К вопросу о проблематике «Степных очерков» Левитова
М. П. Цебовва
Писатели-шестидесятники, в том числе и А. И. Левитов, долгие годы в истории нашей литературы были незаслуженно забыты. Да и сейчас еще многие произведения Левитова, Н. Успенского, В. Слепцова, Наумова, Воронова, Нефедова являются библиографической редкостью.
Как весьма отрадное явление следует отметить выход в свет сочинений в одном томе Левитова (1956), двухтомника произведений Ф. М. Решетникова, двух томов «Русских повестей XIX века 60-х годов». Этим изданиям предпосланы обстоятельные вступительные статьи. Все это нужно рассматривать как начало большой работы по изданию и популяризации произведений шестидесятников — писателей, которых А. М. Горький называл великими своим честным и сердечным отношением к судьбам Родины, к жизни народа, к литературе — «святому делу их жизни».
Творчество А. И. Левитова — писателя-разночинца — созревало под непосредственным влиянием эстетики и критики Чернышевского и Добролюбова.
Основная тематика творчества Левитова — жизнь дореформенной и пореформенной деревни, положение городских низов, судьбы разночинной интеллигенции — также связывает Левитова с демократической литературой его времени.
Как и другие писатели-шестидесятники, Левитов преимущественно обращался к очерковому жанру. И это — не случайно. В 60-х годах очерк с темой народа становится основным жанром в демократической литературе. Как того требовали Чернышевский и Добролюбов, очерк 60-х годов был поставлен на службу антикрепостническому движению. В основу своих очерков писатели-шестидесятники брали документальные факты, но эти факты, благодаря художественному домыслу, становились широкими художественно-публицистическими обобщениями, часто перерастая в объединенный идейно-тематический цикл очерков («Губернские очерки» Салтыкова-Щедрина, «Письма об Осташкове» В. Слепцова, «Нравы Растеряевой улицы» Г. Успенского и др.).
Очерки писателей-демократов противостояли литературе либерального направления с ее идеализированным изображением народа, однако слабого и беспомощного в борьбе с притеснителями.
Очерк и рассказ передовых писателей 40-х годов (Тургенева, Григоровича, Даля) сочувственным отношением к народу, нетерпимостью к крепостничеству представлял прогрессивное явление, был шагом вперед в отображении жизни народных масс. В реалистическом изображении «мужика» состояла большая заслуга «натуральной школы», что было отмечено еще В. Г. Белинским. Но в 60-х годах «место барина в русской жизни и литературе заступил разночинец». Новый деятель освободительного движения внес свое отношение к крепостному строю и народу, свои требования в изображении народа. Писатели-либералы в 60-х годах оказались не в состоянии осветить проблему народа в плане требований и идей революционеров-демократов. […]
Писатели-демократы сыграли большую роль в демократизации очерка. В статье «Не начало ли перемены?» Н. Г. Чернышевский, отмечая значение беспощадно правдивых рассказов Н. Успенского для развития русской литературы, подчеркивал «радикальную разницу между характером рассказов о простонародном быте у Г. Успенского и у его предшественников», т. е. у Григоровича, Тургенева, Даля. Писатели-демократы, в отличие от либералов, удовлетворенных «освобождением», и во второй половине 60-х годов концентрировали внимание в основном на проблемах борьбы крестьянства против крепостного права и его пережитков и разоблачения антинародного характера реформы 1861 года. Останавливая внимание читателя на ужасах крепостного права, они в своих очерках убедительно показывали, что реформа не принесла облегчения народу, жаждущему настоящей воли.
Народный очерк, созданный писателями-демократами, отличался своеобразным стилем. В нем как бы объединялся писатель-беллетрист и фольклорист-этнограф; значителен в нем публицистический элемент. Эти черты определялись сознательным стремлением писателей сблизиться с народом, всесторонне использовать его творчество и правдиво воспроизвести специфику народной речи.
Все эти идейно-художественные особенности присущи также очеркам и рассказам А. И. Левитова.
В то же время Левитов занимает особое место. И дело тут не только в лирических описаниях картин природы, как пытались представлять своеобразие таланта Левитова некоторые критики. Представители либеральной критики — А. Измайлов, А. Н. Пыпин, И. Н. Игнатов — и особенно реакционной критики (Венгеров), восторгаясь картинами природы, щедро разбросанными на страницах произведений Левитова, не замечали самого существенного в его творчестве — стремления раскрыть характеры и судьбы простого люда деревень и городов. Представляя читателю Левитова главным образом как лирика-пейзажиста, они тем самым умаляли общественно-социальную, обличительную направленность творчества писателя-демократа. И. Н. Игнатов в очерке «А. И. Левитов» называет лиризм Левитова неопределенной мечтательностью и считает, что участие автора к судьбе крестьянина, босяка, купца — совершенно равное, как к людям, одинаково страдающим. То и другое, по мнению критика, мало гармонировало с требованиями, которые предъявляло то время (60-е годы) писателю. А. Измайлов в рецензии на произведения Левитова (в журнале «Север» за 1904 г.) и во вступительной статье к «Собранию сочинений А. И. Левитова в 6-ти томах» (1911 г.) представляет Левитова чем-то вроде писателя «чистого искусства», главным достоинством которого являлось умение рисовать русскую природу с мягким и нежным лиризмом.
