Ну и сиди в ней, — парировал Марчелло.
— А мы с дядькой каждый день на паруснике ходили, вот те крест!
— Заливай больше! — Кудрявый поцокал языком. — Э-э, глянь, чего там?
У самого берега среди прочего мусора проплывали разбухший от воды ящик и ночной горшок. Друзья подошли поближе к черной от мазута воде.
— Вот бы сейчас на лодке прокатиться! — вздохнул Кудрявый, не сводя глаз с ящика.
— На Чириоле лодки на прокат дают.
— А деньги где?
— Ну ты и дуболом! Да у водопровода враз разбогатеешь. Видал, как Херувим ключом шурует?
— Ну? — удивился Кудрявый. — А мы чего ушами хлопаем?
Но уходить было неохота, раз уж забрались в такую даль. Они валялись на берегу дотемна, подстелив под голову пропыленные, пропотевшие штаны. Собирали камушки со дна реки, швыряли их по воде — или целясь в низко паривших ласточек, или подбрасывая целые пригоршни над головой наподобие дождя. Потом вдруг услыхали возглас, донесшийся из кустов. Ребята резко обернулись и в надвигающихся сумерках увидели стоящего на четвереньках негра. Они мигом просекли, что к чему, и на всякий случай отбежали подальше. Затем, подхватив еще камней, уже нарочно запустили в кусты.
Оттуда поднялась разъяренная полуголая девица и начала поливать их отборной бранью.
— Ну ты, шалава, — сказал ей Кудрявый, подбоченясь, — сиськи-то подбери — вишь, по земле волочатся!
Негр выскочил из кустов, как тигр, и, одной рукой придерживая штаны, в другой сжав нож, бросился за ними вдогонку. С криками “Убивают!” Кудрявый и Марчелло смазали пятки. Цепляясь за кусты, взлетели на дамбу и лишь наверху набрались духу обернуться. Негр стоял на берегу, размахивал ножом и драл глотку. Приятели сбежали с откоса и, переглянувшись, схватились за животы. Кудрявый катался в пыли и судорожно всхлипывал:
— Ой, не могу, ой, Боженька! А ты ведь со страху в штаны наделал, а, Марче?
Наконец они вышли на набережную и двинулись в сторону Сан-Паоло, купол которого слабо поблескивал в лучах заката. Под деревьями парка Паолино прогуливались рабочие и солдаты в увольнении. Прижимаясь к стене собора, друзья миновали плохо освещенный участок улицы. Тут, вытянув ноги на весь тротуар, просил милостыню слепой.
Кудрявый и Марчелло уселись рядышком — отдышаться. Почуяв людей, нищий завел свою нуду. Ноги широко разведены, кепка меж них полна монет. Кудрявый локтем ткнул Марчелло в бок.
— Обалдел, что ль? — буркнул тот.
Кудрявый шумно выдохнул и снова пихнул приятеля: мол, что делать будем? Марчелло пожал плечами: это без меня. Кудрявый злобно глянул на него и прошипел:
— Жди вон там!
Марчелло перешел на другую сторону и спрятался в тени деревьев. Кудрявый выждал секунду, огляделся — не идет ли кто — и запустил руку в кепку слепого. Вместе с Марчелло они удалились на безопасное расстояние, встали под фонарем и пересчитали добычу: набралось почти полтыщи.
Утром женский монастырь и дома по виа Гарибальди остались без воды.
Лишь когда стемнело, Марчелло и Кудрявый разыскали Херувима перед начальной школой Франчески; он гонял под луной мяч вместе с другими ребятами. Они велели ему сходить за водопроводным ключом, и Херувим не заставил себя уговаривать. Втроем они направились в Затиберье искать местечко, где их никто не потревожит. Тихий уголок нашелся на пустынной в этот час виа Манара. Они присели и начали спокойно вскрывать люк. На верхнем этаже внезапно распахнулась балконная дверь, оттуда выглянула заспанная, но вся размалеванная старуха.
— Эй, вы чего там забыли?
Кудрявый поднял голову и невозмутимо объяснил:
— Да ничего, синьора, трубу прочищаем.
