Мастер творить чудеса
Светлана Стрижнева, Аида Сердитова
«Василий Каменский, — утверждал А. В. Луначарский, — прежде всего энтузиаст. Его талант, его культурное значение, его личное обаяние сводятся прежде всего к тому, что он энтузиаст, что он вечно и прекрасно взволнован: живописно, эмоционально, музыкально взволнован, вечно вибрирует и со стихийной силой стремится заставить всех окружающих вибрировать в унисон с собой.
Этот жизненный энтузиазм и это стремление заразить им составляют большую долю каждого жизнерадостного оптимистического поэта».
Среди десятков книг с дарственными надписями Владимира Маяковского, хранящихся в Государственном музее В. В. Маяковского, автографы, адресованные Каменскому, относятся, безусловно, к числу самых теплых и дружеских. «Дорогому Васе Любящий Вол. Москва 22/V 21 г.»,— написал Маяковский на титульном листе книги «150 000 000», а в 1925 году Каменский получает от Маяковского изданное отдельной книжечкой в Нью-Йорке стихотворение «Необычайное приключение» с автографом автора: «Дорогому Васичке Володя». Так Маяковский мог обратиться только к очень близкому человеку.
Они были друзьями, несмотря на разницу в характерах, в отношении к жизни, в творческой манере, в основных поэтических темах. Знакомство их состоялось осенью 1913 года, а начало дружбе положила совместная с Д. Бурлюком поездка по городам России, начавшаяся зимой этого же года, с лекциями, утверждавшими новую поэтическую программу, и чтением стихов.
Очень тесно они были связаны и в первые послеоктябрьские годы. Каменский, встретивший революцию так же восторженно, как Маяковский, неутомимо выступал на собраниях и митингах, вместе с Маяковским активно участвовал в наглядной революционной пропаганде. Он даже написал специальный «Декрет о заборной литературе, о росписи улиц, о балконах с музыкой, о карнавалах искусств», вошедший в сборник его стихов (где было опубликовано стихотворение «Маяковский»). Этот декрет был выпущен и отдельной листовкой, которую Каменский расклеивал на улицах Москвы.
Восприняв победу рабочего класса как всенародный праздник, он призывал мастеров искусств расписывать фасады, заборы, тротуары, украшать улицы плакатами и картинами, расклеивать на них свои стихи.
Общим для поэтов было стремление поставить все виды искусства на службу революции. Маяковский много работал в кино. И когда в 1918 году снимался фильм по его сценарию «Не для денег родившийся», Каменский был приглашен им на роль поэта, читающего свои стихи. «Для этого он. Маяковский, ввел сцену «В кафе поэтов», где мы должны были писать свои стихи мелом на черной стене,— вспоминал Каменский.— Я был одет в длинную полосатую бухарскую блузу. Читал стихи и писал мелом на стене из поэмы «Степан Разин»:
Сарынь на кичку...
Сцену в кафе режиссировал сам Маяковский. И то, как он режиссировал, тоже было заснято кинооператором.
Роль Ивана Нова Маяковский исполнял, по-моему, блестяще...»
Как-то в беседе с Луначарским в конце 1910-х годов Маяковский выразил свое теплое и дружеское отношение к Каменскому и высокую оценку его поэзии: «Вася чудесный парень, я считаю его лучшим современным поэтом... После себя, конечно... Только он другой. Весельчак, гармонист, песельник...»
Каменский в те дни был пылающим костром энергии. Его, по выражению Луначарского, «сразу и сильно полюбили». Первым из литераторов он был избран в Московский Совет, стал первым председателем Всероссийского Союза поэтов.
Незаурядность личности Каменского, обширные дружеские связи, интересные встречи и события, которыми была полна его жизнь, обусловили своеобразие материалов, составивших фонд поэта, в Государственном музее В. В. Маяковского.
За последние годы этот фонд значительно пополнился его письмами товарищам по искусству, родным, друзьям и фотографиями.
Обращает на себя внимание один из малоизвестных юношеских снимков поэта, недавно переданный в музей его вдовой Валентиной Николаевной Козловой-Каменской. На лицевой стороне фотографии обозначен театральный псевдоним Каменского — В. В. Васильковский.
О «совершенно бешеном» увлечении театром, которое привело его на подмостки, Каменский, вспоминая зиму 1902 года, писал: «Театр лишил меня спокойствия и сна. Театр со всем многочисленным ансамблем влез в мою впечатлительную грудь и там давал сплошные сумбурные представления. Театр стал мной, а я — театром».
