Морис Дрюон. ​Тисту – мальчик с зелёными пальцами

(Отрывок)

Моему другу Дом Жан-Мариа

Глава первая, в которой автор делится некоторыми необычайно важными мыслями о самом имени Тисту

Тисту - имя диковинное, которое не сыщешь ни в одном календаре как во Франции, так и в других странах. Ведь святого Тисту вообще никогда не существовало.
Но как бы то ни было, жил когда-то на свете маленький мальчик, которого все называли Тисту... Все это, конечно, нужно объяснить.
В один прекрасный день, сразу же после появления его на свет, когда размером он был не больше домашнего хлебца в корзине булочника, его крестная мать в платье с длинными рукавами и крестный отец в черной шляпе принесли этого младенца в церковь и заявили кюре, что нарекают его именем Франсуа-Батист. Именно в этот день вместе с другими многочисленными новорожденными младенец этот принялся всячески протестовать, истошно вопить и даже побагровел от натуги. Но взрослые, которые ничего не смыслят в протестах новорожденных и упорно отстаивают уже готовые взгляды, заявили с невозмутимой уверенностью, что отныне ребенок будет именоваться Франсуа-Батистом.
Потом крестная мать в платье с длинными рукавами и крестный отец в черной шляпе уложили его в колыбель, и тут произошла одна удивительная вещь. Взрослые почему-то не в силах были величать его на своем взрослом языке полным именем, а сразу же принялись его звать Тисту.
Заметьте, что подобная вещь - далеко не редкость. Сколько маленьких мальчиков и маленьких девочек записывают в мэрии или в церкви под именами всевозможных Анатолей, Сюзанн, Агнесс или Жан-Клодов, а зовут их всегда иначе - ну, например, Толя, Зетт, Пюс или Мистуфле!
Все это без труда доказывает, что готовые взгляды не слишком-то хороши и что взрослые просто не способны распознать наше имя, да и не только имя. Несмотря на их вечные уверения, будто все на свете им известно, они даже и. не ведают, откуда мы взялись, почему мы здесь, в этом мире, что нам надлежит тут делать.
Это беглое замечание имеет немаловажное значение и требует еще кое-каких дополнительных разъяснений.
Если уж нас произвели на свет лишь для того, чтоб в один прекрасный день мы стали взрослыми, то с возрастом готовые взгляды легко и прочно укладываются в нашей голове.
Взгляды эти, давным-давно придуманные и узаконенные, изложены в книгах. Следовательно, постигая их во время чтения или же просто внимательно слушая рассказы людей, которые много читали, можно довольно быстро превратиться во взрослого, похожего на всех остальных взрослых.
Добавим еще, что на свете существует великое множество таких готовых взглядов, пригодных для всех случаев жизни, и это очень удобно, потому что их можно то и дело менять.
Но если кое-кто из нас появляется на этой земле с какой-то опреде­ленной целью, если ему уготовано выполнить этот ни с чем не сравнимый труд, то тогда ему приходится не легко. Готовые взгляды, которыми дру­гие пользуются с легкостью необыкновенной, отказываются прочно сидеть в нашей голове; они у нас влетают в одно ухо, а в другое вылетают, падают на землю и тут же разбиваются.
Тем самым мы доставляем массу неприятных неожиданностей прежде всего нашим родителям, а потом уж и всем прочим взрослым, которые удивительно цепко держатся за свои пресловутые взгляды.
Именно так и произошло с тем самым маленьким мальчиком, которого нарекли именем Тисту, даже не испросив при этом его собственного согласия.

Глава вторая, в которой говориться и о самом Тисту, и о его родителях, и о Сверкающем доме.

