Аркадий Аверченко. Ложь

Трудно понять китайцев и женщин. Я знал китайцев, которые два-три года терпеливо просиживали над кусочком слоновой кости величиной с орех. Из этого бесформенного куска китаец с помощью целой армии крохотных ножичков и пилочек вырезывал корабль - чудо хитроумия и терпения: корабль имел все снасти, паруса, нес на себе соответствующее количество команды, причем каждый из матросов был величиной с маковое зерно, а канаты были так тонки, что даже не отбрасывали тени, - и все это было ни к чему... Не говоря уже о том, что на таком судне нельзя было сделать самой незначительной поездки, - сам корабль был настолько хрупок и непрочен, что одно легкое нажатие ладони уничтожало сатанинский труд глупого китайца. Женская ложь часто напоминает мне китайский корабль величиной с орех - масса терпения, хитрости - и все это совершенно бесцельно, безрезультатно, все гибнет от простого прикосновения.

Чтение пьесы было назначено в 12 часов ночи. Я приехал немного раньше и, куря сигару, убивал ленивое время в болтовне с хозяином дома адвокатом Лязговым. Вскоре после меня в кабинет, где мы сидели, влетела розовая, оживленная жена Лязгова, которую час тому назад я мельком видел в театре сидящей рядом с нашей общей знакомой Таней Черножуковой.

- Что же это, - весело вскричала жена Лязгова. - Около двенадцати, а публики еще нет?!

- Подойдут, - сказал Лязгов. - Откуда ты, Симочка?

- Я... была на катке, что на Бассейной, с сестрой Тарского.

Медленно, осторожно повернулся я в кресле и посмотрел в лицо Серафимы Петровны. Зачем она солгала? Что это значит? Я задумался. Зачем она солгала? Трудно предположить, что здесь был замешан любовник... В театре она все время сидела с Таней Черножуковой и из театра, судя по времени, прямо поехала домой. Значит, она хотела скрыть или свое пребывание в театре, или встречу с Таней Черножуковой.

Тут же я вспомнил, что Лязгов раза два-три при мне просил жену реже встречаться с Черножуковой, которая, по его словам, была глупой, напыщенной дурой и имела на жену дурное влияние... И тут же я подивился: какая пустяковая, ничтожная причина может иногда заставить женщину солгать...

Приехал студент Конякин. Поздоровавшись с нами, он обернулся к жене Лязгова и спросил:

- Ну, как сегодняшняя пьеса в театре... Интересна?

Серафима Петровна удивленно вскинула плечами.

- С чего вы взяли, что я знаю об этом? Я же не была в театре.

- Как же не были? А я заезжал к Черножуковым - мне сказали, что вы с Татьяной Викторовной уехали в театр.

Серафима Петровна опустила голову и, разглаживая юбку на коленях, усмехнулась:

- В таком случае я не виновата, что Таня такая глупая; когда она уезжала из дому, то могла солгать как-нибудь иначе...

Лязгов, заинтересованный, взглянул на жену:

- Почему она должна была солгать?

- Неужели ты не догадываешься? Наверное, поехала к своему поэту!

Студент Конякин живо обернулся к Серафиме Петровне.

- К поэту? К Гагарову? Но этого не может быть! Гагаров на днях уехал в Москву, и я сам его провожал.

Серафима Петровна упрямо качнула головой и с видом человека, прыгающего в пропасть, сказала:

- А он все-таки здесь!

- Не понимаю... - пожал плечами студент Конякин. - Мы с Гагаровым друзья, и он, если бы вернулся, первым долгом известил бы меня.

- Он, кажется, скрывается, - постукивая носком ботинка о ковер, сообщила Серафима Петровна. - За ним следят.

Последняя фраза, очевидно, была сказана просто так, чтобы прекратить скользкий разговор о Гагарове. Но студент Конякин забеспокоился:

- Следят??! Кто следит?

- Эти вот... Сыщики.

- Позвольте, Серафима Петровна... Вы говорите что-то странное: с какой стати сыщикам следить за Гагаровым, когда он не революционер и политикой никогда не занимался?!

Серафима Петровна окинула студента враждебным взглядом и, проведя языком по запекшимся губам, раздельно ответила:

- Не занимался, а теперь занимается. Впрочем, что мы все: Гагаров да Гагаров. Хотите, господа, чаю?

Пришел еще один гость - газетный рецензент Блюхин.

- Мороз, - заявил он, - а хорошо! Холодно до гадости. Я сейчас часа два на коньках катался. Прекрасный на Бассейной каток.

- А жена тоже сейчас только оттуда, - прихлебывая чай из стакана, сообщил Лязгов. - Встретились?

- Что вы говорите?! - изумился Блюхии. - Я все время катался и вас, Серафима Петровна, не видел.

Серафима Петровна улыбнулась.

- Однако я там была. С Марьей Александровной Шемшуриной.

- Удивительно... Ни вас, ни ее я не видел. Это тем более странно, что каток ведь крошечный, - все как на ладони.