Они закончили работу, свинтили все, что можно, под крышкой, прихватив и ее саму, обвешались арматурой и пошли себе не спеша к полуразрушенному дому у подножия Яникула — раньше там был гимнастический зал. Бывалый Херувим отыскал в углу кувалду, и они живо разделали крышку люка на куски.
Теперь оставалось найти покупателя. Херувим и тут не подкачал — повел их какими-то темными проулками, где им тоже никто не встретился, кроме двух-трех пьяных. Под окнами старьевщика Херувим сложил рупором ладони и позвал:
— Эй, Анто!
Старьевщик спустился, пригласил их в лавку и, взвесив чушки (они потянули на семьдесят кило), дал за них две тысячи шестьсот лир. Такое дело надобно до конца довести, решили друзья. Херувим снова сбегал в спортивный зал за необходимым инструментом, потом они поднялись по лестнице на Яникул, перекрыли воду и вырезали шестиметровый кусок трубы. Вновь размолотили его и снесли по кускам к старьевщику, получив по сто пятьдесят лир за кило. Около полуночи с туго набитыми карманами вернулись к Граттачели, где застали Рокко, Альваро и других парней за игрой в карты. Сидя кто на корточках, кто по-турецки, те расположились на лестничной площадке дома Рокко. Оттуда дверь вела во внутренний дворик, через который как раз надо было пройти Херувиму, чтобы попасть домой, а Кудрявый и Марчелло вызвались его проводить. Однако их усадили играть по крупной в ландскнехт, и за полчаса они спустили почти все деньги. К счастью, Кудрявый припрятал в ботинок полтыщи, украденные у слепого, чтобы завтра заплатить за прокат лодки.
— Опять рвань голоштанная! — прокомментировал паромщик, видя, как они спускаются по дымящемуся тротуару к пристани.
Кудрявый не удержался и вспрыгнул на качели. Разок-другой качнулся и побежал догонять остальных, которые уже взошли на причал и отсчитывали пятьдесят лир жене Орацио, сидящей в будочке на волнах Тибра. Джиджетто встретил их не слишком любезно.
— Сюда! — буркнул он, указав всем троим на одну тесную кабинку.
Ребята малость растерялись.
— Ну, чего рты поразевали! — напустился на них сердитый сторож. — Может, вам еще штаны расстегнуть?
— Да чтоб ты сдох! — выругался Херувим и, не дожидаясь приглашения, стянул через голову рубаху.
А Джиджетто не унимался:
— Шпана чертова, проходу от вас нет, мать родную ограбить готовы!
Шпана притихла и по-быстрому разделась.
— Ну? — грозно прикрикнул сторож, просунув голову в кабинку. — Долго я вас буду ждать?
Они растерянно переминались с ноги на ноги, прижимая к себе одежду. Джиджетто вырвал у них лохмотья, кинул в шкафчик, запер на ключ. Его сопляк-сын, ухмыляясь, глядел на новеньких. Другие парни — кто совсем голый, кто в длинных, по колено, трусах, — насвистывая, приглаживали волосы перед зеркальцем и косились на них, как бы говоря: “От горшка два вершка, а туда же!” Завязав на бедрах тесемки чересчур широких плавок, они высыпали из раздевалки и сгрудились у железных поручней. Но тут сам Орацио, подволакивая ногу, вышел из будки и с налитым кровью лицом стал на них орать:
— Чтоб вы сдохли, паразиты! А ну, отойдите от поручней, не хватало, чтоб вы мне их переломали!
Он плюхнулся в плетеное кресло и еще добрых десять минут разорялся, а друзья под его крики гуськом прошли мимо душевой стойки, мимо резавшихся на палубе в карты и дымивших папиросами парней к мосткам, что соединяли паром с берегом; на этих мостках ребят уже поджидал, высунув язык и виляя хвостом, резвый мохнатый щенок. Тут же заразившись его веселостью, шпана принялась носиться с ним наперегонки вдоль каменного парапета. Ненадолго остановились у вышки, затем побежали к Понте-Систо.
