Роман К. Уилсона «Паразиты мозга» в контексте современных философских споров
И. Н. Полосухин
В XX веке бурно и стремительно развивается наука о человеке. Новые данные физиологии и психонейрофизиологии, открытия генетики и антропологии, проблемы моделирования мыслительных процессов — вот далеко не полный перечень того, что способствует непрерывному обогащению современных представлений о личности.
В истории научного знания, пожалуй, еще не было столь всеохватных, многообразных подходов к изучению человека. Проблема человека ныне стала ведущей темой философии, социологии, этики, эстетики, литературы, искусства — буквально всех ответвлений общественной мысли.
При комплексном исследовании личности большое значение имеет философский аспект — методологическая и мировоззренческая основа в изучении такого сложного и многогранного феномена, как человек, ибо философский подход к человеку показывает его сущность, конкретно-историческою детерминацию деятельности, раскрывает различные исторически складывающиеся формы бытия.
Многочисленные буржуазные теории философского анализа личности в конечном счете сводятся к идеалистическим концепциям, утверждают неизменность биологической природы человека, данной ему изначально.
В современной психологии при разнообразии школ и течений (в буржуазной психологии это необергсонианские идеи, «психология духа», «единства души и тела», эклектическая идея бихевиоризма, подновленные формы психоанализа и т. д.) резкое разграничение идеалистических воззрений и строго научного материалистического осмысления связано с представлением о внутренней структуре самой личности.
Отечественные психологи и западные ученые прогрессивных ориентаций не только дискутируют по проблеме превалирования генотипа или социальной среды, но и утверждают необходимость анализа внутренней структуры личности, ее уровней и сложных иерархических отношений в ней на основе жизненных отношений индивида в результате преобразования его деятельности.
[…]
Искусство, эстетика и литература находятся в очень сложных взаимоотношениях с психологией как наукой. В этом плане можно выделить такие аспекты, как психология художественного творчества вообще, степень и характер влияния психологических, философских теорий на развитие литературы.
Здесь неизбежно приходится сталкиваться с целым рядом вопросов, которые настоятельно требуют методологической и общетеоретической разработки, ибо проникновение психологических теорий в художественную литературу осуществляется непосредственно в ходе реализации, зачастую трансформации творческого замысла, и усложненным опосредованным путем в форме ассоциаций, реминисценций. Современная литературная жизнь дает показательные примеры на этот счет.
И все же в плане этой трудной проблемы особенно существенным представляется установление двух факторов: обусловленность популярности каких-то психологических идей конкретными социально-историческими причинами, явлениями общественной значимости и отсюда их вхождение в художественный мир писателя и преломление их вследствие своеобразия, неповторимости творческой индивидуальности. И, очевидно, в свою очередь, сами психологические теории оказываются связанными с определенной литературно-художественной ситуацией, сложившейся на данном этапе.
Так, влияние идей Зигмунда Фрейда на искусство и литературу было обусловлено растущим кризисом капитализма и духовной деградацией современной буржуазной культуры.
Нынешние неофрейдистские концепции, отражающие стремление их авторов реконструировать постулаты психоанализа в соответствии с требованиями времени, порождены новой фазой углубления общего кризиса капиталистического общества. Закономерно и то, что проникают они наиболее интенсивно в движении так называемого литературного «авангарда».
Новейшие психологические веяния, обязанные своим происхождением разным ветвям современной буржуазной философии, проникают и в литературу современной Англии. Так, идеи экзистенциализма с констатацией кризиса человеческого существования в сложной, аллегорической форме проявились в творчестве Голдинга и других английских романистов.
Притягательным для некоторых английских писателей (в первую очередь, очевидно, в этом отношении надо сказать о произведениях Колина Уилсона) стал феноменологический метод Э. Гуссерля, который, выдвигая положение о кризисе сознания человека, требует переосмысления мышления восстановления изначальных «интенций».