«...K великому своему счастью, — писал Измайлов, — Левитов не попал в руки тех учеников, которые иногда успевали даже сильных писателей превращать в иллюстраторов партийного катехизиса». Измайлов даже пытается сопоставить талант Левитова с талантом Горького. Такое сопоставление, разумеется, приводит к абсурдному выводу о том, что в изображении бедноты Левитов «бесконечно выше в смысле постижения философской правды жизни», правдивее в этом изображении А. М. Горького.
В газетных заметках, хранящихся в Центральном архиве, творчество Левитова рассматривается также не объективно. В одной из них (1902 г., автор неизвестен), хотя и отмечается художественное дарование писателя и определяется это, как «очень значительное», однако совершенно исключается возможность причислить Левитова к писателям тенденциозно-демократического направления. Автор статьи пишет также о том, что левитовский «народ» наводит на читателя ужас своим глубоким «нравственным падением и никаких симпатий не возбуждает». В конечном же счете художественное дарование Левитова сводится на нет утверждением о том, что его творчество «бесцельное, беспредметное и потому не оставляющее прочного следа в памяти...».
В другой газетной заметке — «Один из погибших талантов (памяти А. И. Левитова)» — (автор также неизвестен), написанной в сочувственных тонах с использованием выдержек из воспоминаний Златовратского о Левитове, наилучшими отмечаются «Степные очерки» (в последующих произведениях автор видит упадок таланта Левитова). К сожалению, автор говорит только о красоте и гармоничности языка Левитова в изображении степной природы, ни словом не обмолвясь о тех, кто населял эти степи и был излюбленным героем Левитова, — о тружениках-степняках. Таким образом, автор заметки обходит вопрос о социальной значимости «Степных очерков».
То же самое можно сказать и о заметке некоего Д. П. Сильчинского, увидевшего в «Степных очерках» только картины детских лет, изображенные «с прелестным, чисто поэтическим лиризмом».
Критик «Русского Вестника» А. А. Григорьев, прочитав «Ярмарочные сцены» Левитова, сказал в личной беседе с ним: «У Вас оригинальный талант. Есть что-то гоголевское, но это у Вас свое, самобытное. Прелестный юмор, яркость красок в живописи и грациозность...». А. Григорьев ни словом не обмолвился о горших размышлениях Левитова о судьбах народа. А между тем, уже в этом, первом произведении писателя, начатом еще в 1856 году, Левитов раскрывает такие стороны деревенской жизни в крепостное время, что говорить только о прелести юмора и грациозности стиля — значит попросту умалять талант писателя-демократа.
В очерках «Ярмарочные сцены» (или, как позднее озаглавил их автор, «Типы и сцены сельской ярмарки») без труда можно найти острые сатирические зарисовки. И если крепостных крестьян и дворовых Левитов рисует с большой теплотой, не затушевывая и темных сторон в их быте и нравах, то в изображении представителей местной власти — станового пристава, сотских, барина-помещика, его управителя и купцов, обманывавших простой народ, — писатель прибегает к средствам сатиры и злой иронии, а нередко и к аллегорической форме повествования. Бесчинство, беззаконие, насилие, взяточничество — все это превосходно сумел показать Левитов уже в первом своем произведении. Мимо всего этого прошел и А. Григорьев и почти вся последующая дореволюционная критика.
Шулятиков в статье «Критические этюды. Памяти А. И. Левитова» полемизируя с Нефедовым—автором первой подробной биографии Левитова, видит в произведениях писателя только глубокий пессимизм. Этот пессимизм Шулятиков объясняет тем, что Левитову приходилось наблюдать исключительно отжившие формы общественной и хозяйственной деятельности, и эти-то отживавшие формы как бы загипнотизировали его. Утверждения Шулятикова опровергаются прежде всего самим творчеством Левитова, стремившегося, как он сам говорил, отобразить и положительные и отрицательные идеалы русской жизни. Размышляя над будущим романом («Сны и факты»), Левитов писал:
«...Куда ни обернись, все так печально, безнадежно... Но я все-таки примечаю в современной безалаберности признаки чего-то нарождающегося, лучшего, что даст нам, с божьей помощью, выйти из заскорузлости и выступить на путь здорового развития наших сил. Я почему-то глубоко верю в будущее России и надеюсь, что мы не пропадем...». Пессимист так бы не рассуждал.
