Тема моря в героико-романтической поэзии Э. Багрицкого
Г. И. Дьякова
Поэт моря Эдуард Багрицкий родился и вырос в Одессе, море полюбил с детства всем сердцем, оно стало частью его жизни и во многом определило черты его творчества. Поэт посвящал ему самые задушевные и проникновенные строки:
Так бей же по жилам,
Кидайся с края,
Бездомная молодость,
Ярость моя!
Чтоб звездами сыпалась
Кровь человечья,
Чтоб выстрелом рваться
Вселенной навстречу...
И петь, задыхаясь,
На страшном просторе:
«Ай, Черное море,
Хорошее море!..»
В начале 20-х годов в Одессе выходило множество литературно-художественных альманахов, носивших самые причудливые названия: «Шелковые фонари», «Серебряные трубы», «Авто в облаках», «Седьмое покрывало», «Чудо в пустыне» и т. д. Создавали их представители различных литературных течений и групп, проповедовавших «чистое искусство», искусство для искусства, пытавшиеся создать что-то новое, грандиозное, но, по словам А. М. Горького, «создающие только странные намеки и трудно понимаемые картины, внутреннее значение которых едва ли понятно и самим творцам их». На страницах этих журналов печатал свои стихи Багрицкий рядом с такими же, как и он, мечтателями и романтиками, грезившими об океанских рейсах и штормах.
Багрицкий и некоторые другие молодые поэты Одессы стремились создать свое литературное направление в поэзии. Их творческая программа представляла собою пеструю смесь разнородных поэтических школ — символизма, акмеизма, футуризма. Альманахи пестрели отвлеченными поэтическими декларациями. Например, название альманаха «Серебряные трубы» символизировало изысканную, далекую от жизни поэзию.
Даже империалистическая война не вывела раннего Багрицкого и близких ему по духу поэтов из состояния созерцательности, пассивности, из мира иллюзий. И тема, и подбор образов, и лексика в стихах Багрицкого того времени — все было подчинено книжно-романтическому штампу:
Когда наскучат ей лукавые новеллы
И надоест лежать в плетеных гамаках,
Она приходит в порт смотреть, как каравеллы
Плывут из смутных стран на зыбких парусах.
(«Креолка»)
В стихотворении «Конец Летучего Голландца», написанном поэтом в 1915 году, те же мотивы тоски, разочарования, утомленности, та же внешняя красивость: фарфоровый фонарь — прозрачная луна, пурпурные плащи; моряки, придуманные поэтом, невыразительны и неестественны. В стихотворениях этого периода не присутствует окружающая жизнь, он весь в мечтах о странствиях в зеленых просторах, где грохот ветра и прибой морей.
Но вокруг поэта шумел большой портовый город, многонациональный, разноязычный, трудовой. И в поэтических строках Багрицкого оживает Одесса с ее платанами и каштанами, четкой планировкой улиц, прекрасными памятниками, уходившим вдаль морем, по которому плыли дубки, полные арбузов, рыбачьи шаланды и корабли всех стран мира, — оживает город земной, но романтический и прекрасный. Под пером Багрицкого обретает неожиданную поэтичность самая, казалось бы, непоэтическая одесская окраина тех далеких лет:
Бугаевка! Никогда не будет
Местности прекраснее, чем ты!
(«Детство»).
Для описания прибрежного пейзажа одесских предместий Багрицкий находит удивительно верные краски, убедительные детали: «Гнилистий берег навстречу встает в кустах и солончаках». Он любит эти прибрежные камни и пески, костры рыбачьих ночевок, крепкий смолистый запасе морских шаланд. И в этих его стихах главным оставалось море, мачты, смелые юнги, морская соленая пена.
Сам образ моря, морской стихии подразумевает наличие конфликта между обыденностью, покоем обывателей и романтической мятежностью, тревожным ощущением стихии жизни, жадным ожиданием счастья и чуда. «Этот ярко освещенный солнцем мир в ранних его стихах выступает под романтическими псевдонимами, но их легко расшифровать, чтобы почувствовать связь этих стихов с красавицей Одессой. И тогда станут понятными в этих стихах и корсары, и шкипер Жан, играющий вальс на дряхлой мандолине, и юнга, который вдыхает синий дым из черной трубки, и боцманы, играющие в «карты в какой-то фантастической таверне. На первый взгляд — условный и книжный, насквозь выдуманный мир. Но первый взгляд неверен. Так не бывает и не должно быть у настоящего поэта», — пишет в своих воспоминаниях о Багрицком Павел Антокольский.
И действительно, постепенно корсары, летучие голландцы, креолки были властно вытеснены новыми героико-романтическими образами.
Революция дала новое направление судьбе поэта, и участие его в гражданской войне сыграло огромную роль в его творческом мировосприятии. Багрицкий не может стоять в стороне от великих событий.
[…]
Его стихам, этого времени свойственны пафос, драматизм, резкие контрасты, вихревые ритмы, героические образы. Герои поэзии этих лет — солдаты революции, простые рабочие люди — «механики, рыбоводы», исторические персонажи, а также романтический птицелов Дидель, бунтарь Тиль Уленшпигель и т. д. Героические образы далекого прошлого отличались от «дионисов и креолок» его предреволюционных стихов. Перед читателем в стихах Багрицкого этого периода встает «мир, открытый настежь бешенству ветров».