Волосы у Тисту были белокурые, вьющиеся на концах. Представьте себе целый водопад солнечных лучей, которые, падая на землю, образо­вали бы небольшой локон. У Тисту были большущие голубые глаза и ро­зовые, свежие щечки. Его часто целовали.
Недаром взрослые - особенно те, у которых глубоко вырезанные темноватые ноздри, морщины на лбу и волосатые уши, - то и дело целуют малышей в их свежие щечки. Они уверяют, будто при этом малыши испытывают истинное удовольствие; это тоже один из их готовых взглядов. На самом же деле это им, взрослым, приятно целовать крошек в свежие щечки, и те весьма охотно доставляют им подобное удовольствие.
- Ах, какой премиленький мальчик!
Но Тисту от этого не испытывал ни малейшей гордости. Красота ка­залась ему вещью самой обыденной. Он даже удивлялся, что не все мужчины и женщины, не все дети по ходят на его родителей и на него самого.
И все потому, что родители его - поспешим, кстати, сказать об этом­ были необыкновенно хороши собой, и Тисту, глядя на них, привык ду­мать, что не такая уж сложная штука - быть красивым. Если же он на­ тыкался на какое-нибудь уродство, то оно казалось ему исключением или же несправедливостью.
У его отца были черные и тщательно приглаженные бриллиантином волосы; он был высок ростом и превосходно одевался; на воротнике его пиджака никогда не видно было ни единой пылинки, и он весь благоухал одеколоном.
Мать его была воздушным белокурым созданием с нежными, бархатистыми, словно у цветка, щечками и розовыми, словно лепестки розы, ногтями, и, когда она выходила из своей комнаты, вокруг нее разливал­ся аромат невидимого букета.
Поистине Тисту не на что было жаловаться, ибо, будучи единственным ребенком в семье, он пользовался всеми благами огромного состояния своих родителей.
Ведь отец его и мать, как вы уже сами догадались, были людьми очень богатыми.
Жили они в прекрасном многоэтажном доме с башенками, увенчан­ными остроконечными шпилями. В этом доме с высокими, вытянувшимися В девять рядов окнами был еще подъезд, веранда, парадная и черная лестницы, а вокруг него раскинулся великолепный сад.
В каждой комнате дома лежали такие толстые, такие пушистые ковры, что они скрадывали шорох шагов. Здесь очень удобно было играть в прят­ки, а также бегать по ним босиком - ведь это вещь запрещенная. Недаром мать то и дело твердила ему:
- Тисту, надень сейчас же туфли, а то простудишься!
Но Тис ту благодаря толстым коврам никогда не простужался.
Были еще в доме на парадной лестнице медные, ярко начищенные перила, которые напоминали горбатую заглавную букву S. Начинались они с самого верхнего этажа и мчались, словно золотая молния, до самого низа, упираясь в медвежью шкуру.
Когда поблизости никого не было, Тисту садился на перила верхом и несся вниз с головокружительной быстротой. Перила эти были как бы личным его ковром-самолетом, его волшебной дорогой, которую каждое утро ожесточенно натирал, начищал до умопомрачительного блеска слуга Каролус.
И все потому, что родители Тисту питали необоримую слабость ко всему, что блестит, и в результате делалось все возможное и невозможное, дабы им угодить.
Парикмахеру с помощью бриллиантина, о котором мы уже упоминали, удавалось превратить шевелюру отца в такой бесподобный восьмигранный шлем, что при виде его все обмирали от восторга. Отцовские ботинки были до такой степени начищены, отлакированы, что при ходьбе, казалось, отбрасывали целый каскад искр.
Розовые ноготки матери, всегда тщательно отполированные, сверкали словно десяток застекленных окошек при восходе солнца. Вокруг ее шеи, в ушах, на запястьях, на пальцах переливались огнями бесчисленные колье, серьги, браслеты и кольца, усыпанные драгоценными камнями; и когда она отправлялась вечером в театр или на бал, казалось, будто все горевшие в ночи звезды невольно тускнеют перед нею.
Слуга Каролус, используя порошок собственного изготовления, пре­вращал перила в неповторимое произведение искусства. К тому же порош­ку он прибегал и для того, чтобы начистить круглые ручки дверей, сере­бряные подсвечники, хрустальные подвески на люстрах, солонки, сахарницы и пряжки поясов.
Ну, а если уж говорить о девяти автомашинах, что мирно дремали в гараже, то надо было чуть ли не надевать темные очки, чтоб взглянуть на них. Когда они, отправляясь в путь всем скопом, неслись по улицам, люди невольно останавливались на тротуарах. Можно было подумать, что весь Дворец зеркал высыпал на прогулку.
- Черт возьми, да это же настоящий Версаль! - восхищались всезнайки.
Рассеянные чудаки снимали шляпу, полагая, что это мчится похорон­ная процессия; жеманницы же успевали рассмотреть себя в зеркальных стеклах машин и даже попудрить себе носик.
На конюшне держали девять лошадей, одна красивее другой. По воскресеньям, когда хозяева принимали гостей, лошадей выводили в сад, чтобы как-то оживить окружающий пейзаж. Жеребец Черный Верзила бродил под магнолией вместе со своей подругой, кобылой Красоткой. Пони Гимнаст располагался возле беседки. Перед самым домом на зеленой траве выстраивали в ряд остальных шесть лошадей невиданно смородинной масти, из породы чрезвычайно редких красных коней, которых от­ ныне разводили во владениях отца Тисту и чем господин этот несказанно гордился.
Конюхи, одетые в красивые костюмы, метались со. щеткой в руке от одной лошади к другой, потому что благородным животным тоже надле­жало блистать чистотой, а особенно в воскресный день.
- Мои лошади должны сверкать как жемчужины! - не разговаривал отец своим конюхам.
Этот привыкший к роскоши человек был добряком, и потому-то все спешили выполнять его приказы. И конюхи со щетками в руках вычи­щали, выглаживали лошадей - девять волосков в одну сторону, девять в другую - до такой степени, что крупы у лошадей походили на огром­ные хорошо отшлифованные рубины. В хвосты и гриву вплетали серебряные бумажки.
Тисту просто обожал всех этих лошадей. По ночам ему снилось, будто спит он вместе с ними на светло-желтой соломе в конюшне. Днем же он то и дело бегал их про ведать.
Когда его угощали шоколадом, он аккуратно откладывал в сторону серебряные бумажки, а потом отдавал их конюху, который ухаживал за пони Гимнастом. Недаром из всех лошадей он предпочитал Гимнаста. Да это и понятно: и Тисту и пони были почти одинакового роста.
И так, обитая в Сверкающем доме вместе со своим отцом, этаким блистающим с ног до головы господином, и с матерью, неким подобием благоухающего букета, проводя свое время среди красивых деревьев, красивых автомобилей и красивых лошадей, Тисту был совершенно счастлив.

