Зодчий радости
Дм. Молдавский
Новые районы, новые города похожи друг на друга — легко потерять ориентир, запутавшись в геометрической повторяемости нескончаемых плоскостей. Но повторяемость эта — не исключительная принадлежность современности, похожи друг на друга и старые города — не только средневековые районы Таллина и Риги, Брно или Канна, но и Бухара, Хива, Шахрисабз... Эпоха стоит за плечами зодчих и каменщиков... Но есть среди созидателей и такие, кто, слушая голос эпохи, улавливал в нем интонации, не слышные другим, — и тогда возникают те памятники, которые и составляют славу городов — старых и молодых. И тогда возникает имя зодчего, создавшего не дом, не улицу, не крепость, а памятник.
Зодчим, создающим книгу, тоже удается порой сотворить Памятник. Книга становится памятником Времени — его счастья и его трагедий, его радости и грусти.
Расул Гамзатов родился 8 сентября 1923 года в ауле Цада Хунзахского района Дагестана — месте поэтичном, славящемся красным словом народных речений. У жителей ближайших, да и отдаленных аулов ходит легенда, что все пословицы, поговорки, хитросплетения народного слова родились как раз в этом селе. Его отец — известный аварский поэт Гамзат Цадаса, с именем которого связаны яркие страницы новой аварской литературы.
Стихи писать Расул начал рано. И довольно рано начал печататься в газете. Он был горд своими успехами; ему казалось, что он (простительная ошибка юности) уже сложившийся, законченный поэт. Но жизнь — Гамзатов сам вспоминает об этом — дала ему урок: «Я подписывал эти стихи псевдонимом отца — Цадаса. Однажды горец, который не знал, что я грешу стихами, сказал мне: „Послушай-ка, брат, что случилось с твоим уважаемым отцом? Раньше, прочитав его стихи один только раз, я запоминал их сразу наизусть, а теперь даже понять их не могу!“ Тогда я решил сделать имя отца своей фамилией и стал подписываться так: Расул Гамзатов».
Это был серьезный урок.
Расул Гамзатов работал учителем. Сотрудничал в газете. Трудился на радио. Работал помощником режиссера в театре.
Но был он прежде всего поэтом.
В 1943 году вышел его сборник «Пламенная любовь и жгучая ненависть», затем книги «Земля моя», «Наши горы», «Слово о старшем брате», «Дагестанская весна»... Сборник стихотворений и поэм Расула Гамзатова «Год моего рождения» был удостоен Государственной премии СССР в 1952 году. Сборник «Высокие звезды» — Ленинской премии в 1963 году.
Вероятно, нам не хватило бы места перечислить все произведения поэта — стихотворения, поэмы, очерки, статьи, притчи, переводы (А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова, В. В. Маяковского, Н. С. Тихонова и др.), которые последовательно входили в его сборники.
Вам приходилось когда-нибудь, сидя у окна вагона, наблюдать за тем, что проходит мимо? Несутся, мелькают, не успевая обрести форму, деревья у насыпи, телеграфные столбы, станционные строения. Медленно движутся, поворачиваясь вокруг невидимой оси, поля. И остается недвижимой горная вершина...
Многие, многие произведения поэта остались в памяти читателя, возвращаясь к нему то в новом издании, то в новом обличии — как песня, как этюд художника, как сценическое действо. Поэма «Горянка», «В горах мое сердце», «Высокие звезды»...
Книга «Мой Дагестан» объединила многолетние наблюдения, размышления, записи поэта. Она стала событием в литературе Дагестана и вызвала интерес по всей стране. Она подтверждает мысль о том, что есть в искусстве, в поэзии предметы мелькающие, стремительно движущиеся, но есть и надолго, а то и навечно остающиеся в поле зрения. Десятки афоризмов, притч этой книги, созданные аварским народом, прожили века и обречены на бессмертие...
Расул Гамзатов — аварец. И хотя поэзия аварского народа стара — речь идет о народной, устно-поэтической традиции, — аварская литература оформилась уже в советское время. В первом издании «Литературной энциклопедии» о ней ничего нет. Но в Краткой литературной энциклопедии, выходящей в наши дни, очерк об аварской литературе не мал; в нем идет речь не только о поэмах или лирических стихотворениях, но и о романах, повестях...
Расул Гамзатов имел право писать в автобиографии: «Литература наша за это время пришла от утренних восторгов к вечерним раздумьям, в ней укрепилась наша человеческая правда. Мы стали сильнее и яснее чувствовать, видеть, слышать краски и музыку жизни; письменный стол писателя стал подлинной трибуной, с которой он разговаривает с миром и страной».
