В дыме чайханы
Виктор Власов
Я с детства любил походы в кафетерии, в столовые и в гости, где обильно угощали едой, отличавшейся от привычной, домашней. Железнодорожные или заводские столовые, придорожные или фирменные кафе – всё это вызывает у меня восторг до сих пор. Как посещу одно из таких заведений вольно и невольно, так глаза разбегаются, и подступает слюна. Я готов съесть буквально всё, словно те голодные собаки, которых моя бабушка кормит на аллеях родного дачного кооператива «Путеец» на Старой Московке, где я живу с незапамятных лет. Давайте назовём то, что после работы или в ходе её – хотим увидеть на столе! Толчённая картошка с маслом, свиные котлеты-биточки или здоровенная и прожаренная отбивная, душистый борщ с приправами, узбекский плов, сладкие и румяные сырники в сметане и с вишнёвым джемом – ум-м: аппетит разыгрывается настолько что, хочется набрать гору и мигом поглотить, не обращая внимания на диету или на раздельное питание, инструкцию, рекомендованную большими специалистами в своей области.
Разнообразие еды, как стимул, прельщает трудолюбивого гурмана, способного оценить и представить опыт и стремление повара угодить клиентам, родственникам или самому себе, в конце концов. Что ощущают бродяги, блуждая по улицам Родины или места, ставшего таковым в течение долгих лет? Голод, смятение и вряд ли удовольствие. Укрепляющийся в страданиях организм приспосабливается к трудным и колким условиям бытия, а мозг работает, развивая смекалку. Человеку, жалкому существу «Хомо Сапиенс», ничего не остаётся, как «вертеться» в этом пугающим пространстве подворотни – вопреки постоянным невзгодам, испытаниям. Подобные трудности испытывал литературный герой Жан Вальжан – из романа Виктора Мари Гюго «Отверженные», а также некоторые писатели нонконформисты, битники: Генри Миллер, Эдуард Лимонов, Джек Керуак, впрочем, не только они – позже их герои, описываемые в автобиографическом ключе.
Придуманная этими людьми (писателями) богема в произведениях не кажется вымышленной – каждый мало-мальски грамотный потребитель способен представить себя на месте эмигранта, политического или трудового, в чужой стране, со слабым знанием языка. Что чувствует отчаявшийся человек, находясь вне дома, в далёкой стране, где он почти никому не нужен? Мой друг и тёзка, тренер по фитнесу и человек по духу мне близкий как-то спрашивал у одного немолодого и заросшего бродяги, что ему нужно, если не дом и тепло?
– Жратвы и секса мне надо, зёма, я дико хочу жрать и трахаться! А спать и греться я научился в открытых местах. Показать? Полтинник дашь?
Мой друг вытащил тогда стольник из кармана и вручил этому бедному и грязному человеку в обмотках, который тут же пошёл и не проел деньги, а пропил – в ближайшую аптеку. Купил «фанфурик» или «хлопушку», разумеется, чтобы рыло подправить…
Надо разобраться кто такие бездомные в России, ведь в Америке они отличаются статью и достатком так сказать. Бездомный человек, если верить Википедии, это часть российского общества, которую характеризует отсутствие постоянного дома или обитание в местах, не предназначенных для проживания, и обусловленные этим фактором особенности жизни и поведения. В современном русском языке по отношению к бездомным часто применяется слово «бомж» — акроним от «без определённого места жительства». Среди бездомных в любом государстве существует иерархия. К тому же бездомные делятся на несколько категорий, не стану приводить, их можно посмотреть в интернете.
Когда я работал в Америке, то наблюдал жизнь «бездомных», живут они на широкую ногу – я об этом писал в путевых заметках в США «По ту сторону неба». Это здоровые мужчины и женщины, не получающие с прохожего меньше пяти долларов. А потом, как объяснил мне один «мечтатель» («dreamer»), есть такая профессия сидеть и мечтать, глядя в небо, получить при этом деньги. Каждый из них собирает за день больше ста долларов, представляете? Зачем работать? Можно и косить под бездомного!