Царская цензура лучше критики разобралась в острообличительных мотивах произведений Левитова. Цензор писал в связи с выходом I тома собрания сочинений Левитова в 1884 году о том, что его очерки «... могут действовать крайне неблагоприятным образом на читателя, возбуждая в нем чувство негодования. Если автор в своих рассказах коснется жизни крестьянина какой-нибудь местности, то она непременно изображается им крайне бедною, угнетенною непосильным трудом и невыносимого жестокого обращения с ними и барского самодурства помещиков-дворян, а также спаивания и обирания их кабатчиками. Сельское духовенство выводится на сцену в образе пьяных и развратных представителей ...Помещики изображаются пошлыми личностями».
В чем же заключается оригинальность стиля «Степных очерков» А. И. Левитова?
Все прелести степной природы, все поэтическое обаяние воспоминаний детства никогда не могли заглушить преобладающих мотивов творчества Левитова, и в «Степных очерках», как и в последующих своих произведениях, писатель является прежде всего певцом жизни народа, его большого горя, его маленьких радостей, его одаренной души, его неисчерпаемых сил и в то же время обличителем тех социальных условий, которые породили невежество, темноту, долготерпение и забитость в русском народе. С глубоким и тревожным раздумьем писатель говорит о суровой доле труженика: «Крестится... степной человек, смотря на то, какой красивой, полной жизнью цветет природа наша, и на ее вызывающие к счастью и жизни приветы отвечает он тем только, что во весь свой трудовой век гнет вниз свою всегда добрую, но и всегда скорбно думающую голову... Сквозь... непроглядную листву трудно увидеть заезжему человеку, что вот-вот сейчас развалятся наши хилые избенки, и, смотря на то, как все на его дороге бодро живет и светло радуется, не поймет он, отчего тяжелая, печальная дума всегда покрывает лицо степного человека, изморенное сокрушительным трудом, иссушенное убивающими нуждами!» («Уличные картинки — ребячьи учителя»). Здесь Левитов скорбит. Скорбит он и в глубоко поэтичном очерке «Степная дорога днем», в котором природа в образе степи олицетворяет жизнь крестьянина, полную горя. Автору кажется, что от всей степи —от проезжей дороги, птиц, парящих в поднебесье, людей, изморенных трудом под палящим солнечным зноем, — слышится одна скорбная песня, один общий стон. Описание родных мест у реки Воронеж (в очерке «Уличные картинки — ребячьи учителя») обрамляется тоскливым, горьким плачем кукушки, напоминающим писателю «скорбные посадские песни»; полное очарования описание тихой ночи (в очерке «Типы и сцены сельской ярмарки») заканчивается глубоко грустным аккордом: «...Тихо и светло на душе, а между тем так тоскливо замирает она...».
Но не этот лиризм скорби определяет основной тон «Степных очерков». Правдиво, без малейшей идеализации и без сгущения красок писатель рисует русскую деревню, ее быт и нравы накануне и после реформы 1861 года.
В очерках «Насупротив!», «Степная дорога ночью», «Газета в селе», «Выселки», «Расправа» и в других автор изображает темноту, дикость, суеверие и невежество забитого крестьянства, верящего в антихриста и всяческую чертовщину. Путешествующий, от лица которого ведется рассказ (очерк «Насупротив!»), не может найти ночлега в селе только потому, что он одет в городское («кургузое» — говорят крестьяне) платье и поэтому его принимают повсюду за «нечистую силу». Пожар, охвативший почти всю деревню, в представлении крестьян — «гнев божий», ниспосланный за грехи, и поэтому с ним даже и не пытаются справиться, а посылают в церковь за священником и «неопалимой купиной». В замечательном очерке «Газета в селе», полном грустного юмора, Левитов говорит о крайней степени невежества крестьян, которые принимают обыкновенную газету, присланную из Петербурга в село, за какое-то сверхъестественное живое существо, живую книгу, которая скажет однажды крестьянам: «Здравствуйте, ребята! Садитесь-ка все да учите меня». Газета становится в селе предметом бабьих причитаний и бесконечных разговоров о «нечистой силе»:
Говорят: по ночам будет шастать...
Я ее беспременно тогда расшибу, так-таки вдребезги и расхлопну, потому я их, ведьмов-то, не очень боюсь...», — говорит один из сельчан.
Но не только это видел Левитов в жизни русской деревни. Он знал и показал в своем творчестве, что народ менее всего виновен в своем невежестве, темноте, убогой жизни. Причина — социальное неустройство общества. В дореформенной деревне это — крепостной гнет, в пореформенной — наряду с пережитками крепостного права — зло, которое нес в деревню капитализм.