Половина второго; в этот час на улицах Рима никого нет, кроме солнца. Воздух натянут, как барабан — того гляди, лопнет. От раскаленных набережных несет мочой. Тибр лениво катит свои мутно-желтые воды, словно подгоняемый кучами плывущих по нему отбросов. Группа служащих — человек шесть-семь — удалилась, как только прогудело два, и ей на смену подоспела компания сорванцов с пьяцца Джулия. Потом потянулось хулиганье из Затиберья и Понте-Систо, — вопят, смеются, только и ждут, кого бы охмурить. Высыпали на замусоренный пляж, заполонили причал и палубу, набились в раздевалки. Словом, расползлись повсюду, как червяки. Десятка два ребятишек облепили вышку, стали с нее прыгать — и ласточкой, и топориком, и с пируэтами. Вышка невысокая, метра полтора, не больше, сопливые шестилетки, и те ныряют. Прохожие то и дело останавливались поглядеть с моста. На парапете набережной, под нависшими ветвями платанов, тоже сидели и глазели на прыгунов какие-то парни. Многие развалились на песке или на чахлой травке, чудом сохранившейся в тени каменного парапета.
— Смертельный номер! — крикнул столпившимся маленький, чернущий, как арап, волосатый пацан.
Только Никола обернулся, как тот, растопырив руки и ноги, рухнул плашмя в желтую воду. Под хохот Николы остальные стали презрительно цокать языком, приговаривая:
— Ну, молоток!
Потом вся компания вяло, точно стадо баранов, побрела к качелям у самого берега, чтобы поглазеть на дурошлепа, который еле-еле волочил свои полсотни килограммов после пережитого удара. Ребята, гогоча, окружили его, едва он вышел из воды. У вышки остались только Марчелло, Кудрявый, Херувим и собака — общая собственность.
— Ну! — сдвинул брови Херувим.
— Баранки гну! — огрызнулся Кудрявый.

— Какого мы сюда приперлись?
— Купаться, — пожал плечами Кудрявый и стал карабкаться на вышку.
Щенок побежал за ним.
— Тоже попрыгать хочешь? — обернувшись, весело спросил Кудрявый.
Пес глянул ему в глаза и завилял хвостом.
— Ну давай. — Кудрявый соскочил вниз, взял пса за шкирку и потянул к вышке. — Как нырять будешь — ласточкой или топориком?
Щенок затрясся и стал упираться.
— Ага, боишься! А чего тогда увязался, паршивец? — Кудрявый наклонился и ласково потрепал пса. Потом сунул ему палец в раскрытую пасть. — Ишь, зверюга! Да не дрейфь, не стану я тебя в воду швырять.
Но пес вырвался и на всякий случай отбежал подальше.
— Ну, ты будешь прыгать или нет? — насмешливо окликнул его Херувим.
— Погоди, нужду справить надо, — ответил Кудрявый и отбежал к забору помочиться.
Щенок, виляя хвостом, понесся следом.
Тогда Херувим разбежался и прыгнул.
— Во придурок! — заметил Марчелло, увидав, как он тоже плюхнулся брюхом.
— Не слабо прыгнул, а? — крикнул, вынырнув, Херувим.
— Ща я тебе покажу, как прыгать надо, — наставительно проговорил Кудрявый и, разбежавшись, сиганул с вышки. — Ну как? — спросил он у Марчелло, вынырнув на поверхность.
— А ноги-то чего раскорячил?
— Ладно, повторим, — сказал Кудрявый и выбрался на берег.
Компания, сгрудившаяся было вокруг Поганца, который показывал класс в поднятии тяжестей, бросила его и потянулась к вышке. Ребята постарше подходили вразвалочку, небрежно сплевывая, а мелочь пузатая — вприпрыжку и с визгом. Вскоре человек пятьдесят заполонили грязную лужайку вокруг вышки. Первым прыгнул белобрысый, прыщавый Поганец, в прыжке ласточкой показав окружающим свой срам. За ним сиганули Рем, Бесстыжий, Черномазый, Оковалок, Прохвост. Мелюзга тоже не оплошала. Лучше всех нырнул Эрколетто — недаром говорят: мал, да удал. Он разбежался на цыпочках, раскинул руки и, легкий, как перышко, спланировал на воду. Кудрявый надулся, отошел и сел на траву, обхватив колени и глядя исподлобья на ребячий муравейник. Херувим и Марчелло присоединились к нему. Вдруг пляж огласился отчаянным воплем; ребята вскочили от неожиданности: ноги в песке, трусы прилипли к телу, в глазах злоба — всех убить готовы. Оказалось, крики предваряли нырок Оковалка, упитанного парня с противной, гладкой, как яйцо, рожей. Он сорвался с края вышки и, падая в воду, опять заорал не своим голосом:
— Чтоб вы все сдохли!