Теперь разберёмся с бродяжничеством. Это скорее состояние человека, живущего в материальной бедности, скитающегося с места на место, не имеющего жилья, постоянной работы или другого законного источника дохода (средств к существованию). В русскоязычной социологической и юридической литературе бродяжничество обычно определяется как систематическое перемещение лица, не имеющего постоянного места жительства, из одной местности в другую (или в пределах одной местности), с существованием при этом на нетрудовые доходы.
Я знаком с одним здоровенным бродягой, который живёт в маленьком населённом пункте недалеко от Сочи. Для него бродяжничество – это неповторимая свобода, когда ты можешь не задумываться над тем, что ты кому-то должен. Огромного сорокалетнего парня зовут Игнат. Летом он живёт под открытым небом, смастерив себе шалаш вдоль водоёма, впадающего в море. Я познакомился с ним, будучи на курорте, вместе с родными. Подходит к нам, значит, рослый мужчина в штанах и кепке, просит поесть и улыбается. Конечно, мы его угостили тогда. А совсем недавно я обнаруживаю этого человека «Вконтакте» – у меня в друзьях. Напарываюсь, что называется случайно: рассматриваю замысловатые аватарки и решаю, кого удалить из друзей. Много в последнее время разводится добавляющихся ко мне фейковых страниц. Одни люди приходят на мою страницу, потому что я автор того или иного произведения, а вторые – неизвестно. Не отвечают. Ни здравствуйте вам, ни до свидания. Прямо как в рассказе американского классика и бродяги Генри Миллера, который описывал свои шапочные знакомства, когда-то пригодившиеся ему в жизни. Игнат – парень простой, кстати, недавно у него появилась женщина, такая как он, бродящая и употребляющая, к несчастью, алкоголь. Друг написал, что он будет отучать свою пассию от этой вредной привычки. Живут они, в общем, в шалаше. Моются в реке, а кушают, что Бог подаст. Насобирают за день неплохо. Им в основном хватает, поверьте, как тем чернокожим «мечтателям» в США, меньше чем 5 долларов у прохожих не спрашивающих. Если не достаточно подарят люди, то мужчина-охотник воспользуется удачным знакомством с работниками магазина, которые выдадут ему просроченные продукты. Салаты и многое другое.
– Привести по месту прописки, к матери-старушке, я свою возлюбленную не могу, – пишет мне дружище. – Не поймёт, милая мама. Пожалуй, я вернусь домой, чтобы взять на дорогу мамин яблочный пирог – это запросто. Вот эту аппетитную штуку никто, кроме моей мамочки, приготовить не сможет!
Он хвалит последние мои художественные труды в журнале «Фома» и «Наша молодёжь», он читал их с помощью мобильного. Да, у него есть смартфон, благодаря нему он следит за благотворительными акциями, где раздают одежду, еду, товары первой необходимости.
– Витя, пиши-пиши, на «Красном лотосе» не останавливайся! – шутит Игнат. – Езжай в Америку, поброди там как следует и напиши здравый очерк! Вот что будет просто великолепно – в стиле наших битников!
Пытаюсь окунуться в атмосферу бродяжничества и отшельничества не через собственно блуждание по городу или области, а через чтение романов, написанных писателями-нонконформистами. К общению с бродягой-Игнатом тянет чистое любопытство.
Игнат приглашает меня отобедать у знакомого узбека в сочинской чайхане, когда я, разумеется, буду рядом. Он познакомился с одним болтливым узбеком, который помог ему с устройством на работу. Владелец заведения предлагает ему подработать летом грузчиком, если не находит «волонтёра» ближе и дешевле. Обычно не находит за такую цену…
– Скажи, братишка, что послужило толчком к бродяжничеству? – выясняю я, всматриваясь в аватарку с человеком на замусоренном ветками пляже, на ней изображён бородатый мужчина в расцвете сил, в оранжевой кепке, с улыбкой до ушей. Радостно хмурится на солнце. Он в штанах, обнажён по пояс. Волосатый, правда, как обезьяна.
