Народная фантастика в поэме В. К. Кюхельбекера «Юрий и Ксения»
Л. Г. Горбунова
Поэма В. К. Кюхельбекера «Юрий и Ксения» представляет собой опыт создания произведения, призванного ответить основным требованиям литературной программы декабристов — народности и национальной самобытности. Поэт стремился воспроизвести в ней, по его словам, «дух» и «размер нашей простонародной поэзии». В основе поэмы лежит сюжет древнерусской повести «Об основании Тверского Отроча монастыря», известный В. К. Кюхельбекеру по пересказу, данному в «Вестнике Европы». Он существенно усложнил его за счет расширения событийной части и введения фантастики. Народная фантастика занимает значительное место в содержании и структуре поэмы В. К. Кюхельбекера. Однако ни ее специфика, ни функции в названном произведении не подвергались специальному исследованию. Определение роли фантастической образности в идейно-эстетической системе «Юрия и Ксении», думается, будет способствовать как более глубокому и полному восприятию художественного своеобразия поэмы, так и конкретизации литературно-теоретических положений В. К. Кюхельбекера по вопросам мифологии и фантастики.
«Юрия и Ксению» поэт называл «легендой», а лежащий в основе материал — «выдумкой», подчеркивая тем самым, что главный интерес его произведения — судьбы и характер героев, а основная стихия — лирическая. «Моя Ксения, — писал он, — всего менее поэма историческая. Женитьба князя Ярослава Ярославича Тверского только материал». Не стремясь, однако, к историческому правдоподобию, Кюхельбекер создал насыщенный, богатый условно-исторический фон, который «придал ничтожной басне о любви Ксении и Ермила, Юрия и Ольги» глубокое нравственно-философское звучание. «Моя поэмочка, — писал поэт, — конечно, не будет таким верным зеркалом времени Ярослава Тверского, какими бывают поэмы Скотта различных времен старинной Шотландии; надеюсь, однако же, что в ней найдется кое-что истинно русское». Историзм художественного мышления Кюхельбекера проявился в адекватном воплощении избранного легендарного сюжета. Он широко ввел в поэму народную фантастику и мифологическую образность, с которыми и связан романтический национальный колорит произведения, а в немалой степени — и его исторические краски. Так, поэт использует характерные для сознания человека Древней Руси представления о значимости и силе пророчеств и ведовства, введя образ языческой ведьмы.
Фантастика пронизывает всю структуру поэмы, организуя сюжетное действие и способствуя разрешению конфликта как на композиционном, так и на идейном уровне. В первой песне поэмы, содержащей экспозицию и завязку, Юрий, мучимый сомнениями в благополучном исходе своего сватовства к Ксении, отправляется к ведьме в надежде, что она рассеет его опасения. Подходя к ее жилищу, герой слышит предназначенную ему песню-предсказание, в которой предопределены основные моменты последующих событий и судьбы героя. Во второй песне поэмы ведьма поясняет свое зловещее предсказание, уточняя источник предстоящей беды: «ждать вреда... от сокола!». В третьей песне она с аналогичным прорицанием обращается и к Ксении. Все последующее с момента встречи Юрия с «бабушкой лесной» развитие сюжета представляет собой осуществление ее пророчеств.
Предопределение, властвующее над судьбами героев, предстаёт в двух ипостасях: бесовской и божеской. Оба начала вступают в конфликт, в невидимую борьбу за их души. Получив от князя Ярослава согласие на женитьбу, Юрий отправляется домой, однако чудесным образом попадает в скит. После беседы с живущим там отшельником боярин возвращается «под тайным бременем печали». Постепенно, таким образом, налетается ощущение неизбежности надвигающейся беды. Своей кульминации развитие действия достигает в момент исполнения главного предсказания ведьмы в песне четвертой: во время княжеской охоты сокол привел Ярослава прямо к церкви, где происходило венчание Юрия и Ксении. Князь, плененный красотой девушки, остановил брачную церемонию и, получив согласие невесты, заменил собой жениха. Глубоко потрясенный Юрий скрылся.
В последний раз ведьма как олицетворение неотвратимого рока является Юрию в пятой песне. Ее злая воля, однако, оказывается, в конечном счете, бессильной перед высшим Промыслом: волхвица, а равно и боги, которым она служит, не властны над душами и волей людей. Попытки ведьмы склонить героя к самоубийству или мести с помощью языческих богов были им отвергнуты. Он произносит заклинание, которое губит ведьму: «Волхвица, именем Христа/ (Он вложит мощь в Мои уста!)/ Повелеваю и глаголю:/ Иди!» — и вдруг пустому полю/ Передает дубрава визг,/ И вспыхнул Столб блестящих брызг,/ И тут же с неба быстрый пламень,/ Блеснуло что-то, словно камень/ Скатился в воду... Ведьмы нет!»
Не в силах вынести свое горе, Юрий покидает мир и удаляется в скит, склоненный отшельником на путь монашества.
