Философия через призму парадигмального анализа (Поговорим о книге А. Г. Дугина «Постфилософия»)
Салтанат Естемесова
Знаю, что вряд ли кому-то это будет интересно, но как минимум один человек мне обещался прочесть этот текст, а как минимум ещё один сказал, что анализ в виде написания статьи - это «лучший способ разобраться в теме». Поэтому сижу и пишу, не иду на кухню, хотя бабушка приготовила вкуснейшие пирожки и зовёт поесть.
Итак, для начала немного об авторе: Александр Дугин. Честно говоря, мне искренне жаль, что большинству моих ровесников (то бишь, зумерам) данный субъект представляется ополоумевшим дедом c бородой, который что-то там говорил про атлантистов, про создание гетто для скейтбордистов, роллеров, сёрфингистов и, ах да, предлагал водить хороводы. Younameit. И мало кто знает Дугина как автора фундаментальных «Постфилософии» и «Ноомахии».
О чём книга? Мы живём в эру парадигмального фазового сдвига, перехода от парадигмы модерна к парадигме постмодерна. Можно сказать, что мы уже живём в постмодерне, но модерн всё ещё не совсем утратил своего влияния. И точно так же, как вещество наиболее интересно наблюдать в тот момент, когда оно все ещё не утратило своих прежних свойств, но, постепенно видоизменяясь, переходит в качественно новое состояние, абсолютно так же наиболее интересным временем в истории человечества является время парадигмального сдвига: перехода от премодерна к модерну, от модерна к постмодерну (см.pic1).
Пример – эпоха Ренессанса, Возрождения, чья «критическая ориентация была направлена против умирающей, отчужденной, распадающейся схоластики», эдакий последний манифестационистский всплеск на карте Европы. Другой пример – Новое время, с декартовским cogito ergo sum, с картезианством, чья повестка в принципе полностью определила будущее парадигмы модерна.
Но давайте по порядку. Что мы имеем в виду, когда говорим «премодерн»? Традиционные общества, в которых функции философии выполняла религия, предшествовавшие модерну, но только по временной оси, никак не по значению или развитию. Наивно считать премодерн зарёй человечества или каким-то этапом, ступенькой, подготавливающей социум к полнокровному модерновому существованию. (Скорее даже наоборот, факт возникновения новой парадигмы – это девиация perse).
Встречаем мы на улице человека, который говорит на нашем языке хуже, чем мы, и опрометчиво делаем выводы, что он какой-то глупенький, недоразвитый, хотя он на своём языке говорит прекрасно, а мы на его – не сможем и пары слов связать. Примерно так же модерн относится к премодерну, даже не осознавая своего нигилизма, притом, что премодерн – это и юность, и полнота, и зрелость, и сила с точки зрения оформившейся мировоззренческой системы (не с точки зрения прогресса). И у меня, признаюсь, как у субъекта с mostlyмодернистскими взглядами было к нему такое же отношение... Но вернёмся к премодерну.
Премодерн можно осмыслить в двух категориях: манифестационистской и креационистской. Манифестационизм, если кратко, это сакроцентризм, где вся ткань существования наполнена сакральностью, где нет разделения на субъект и объект (познающий и познаваемое), ибо каждый, отдельно взятый онтологический элемент – часть Абсолюта. Задача человека в парадигме Традиции – освободиться, совершить два этапа интеграции (см. pic2).
Наиболее развитым и показательным примером манифестационистской модели является индуизм, который провозглашает принцип creatioexdeo – творение и Творец по сути тождественны (см. pic3), отсюда и априорная сакральность мира, и стремление живущих существ «освободиться» и вернуться к Первоначалу.
Здесь есть еще один тонкий момент – в манифестационизме нет понятия греха, потому что нет понятия свободы. Вот у нас есть ёж и белка, но мы не считаем ежа какой-то низшей, неправильной, слишком колючей белкой, которая могла бы лазить по деревьям, если бы постаралась. Ёж – это не «плохая» белка, это другое существо, и в данной модели мы не считаем зло прямым противопоставлением добру, это частный случай порядка мироздания, то есть непорядок – это тоже частный случай порядка.