[…]
Петр Крутой, бабушка Маслиха, Иван, многие образы детей в «Степных очерках» Левитова — это и есть воплощение положительных идеалов, о которых говорил сам писатель. Богатство характера русского человека из народа, его богатырские силы, пока еще таящиеся под спудом, красота этических и эстетических идеалов народа — вот основные темы «Степных очерков», выделяющие своеобразие Левитова в кругу других писателей-шестидесятников.
В чем состоит своеобразие художественного воплощения этих тем в очерках Левитова? Левитов не вводил в жанр очерка изобилие цифровых данных, подробных экскурсов в историю и этнографию (что особенно присуще Ф. М. Решетникову), реже использовал публицистический элемент, так свойственный очеркам В. А. Слепцова; Левитову присущ задушевный, глубоко-эмоциональный тон, что прежде всего обнаруживается в лиричности всего повествования и особенно в лиризме изображения положительных идеалов (как говорил сам Левитов), т. е. в обрисовке глубоко симпатичных писателю характеров из народа и картин родной природы. Картины природы обычно композиционно располагаются или перед эпизодом из народной жизни, или (и это чаще) сразу же после него. Описание природы сливается с лирическими раздумьями, печалью, надеждами повествователя и гармонично составляет тот лирический пафос, который и характеризует специфику стиля Левитова. Лирические отступления, выражающие прежде всего размышления писателя о судьбах русского крестьянина-степняка, — одна из основных особенностей стиля ранних очерков Левитова (во многом эта особенность может быть объяснена характером самого Левитова).
Вот несколько примеров; в очерке «Степная дорога днем» после сцен на постоялом дворе идет лирическое отступление, переплетаясь с описанием пейзажа, и затем очерк заканчивается несколькими лирическими восклицаниями:
«Шел я — и опять думал о скорбевших некогда и скорбящих теперь на этой дороге. В ее застланной пыльными туманами дали рисовались мне лица, захлестанные зимними вьюгами и проливными летними дождями, иссушенные летним зноем и страшным трудом, — идти по ней, бесконечной, заваленной или снежными сугробами, или песками горючими...».
«...Эх ты, проезжая степная дорога, широкая, вдоль и поперек потом и кровью залитая! Когда это так же часто будет ходить по тебе светлая радость людская, как часто ходит теперь по тебе людское темное горе!..».
В очерке «Насупротив!» после изображения ряда эпизодов, раскрывающих дикость, суеверие и темноту крестьянина-степняка — следствие феодально-крепостнического строя, автор вводит в художественную ткань очерка размышления повествователя, переходящие затем в глубокую поэтическую картину степной природы:
«...глубоко занимает вас в эту минуту мысль, каким путем эти люди, так здраво рассуждающие про множество разных вещей, пришли к... необоримой вере в возможность существования таких людей, которые глаза добрым людям отводят, злых домовых, шутки ради, на дома напущают и прочее».
«Ах ты, степь моя, степь, по песне, моздокская! Не одними только камышами заросла ты дремучими! Не одни они только седыми, хмурыми тучами темнят твой широкий простор, — темнят его всего больше дикие думы твои, разросшиеся в твоей недосягаемой глуши громаднее и темнее лесов самых темных...».
В этих отрывках, как и во многих других лирических описаниях Левитова, прозаическая речь ритмизована, максимально приближена к народной речи, стилю устных народных произведений с характерными для них изобразительными средствами: эпитетами, олицетворениями, отрицательными сравнениями и поэтическими фигурами — инверсиями, риторическими восклицаниями и обращениями, противоположениями н параллелизмами (эпитеты «светлая радость», «темное горе», «камыши дремучие», «хмурые тучи», «широкий простор», «леса темные»; инверсии: «потом и кровью залитая», «светлая радость людская», «камышами заросла ты дремучими», «темнее лесов самых темных думы твои» и др.; противоположения: «светлая радость людская — людское темное горе» и т. д.).
Эта насыщенность поэтического языка изобразительными средствами не являлась характерной для очерка 60-х годов Н. Успенского, Ф. М. Решетникова, В. А. Слепцова и других очеркистов, чрезвычайно скупых в использовании специальных средств языка. Левитов идет по стопам И. С. Тургенева и Н. В. Гоголя, углубляя специфику стиля лирического очерка.
Порою Левитов настолько щедр в применении художественных средств, что это наносит даже некоторый ущерб содержанию, т. к. излишество переходит в многословность и вычурность слога. Это отмечали в свое время Тургенев и позднее Горький. В то же время, и этого не следует забывать, Горький называл Левитова одним «из лучших лириков в прозе» и одним из «богатейших лексикаторов наших...».
Л-ра: Кишинёвский государственный университет. Учёные записки. – Кишинёв, 1960. – Т. 51. – С. 81-88.
Критика