— Сам гляди не утони! — смеясь, отозвался с берега Рем.
Из воды в них полетели комья ила. Один достиг набережной и угодил в Недомерка, обляпав его с головы до ног.
Тот сделал свирепое лицо и заголосил:
— Да чтоб вы сдохли, сволочи!
Но он так и не понял, кто обидчик, поскольку все с хохотом глядели на реку. Только отвернулся — в затылок ему влепили еще ком грязи.
— Чтоб вы сдохли! — снова взвыл он и, подлетев, схватил за грудки Рема.
— Тебе чего? — ощерился тот. — Сам сдохни вместе с дедом своим и бабкой!
А комья грязи все мелькали в воздухе. Кто — то, стоя по колено в речном иле, метал вверх целые пригоршни; прочие, сидя в воде с невозмутимым видом, то и дело украдкой добавляли ком-другой к хлещущему грязевому ливню.
Увесистый шматок вскоре угодил в лицо и Рему.
— Чтоб вы сдохли, сучьи дети! — крикнул он и, пригнувшись, побежал по пригорку к воде.
— Моя очередь! — заорал Поганец и тоже прыгнул, извиваясь, отчаянно работая локтями в воздухе. С оглушительным всплеском он плюхнулся на воду спиной.
За ним с обычным приговором «чтоб вы сдохли» нырнул Бесстыжий.
— Эй, Прохвост! — завопил он из воды.
— Ну, чего тебе? — недовольно отозвался Прохвост.
— Ага, кишка тонка! — в один голос поддразнили его Бесстыжий и Поганец.
— Чтоб вы сдохли, дубье! — проворчал себе под нос Кудрявый, наблюдая за представлением.
— Ну что, лодку-то брать будем? — напомнил Херувим.
Так как из всех троих грести умел только Марчелло, ему и выпало начинать маневры. Они двинулись вдоль берега к груде старых, разломанных байдарок.
— Ну давай, Марче, не тушуйся, — подбодрил его Херувим.
Марчелло вернулся на паром и начал ходить кругами возле полупьяного Забулдыги, который усердно скоблил ножом палубу.
— Сколько стоит взять лодку? — без предисловий выпалил Марчелло.
— Полторы, — отозвался Забулдыга, не прерывая своего занятия.
— Нам дадите?
— Как вернется, дам.
— А скоро она вернется?
Забулдыга наконец поднял на него мутные глаза.
— Да чтоб ты сдох! Почем я знаю, скоро иль нет? — Он перевел взгляд на реку у Понте-Систо. — Вон она. Сразу платить будете или потом?
— Сразу. Схожу за деньгами! — обрадовался Марчелло.
Но он забыл про Джиджетто: этот оказался орешек покрепче. Перед взрослыми лебезил, а пацанов готов был всех утопить, как котят. Марчелло потоптался около него, ожидая, что сторож обратит на него внимание, но тот и ухом не вел. Так, не солоно хлебавши, Марчелло и вернулся к байдаркам.
— Какого хрена! — кипятился он. — Им что, деньги не нужны? Не сторож, а говно собачье! Битый час у него над душой стоял, а он хоть бы хны!
— Слюнтяй ты и больше никто! — рассердился Херувим.
— А вот это видал? — Марчелло выбросил вперед такую же грязную фигу, какую получил от Джиджетто. — Ступай сам и договаривайся.
— Оба вы хороши, — рассудил Кудрявый.
— Ну да! Уж я бы ему, сволочуге, показал!
— Ты-то показал?! Ну вот иди и покажи, а мы поглядим!
Херувим отправился толковать с Джиджетто и вскоре вернулся, зажав в кулаке полторы тысячи, а в зубах окурок. Они пошли к причалу ждать возвращения лодки, а едва она освободилась, влезли в нее. Кудрявый и Херувим в первый раз отправлялись в плавание.
Сперва лодка, хоть убей, не желала трогаться. Марчелло надрывался на веслах, а она ни с места. Но потом потихоньку начала отплывать от баржи, раскачиваясь, как пьяная.