«Чувство семьи единой» — то, что определяет философскую основу многих стихов советских поэтов, лежит в основе значительнейших стихов Расула Гамзатова.
Вопрос о месте поэта, сына маленького народа, в огромном потоке всесоюзной поэзии не может не волновать Р. Гамзатова. Он не без ехидства пишет о тех, для кого «родной край стал ...как бы театральной сценой, где можно ставить ту или иную удобную декорацию. В характере и духе своего народа они видят только экзотику. Оторвавшись от родной поэтической почвы, очутившись, так сказать, в незнакомых краях литературы, они оказались в положении солдат, попавших в окружение. И очень немногим удалось из такого «окружения» выйти. Те, что смирились со своим положением, стали играть роль этаких свободных художников. Это такой тип танцора, танцующего разные танцы: сегодня лезгинку, завтра молдаванеску, послезавтра — что хочешь...»
Расул Гамзатов, как и всякий большой поэт, остается сыном своего народа. Необратимый процесс текущего времени понятен ему. Он отнюдь не отказывается от «экзотики» — от известной эксцентричности родных речений, побасенок, историй. Но в том-то и дело, что интересует его здесь не экзотика, а опыт народа. Творчество Р. Гамзатова — народно в подлинном смысле этого понятия.
Ю. Барабаш писал в книге «О народности»: «Героичность героя в сочетании с простотой, естественностью чувств и поведения — характерная особенность народного художественного мировосприятия, которая издавна и прочно утвердилась в эстетических представлениях народа.
Героическое как эстетическая категория и понятие народности литературы неразделимы».
Это положение может быть подтверждено творчеством Р. Гамзатова.
Связь его поэзии с традициями фольклора может быть предметом специального исследования.
Если б только был на это властен я,
Встал бы стражем у твоей двери,
Стал бы проверять у всех с пристрастием
Пропуска с зари и до зари.
Белый всадник выскочит с увесистым
Раскаленным пропуском в руке.
Мне предъявит пропуск в виде месяца
Черный всадник в звездном башлыке.
Образ этих двух всадников органично вписан в аварский поэтический орнамент, хотя мотив интернационален — в классическом исследовании А. Н. Афанасьева «Поэтические воззрения славян на природу» мы находим его характеристику; он прочно вошел в мировую лирику. Но здесь, у Р. Гамзатова, он, обновленный, решенный в окружении понятий наших дней, является мостом между древностью и новым, аварским и всемирным, героикой и лирикой.
C этой точки зрения — связи народного с интернациональным — очень важна книга «Мой Дагестан». Ее обычно называют повестью — не совсем точно. Перед нами — сборник в том значении, какое несли средневековые рукописи, включающие в себя подлинные истории, афоризмы, легенды, притчи — все это густо пересыпано солью народных речений и образов.
Уже самое предисловие о предисловиях, уже самое начало начал — о книге и птице — подтверждают избранный жанр.
И в прозе, и в стихах мир Расула Гамзатова поэтичен, каждая строка его весома, наполнена мыслью, Оригинальной, своеобразной.
Взгляд на горы, на родной пейзаж — и появляется человеческая судьба; за этюдом, наброском гор возникает облик народа.
Я солнце пил, как люди воду,
Ступая по нагорьям лет
Навстречу красному восходу,
Закату красному вослед.
В краю вершин крутых и гордых,
Где у сердец особый пыл,
Я звезды пил из речек горных,
Из родников студеных пил.
Стихи эти называются «Покуда вертится земля».
Есть размах, есть масштабность наблюдений в этих стихах. И есть то подлинное жизнелюбие, которое является неотъемлемой чертой понятия «народность». От красочной речи родного аула Цада, от большой поэтической культуры идет это смешение масштабов, эта удивительная дерзость красочных решений. Мне стихи эти напоминают фрески средневековья, где человек может держать в руках замок, дворец, даже город, где голова героя выше светил... И еще напоминают они поющие краски Пиросманишвили — его пренебрежение к скучным правилам письма...
Мы не часто упоминаем в наших статьях такие понятия, как «дарование», «способности», «талант»... Мы часто говорим об искусстве, оперируя только такими категориями, как чувство времени, актуальность темы, острота проблем... В книге «Мой Дагестан» Расул Гамзатов вспомнил:
«Мой отец рассказал: один горец из далекого аула пришел к отцу и стал читать свои стихи. Отец внимательно выслушал новоявленного поэта, затем отметил наиболее слабые и беспомощные места. Затем он объяснил горцу, как он сам, Гамзат из Цада, написал бы эти стихи.
- Но, дорогой Гамзат, — воскликнул горец, — чтобы написать так, нужен талант!