Являясь структурообразующим элементом на уровне сюжета и композиции «Юрия и Ксении», фантастика способствует одновременно и решению идейно-художественных задач, поставленных автором. Это относится, в частности, к религиозному конфликту поэмы, отразившему характерную для эпохи борьбу набиравшей силу христианской церкви и языческой религии, пережитки которой долго жили в народе. Язычество, выступающее в произведении в образе волхвицы — «бабушки лесной», предстает как явление непостижимое и грозное в своей неотвратимости. Его мрачной стихии противостоит в поэме печальная, но умиротворяющая атмосфера скита, где живет мудрый отшельник. В той негласной борьбе за Юрия, которая ведется ведьмой и старцем, раскрываются две разные идеологии. Язычество олицетворяет зло и насилие. Христианство воплощает милосердие и смирение. Если волхвица толкает героя на самоубийство или месть, то отшельник призывает его к прощению и забвению. Юрий делает выбор, означающий торжество христианских идеалов.
Фантастика в поэме является, однако, не только средством выражения религиозной тенденциозности. Языческая вера в интерпретации Кюхельбекера — явление сложное. Отрицательно относясь к ней как к отжившей идеологической форме, поэт ценит язычество как часть народной культуры — «науки дедов и отцов». Гордостью и достоинством дышат слова языческой жрицы в ответ на щедрые обещания Юрия: — «Спасибо! — прервала она. —/ Своим попам сули подарки:/ Я не без брашна, не без чарки/ Вина и меду...».
В монологе волхвицы в первой песне поэмы слышны отзвуки трагической истории гонений, какими преследовала православная церковь адептов языческих богов: «И мало нас осталось ныне,/ Их верных - слуг, и те в пустыне,/ В сухих степях, в глухих лесах,/ И нам защита только страх/ В тех дебрях и борах, где бродим».
Вместе со служителями языческого культа безвозвратно уходила из сокровищницы народной мудрости какая-то невосполнимая ее часть. «Чудна наука! ей вовеки/ Вас не научат ваши греки», — говорит Юрию ведьма, призывая чтить память предков и хранить их заветы. О сочувственном отношении к поборнице традиционной народной веры свидетельствуют и наименования: «старушка», «бабушка лесная».
Народный характер языческой веры, представляемой в поэме Кюхельбекера «бабушкой лесной», подчеркивается и тем, что «вещания» ведьмы, включенные в разные песни поэмы, облечены в форму народных песен. /.../ Показательно, что именно по поводу песен ведьмы он сокрушался: «Всего для меня труднее то, где должно соблюсти не только дух, но и размер нашей простонародной поэзии».
Фантастика «Юрия и Ксении», имея в целом народный характер и национальную окраску, достаточно сложна по своему составу. Особенно отчетливо это наблюдается именно в образе «бабушки лесной», имеющем две ипостаси: волхвицы и ведьмы. Будучи поборницей народной веры, она поклоняется «Велесу козлоногому», «прекрасному Световиду», «Перуну, что в громах и молниях слетает», т. е. основным представителям славянского языческого пантеона. Являясь в то же время ведьмой, «старушка» занимается колдовством. Двойственная природа этого образа, его своеобразная достоверность обусловлены глубоким знанием Кюхельбекером народной культуры, в которой, как известно, волхвы были постепенно переосмыслены под влиянием церковной традиции в колдунов, связанных с нечистой силой.
Ведьма, как известно, — персонаж низшей мифологии, сложившийся в недрах народного сознания и широко распространенный как в Западной, так й в Восточной Европе. Он хорошо был знаком литературе, приобретя определенный стереотип изображения. В ведьме из «Юрия и Ксении» объединены черты фольклорные и литературные, национальные и общеевропейские. «В старушке много условно-сказочного, романтического». Традиционен её портрет: «Старуха с бородой, с усами/ Простоголова и боса,/ Она седые волоса/ По самый пояс распустила:/ Их тайная взвевает сила». Не менее традиционны и сопутствующие ей атрибуты колдовства: котел, что «пенится, кипит и бродит», «черный кот», «высокий остов», покрытый саваном, «огромный сыч» и т. п.
В ведьме Кюхельбекера, несомненно, есть черты русской сказочной Бабы-Яги, чудесной помощницы. В этот образ вплетаются и элементы, сложившиеся под влиянием христианской традиции, а именно: избавиться от ведьмы можно, произнеся имя спасителя. Народная фантастика поэмы поставлена, таким образом, автором в общеевропейский культурный контекст. Фантастический элемент, отмеченный чисто национальной печатью, связан в «Юрии и Ксении» с чудесной ролью сокола, приведшего князя на свадьбу его любимца. Мотив соколиной охоты, как известно, очень популярен в русском свадебном фольклоре.
Одной из существенных функций фантастики в поэме является эмоционально-психологическая. Две системы фантастических образов в «Юрии и Ксении» — фольклорная и христианско-религиозная — создают в произведении соответственно разные эмоциональные зоны. Одна из них связана с образом «бабушки лесной», другая — с образом отшельника. Появления ведьмы создают у героев и читателей настроение тревоги, страха, ужаса, недобрых предчувствий, тягостное ощущение неизбежности рокового исхода. С образом старца, атмосферой скита связано состояние грустной, но просветляющей умиротворенности.
Фантастика в поэме Кюхельбекера служит одним из важнейших средств создания эмоционального тона повествования и его психологизации. Фантастическая образность в «Юрии и Ксении» существует на правах реальности. Ее использование носит целенаправленный, конструктивный характер. Оно мотивировано темой и сюжетом произведения, играя в нем структурообразующую роль, способствуя решению основных конфликтов и эмоционально-психологическому раскрытию характеров героев.
Л-ра: Фольклорная традиция в русской литературе. – Волгоград, 1986. – С. 11-16.
Критика
