В поисках прозрачности
С. Лубэ
В новой книге стихов Семена Кирсанова «Зеркала» есть стихотворение, оно самое маленькое, состоит всего из одной строфы, но, может быть, в нем поэт раскрывается больше, чем в других. Вот это четверостишие:
Я ищу прозрачности, а не призрачности, я ищу признательности, а не признанности.
Писатель давно снискал признательность большой массы читателей, любящих поэзию. Не обошло его и признание, или, как он сам говорит, «признанность».
Кто из поэтов ищет «призрачности», мы не знаем. Разве только те, кто не понимает природы поэзии и ее назначения в нашем обществе. Другое дело — поиск «прозрачности». Это — занятие трудное. Не всем удается достигнуть такой ясности выражения, такой силы образности, когда созданная поэтом картина естественно входит в сознание читателя и надолго, если не навсегда, поселяется в его памяти.
Огромный опыт за плечами С. Кирсанова, работающего в литературе чуть ли не полвека. Никем не может быть оспорена виртуозность поэта в ритмике.
В новой книге С. Кирсанова пять разделов. Одни из них несут на себе оттенок личностный, временами прямо биографичный, другие поднимаются до широких обобщений, насыщены глубокими раздумьями о времени и истории.
К стихам первого типа принадлежат разделы «Зеркала. Повесть в двух планах», «Больничная тетрадь» и некоторые произведения из других разделов. Особенно много таких стихов в разделах «Признания» и «Разные стихи». К стихам второго вида относится, собственно, только один раздел — «На былинных холмах».
И если уж сам поэт «поднял» вопрос о «призрачности» и «прозрачности», то мы обязаны сказать, что отражение борьбы за «прозрачность» и против «призрачности» отчетливо сказывается в самих стихотворениях нового сборника, как это нередко случалось и раньше.
Повесть в двух планах «Зеркала», открывающая новый сборник, продолжает — именно продолжает, а не повторяет! — другое произведение С. Кирсанова более чем тридцатилетней давности — «Твою поэму». Новая поэма, может быть, и не звучит так трагично, как та, первая, но неутихающая боль безвозвратной утраты чувствуется и теперь — в «Зеркалах». Образ любимого человека живет в каждой принадлежавшей ему вещи, в каждой безделушке, но особенно жадно поглощают образ человека зеркала. Поэма «Зеркала» шире «Твоей поэмы». «Зеркала» вобрали в себя значительно более широкий круг жизни. По сути, новое произведение С. Кирсанова — это поэма о природе искусства. Поэт утверждает, что искусство, если оно реалистическое, сохраняет на века и преходящие события, и их смысл, и суть:
Хотите скрыть от отражений суть событий, — зеркал побойтесь,
не смотрите: они способны все открыть...
Беспристрастный ответ могут дать
зеркала...
от улик
не уйдешь, помнят всё
зеркала.
Второй план — план ритмизованной прозы — уже первого. Он более тесно и непосредственно связан с образом той, о ком создана «Твоя поэма».
Книга «Зеркала» полнее других книг С. Кирсанова раскрывает отличительное свойство его поэзии и, следовательно, его характера и личности. Мало сказать, что он жизнелюбив, что его поэзия жизнеутверждающая и оптимистичная. Основой жизнелюбия и оптимизма О. Кирсанова является то, что самое содержание жизни он понимает как непрерывное творчество, как созидание и обогащение жизни новыми формами, идеями, образами:
Бессмертья нет,
и пусть!
На кой оно — «бессмертье»?
Короткий
жизни спуск с задачей соразмерьте.
И далее:
Бессмертье —
мертвецам!
Им — медяки навеки.
Пусть прахом
без конца,
блаженствуют вовеки.
Для творчества и сохранения себя для жизни в памяти грядущих поколений человек нуждается в другом. Кирсанов утверждает:
Я главного хочу — полнейшего
бесстрашья...