Появление креационизма, главное отличие которого от предыдущей модели есть creatio ex nihilo (творение из ничто), по сути, было некой фундаментальной травмой для человеческого сознания. В случае авраамических религий горшечник создаёт горшок, но далее метафизическая связь между ними теряется, Творец вмешивается в судьбу мира только посредством чудес, в то время как в манифестационизме каждый предмет обладал иным измерением и был сакрален. Сакральность уступает место сакрализованности. «Внутри» заменяется «вовне». Теперь, чтобы произошло чудо, нужно обязательное вмешательство Творца (разделение моря), в то время как в манифестационизме и человек, и окружающие его существа могли быть носителями чуда сами по себе (сказки о колдунах, превращающихся в животных, как пережиток манифестационизма в народном творчестве). Человек создаётся по образу и подобию Божьему, но субстанционально он совершенно иной, как и мир, в котором он теперь обитает. Вместе с креационизмом у человека появляется свобода, свобода творить зло или добро, свобода выбора, и закономерно вводится понятие «греха» и расплаты за неверный выбор. Еще один интересный пункт – почему мы христианство, ислам и иудаизм называем монотеизмом, единобожием, но при этом монизм и, скажем, неоплатонизм Плотина - нет? Ведь и там идёт речь о Едином Начале. Так вот, суть в том, что монизм и неоплатонизм – это все ещё creatio ex deo, а авраамические религии коренным образом отвергают этот принцип. По этой причине даже современным китайцам и индусам очень сложно понять христианство, ибо, как уже было сказано, creatio ex nihilo предполагает фундаментальную травму. И там, где насаждалось христианство, люди всё равно по привычке трактовали его с позиций более привычного манифестационизма. (Каббала, суфизм, исихазм как креационизм с элементами манифестационизма). Можно сказать, что с приходом монотеизма разделение метафизики и онтологии (что началось еще с «Бытие есть, а небытия нет» Парменида и других досократиков) приобрело фундаментальный характер (см. pic4).
Только с появлением креационизма и стал возможен переход к следующей парадигме – модерну. Теизм – деизм – атеизм, хотя точнее было бы сказать а-Деизм, потому что атеизм отрицает не просто «большинство сверхъестественных и мистических явлений, Божественное откровение и религиозный догматизм», что делает и деизм, но также Бога как первопричину мира. То есть без деизма не был бы возможен атеизм, а-Деизм. На самом деле, это действительно логичный в своей последовательности переход. Сначала мы заменяем exdeo на exnihilo, сакральность на сакрализованность, априорную чудесность мира на одномоментные чудеса только путём прямого вмешательства Бога и затем, когда Бог все ещё числится создателем мира, его чистое бытие настолько трансцендентально, настолько далеко от тварного мира, что его запросто можно вынести за скобки. И это происходит.
[…И происходит это именно в Европе, потому что без креационизма, как мы убедились, переход к модерну был качественно невозможен. С тех пор «европеизация» стало синонимом «модернизации».]
Философия в том смысле, в каком мы её понимаем сейчас, зарождается только в эпоху модерна; в премодерне ни один философ (или точнее, жрец или богослов) не может существовать в отрыве от Мифа, от религии (вспомним средневековое «философия – служанка богословия»); индивидуальный дискурс становится возможен только в модерне. Декарт (рационализм или идеализм) и Локк, Ньютон, Бэкон (эмпиризм) задали траекторию новой парадигмы и во многом определили её суть, которая не сильно поменялась даже по завершении модерна как эпохи. Итак, имеются два полюса – «результаты рассудочной деятельности одинокого гражданина и результаты опытной индуктивной, эмпирической реальности якобы объективно существующего мира» - вот между ними и будет происходить весь будущий гносеологический процесс. Когда Маркс пишет: «Бытие определяет сознание», под «бытие» понимается онтология в парадигме модерна, лишённая трансцендентальных измерений, а в других парадигмах эта формула не будет работать.
Итак, у нас уже есть cogito ergo sum, есть рационалистический подход в философии и науке. Вот тут приходит Кант и говорит: ребятки, я всё понимаю, cogito – okay, но sum-то с чего? Кант «указывает путь в Постмодерн», подвергая сомнению общепризнанную для эмпириков данность – существование внешнего мира. Он разбивает оба полюса, на которых держится гносеология того времени, тем, что утверждает: мы ничего не знаем о сущности рассудка и есть ли она, мы ничего не знаем о «реальности» и есть ли она. От Декарта к Канту – это от большого рационализма к малому. Ницше тоже можно назвать буревестником постмодерна с его «Бог умер», которое очень точно описывает нигилистический характер парадигмы богооставленного мира.