– Не могу сказать, – не сразу отвечает душевный товарищ «Вконтакте». – Я работал на одной работе, потом на второй и третьей. Меня отовсюду выпроваживали за мою лень, за грубость, я человек грубый, верно, когда не вижу к себе должного отношения, внимания!
– Удивительно!
– Не совсем, южные люди – народ мнительный, если не видят в тебе соседа. Ты им помешаешь одним своим видом, это я заметил давно, коли не будешь жить, и говорить как они. Родные хотели упрятать меня в реабилитационный центр, но я отказался. Как раз, работая, я стал хиреть и деградировать. Приду домой – не хочу ни с кем разговаривать. Психую, вымещаю злобу на родных. Как получилось, что я стал бродягой? Вышел, было дело, в настроении – пошатался по посёлку пару часов, в следующий раз сделал вылазку дольше – прошёл километров десять в одном направлении. Вернулся на следующий день. У кого не спрашивал одолжить монетку – каждый давал не меньше десяти рублей. Насобирал я за день прилично, если учесть что только просил. Хватило на разное: на хлеб, сосиски, воду, представляешь?! Развёл костёр. А-а, чуть не забыл, мне отдали остатки кетчупа и предлагали выпить с компанией ремонтников дороги… отказался!
– Женат был, дети есть? – спрашиваю неохотно.
– Нет, но всегда хотел, – отправляет друг. – Я человек своевольный, пойми. Мне не нравится – ухожу! Ни под кого не подстраиваюсь.
Пишет-отвечает мужчина охотно и резво, не грубит, не шлёт двусмысленные картинки как многие продвинутые пользователи-«юзеры». Питательной почвой к разговору для него, я заметил, служит почти всё, что имеет отношение к настоящему, к увиденному им в процессе бродяжничества и общения с людьми. У него, похоже, храбрая душа бунтаря, а его неукротимость доводит некоторых людей до колик, как выразился в одном из романов старина Генри Миллер.
Игнат сообщил, что представляется уборщиком от малоизвестной компании добровольцев, поощрять которых не возбраняется. Убирает дружище вокруг отдыхающих – они могут поощрить его. Он может станцевать и спеть. Голос у него, кстати, он признался певучий, а движения пластичные и раскованные. И в этом, в своей спонтанной деятельности, он видит-чувствует свободу, смысл и тягу к жизни. По-моему это странно, но факт – если верить сообщениям.
И да – если бы не широкая кость Игната, маленький рост и природная волосатость, он бы стал походить на актёра Лиама Нисона. Уж больно утончённые у него черты лица и орлиный нос. А с мусором он борется также проворно как мастер Квай-Гон Джинн с врагами республики, которого и сыграл Л. Нисон, помните. Два джедая бродят, реализовывая своё предназначение, как Ведьмак Геральт и т.д. Увлекаюсь, простите!
Не всегда, думаю, депрессия и накатывающая меланхолия служат толчком к бродяжничеству, к алкоголизму. Игнат, надо сказать, почти не выпивает и не курит. Да, на государство не работает, но не это главное, согласны? Совершенствуя свой шалаш, это своё естество, проводя время с пассией, он частенько помогает тем людям, которые, кажется, не ожидают помощи, но в ответ готовы отблагодарить. Этот период жизни Игната не сводится к безделью. Попробуйте прожить вне квартиры, вне благоустройства, оставаясь добрым человеком и другом, причём читающим ваши заметки в социальной сети. По-моему, человека такой закваски никогда не выбьешь из седла – он станет только крепче и выйдет на связь в любом удобном месте.
– Слушай, друг, – пишу ему как-то, жалуясь. – Я, похоже, развожусь. Я в печали, у меня страшная депрессия.
– Где-то я читал, Вик, что если была любовь, то её надо хранить, а если её и не было, то потерять такое не страшно, как считаешь?! – мигом отписывает милый человек. – У какого-то классика прочитал, не битника, к сожалению, у нормального человека!.. Ха-ха-ха!