Болезнь мешала поэту непосредственно участвовать в борьбе и строительстве, и весь его гражданский темперамент обращается к поэтическому творчеству. В конце 20-х годов, когда появилась первая книга стихов Багрицкого «Юго-запад», имя его уже было хорошо известно по многим стихам, опубликованным в газетах и журналах.
Любовь к жизни, поэтическая одухотворенность, эмоциональность, бьющая через край веселость — эти черты личности поэта многими его друзьями объяснялись связью с югом, с Одессой и прежде всего с морем. Но поэту уже важно было выяснить свою значимость, свое место в строю. В 1922 году Багрицкий читал молодым одесским поэтам свое «Сказание о море, матросах и Летучем Голландце», и его обращение к слушателям заканчивалось вопросом:
Нужна ли пролетариату
Моя поэма — или нет?
По теме, содержанию и образам поэма далека от действительности и носит условно-романтический характер. Багрицкий тем не менее отстаивает право на такую поэзию, на романтическую мечту и фантазию. Вызвав жаркие дискуссии в печати, поэма все же покорила читателей новизной, поэтической страстностью, образностью и музыкальностью стихов. «...когда в один из одесских вечеров, в холодной, продутой всеми морскими ветрами комнате Багрицкий при свете керосиновой лампы читал своего «Летучего Голландца», — вспоминал Николай Данилов, — ...казалось, что в комнату врываются океанские волны, нарастая, гудит прибой». Разнообразными, поэтическими средствами, ярко и колоритно рисует поэт неповторимую красоту моря:
К этим берегам, поросшим шерстью,
Скользкими ракушками и тиной,
Дивно скрученные ходят волны,
Растекаясь мылом, закипевшим
На песке. А над песками скалы,
Растопыренные и крутые.
Та, посмотришь, вытянула лапу
К самой тине, та присела крабом,
Та плавник воздела каменистый
К мокрым тучам... («Песня о море и небе»)
Море как бы входит в душу человека, пронизывает его насквозь, обдавая соленой пеной. В поэме (глава «Песня о матросах») реалистически и образно дана картина нелегкого труда матросов и рыбаков:
А у берега рыбачьи лодки,
Весла и плетеные корзины.
В чешуе налипшей. И под ветром
Сети, вывешенные на сваях,
Плещут и колышутся... Бывает,
Закипит вода под рыбьим плеском...
Острый поэтический глаз Багрицкого видит и «хищный взгляд камбалы», и «причудливое соцветие кораллов», и «пробег бычка под водой».
Тема моря тесно связана у поэта с темой труда. В самом начале 20-х годов Багрицкий пришел в редакцию «Моряка» — газеты черноморских водников. (До революции это была нелегальная газета, печаталась в Александрии, в Египте, и оттуда распространялась через надежных людей — главным образом через кочегаров на судах — по портам). Рабочие корреспонденты газеты — от капитанов дальнего плавания до кочегаров — собирались в редакции, как в своем клубе. Особенно часто там бывал Багрицкий.
В первых стихах, принесенных в «Моряк», говорилось о пустынном порте, где затих крик грузчиков на площадках, где не видно кораблей. Но постепенно от жанровых зарисовок, описаний порта, берега Багрицкий перешел к воспеванию жизни и труда моряков, рыбаков — людей мужественных и смелых:
Соль нам ела глаза неизменно,
В круглом парусе ветер гудел,
Мы у гаваней Карфагена
Погибали от вражеских стрел.
Мы трудились средь сажи и дыма
В черных топках, с лопатой в руках,
Наши трупы лежат под Цусимой
И в прохладных балтийских волнах
(«Моряки»).
Красота обыденного труда, верность долгу, щедрость души отличают героев Багрицкого, и в том же стихотворении «Моряк» поэт говорит от их имени:
Вот заветы, что мы изучили,
Что нас учат и мощь придают:
Не покорствуя вражеской силе,
Помни море, свободу и труд.
[…]
Поэт искренне радуется росту и могуществу своей страны, ее счастливому и свободному труду. Ничто не ускользает теперь от внимательного взгляда поэта: тяжело ворочаются краны; стучат лебедки, длинная вереница грузчиков, шины которых отливают прохладной сталью, весело, с острыми и солеными шутками, движется вверх и вниз по сходням.
[…]
А дальше, за причалами и доками, в лучах апрельского солнца играет искристое синее море, гладь которого бороздят буксиры и суда.
[…]
Работа Багрицкого в редакции «Моряка», живая связь с рабочими и моряками сыграли большую роль в выработке мировоззрения и мироощущения поэта. Его произведения наполнились живыми соками морской романтики.
В стихотворении «Возвращение» он пишет:
Кто услышал раковины пенье,
Бросит берег — и уйдет в туман;
Даст ему покой и вдохновенье
Окруженный ветром океан..:
Кто увидел дым голубоватый,
Подымающийся над водой,
Тот пойдет дорогою проклятой,
Звонкою дорогою морской...