Переход к последнему этапу – парадигме постмодерна – был бы невозможен без постепенного отмирания модерна. Модерн находился в зените, пока боролся с премодерном, а выиграв критическую битву, выдохся, выполнив свою основную задачу. Остался Энтони Гидденс, «философ модернист любой ценой», которого Дугин называет идиотом, остался Юрген Хабермас, удостоившийся аналогичного прозвища, есть и другие философы-модернисты, которые противятся наступлению постмодерна и стремятся замедлить усыхание модерна, но это, на самом деле, невозможно. Если выразить суть постмодерна кратчайшим способом, то она в следующем: постмодерн как бы стремится насолить или даже надругаться над модерном, используя элементы премодерна, но никогда не возвращаясь фундаментально к самому премодерну. Между премодерном и постмодерном есть некоторое сходство – например, отсутствие объекта и субъекта, которые присутствовали в модерне. То есть познание в постмодерне невозможно, как и в премодерне. Университеты, школы, система образования, заточенная на то, чтобы объять человека гуманитарным знанием, как классические проекты Просвещения и модерна – всё это рассыпается на наших глазах. Если в модерне глупость – это отсутствие ума, то в постмодерне глупость осмысляется как некий иной, альтернативный ум. Персонажи мультфильма MTV Бивис и Батхед кажутся последовательными идиотами, у них нет цельности, нет никакой «личной программы», их действия кажутся лишёнными всякого смысла, однако каждый раз они приходят к какому-то частному успеху. Это и есть классические «акторы» постмодерна. Постобщество, состоящее из таких субъектов – «из разрозненных и отчужденных индивидуумов, которые совокупно вообще не порождают никакого нового единства», «не общинное (как в премодерне), но уже и не социальное (как в модерне)». Если в премодерне чудесна была ткань бытия сама по себе, в креационизме чудеса возникали в результате вмешательства Творца, который нарушал закономерности тварного мира, в модерне чудес уже не было, так как они противоречили бы конструкту реальности, то в постмодерне уже нет сакральности премодерна, но и нет ограничивающей реальности модерна. Иными словами, чудо в постмодерне может произойти, но оно будет лишено смысла, это и является гарантом того, что оно может произойти. Мультипликационный сериал «Рик и Морти» - это квинтэссенция постмодерна; там есть всё: драконы, инопланетяне, роботы, отсылки и к премодерну, и издевательство над модерном, дивидуальность самих Рика и Морти – вот Рик умирает, но в следующем кадре мы снова его видим, вернее, Рика из измерения шершней, но какая разница? Реальность как онтологическая данность возникла в модерне, в премодерне её как таковой не существовало, следовательно, то, что родилось в одной парадигме, должно умереть в другой. Мы наблюдаем этот процесс: постреальность – виртуальность – парадигма, которая качественно подменяет саму суть реальности – где всё может произойти, где Гитлер выигрывает Вторую мировую, а Бэтмен помогает тебе готовить печенье, но все эти постчудеса лишены смысла, они ничему не учат и не смогут научить, на самом деле, так как обучение - последовательное накопление знания - есть концепт модерна, отходящий в прошлое.
В таком мире место остаётся только Ризоме и шизоанализу по Делёзу, субсистентности Мэйнонга и царству сигнуса Бодрийара, в котором люди уже не потребляют вещи, как это было в индустриальном обществе модерна, они потребляют знаки, сигнусы, в виде социальных рейтингов, лайков, просмотров, знаки в виде моды. «Искусственный спрос» не на то, что надо, а на то, что принципиально не нужно. Таким образом, мы видим, что потребление сигнусов и циркуляция симулякров – это основа постэкономики и постистории…
P.S. Простите за сумбурность и #многабукаф, пыталась впихнуть как можно больше информации. Книга очень хороша, почитайте все, как время будет, там очень много интересных находок, да и сам парадигмальный анализ гораздо тоньше и сложнее, чем я это описываю. Так что бегите читать! Спасибо всем, кто дочитал до этого места, на этом я прощаюсь и желаю вам хорошего ризоматического существования по Делёзу в парадигме постмодерна!