Бесстрашие нужно всегда и во всем: и «перед пустотой неведомого завтра», и «перед слепой тоской внезапного инфаркта», и перед тем «судьей, который лжи поверит», и «перед злой, статьей», и «перед фонтаном артогня» — в самых различных жизненных ситуациях. Поэтому «бесстрашие живым бессмертье заменяет».
«Дней жизни» человека-творца «не счесть, пока, человечество есть» в этом основа оптимизма С. Кирсанова.
Жизнь представляется поэту только творчеством и деятельностью, а никак не вегетативным прозябанием. В этом упорном до жестокости отрицании даже тени надежды на бессмертие, в этом упорном до самозабвения утверждении творчества как символа жизни заключено органически присущее С. Кирсанову уважение к человеческой личности, вера в ее почти неограниченные способности овладения миром природы.
С большой убедительностью говорит об этом цикл стихов «На былинных холмах», многие из которых принадлежат к так называемой научной поэзии. И, может быть, именно поэтому несколько холодных и излишне рассудочных, не столько эмоциональных, сколько патетических.
Мысль об уважении к человеку, о внимании к нему и заботе о нем и раньше озаряла поэзию Кирсанова. Еще в «Поэме поэтов» (1939) С. Кирсанов связал воедино идею гуманности с идеей творчества:
Понял я, что нет на свете
выше, чем такое, чем держать другое сердце
нежною рукою.
И пускай мое от боли
сердце разорвется — это в жизни, это в песне
творчеством зовется.
Непременным условием такого творчества С. Кирсанов провозглашает творчество реалистическое. Когда мир предстает в своем истинном виде, неискаженным, поэту не нужны никакие очки. С. Кирсанов обращается к современникам:
О товарищи,
люди,
друзья,
поскорей свои очи протрите, отворите,
разденьте глаза и без стекол на мир посмотрите! Этот мир
не лишен красоты, иллюзорны испуг и угрозы, может быть,
мы добры и просты и под стеклами теплятся слезы? -
В новой книге С. Кирсанова, как никогда прежде, с особой очевидностью сказались любовь к природе, ощущение ее бесконечности, разнообразия и богатства. В моем представлении это связано с возросшим вниманием поэта к человеку, к его судьбе, со все более углубляющимся, и расширяющимся стремлением к познанию мира. Это обостряет внимание поэта к красоте природы Земли. Поэт достигает воистину той блистательной «прозрачности», к которой стремится.
Лаконичность сочетается здесь с классической выразительностью:
Уже светает поздно, холодноват рассвет.
Уже сентябрь опознан в желтеющей листве.
Не молят о пощаде,
дрожа перед судьбой, а шепчутся
«прощайте» цветы между собой.
Было бы непростительной наивностью думать, что поэт может расти только «одной стороной» — в идейном отношении, а «другой стороной» оставаться на когда-то достигнутом уровне мастерства. Идейность и художественность неразрывны в настоящей поэзии, образуют то органическое внутреннее единство, которое, собственно, и делает поэзию Поэзией.
У С. Кирсанова нет оснований противополагать «признательность» «признанности». Та «прозрачность», которой достигает его поэзия последних лет, все еще нет-нет да натыкается на «призрачность» некоторых его прежних экспериментов в области формы и слова. Поэт как бы возвращается, говоря его же словами, в свои «утренние... годы», когда ему «хотелось перелетать с трапеции на трапецию головокружительных рифм».
В свои «вечерние» часы С. Кирсанов несравненно глубже решает вопрос о новаторстве. Теперь это не перелеты «с трапеции на трапецию головокружительных рифм», но мысль о завтрашнем дне.
Последняя книга С. Кирсанова, «Зеркала», вобрала в себя опыт нескольких десятилетий его работы и отражает философскую зрелость и высокие гуманистические идеалы поэта. В книге действительно нет «претензий на авторство» и «тщеславных затей». Этим и обусловлено его новое отношение к поэтическому слову:
Поработайте, слова,
на людей, чтоб не никла голова, как осенняя трава —
ни в какой беде,— поработайте, слова,
на людей.
Л-ра: Октябрь. – 1971. – № 6. – С. 219-221.
Критика