- Пожалуй, ты прав, немного таланта тебе не помешало бы.
- А где его взять, посоветуйте, — обрадовался горец, не поняв иронии в ответе Гамзата.
- В магазинах я сегодня был, там его нет, разве что поискать на базаре».
Этот разговор — о таланте — не рассуждение «вообще». Лишь поэзия высокого напряжения, лишь подлинный талант способны убедить нас в реальности рожденного сердцем и фантазией поэта. И в юных, и в зрелых своих книгах Расул Гамзатов — поэт, участвующий в реальном преобразовании жизни. И это не просто слова. Стоит вспомнить его стихи «Горцам, переселяющимся с гор»:
Горцы, вы с новой свыкаясь судьбою,
Переходя на равнинный простор,
Горство свое захватите с собою,
Мужество, дружество, запахи гор.
Перед дорогою, на перепутье,
Перебирая нехитрый свой груз,
Говор ущелий в горах не забудьте,
Горскую песню, двухструнный кумуз!
Он современен, даже подчеркнуто современен. Но и в лирике, и в публицистических стихах остается верен традиционным образам родного народа, его образной системе, его поэтическому видению.
Меньше всего Расул Гамзатов — комментатор событий, их толкователь. Он активно вторгается и в морально-этический (точнее, социально-этический) круг идей своих героев, и в повседневные события времени.
Он стремится заново подойти к вопросам истории, к проблемам, возникшим еще много лет назад.
[…]
Расул Гамзатов умеет через малое увидеть многое; несколько строк — и возникает живое ощущение материала, времени и эпохи. Нет, не туристом, с любопытством оглядывающим развалины и реликвии, идет по векам его стих... Он как бы заново вторгается в иное столетие, утверждая свою правду, свою реальность, свое — подчас романтически-приподнятое, а подчас и ироническое отношение.
Расул Гамзатов никогда не является пленником материала, И самая, казалось бы, известная тема вдруг обретает под его пером новый смысл:
Ночные звезды потухали,
Как будто искорки в золе,
Когда разбужен петухами
Я был на утренней заре.
И пела женщина в ауле,
Забыв над колыбелью сон,
И доносился посвист пули,
Которой брат мой был сражен.
И я сквозь утреннюю дымку
Мог разглядеть в туманной мгле,
Как смех и плач сидят в обнимку
На темной и крутой скале.
Эти стихи — рассказ о народе.
Материал здесь отобран и отмерен (если эти слова могут стоять рядом со словами «вдохновение» и «талант»). Выношенные решения освещены яркими, как вспышки зарниц, строками: «Как смех и плач сидят в обнимку».
Расул Гамзатов умеет органично обновлять лексику стиха за счет понятий, казалось бы, далеких от основной темы. И именно они, эти, казалось бы, неблизкие понятия, придают стиху и чувство современности, и ироничность, которая стала одно из определяющих черт индивидуальности поэта.
Иди в объятия ко мне,
Зачем нам ждать прихода ночи?
Знай, что у сплетниц при луне
Еще старательнее очи.
Таких и не было времен,
Чтоб, возвратясь, как из разведки,
Двух не склоняли бы имен
Осведомленные соседки.
Сплетницы из старого аула и разведка... Далекие эти понятия соединяются, обновляя мысль, стих, образ...
Расул Гамзатов — поэт с хорошо уравновешенным ощущением условного и бытового, точнее, бытового и романтического. В книге «Мой Дагестан» он привел студенческий анекдот (как всегда бывает у этого писателя, анекдот вылился в притчу):
«Из записной книжки. В Литературном институте на экзамене одного аварца спросили: какая разница между реализмом и романтизмом? Книг на эту тему аварец, должно быть, не читал, а отвечать было надо. Он подумал и так ответил профессору:
Реализм — это когда орлом мы называем орла, а романтизм — это когда орлом называем петуха.
Профессор рассмеялся и поставил моему земляку зачет.
Что касается меня, то я с самого начала стараюсь называть коня конем, ишака ишаком, петуха петухом и мужчину мужчиной».
План условный и план бытовой соприкасаются у поэта, как соприкасаются в чем-то портрет и фотография. Высекается искра драгоценного юмора.
Четверостишия, рубаят — одна из классических форм поэзии. Принято добавлять «поэзии Востока», назвав (справедливо) имена великих поэтов Востока — Омара Хайяма и Хафиза.
Но, кроме этих великих, есть еще океан иных, безымянных авторов. И не только у таджиков, узбеков, аварцев, лезгинов. Они есть и у белорусов, и у поляков, и у русских. Вы знаете эти произведения лучше, чем строки Омара Хайяма. Это — частушки.