Моря и океаны не только разделяют континенты, но и соединяют между собой материки и государства. Густая сеть морских дорог крепкими нитями связывает страны, расположенные в разных концах света. И Одесса с ее южным солнцем и голубым небом, со своим особым колоритом привлекала издавна моряков всех стран мира. И об этом стихи Багрицкого:
Одесса росла, и торговым рядам
Тяжелая вышла работа:
По грудам плодов, по дровам, по тюкам
Хмельная легла позолота.
И в золоте этом цвели берега,
И в золоте этом пылали
И фески матросов, и пыль, и стога,
Что силой пшеничною встали («Одесса»).
Прерванная первой мировой войной, иностранной интервенцией и блокадой торговля через порт Одессу возобновилась в 1921 году. В стихотворениях Багрицкого встречаются английские, французские, американские моряки и рыбаки, объединенные любовью к морю, чувством природы, страстью к морским приключениям, мужественные и трудолюбивые. Это простые добродушные люди, труженики моря — Майкел, Джонни, Черный Джек, Джимми. Цель их жизни — жить и умереть на море, видя в этом высшую награду.
В переведенном Багрицким стихотворении французского поэта Яна Нибора «Старый рыбак», как завещание, звучит голос старого матроса:
Мой завет,
Простой, небогатый,
Доведет меня до склона дней,
Чтобы ковш воды солоноватой
Был последней выпивкой моей.
Герой переводного стихотворения английского поэта Бэна Джонсона не помнит, как его качали в зыбке, но он помнит «большое море, бьющее с размаха в окно, да чайки круглое крыло». Все переводы Багрицкого окрашены своеобразным отношением к миру природы, к людям. Иногда кажется, что он вовсе и не переводит, а пишет свои стихи, используя сюжеты, образы и ритмы,, взволновавшие его, близкие ему.
В переведенном стихотворении Яна Нибора «Нормандия» те же рифмы и ритмы, что и в ряде морских его стихов, прославляющих морскую стихию, опубликованных в одесской периодике.
Время веселое, трудовое,—
Падает с лодки, падает сеть
В море холодное и голубое...
Сверху на волнах солнце и зыбь.
Ветер проходит, звеня по водам,
А под водой вереницы рыб —
Движутся, движутся вдаль походом,
А под водой неизвестный путь...
В стихах о море Багрицкий неизменно славит мужество человека, победителя суровой морской стихии, преодолевающего все опасности на бескрайних просторах океанов:
Что-то с ними делается, Жанна?
Чайки стонут, и норд-ост ревет...
Мать, не плачь!
Из ветра и тумана
Утром, утром возвратится бот...
Течь в борту!
Здесь камень, камень, камень!
Весла к черту!
Мачта на весу!
Сын, держись.
Рыбацкими руками
Я спасу тебя, спасу, спасу!
Это единение поэта с героями его стихов, это страстное сопереживание усиливалось с каждым новым произведением.
Поэт воспевает красоту моря, его привлекает таинственность подводного мира, жизнь морских обитателей:
Шипенье подводного песка,
Неловкого краба ход,
И чаек полет, и пробег бычка,
И круглой медузы лед. («Осень»)
В одном из лучших своих стихотворений «Арбуз» Багрицкий находит очень точные и образные сравнения, яркие эпитеты для описания морской стихии, стих его смел, мускулист, резок:
Сквозь волны — навылет!
Сквозь дождь — наугад!
В свистящем гонимые мыле,
Мы рыщем на ощупь...
Навзрыд и не в лад
Храпят полотняные крылья.
Море сравнивается с густыми спутавшимися кудрями непокорного барашка, его немолчный рев — с топотом разноголосого рынка и с дикой каруселью; солнце — с огнедышащей пустыней, а сердце героя — с сочным и звонким арбузом.
Корабль на краю гибели. Несмотря, на отчаянную борьбу со штормом, матросы чувствуют смертную прохладу. Но наградой им служит счастье любить море до конца своих дней.
Я песни последней еще не сложил,
Я смертную чую прохладу...
Я в карты играл, я бродягою жил,
И море приносит награду...
Конец путешествию здесь он найдет,
Окончены ветер и качка, —
Кавун с нарисованным сердцем берет
Любимая мною казачка...
И некому здесь надоумить ее,
Что в руки взяла она сердце мое!..
В морских произведениях Багрицкого есть нечто роднящее его с А. Грином. Может быть, это чувство некоторой сказочности в отношении к окружающему миру и к творчеству. «А. Грин — один из любимейших авторов моей молодости. Он научил меня мужеству и радости жизни», — писал Э. Багрицкий в 1933 году. Багрицкий, как и Грин, любил кипучую, красивую, сильную жизнь. Его герои ищут справедливость, верят в высоту человеческих подвигов, мужество, в высоту духа и побеждают.
Поэзия Багрицкого — это песня, которая выходит «в мир, открытый настежь бешенству ветров».
Л-ра: Морская тема в литературе. Научные труды Кубанского университета. – Краснодар, 1976. – Вып. 231. – С. 57-66.
Критика