Весной он оставил место конторщика на Пермской железной дороге и, несмотря на предостережения товарищей: «Пропадешь!» — под покровительством актера Помпы-Лирского поехал в Москву, где вступил в члены театрального бюро. Играл в Севастополе, Тамбове, Кременчуге, в Николаеве попал в труппу Вс. Мейерхольда. По словам Каменского, именно Мейерхольд посоветовал ему бросить театр ради литературы, что он и сделал довольно решительно. К этому времени пришло разочарование в возможностях случайно сложившихся сезонных трупп, в которых ему довелось играть, появилось сомнение в правильности избранного пути. Но приверженность к театру сохранилась навсегда. Уже в 1944 году в письме к В. Ф. Матову он признавался: «Я ведь не просто интересуюсь театром, а люблю какой-то чародейной, потайной любовию, какой-то особенной стороной души». Каменский был не только страстным театралом, имевшим среди актеров много сердечных друзей, но и драматургом, написавшим около 40 пьес. Правда, художественный уровень многих из них был недостаточно высок и они не дошли до сцены. Но ряд работ для театра представляет несомненный интерес. Одной из первых революционных пьес было его «коллективное представление в 9-ти картинах» — «Стенька Разин». В первую годовщину Октябрьской революции этот спектакль был сыгран во Введенском Народном доме силами актеров театра имени Комиссаржевской с участием Алисы Коонен и актера МХТ Знаменского.
Пафос героической борьбы народа за лучшее будущее, которым была насыщена пьеса, как нельзя более соответствовал в то время настроению масс, поэтому она привлекла внимание театральных деятелей и была поставлена в Киеве, Петрограде, Нижнем Новгороде, а в одной из постановок, в Перми, Каменский сам выступил в главной роли.
Вспоминая неоднократные обсуждения с Маяковским вариантов постановок новых пьес, в частности «Мистерии-буфф», Каменский писал: «Мы увлеклись так, что обычный театр уже казался нам крохотной, ни на что ни годной спичечной коробочкой. Мы мечтали о революционном массовом театре будущего, когда на гигантской арене можно будет уместить тысячи людей, сотни автомобилей и самолетов, чтобы перед миллионным зрителем прошла, скажем, героическая эпопея завоеваний Октябрьской революции... Маяковский предлагал включить моего «Степана Разина» в большой план, чтобы эту пьесу и «Мистерию-буфф» поставить под открытым небом на Воробьевых горах с участием Москвы-реки».
Мечта о грандиозном театральном зрелище, пусть не в такой форме и не в таких масштабах, как это виделось в первые послереволюционные годы, воплотилась для Каменского в постановке оперы «Емельян Пугачев» Ленинградским академическим театром оперы и балета в Перми осенью 1943 года. В основу либретто он положил свою одноименную поэму, написанную в 1931 году. Автором музыки был композитор Мариан Коваль. Вскоре после премьеры, получив поздравления от В. Ф. Матова и А. А. Танеевой, Каменский ответил: «Поздравление принимаю с особенным сердцем автора, когда невероятный успех моего «Пугачева» (прежде всего как народной драмы в стихах) изобилен великим счастьем: получилось чудо!.. Я не видал нигде такого яркого праздника торжества в театре... Все шесть картин публика одинаково встречает овациями... Четыре часа поют мои стихи и так поют во весь голос, что я, автор, сгораю от счастья и наслаждения, так как редко в судьбе поэта бывает такое необозримое диво».
Каменского привела в восхищение работа всего коллектива, осуществлявшего постановку оперы.
Он страстно увлекался авиацией. И, пожалуй, не был бы самим собой, если бы прошел мимо этого увлечения, настолько велика была потребность ощутить жизнь во всей ее полноте, настолько манило все новое, неизведанное.
Авиация делала в то время свои первые шаги. Достаточно одного взгляда на неуклюжие, хрупкие сооружения с полотняными крыльями на фотографиях, собранных Каменским, чтобы представить, с каким риском были связаны полеты на них. Но Каменский делает все возможное для того, чтобы овладеть редчайшей в то время профессией.
С помощью известного авиатора В. А. Лебедева Каменский, испытав аэроплан «блерио» и пробуя свой аппарат на аэродроме в Гатчине и в родных местах на Урале, едет в Варшаву для подготовки к экзаменам на звание пилота-авиатора. Учителем его стал пилот-инструктор X. Н. Славоросов. Каменский так вспоминает время учебы: «Целые дни среди аэропланов. В глазах — взлетающие аэропланы. В ушах — музыка моторов... В мечтах — будущие полеты. О возможных катастрофах никто не говорил».