- Мы больше сидели все... около музыки, - сказала Серафима Петровна. - У меня винт на коньке расшатался.

- Ах так! Хотите, я вам сейчас исправлю? Я мастер на эти дела. Где он у вас?

Нога нервно застучала со ковру.

- Я уже отдала его слесарю.

- Как же это ты ухитрилась отдать слесарю, когда теперь ночь? - спросил Лязгов.

Серафима Петровна рассердилась.

- Так и отдала! Что ты пристал? Слесарная по случаю срочной работы была открыта. Я и отдала. Слесаря Матвеем зовут.

Наконец явился давно ожидаемый драматург Селиванский с пьесой, свернутой в трубку и перевязанной ленточкой.

- Извиняюсь, что опоздал, - раскланялся он. - Задержал прекрасный пол.

- На драматурга большой спрос, - улыбнулся Лязгов. - Кто же это тебя задержал?

- Шемшурина, Марья Александровна. Читал ей пьесу.

Лязгов захлопал в ладоши.

- Соврал, соврал драматург! Драматург скрывает свои любовные похождения! Никакой Шемшуриной ты не мог читать пьесу!

- Как не читал? - обводя компанию недоуменным, подозрительным взглядом, вскричал Селиванский. - Читал! Именно ей читал.

- Ха-ха! - засмеялся Лязгов. - Скажи же ему, Симочка, что он попался с поличным: ведь Шемшурина была с тобой на катке.

- Да, она со мной была, - кивнула головой Серафима Петровна, осматривая всех нас холодным взглядом.

- Когда?! Я с половины девятого до двенадцати сидел у нее и читал свою "Комету".

- Вы что-нибудь спутали, - пожала плечами Серафима Петровна.

- Что? Что я мог спутать? Часы я мог спутать, Шемшурину мог спутать с кем-нибудь или свою пьесу с отрывным календарем?! Как так - спутать?

- Хотите чаю? - предложила Серафима Петровна.

- Да нет, разберемся: когда Шемшурина была с вами на катке?

- Часов в десять, одиннадцать.

Драматург всплеснул руками.

- Так поздравляю вас: в это самое время я читал ей дома пьесу.

Серафима Петровна подняла язвительно одну бровь.

- Да? Может быть, на свете существуют две Шемшуриных? Или я незнакомую даму приняла за Марью Александровну? Или, может, я была на катке вчера. Ха-ха!..

- Ничего не понимаю! - изумился Селиванский.

- То-то и оно, - засмеялась Серафима Петровна. - То-то и оно! Ах, Селиванский, Селиванский...

Селиванский пожал плечами и стал разворачивать рукопись. Когда мы переходили в гостиную, я задержался на минуту в кабинете и, сделав рукой знак Серафиме Петровне, остался с ней наедине.

- Вы сегодня были на катке? - спросил я равнодушно.

- Да. С Шемшуриной.

- А я вас в театре сегодня видел. С Таней Черножуковой.

Она вспыхнула.

- Не может быть. Что же, я лгу, что ли?

- Конечно, лжете. Я вас прекрасно видел.

- Вы приняли за меня кого-нибудь другого...

- Нет. Вы лжете неумело, впутываете массу лиц, попадаетесь и опять нагромождаете одну ложь на другую... Для чего вы солгали мужу о катке?

Ее нога застучала по ковру.

- Он не любит, когда я встречаюсь с Таней.

- А я сейчас пойду и скажу всем, что видел вас с Таней в театре.

Она схватила меня за руку, испуганная, с трясущимися губами.

- Вы этого не сделаете!

- Отчего же не сделать?.. Сделаю!

- Ну, милый, ну, хороший... Вы не скажете... да? Ведь не скажете?

- Скажу.

Она вскинула свои руки мне на плечи, крепко поцеловала меня и, прижимаясь, прерывисто прошептала:

- А теперь не скажете? Нет?

После чтения драмы - ужинали.

Серафима Петровна все время упорно избегала моего взгляда и держалась

около мужа.

Среди разговора она спросила его:

- А где ты был сегодня вечером? Тебя ведь не было с трех часов. Я с любопытством ждал ответа. Лязгов, когда мы были вдвоем в кабинете, откровенно рассказал мне, что этот день он провел довольно беспутно: из Одессы к нему приехала знакомая француженка, кафешантанная певица, с которой он обедал у Контана, в кабинете; после обеда катались на автомобиле, потом он был у нее в Гранд-Отеле, а вечером завез ее в "Буфф", где и оставил.

- Где ты был сегодня?

Лязгов обернулся к жене и, подумав несколько секунд, ответил:

- Я был у Контана. Обедали. Один клиент из Одессы с женой-француженкой и я. Потом я заехал за моей доверительницей по Усачевскому делу, и мы разъезжали в ее автомобиле - она очень богатая - по делу об освобождении имения от описи. Затем я был в Гранд-Отеле у одного помещика, а вечером заехал на минутку в "Буфф" повидаться с знакомым. Вот и все.

Я улыбнулся про себя и подумал: "Да. Вот это ложь!"