Он присылает мне фото стакана с янтарной жидкостью, красиво мерцающей в предзакатном свете на фоне сероватого берега. Говорит, что угостили буквально минут десять назад. Это виски. Но выпить ему не хочется. И своей «суженной» не предложит – она потом сбежит за новой порцией.
Потребность в бродяжничестве – своего рода эксперимент над психикой, как мне представляется и как объясняет знакомый школьный психолог. Здоровый человек не отважится на лишение нормального крова и пищи, если не будет на то желания и возможности. Некоторые люди имеют своего рода подстраховку и поэтому запросто бродят, где им вздумается, и живут соответственным образом. Так поступали довольно известные авторы, принимая лишения за возможность реализоваться и вдохновиться.
А что если наша жизнь – сплошное бродяжничество, конечно, не в полном смысле слова. Играю я с ребёнком в популярную в прошлом видеоигру «Бардс теил» – там нужно бродить-искать предметы или играю в современную настольную игру – в ней также надо долго ходить по одним и тем же местам. Собирается бабушка накормить собак на дачном участке – она тратит немало времени, прежде чем приковыляет туда. Добираясь, она может забрести к соседу по дачному участку и там провести долгое время за ничего не значащим разговором. Иду я с другом детства обсудить прочитанную на днях книгу – мы долговато шагаем в направлении узбекской чайханы, где заказываем шурпу или шашлык. Там предлагают кальян, но мы отказываемся. Дым никого из нас не радует.
В минуту скорей не меланхолии, а радостного соития со свободным временем я спешу прошвырнуться по знакомым улицам. Наблюдаю знакомых с детства людей, которые ни разу не были женаты. А если были – то разведены. Они часто выпивают, кстати. Володя Каганов… я вижу его в помещении тёплой остановке – он спит, пуская слюни. Из кармана у него выглядывает бутылка водки (чекушка). Потом замечаю Степана Модина – выйдя из подъезда соседнего дома, он грубо разговаривает с пожилой соседкой. Этот тридцатипятилетний парень следует постоянному курсу изо дня в день – он напивается пива, а затем медленно кружит по посёлку вместе со знакомым, которого цепляет ближе к полудню на выходных. Ни Володя К., ни Степан М., не работают уж около года. Работали вместе отделочниками сначала в родном городе, потом на севере, в итоге переключились на совместное потребление алкоголя практически по месту жительства. Эти люди – два крепких год назад молодых человека, общительных и улыбчивых. Кожа лица Вовы Каганова превращается в морщинистую сетку, а руки Стёпы Модина – в месиво из ран и ссадин, он имеет привычку драться, находясь в изрядном подпитии.
Однообразие бродяжнического мира на Старой Московке, где я живу с незапамятного времени – самая явная картина нашей действительности, я это понял, будучи ещё ребёнком. Всё интересное и впечатляющее в моём районе сопряжено с оригинальностью проживающих в нём людей. Мне 34 года, а оставшиеся здесь знакомые, соседи и т.д. – своим привычкам не изменяют; меняются рядом лишь жёны или сожительницы. Внешняя любезность этих людей, уравновешенная открытой потребностью прогуляться и пообщаться душевно, оправдывает их слабости. Да, на них влияют слабости – точнее они рабы своих слабостей, но это не повод, чтобы отвернуться от человека. Работают у нас в городе и в области прекрасные реабилитационные центры, живы к тому же и бодры родители многих проблемных граждан. Неужели отдельные личности нации так и пропадут, не имея возможности и времени к выздоровлению, к переосмыслению своего поведения?
О личной проблеме я заговариваю с одним резидентом – «пациентом» социально-епархиальной гостиницы при Серафимо-Вырицкой Обители милосердия. Мало кто хочет на первых парах обсуждать своё социальное положение (поражение), поверьте, пусть даже этот человек находится под прекрасным присмотром сейчас, он сыт, ухожен и его документы восстановлены.
Лицо Василия вытягивается, когда я называю причину своего общения с ним, самообладание на миг изменяет ему, в глазах у него вспыхивает не то ужас, не то гнев, как у скряги, если покушаются на его кубышку.
