Исикава Такубоку. Снимая перчатку

пер. Вера Николаевна Маркова

Снимал я перчатку.
И вдруг –
Рука замерла.
Скользнуло по сердцу
Воспоминанье.

В холодном-холодном
Воздухе ночи
Легкий запах лекарства.
Врач когда-то жил
В этом доме.

Быть может, оттого я так печален,
Что ярких красок
Нет вокруг меня?
Послал купить я
Красные цветы.

Наконец-то
Я новую книгу купил.
Читал, читал
Далеко за полночь…
Эту радость трудно забыть!

Оконное стекло
Задымлено
Дождем и пылью…
Я тоже стал таким.
Какая грусть!

Шесть лет
Свою старую шапку
Каждый день надевал я,
Каждый день…
Но и ее потерял я.

Тянутся, тянутся без конца
Бурого цвета кирпичные стены,
Но дымно-лиловыми
Стали они
В этот долгий весенний день!

На грязные стены из кирпича
Падает мягко
И тает.
Падает, весь растает и вновь
Летит весенний снежок.

Вот молодая женщина,
Полуслепая, стоит
У растворенного окна.
Тихо-тихо ей брызжет в лицо
Мелкий дождик весенний.

Иду
По весенней улице,
На дощечке у входа
Красивая надпись.
Женское имя…

Аромат молодых деревьев
Переполнил
Всю Новую улицу.
Ни звука.
Весенняя тишина.

На душе у меня так печально,
Словно где-то сейчас
Молодая девушка
Умирает.
Сыплется ледяная крупа.

Зимняя улица,
Мертвая улица…
Неуловимо
Где-то таится
Запах карболки.

Груды белых тарелок
Вытирает
И ставит на полку
В темном углу трактира
Женщина с грустным лицом.

Молодого салата
Листья на блюде.
Острый – до самого сердца
Запах уксуса.
Вечер.

Вечером
В больничном окне
Чье-то белое, белое
Лицо.
Отчего-то о нем я вспомнил.

Один поцелуй,
Долгий,
И мы расстались.
На улице в полночь
Отсвет далекого зарева.

Из маленького
Синего кувшина
Льет молоко
Дрожащая рука…
Любимая рука.

Бросил на полуслове
Свою бесполезную писанину.
Мне люди стали нужны,
И я на улицу вышел,
К людям.

Курю
Отсыревший табак.
Странно!
Как будто чуть-чуть
Мысли мои отсырели.

Я вдруг остро,
Всем своим существом
Понял: лето пришло.
Вдыхаю на дворике после дождя
Крепкий запах влажной земли.

Перед празднично убранной
Витриной
Стекольной лавки
Стою и гляжу…
Летней ночи луна.

«Она придет», – мне сказали.
Я рано встал
И встревожился
Оттого, что не слишком свежи
Рукава моей белой рубашки.

Где-то вбивают кол.
Где-то катится
Тяжелая бочка…
Как все звуки слышны!
Падает, падает снег.

Ни души в газетном бюро.
Вдруг в середине ночи
Пронзительно
Зазвенел телефон –
И замолк.

У пологого ската холма,
Где пшеница
Так зеленеет.
Я посреди тропы
Красный нашел гребешок.

Там, на горе
Позади селенья,
В роще густых криптомерии,
Солнце осеннего дня
Пестрые тени бросает.

Морская гавань.
С криком «тороро»
Ястреб чертит круги.
Облаком гонятся за ним
Волны прибоя.

Пора осеннего тепла.
Мелькнула
Птицы тень
В стекле туманном –
И мысли разбрелись мои.

Друг за другом плывут,
Ныряя, взлетая,
Выступы крыш,
И зимнее солнце
Пляшет на них.

Отец мой
Легко загорался гневом.
Теперь давно не сердится он.
Я думаю:
«Хоть бы он рассердился…»

Дуновеньем утреннего ветерка
Занесен в окно трамваи
Ивовый листок.
На лету поймал его,
Гляжу…

Отчего-то мне вдруг
Захотелось море увидеть,
Я к морю пришел –
В то утро, когда не мог я
Боль души победить.