Получила распространение в сегодняшней Англии лингвистическая философия (ее приверженцы — Г. Райль, А. Дж. Айер). Утверждая приоритет логики языка в решении жизненных проблем, лингвистическая философия на деле не предлагает никакого по-настоящему позитивного выхода. Проникновение выводов лингвистической философии в английскую литературу прослеживается, к примеру, в творчестве А. Мердок.
Со второй половины 60-х годов в английской прозе и драматургии все большее влияние приобретают психологические теории, связанные истоками с психоанализом Фрейда, несмотря на внешнее отталкивание от фрейдизма. Р. Д. Лэнг с позиций экзистенциального психиатрического анализа объявил нормальным явлением неврозы, состояния психопатии (начало было положено в работе «Расщепление личности», систематизация осуществлена в «Политике опыта»).
Распространение лэнговских идей, их идеалистическая сущность, степень влияния на современную английскую литературу подвергнуты глубокому и обстоятельному анализу В. В. Ивашевой, которая считает, что тема безумия и психозов (иногда ее разрешение давалось в лэнговском варианте) так или иначе коснулась многих английских романистов. В их числе Н. Льюис, Сноу, Силлитоу и ряд других, а в драматургии (где более явно и открыто сказалась концепция Лэнга) — Симпсон, Сторп, Мерсер.
В. В. Ивашева показывает социально-общественные причины, обусловленность психологическим климатом на Западе этого «ухода в психозы»: «Сегодня, во второй половине XX столетия, господство вещи над человеком обнаруживает себя во много раз более властно, а последствия отчуждения в области умственной жизни приобрели более трагический характер, чем когда-либо раньше, привели сегодня к угрозе полной утраты индивидуальности — тому a loss of identity, о котором так часто и в разной связи говорят сегодня английские журналисты, критики и писатели».
Процесс довольно широкого проникновения философских психологических теорий в английскую литературу последнего десятилетия стал, действительно, примечательным явлением и в том отношении, что он отразил различные подходы к интеграции идей Лэнга со стороны прозы и драматургии. И здесь есть, вероятно, свои идейно-эстетические закономерности. В. В. Ивашева справедливо утверждает, что в драматургию идеи Лэнга пришли почти в первозданном виде (Николс, Мерсер), а у последнего в пьесе «Раздвоение личности» ощутимы даже текстуальные совпадения.
Английский роман, где сильнее реалистическая линия развития, не столько художественно разработал, сколько трансформировал, приняв в опосредованном виде психологические идеи Лэнга, и высказал глубокую нравственную озабоченность за судьбу человека в сегодняшнем раздираемом противоречиями западном мире.
Своеобразная полемика с Лэнгом и ответ на его концепцию человека — роман Колина Уилсона «Паразиты мозга» (The Mind Parasites, 1967). В работе, появившейся уже после опубликования «Паразитов мозга», — «Новые пути в психологии. Маслов и последовавшая за Фрейдом революция» — он говорит о себе: «Романисты должны быть психологами. Я думаю о себе, что принадлежу к той школе, которая известна под названием «феноменологическая».
Философские взгляды Уилсона сложны, противоречивы и эклектичны. С того времени, когда он написал трактат «Посторонний» (Outsider, 1956) и до появления как раз перед «Паразитами мозга» работы «Введение в новый экзистенциализм» (Istroduction to the New Exsistentialism, 1966), они очень и очень изменились. Колин Уилсон упорно ищет такую философскую систему, которая отвечала бы его представлениям о человеке, но этот поиск идет в пределах современной буржуазной философии.
Он считает, что этим самым создается выход за рамки субъективного восприятия: «Максимум опыта, свободы познания, что позволяет избежать субъективных представлений и войти в непосредственный контакт с действительностью, — дело совсем не случайности и вдохновения, когда невозможно разрешить какую-либо проблему. Только философия, основанная на понимании различных уровней сознания, есть насущная необходимость».