Другими словами — четверостишие как форма стиха всемирно (или почти всемирно). Но аварский поэт Расул Гамзатов в четверостишиях (как и в других «малых» формах стиха) остается горцем, остается сыном Дагестана:
От альпинистов, от людей бывалых
Я знаю: спуск труднее, чем подъем.
Мне сорок лет, достиг я перевала,
Мой путь трудней и круче с каждым днем.
Спуски, перевалы, альпинисты — этюд родного горского пейзажа. Но и здесь, и рядом, в других четверостишиях — обобщение, приход к обобщению, к афористичности.
Поэзия Расула Гамзатова — это, разумеется, не просто развитие образов фольклора.
Сам он вспоминал: «Я по очереди влюблялся в разных поэтов: то в Блока, то в Маяковского, то в Есенина, то в Пастернака, то в Цветаеву, то в Багрицкого, в аварца Махмуда и в немца Гейне. Но любовь к Пушкину, Лермонтову, Некрасову осталась навсегда неизменной».
В другом месте Р. Гамзатов писал еще определеннее: «От Пушкина до Твардовского русские поэты подарили мне Россию с ее историей, судьбой и душой. Шевченко и Рыльский подарили боль и радость Украины. Руставели и Леонидзе — нежность и мужество Грузии. Я благодарен Исаакяну, он оставил мне, аварцу, сиянье Севана и теплоту армянской тоски по старинному Арарату. Когда я был в Кабардино-Балкарии, Кайсын Кулиев мне сказал: „Возьми, я отдаю тебе и Эльбрус, и мое родное Чегемское ущелье”. Небо и землю Испании, мелодии и цвета Италии, молитвы и клятвы Индии, красоту и правду Франции — принесли в мою горскую саклю мои дорогие поэты. Мне повезло. Мне, горцу, рожденному в далеком каменистом ауле Цада, поэты подарили целый мир, которого были лишены веками мои храбрые предки. И если я раньше говорил — „Мой Дагестан”, то теперь я могу сказать: „Моя Россия”, „Моя Грузия”, „Моя земля”».
В творчестве зрелого поэта мы не вправе искать прямые «влияния» того или иного предшественника: влияния могут быть частные — как дань настроению, впечатлению дня и т. п. Но то, что в культурном багаже современного большого поэта есть многонациональные его предшественники — факт несомненный.
Современная система образов, и традиции классиков, и родная речь аулов — все это материал, из которого возникает качественно новое — поэзия Р. Гамзатова. Одно из стихотворений он начал строками, которые, бесспорно, связаны с тем, что внесли в поэзию русские авторы тридцатых годов — с их размахом, застенчивым лиризмом, загримированным смешком:
Подушку не пухом при тихой погоде
Набей у порога заоблачных верст,
А сладкими снами, которые сходят
Ко мне по тропинкам с предутренних звезд.
Так, совсем «по-московски», начинаются эти стихи, но уже последняя их строфа опирается на образы Дагестана, дав соединения, немыслимые для москвича:
Взамен не прошу я житейского блага,
Лишь были б со мной до скончания лет
Родные вершины, перо да бумага,
Да бурка, как полночь, и ты, как рассвет.
В повести «Мой Дагестан» есть символическая история одной книги, найденной у пленного араба: «Во время битвы Сураката Тинусинского с арабами один пленный араб отдал горцам коня, оружие, щит. Но книгу, спрятанную на груди, не хотел отдать. Суракат вернул пленнику оружие и коня, но книгу приказал отобрать.
...Удивились воины и спросили у своего полководца:
- Для чего нам книга? Мы не только читать не умеем, мы не знаем даже, как ее правильно держать. Разве разумно брать ее вместо коня и оружия?
- Придет время, ее прочтут. Придет время, она заменит горцам и черкеску, и папаху, и коня, и кинжал».
Эта история — не просто поучение; в ней — одна из черт национального характера с его глубоким уважением к тому, что еще не понято, не познано, та врожденная интеллигентность, которая так поражала русских писателей прошлого века, когда они сталкивались с людьми гор.
Не книга, а книги теперь перед людьми гор. Разные. Мудрые. Яркие. Книги как города прошлого и Книги — города будущего.
Город, построенный Расулом Гамзатовым, заселен горцами; впрочем, это город читателей всей страны и наших друзей во всем мире.
Слава зодчим, создающим Книгу!
Л-ра: Нева. – 1973. – № 9. – С. 180-183.
- Если б только был на это властен я
- Подушку не пухом при тихой погоде
- Тобой протянутую руку
- Хочу любовь провозгласить страною
Критика