— Тоже мне! Хвастался, что грести умеет! — во все горло орал Херувим.
А лодка точно сбесилась. Течением ее сносило к мосту Гарибальди, но то и дело нос как бы случайно разворачивало в противоположную сторону, и она устремлялась к Понте-Систо. Забулдыга, вцепившись в поручни, кричал им что-то вслед — так, что жилы на шее чуть не лопались.
— Чтоб я сдох, — снова крикнул Херувим, — мы к Фьюмичино плывем!
— Да заткнись ты! — огрызнулся Марчелло, налегая на весла, которые то проскальзывали над водой, то погружались по самую рукоять. — Поди-ка сам попробуй!
— Так я ж не из Остии родом! — не унимался Херувим.
Чириола осталась далеко за кормой. Под сенью платанов вдоль берега тянулся во всю длину от Понте-Систо до моста Гарибальди парапет набережной. По берегу рассыпалась ребятня — кто на качелях, кто на вышке, кто на самодельном плоту. Но их фигурки все уменьшались, и голоса стали неразличимы.
Вместе с ящиками, обломками и прочим мусором течение увлекало лодку к мосту Гарибальди. Под мостом пенилась и закручивалась вода между отмелями и рифами острова Тиберина. Забулдыга заметил это и еще пуще завопил с парома. Лодка уже доплыла до огороженного лягушатника, где плескались ребята, не умеющие плавать. На крики Забулдыги из главной каюты выглянул Орацио и с ним еще какие-то зеваки. И впрямь, есть чем полюбоваться: Орацио руками машет, кричит — помрешь со смеху! Кудрявый удивленно глянул на Марчелло.
— Ты что, потопить нас вздумал?
Но Марчелло понемногу приходил в себя. Нос лодки теперь был повернут к противоположному берегу, а весла попали в такт небыстрому течению.
— Греби вон туда, — распорядился Херувим.
— Куда это — туда? — проворчал Марчелло, с которого уже пот градом лил.
Если берег Чириолы был весь залит солнцем, здесь царила тень от утесов, покрытых слоем жирной сажи. Кое-где они поросли колючками и низеньким зеленым кустарником; почти стоячая вода кишела отбросами. Наконец они подплыли к утесам, и, поскольку течение тут, можно сказать, отсутствовало, Марчелло начал потихоньку забирать к Понте-Систо. Весло в уключине скреблось о камни, и Марчелло прилагал все усилия, чтоб не расколоть его в щепки или не упустить.
— Ну ты чего, давай туда! — понукал Кудрявый, не обращая внимания на муки приятеля.
Ему хотелось плыть по самой середине реки, на просторе, и он бесился, видя, что до серой громады Понте-Систо на фоне замызганного зеркала вод, и до Яникула, и до купола Святого Петра — огромного, белого, словно облако — рукой подать. Потихоньку они догребли до Понте-Систо. Под правой опорой моста, глубокая грязно-зеленая вода совсем застоялась. Тут быстрины можно было не бояться, и Херувим заявил, что теперь он сядет на весла. Но куда там! Весла мелькнули в воздухе и забрызгали всю лодку.
— Ну ты, образина! — вскипел Кудрявый.
А выбившийся из сил Марчелло плюхнулся на дно и растянулся в теплой воде, на два пальца заполнившей суденышко. Ребята смеялись, наблюдая бесплодные усилия Херувима. Кудрявый тем временем пристроился порыбачить со ступенек моста.
— Эй, остолоп, — поддразнивал он приятеля, — расскажи-ка нам, кто тебя грести научил!
— Кто научил? Да вот этот хрен! — огрызнулся Херувим. — При этаком учителе какой с меня спрос?
— Хрен? — притворно удивился Кудрявый. — Ну и засунь его себе в рот!
— Сам засунь! — набычился Херувим.
— Говнюк! — хором крикнули Марчелло и Кудрявый.
— Сучьи засранцы! — не оплошал Херувим. Он изо всех сил работал веслами, но безуспешно: лодка ни на сантиметр не сдвинулась. Под левой опорой моста разлеглась на камнях другая компания загорелых дочерна и пропыленных “сучьих засранцев”, которые задремали было на солнышке, но крики троицы из лодки разбудили их. Продрав глаза, они сгрудились под опорой.