Это уже призыв к исканиям истины в реальном мире, вера в творческое, созидающее начало в человеке — все то, что в форме художественной аллегории показано в романе «Паразиты мозга».
В начале романа указывается: «Паразиты мозга» — документ, составленный из бумаг, магнитофонных записей и зафиксированных дословно бесед с профессором Оустипом».
Повествование в романе идет от имени ученого-археолога Гилберта Оустина, который в передаче событий старается придерживаться строгой, документальной точности. Сразу обозначена дата: 20 декабря 1994 года — день самоубийства друга Оустина ученого-психолога Карела Вайсмана. Собственно, в «Паразитах мозга» и будут развиваться две сюжетных линии — одна, связанная с повествователем, вторая — с Вайсманом, его странным и загадочным уходом из жизни.
Через Оустина Уилсон передает тревожную общественную атмосферу того времени, когда живут герои «Паразитов мозга», — политические убийства, повышенное число неврозов и психических расстройств среди людей, резко участившиеся случаи самоубийства. Все это настолько напоминает сегодняшний психологический климат западного мира, что в данном аспекте повествования роман никак не воспринимается как произведение, написанное в жанре фантастики.
Было бы преувеличением говорить о том, что Уилсон ставит задачей сразу показать свое отношение к лэнговскому пониманию человека, но факт внутренней полемики с автором «Расщепления личности» и «Политики опыта» в романе «Паразиты мозга» вряд ли можно поставить под сомнение. И подтверждением этому служит сам образ главного героя «Паразитов мозга». Гилберт Оустин, пришедший из другой эпохи, как бы с высот времени, ведет незримый диалог с английским психологом и даже больше — оспаривает его доводы.
Он уверен, что самоубийство — явление ненормальное, поэтому так просто его друг Карел Вайсман не мог покончить с собой — случилось что-то совершенно исключительное. Уилсон воссоздает усиленную работу мысли героя, который при всей увлеченности своими археологическими открытиями постоянно думает о Вайсмане и соотносит его смерть с тем, что произошло или может произойти с другими людьми.
Писатель приступает к исследованию психологического состояния ученого, который постепенно открывает большие перемены в своем внутреннем мире. Первое убеждение Оустина в этом ужасает и потрясает его. Герой Уилсона ощущает, что иногда он как будто просыпается и смотрит на мир другими глазами: «Идея, которая пришла мне в голову, была ужасною. Число самоубийств возросло, потому что тысячи людей были разбужены, как и я, абсурдностью человеческой жизни; однажды они проснутся окончательно, и тогда наступят массовые самоубийства».
Присутствие в сознании каких-то разрушающих, враждебных человеку сил сначала Оустин чувствует интуитивно, а потом он ощущает их прямо физически. И начинается борьба с невидимым, но страшным врагом, пока не вполне и не до конца осознанным. Это борьба разума, мысли человека во имя будущего.
Уилсон достигает немалого художественного мастерства в изображении процессов, связанных не только с течением мысли героя, но и с обнажением самых глубинных пластов его внутреннего мира. Оустин как бы «выходит» из самой личности, чтобы увидеть себя как частицу бытия. Происходит эксперимент в сфере сознания. Оустин поддается внушению, что человек не беспомощен, он — вместилище разума, и он защищается от их внутренних врагов, в присутствии которых Оустин теперь не сомневается. Ощущение временами непередаваемого одиночества герой Уилсона объясняет действием тех, как ему кажется, могущественных сил. Чтение и анализ работы Вайсмана «Отражение истории» дополняют те открытия, которые сложились в сознании Оустина: на человека, его разум воздействуют вирусы, паразиты мозга, и если ранее люди могли противостоять им (Оустин находит в записях Вайсмана примеры из жизни ученых, музыкантов, писателей), то сейчас медлить нельзя: «Если Карел Вайсман не был безумцем, то человечество столкнулось с величайшей опасностью, которую когда-либо знала история».