Глава третья, в которой мы познакомимся с Пушкострелем, а заодно и с заводом отца Тисту.

Пушкострель - так назывался - город, в котором Тисту родился. Ну, а Сверкающий дом и в особенности завод его отца приносили городу богатство и славу.
Пушкострель на первый взгляд был самым обыкновенным городом со всеми необходимыми для этого атрибутами - церковью, тюрьмой, казармой, табачной лавчонкой, бакалейной лавкой, ювелирным магази­ном. И, однако, город этот, так похожий на все прочие города, был из­вестен всему миру потому, что именно в Пушкостреле отец Тисту изготовлял пушки, пользующиеся громадным спросом. В Пушкостреле делали пушки всех фасонов и всех размеров: огромные пушки и маленькие, длинноствольные и почти без всякого ствола, пушки на колесах и на ме­ханической тяге, пушки для самолетов, танков и кораблей, пушки зенит­ные и подводные и даже такие, которые из-за ничтожного своего веса можно перевозить на спинах мулов или верблюдов в тех странах, где вокруг громоздятся камни и где еще не проложили дорог.
Одним словом, отец Тисту был фабрикантом и торговцем пушками. С той самой поры, когда Тисту стал все понимать, он то и дело слышал: - Помни, сынок, у нас самая выгодная торговля. Пушки - это тебе не зонтики, которые никому не нужны в солнечные дни, или какие-то там соломенные шляпы, которые в дождливое лето уныло торчат в витринах магазинов. А вот пушки - дело иное, ими торгуют в любую погоду.

В те дни, когда Тисту не испытывал ни малейшего желания усесться за обед, мать подводила его к окну и показывала ему громадный завод. Завод стоял где-то далеко-далеко, на самом краю сада, в стороне от сарайчика, в котором держали пони Гимнаста, и принадлежал отцу Тисту.
Мать заставляла Тисту пересчитать девять огромных труб, дымящих вовсю, потом подводила его к тарелке и говорила:
- Ну-ка, Тисту, ешь суп, чтоб поскорее вырасти. Ведь настанет время, когда ты станешь хозяином Пушкостреля. Изготовлять пушки не легко, а в нашей семье бездельников никогда не было.
Итак, не было никакого сомнения, что в один прекрасный день Тисту займет место отца и будет хозяйничать на заводе, совсем так, как в свое время отец получил наследство от дедушки, чей портрет - пышнобородого господина, опирающегося рукой на лафет пушки, - висел на стене гостиной.
И Тисту, который вовсе не был плохим мальчиком, послушно глотал овощной суп ложку за ложкой.