— Эй, висельники, обождите нас!
— А этим какого надо? — сдвинул брови Кудрявый. Потом единым духом вскарабкался до середины опоры, с гиком нырнул вниз и поплыл саженками на середину реки.
— Чего вам? — крикнул Марчелло.
— Греби сюда! Греби, тебе говорят, а то хуже будет!
Ребята были поздоровее их, с такими не поспоришь. Они быстро попрыгали в лодку; один потеснил плечом Херувима и сам сел на весла.
— За мост поплывем.
И в упор глянул на Херувима, как бы спрашивая: “Не возражаешь?”
— Давай, — покорно согласился Херувим.
Парень стал энергично грести, но под опорой были воронки, да и лодка перегружена: за четверть часа они продвинулись всего на несколько метров.
Взгромоздившись в лодку, четверо крепких ребят запели:
Старый город,
серые крыши под серым небом…
К тебе спешу я…

Наверное, их было слышно и на Понте-Систо, и на набережных. Переполненная лодка осела в воду чуть не до краев и все же ползла вперед.
Кудрявый, не глядя на незваных гостей, развалился на дне, голову свесил через борт, так что она почти касалась воды, и вообразил, будто он в открытом море.
— Пираты на горизонте! — Он скривил жуликоватую физиономию сорванца из Затиберья и вспрыгнул на корму.
Новая компания продолжала распевать, как ни в чем не бывало. Покричав и помахав руками, Кудрявый снова улегся, оперся на локоть и стал внимательно разглядывать что-то возле берега, под самой аркадой Понте-Систо. Но вода в том месте бурлила и расходилась кругами — словно кто белье полощет. Наконец Кудрявый, напрягая глаза, усмотрел посреди водоворота черный лоскут.

— Чегой-то там? — спросил он, вновь поднимаясь на ноги.
Все уставились под последний пролет моста, куда он указывал.
— Подумаешь, ласточка! — равнодушно бросил Марчелло.
Сотни ласточек летали низко над парапетом и над рекой, почти касаясь воды крыльями. Течением лодку отнесло чуть назад, и все ясно увидели, что одна ласточка тонет. Она барахталась и отчаянно била крыльями. Кудрявый опустился на колени, всем телом подался вперед.
— Ну ты, скотина, лодку перевернешь! — крикнул ему Херувим.
— Не видишь — она тонет!
Правивший парень поднял весла над водой, и лодку понесло прямо к птице. Но ему это вскоре надоело, и он опять приналег на весла.
— Стой! — взвился Кудрявый, хватая его за руку. — Кто тебе велел грести?
— У тебя не спросил! — отозвался тот и показал ему язык.
Кудрявый, не отрываясь, смотрел на ласточку, которая билась все медленнее: должно быть, намокли крылья. Потом, не сказав ни слова, кинулся в воду и поплыл. Остальные стали кричать что-то ему вслед и смеяться, а парень на веслах продолжал грести против течения. Кудрявый, как метеор, приближался к тонущей ласточке. Вскоре он совсем скрылся из вида.
— Кудря-а-авый! — заорал Марчелло во всю глотку. — Хватай ее скорей!
Кудрявый услышал и откликнулся издали:
— Клюется!
— Да чтоб она сдохла! — рассмеялся Марчелло.
Кудрявый все пытался схватить птицу, но та не давалась и хлопала крыльями, выбиваясь из сил. Понемногу обоих сносило к опоре.
— Кудрявый! — закричали приятели, испугавшись, как бы его не затянуло в воронку. — Брось ее, Кудрявый!
Ну Кудрявый наконец сумел сграбастать ласточку и одной рукой погреб к берегу.
— Давай назад, — приказал Марчелло парню на веслах.
Тот без звука развернулся. Кудрявый поджидал их, сидя на грязной траве у бережка с ласточкой в руках.
— Чего она тебе занадобилась? — удивился Марчелло. — Поглядели бы, как утопнет.
Кудрявый ответил не сразу.
— Промокла вся, — проговорил он наконец.
— Обождем, пока обсохнет.
Птица обсохла быстро. Спустя пять минут она уже летела над Тибром, и Кудрявый не отличил бы ее от остальных.