Оустин убежден, что надо предупредить людей об этом, найти средства борьбы, которые заложены внутри человека, в его сознании. Уилсон рисует эпизоды сражения разума, интеллекта с тем, что может остановить, повернуть вспять, уничтожить свободную мысль. Сознание Оустина и его нового друга, тоже ученого-археолога, Райха должно пройти через испытания, которые выносят только те, у кого есть великая уверенность в мощи и непобедимости человеческого разума.
Уилсон стремится показать, что «паразиты мозга» проникают в слои подсознания Оустина, и герой пытается взять под контроль все сферы внутреннего мира, чтобы одолеть «засевших» в подсознании «вампиров»: «В десять часов вчера я писал в комнате и вдруг меня потрясло ощущение, что паразиты здесь. Я притворился, что потерял суть проблемы и взялся за то, что уже проработан. Спустя полчаса или что-то около этого, я разговаривал и дал нагрузку мозгу. Я убедился, что они наблюдают за мной в более глубинных пластах сознания или бессознательного понимания».
Писатель передает изменение чувств героя как восприятие им отдельных моментов инстинктивно, а других — с полным осознанием, погружение в самое потаенное внутренней жизни (a secret life), пересечение в одной точке разных мыслей. Оказывается, что человек может победить, потому что у него есть действительно бесценное оружие - мыслящий, необычайно гибкий и подвижный разум: «Так я решительно направил свои думы вовне, к обыденным вещам. Я хотел вопрошать у себя, как я победил паразитов. Если у меня есть такая сила, то и люди побеждают жизнь. Они могут преодолеть любую трудность».
Однако убежденность одного двух это еще далеко не полная победа, Оустин и Райх находят сторонников среди ученых, ведут неутомимые поиски все новых и новых средств борьбы с паразитами, используют новейшие научные достижения — телепатию и психокинез, и лишь когда наступает угроза мировой войны, мир признает их правоту.
Сплав фантастики и элементов философского, психологического романа в структуре единого повествования позволяет Уилсону свободно и непринужденно переходить от изображения внутреннего мира героя к проблемам общественным, нравственным. Но, с другой стороны, включенные в художественную ткань «тотальной фантазии», как говорил о «Паразитах мозга» сам автор, они не нашли в романе Уилсона социального разрешения, и касался их писатель более в плане сознания человека. Собственно говоря, это проявление философской позиции Уилсона, который писал через два года после выхода в свет романа «Паразиты мозга»: «Проблема сознания должна быть атакована сознанием».
Эклектический общефилософский подход (в романе сильны отголоски идей Гуссерля, Виттгенштейна, Юнга, и образ главною героя Оустина иногда может восприниматься как чуть ли не феноменологическая персонификация), определенный наслоением не одной, а нескольких идеалистических концепций, но дает возможности писателю выйти из области субъективных представлений в понимании проблемы человека. Отсюда, естественно, вытекает то, что попытка представить оригинальные принципы художественного психологизма к успеху не приводит, так как психологизм Уилсона является суженным из-за ограниченности субъективного видения человека.
И все же совершенно невозможно согласиться с позицией английского критика Эдвина Моргана, который усматривает в «Паразитах мозга» «много абсурда», а в финале произведения «поиски сверхчеловека». Отнюдь не абсурд утверждает Колин Уилсон, а абсурдность жизни человека в абсурдном мире, который сковывает сознание и делает личность пассивной жертвой. В диалоге с Р. Лэнгом побеждает вера писателя в то, что будущее принадлежит великому разуму, личности творческой, которая откроет новые высоты знания, и в этом отношении взгляд Уилсона на человека, несомненно, гуманистичен: «человек - целый континент, но его разум пока представляет из себя не более чем задний дворик (a back garden). Это значит, что в человеке заложены еще в основном нереализованные потенции. Так называемые великие люди — это те, у которых хватает мужества понять хотя бы некоторые из этих возможностей».
Л-ра: Художественное произведение в литературном процессе (на материале литературы Англии). – Москва, 1985. – С. 126-135.
Критика