Глава четвертая, в которой рассказывается, как Тисту отправили в школу и как из этого ни чего не вышло

До восьми лет Тисту не имел ни малейшего представления о школе. Правда, его мать решила сама заняться образованием сына и научить его с грехом пополам читать, писать и считать. Результаты, надо сказать, были неплохие. С помощью очень красивых картинок, купленных специ­ально для этой цели, буква «А», например, запечатлелась в голове Тисту в образе «Автомобиль», потом - «Аэроплан», потом - «Арбуз»; буква «Б» - в образах «Банан», «Башня», «Барабан» и так далее. Чтобы на­ учить его считать, использовали ласточек, сидящих на проводах. Тисту научился не только складывать или вычитать, но ему удавалось даже де­лить: например, разделить семь ласточек на два провода ... в результате чего получалось три с половиной ласточки на один провод. Каким образом половина ласточки могла бы удержаться на проводе, это уж другой вопрос, ответ на который никто и никогда в мире еще не получал.
Когда Тисту исполнилось восемь лет, его мать сочла свою миссию законченной и решила передать сына в руки настоящего учителя.
По этому случаю Тисту купили прелестный клетчатый фартучек, но­венькие ботинки, которые немилосердно жали, ученический ранец, черный пенал, изукрашенный фигурками японцев, тетрадь в одну линейку, тетрадь в две линейки и отвели под присмотром слуги Каролуса в пушкострельскую школу, пользовавшуюся отменной репутацией.
Все ждали, что этот маленький нарядный мальчик, у которого были такие красивые, такие богатые родители и который уже умел делить ласточек пополам и даже на четверть, - словом, все ждали, что этот маленький мальчик будет творить в школе чудеса.
Увы! Школа произвела на Тис ту самое неожиданное и ужасающее впечатление.
Когда на черной доске начинали медленно строиться в линию марши­рующие буквы или же когда перед ним развертывалась длинная цепь всевозможных там трижды три, пятью пять, семью семь, Тисту чувствовал легкое покалывание в левом глазу и тут же крепко засыпал.
Однако он не был ни глупцом, ни лентяем, ни тем более слабосильным заморышем. Он так и горел желанием учиться.
«Не буду спать, не буду спать ... » твердил про себя Тисту.
Он во все глаза смотрел на доску, усердно внимал голосу учителя, но... но чувствовал, что снова начинается легкое покалывание... Изо всех сил он пытался перебороть сон.
Он даже напевал чуть слышно забавную песенку собственного сочи­нения:

Разделите ласточку на четыре части.
Где же ее лапка, где ее крыло?
Подарите лучше тортик мне на счастье,
Разделил бы я его уже давно ...

Но ничто не помогало. Голос учителя укачивал, убаюкивал, черная доска превращалась в непроглядную темную ночь, потолок нашептывал Тисту: «Тсс ... тише ... здесь витают прекрасные сны», - и самый обыкновенный учебный класс становился для Тисту обителью снов.
- Тисту!- вдруг окликал его учитель.
– Я не нарочно ... я не нарочно, господин учитель ... - тянул неожиданно разбуженный Тисту.
– Меня это вовсе не интересует. Повтори, что я сию минуту сказал.
– Шесть тортов... деленные на две ласточки ...
– Кол!
В свой первый школьный день Тисту возвратился домой с целым ворохом колов.
На второй день его оставили в наказание в классе на целых два часа, что дало ему великолеп­ную возможность сладко поспать в классе еще два лишних часа.
На третий день вечером учитель передал Тисту письмо для его отца. В этом письме отец с болью в душе прочитал следующие слова: «Сударь, ваш ребенок не такой, как все. У нас нет ни малейшей возможности держать его в школе».
Школа возвращала Тисту к его родителям,

Глава пятая, В которой повествуется, как Сверкающий дом охватила, тревога и и как решено было применить к Тисту новый метод обучения