Весной 1912 года он отправился по городам Польши с лекциями об авиации и полетами. 29 мая в Ченстохове состоялся публичный полет Каменского, который закончился катастрофой и стал последним в его авиаторской карьере. Пилот в тяжелом состоянии со множеством переломов был доставлен в госпиталь. Газеты поместили некрологи, извещавшие о гибели знаменитого летчика и талантливого поэта Василия Каменского. «В статьях меня возносили до гениальности, явно рассчитывая, что я не воскресну»,— острил он.
К удивлению врачей, Каменский выздоровел довольно скоро. Захватив с собой остатки аэроплана, уехал в Пермь. В 40 километрах от нее, на речке Каменке, он основал хутор, который на целых двадцать лет — с весны до поздней осени — стал его любимым пристанищем.
Летать перестал, но любовь и интерес к авиации сохранились на всю жизнь. В единственном номере оригинального издания «Мой журнал», выпущенном им в 1922 году, Каменский посвящает специальную рубрику новостям авиации в России и за границей, здесь же публикует фотографию Славоросова, упоминая его в разделе «Мои учителя».
Желание описать пережитое и увиденное было для него очень характерно. В период тренировочных полетов в Варшаве им была задумана драма «Жизнь авиаторская». Сведений о работе Каменского над этой вещью нет, но о том, что она действительно была задумана, говорит, в частности, хранящийся в музее эскиз обложки.
С Борисом Григорьевым, Михаилом Матюшиным, Еленой Гуро и другими «левыми» художниками Каменский познакомился в 1909 году на выставке «Импрессионисты» в Петербурге. В это время, заинтересовавшись живописью, он сам пробовал писать. На выставке экспонировалась его работа «Березы». В одной из автобиографических заметок Каменский не без удовольствия вспоминал: «И. Е. Репин сказал про мою картину; «Хорошая, наивная «Березовая роща» — так вот пишут дети».
В дальнейшем Каменский, принимает участие в целом ряде выставок. В 1913 году в Перми он устраивает «Выставку современной живописи», привлекает к ней художников Москвы и Петербурга, сам выставляет ряд своих «детски-ярких» работ.
Ему хотелось, чтобы все окружающее радовало глаз человека. Расставшись с Каменкой и поселившись в Троице, на берегу живописной Сылвы, он перестроил полученный им дом по своему вкусу: украсил резьбой и росписью фасад, в яркие тона раскрасил ворота усадьбы и другие постройки.
Тяжелые физические страдания, пришедшиеся как раз на годы войны, не лишили Каменского жизнестойкости, желания участвовать своим поэтическим словом в приближении победы. Он пишет целый ряд стихотворений, посвященных Красной Армии, поэмы «Чкалов», «Партизаны», «Воздушный бой», работает над «Ермаком Тимофеевичем», последней из своих исторических поэм. Ранее им были написаны поэмы о Степане Разине, Емельяне Пугачеве,
Иване Болотникове, ярко и образно передающие близкую поэту стихию крестьянских восстаний. Эта трилогия занимает центральное место в творчестве Каменского. Ее герои во многом выражают отношение самого автора к жизни и к истории.
Особенно был дорог ему образ Стеньки Разина, к которому он обращался на протяжении всей своей творческой жизни. С исполнения стихотворения о Разине началась эстрадная слава поэта.
В той готовности, с которой Каменский читал свои стихи всюду: на сцене, на палубе парохода, на камском плоту, при встрече с друзьями, на пионерском сборе,— сказалась его постоянная душевная открытость и все тот же неугасающий энтузиазм.
«Надо уметь быть мастером в искусстве жизни — творить чудеса... И мой дух энтузиаста, несмотря на всю свою физическую драму, продолжает расцветать при любых обстоятельствах. Унывать не моя специальность...» Трудно поверить, что это строки из письма человека, уже лишившегося обеих ног.
Когда новая болезнь на долгие тринадцать лет приковала его к постели, он все равно не остается бездеятельным: постоянно рисует еще повинующейся ему левой рукой. На этих рисунках, сделанных цветными карандашами, лесные пейзажи сменяются морскими, сцены детских игр — сценами охоты; на них мы видим уплывающие вдаль корабли, летящие самолеты и парящих в небе птиц. В некоторые пейзажи Каменский вписывал дорогие ему имена. В этих рисунках Каменского как бы сосредоточилась его духовная жизнь последних лет: воспоминания, мечты и, несмотря ни на какие страдания, надежды.
Л-ра: Огонёк. – 1984. – № 29. – С. 14-15.
Критика