– Я расскажу, Виктор, – Василий, чисто побритый мужчина лет 45, оглядывается по сторонам, на выбеленные стены помещения, как будто боится, что кто-то услышит и осудит. В гостинице мужчина недавно. По его лицу ползёт гусеница вымученной улыбки, видно, что он о чём-то лихорадочно думает и не жаждет делиться. Но начальник-священник настоятельно рекомендует пообщаться со мной, во-первых, как с человеком хорошим, а во-вторых, с журналистом и писателем.
Не имело значение, о чём у нас заходил разговор, всякую тему резидент социально-епархиальной гостиницы превращал в бурный котёл для обсуждения. Стоило его разговорить, как он не давал себе продыху, сиюминутно выговаривая наболевшее. Его душа требовала общения. Гостиница в то время только открылась, и резидентов было в ней немного. Задавать ему вопрос, слушать ответ – было для меня всё равно, что выйти из холодного благообразного мавзолея в гущу жизни, которой я не знал, не понимал и не хотел узреть в частности. Василий был человеком интеллигентным и образованным. А стал он таким, бродягой, потеряв квартиру и документы, из-за личных невзгод. Василий никогда не думал, что неудачи в личной жизни повлияют на восприятие его других людей. Неудачи в личной жизни постепенно заставили его нырнуть в бутылку и начать методично деградировать.
С Василием регулярно общается психолог, нарколог, к нему приходит добрый православный священнослужитель, с которым они молятся и ведут душеполезные беседы. Он здесь уже два месяца. Духовник гостиницы, о. Олег не уверен, что ему (Василию) достаточно здесь пребывать. Да, снаружи Василий Анатольевич неплох, а внутри видно, что в нём сошлись в схватке силы разрушения от прежнего образа жизни. Отец Олег делится наблюдениями за этим человеком и утверждает, что почти физически ощущает буравящий его спину взгляд. Василий не созрел для выхода на волю, скажем так, однако он пока что недолюбливает тех людей, которые будто бы заперли его в стенах и присматривают-следят за ним.
– Я ухожу, а он пускается за мной вдогонку, Вить, – объясняет мне батюшка волнительно, это на него не похоже. – Спрашивает: «Когда я смогу выйти, бать?». Повлияй, а-а, ты – писатель, наблюдал народ, путешествовал в США! Бродяга в нём сильней, чем спокойный и уживчивый с остальными человек.
Работая с подобными людьми, оставаясь с ними допоздна, священник признаётся, что и сам теряется иной раз во времени, замечая вроде бы, как он кроме шуток сказал, хвост кометы…
– Я посмотрю в окно на звёзды, мол, мне пора уходить домой! А серебристой стайкой, Виктор, они устремляются вверх, словно космическая пыль в хвосте кометы. Говорю двум ребятам, посмотрите… они выглядывают в окно и качают головой, мол, ничего там такого! Шутите, батюшка. А там – комета!..
Протоиерей Олег, настоятель одного из крупнейших Соборов родного мне города, отвечает в Омской Епархии за социальное благоустройство подопечных. И к нему обращаются после службы – буквально стерегут его. Батюшка направляет страждущих людей сначала в трапезную, а потом оставляет на беседу по душам. Решает, что с ними сотворить, то есть куда отправить и с кем соединить.
Уходя от рассуждений специалистов в области, я представляю, что в пути бродяги, как монахи, наверное, совершенствуются духовно, находя себя в мире неизведанном. Оставаясь там, внутри какого-то дымного и неизвестного пространства, эти люди надеются обрести то, что пониманию обыкновенного человека не подвластно. Одни находят в этом смирение и удовольствие, вторые – сильней теряются, попадая в худшие условия, в малообъяснимый период своей жизни. А писатель, типа меня и одного столичного редактора, и художник, как один мой старый знакомый – те же добрые бродяги, благодаря которым, думаю, люди открывают новейшее, представляющее им лихое измерение для познания, прежде всего, самих себя. И еда здесь не причём, прочие плотские потребности тоже. Направление выбирает сама душа!