Тревога - это не что иное, как тягостная мысль, которая закрадывается в голову с самого пробуждения и не дает покоя целый день. Тревога беспрепятственно врывается в комнаты, проскальзывает вместе с вет­ром между листьев, забивает голоса птиц, бежит по телефонным проводам.
У тревоги, овладевшей в то утро Пушкострелем, было свое имя, свое, на.звание, а именно: «Не такой, как все».
Даже солнце не решалось взойти над горизонтом.
«До чего же не хочется будить этого бедного Тисту, - огорченно шептало оно. - Едва он откроет глаза, как сразу же вспомнит, что его вышвырнули из школы ... »
Поэтому солнце по-притушило свой пылающий факел и отбросило на землю лить слабые свои лучи, надежно упрятав их в густой туман; небо над Пушкострелем так и осталось серым.
Но тревога прячет в своем мешке целую уйму фокусов-неожиданностей и непременно пожелает дать о себе знать. На сей раз она проскользнула прямо в басовитый заводской гудок.
И все в Сверкающем доме услышали, как этот заводской гудок зычно басил:
«Не такой, как все ... е .. е! .. Не такой, как все ... е ... е! .. »
Вот таким-то путем тревога прокралась и в комнату Тисту.
«Что же со мной теперь будет?» - спросил он сам себя. Спросил и снова зарылся с головой в подушку, но заснуть уже не смог. Так сладко спать в классе и так мучиться в собственной постели - да ведь от этого, сознайтесь, можно было с ума сойти
Кухарка Амели, разжигая свои многочисленные плиты, ворчала в полном одиночестве:
- Наш Тисту не такой, как все? А кто мне это докажет? У него, слава богу, две ноги и две руки... Что же еще им нужно?
Слуга Каролус, яростно начищая перила лестницы, тоже бормотал:
- Хм ... Тисту как такой, как всэ! Попробуйтэ-ка мэна в этом увэрить!
Заметим, кстати, что у Каролуса был легкий иностранный акцент. В конюшне возбужденно перешептывались конюхи.
- Болтают, будто этот милый ребенок не такой, как все ... и вы в это верите?
А раз лошади всегда чутко улавливают все оттенки человеческих треволнений, то чистокровки невиданно смородинной масти тоже, казалось, нервничали, недовольно били копытами в деревянную перегородку, сердито натягивали поводья. На лбу у кобылы Красотки вдруг неизвестно отчего выросли три седых волоска.
Одного только пони Гимнаста не захватило это всеобщее волнение, и он преспокойно жевал сено, позволяя всем желающим любоваться его белоснежными зубами.
Но за исключением этого пони, который был словно безучастен ко всему происходящему, все обитатели дома задавались лишь одним-единственным вопросом: как же поступят теперь с Тисту?
И конечно же, этот тревожный вопрос больше всего терзал душу его родителей.
Сидя перед зеркалом, отец Тисту наводил бриллиантовый блеск на свою и без того блестевшую голову, но делал он это без всякой радости, а просто так, по привычке.
«Н-да ... Воспитать ребенка, кажется, куда труднее, нежели отлить пушку»,- размышлял он.
Жена его - ну просто настоящая роза на розовых подушках! - уронила слезу в чашечку кофе с молоком.
- Ну как его выучить,если он спит на всех уроках? - повернулась она к мужу. - Как? ..
- Полагаю, что рассеянность - это еще не смертельная болезнь,­ отозвался тот.
- Во всяком случае, сонливость не так опасна, как бронхит, - заметила она.
- И все-таки из Тисту нужно сделать человека, - изрек муж. Обменявшись столь глубокомысленными репликами, они на какой-то миг замолкли. «Что делать? Что предпринять?» - вертелось в голове у каждого.
Муж и отец был человеком решительным и энергичным. Ведь, управ­ляя пушечным заводом, вы тем самым закаляете свою душу. Кроме того, он обожал своего сына.
- Готово! Нашел! И все это удивительно просто, - неожиданно заявил он. - В школе Тисту ничему не научится. Тем лучше! Больше ни в какую школу он не пойдет. Книги, именно книги нагоняют на него сон ... Тогда обойдемся без них. И коли уж он не такой, как все, попробуем применить к нему новый метод обучения! Все те вещи, которые ему надлежит знать, он изучит при самом ближайшем их рассмотрении. Его
Тут же, на месте, ознакомят, например, с образцами минералов, с садовыми и полевыми работами, объяснят, как живет город, как действует завод, и все это наверняка поможет ему стать взрослым. Ведь сама жизнь прежде всего великолепная школа. Посмотрим же, что из этого получится.
Жена горячо одобрила подобное решение и даже чуть ли не возроптала на судьбу, лишившую ее других детей, к которым можно было бы приме­ нить столь соблазнительную систему обучения.
Ну, а для Тисту ... что ж, для Тисту канули в вечность и наспех проглоченные бутерброды, и ранец, который приходилось таскать с собой в школу, и парта, над которой вечно клюешь носом, и целый ворох колов ... Впереди новая жизнь.
И затаившееся было солнце снова ослепительно засверкало.

Биография

Произведения

• Железный король
• Лилия и лев
• Тисту – мальчик с зелёными пальцами

Критика

• О формах авторской оценки в трилогии М. Дрюона «Конец людей»
• Раннее творчество Мориса Дрюона
• Социальные романы Мориса Дрюона