Сколько б ни встретилось мне
В городе женщин сегодня,
Но каждая, каждая,
Казалось, любовь схоронив,
Понуро идет домой.

Я ехал в поезде далеко.,
И вдруг на станции
Среди полей
Родной и милый
Запах летних трав!

Рано утром
Я еле поспел на поезд.
Дорога в начале осени.
Черствого хлеба
Ломоть.

Я думал в поезде
О будущем своем.
Оно мелькнуло предо мной
Печальное –
В ночном окне вагона.

Лесная глушь.
Я поглядел на стрелки:
Стояли
Станционные часы.
Ночной бессонный дождь.

Мы простились.
Я в поезде ночном
У полутемного окошка
Бесконечно вертел в руках
Зеленое яблоко…

Продаю,
Все продаю!
Один у меня остался
Потрепанный немецкий словарь
На исходе этого лета.

Беспричинно
К другу я охладел.
Неприметно
Снова сдружился с ним.
У порога поздняя осень.

Красной обложки
Коснулся я вдруг,
Когда на дне корзины искал
Книги,
Запретные в нашей стране.

По дороге осенним утром
Мне встретился
Знакомый писатель.
Он сказал:
«Запретили книгу мою!»

Осенний несется ветер
Над цепью
Маленьких островков.
В самом углу
Океана.

Затуманенные влагой глаза
Да черная родинка на щеке…
Вот все, что стоит пред глазами,
Лишь вспомню
Жену приятеля моего.

Когда ни взгляну на нее,
Все катился
Перед нею клубок,
Все вяжет,
Вяжет она носки…

Жалобно-тонко
В траве
Цикады звенят…
Читаю на летнем лугу
Письмо.

Поздней ночью
Открыл я дверь.
Что-то белое
Во дворе метнулось.
Собака, быть может?

«Несчастная моя любовь!»
Шепчу я сам себе.
Уже за полночь.
В жаровню гаснущую
Углей подложил…

Глубокой ночью
Стекла окна
Окрасило бледным отсветом
Бесшумное зарево
Пожара.

Как боязливый разведчик,
Я. полный страха, брожу
Один
Глубокою ночью
По улицам городским.

Ночью мне почудилось вдруг,
Будто вся кожа моя –
Настороженное ухо…
В молчанье спящего города –
Тяжелый топот сапог.

Поздно ночью
На станцию пришел человек.
Посидел на скамье,
Вскочил и вышел…
Он был без шапки.

Вдруг сыростью
На меня пахнуло.
Спустился ночной туман.
Не замечая времени,
По городу я блуждал.

Словно из дикой пустыни,
Я домой воротился…
Долго шел я
По черной ночи,
По черной ночи Токио.

Под самыми окнами банка,
На покрытой инеем
Мостовой,
Пятна
Синих чернил.

«Тентен», –
Веселятся овсянки
В неглубокой чаще бамбука.
Я иду по дороге
Через заснеженный луг.

Был октябрь.
По сырому длинному
Коридору
Родильного дома
Шагал я взад и вперед.

Впервые
Жадно глотнул
Ребенок мой
Воздух осеннего утра.
Студеного утра.

Было так у меня на душе.
Словно коснулся рукой
Нежной кожи младенца.
Тихо шел я один
По темным дорогам парка.

Я чиркнул снимкой.
Круг свети –
Ширимою и ладонь
Перерезал
Белый москит.

Между деревьями парка
Маленькие
Резвились птицы.
Глядя на них,
Отдыхал я…

Я так и вздрогнул!
Это он, тот памятный
Поцелуй.
Тихо щеки коснулся
Платана лист на лету.

Не позабыть мне
Его лица!
Под полицейской стражей
По улицам шел в тюрьму человек
И только слегка улыбался.

Ребенка
На спину привязал
Мой овдовевший друг
И бродит
По развалинам замка.

В два-три голоса
Мне говорили:
«Перед смертью
Он тихо всхлипнул… Чуть-чуть».
Слезы сжали горло.

Бывало, едва с работы
Поздней ночью приду домой,
Первым делом беру я на руки
Сына…
И нет его.

В ту пору,
Когда, наливаясь, крепнут
Корни белой редьки в деревне,
Родился –
И умер мой сын.