История с живым действием
М. Надъярных
«Сейчас я задумал превратить в роман один киносценарий, который написан много лет назад, но не был осуществлен. Случай этот я никогда не забуду, его обстоятельства и действующие лица всегда со мной», — говорил в 1977 году известный перуанский писатель Марио Варгас Льоса. В других интервью он говорил о произведении, в котором монтажно соединились бы сказочность и повседневность, фантастика и реальность. Писатель размышлял о будущей «лучшей книге» — своего рода современном эквиваленте «Трех мушкетеров» Александра Дюма или «Лорда Джима» Джозефа Конрада, об «истории с живым действием». Книге, напоминающей о мифологических злоключениях героев «Зеленого дома» и о похождениях отважного Капитана Панталеона и его подопечных из Роты добрых услуг.
С тех пор прошло десять лет. И вот теперь наш читатель может познакомиться с произведением, в котором «история с живым действием» воплотилась как безысходно-трагическое, универсально-скорбное действо — с романом «Война конца света».
«Откровения Иоанна — «факт», давно известный человечеству, но учащение, почти узаконение апокалипсических видений в сегодняшней литературе — следствие вновь и вновь напряженной, готовой к взрыву эпохи», — сказал, сопоставляя опыт отечественной многонациональной и латиноамериканской литератур, Отар Чиладзе. Для героев романа Льосы Страшный суд — не смутное предчувствие, столь знакомое нашим дням ощущение то ли конца века, то ли конца света, а непосредственная данность: явь подтверждает апокалипсические пророчества. Конец света наступает, конец света настиг землю. Это произошло в последние десятилетия прошлого века на северо-востоке Бразилии.
Старик-проповедник приходил в селения на утренней или вечерней заре. Он давал свои наставления под пламенеющим фейерверком заката. Он говорил о насущном и важном: о Страшном суде и конце света, таком близком, что, может быть, не достанет времени перекрыть крышу церкви. И воплотились слова его. Явился Конь блед, зазвучали трубы, и свершилось царство Антихриста...
Так, наверное, понимали все происходящее последователи бродячего проповедника Антонио Масиэла, прозванного Консельейро — Наставник. Учение его распространилось в 80-е годы XIX века на северо-востоке бразильского штата Байя: там же, в местечке Канудос, сложилась своеобразная религиозная община. Общим там было все — вера, земля, пастбища. Частная собственность была вне закона. В Канудос стекались обездоленные крестьяне и бывшие рабы, пастухи селились рядом с разбойниками, прежними своими врагами. Канудосская ересь — так заклеймила учение Наставника официальная церковь — парадоксально совместила в себе идеи примитивного коммунизма и наивного монархизма, идеи христианского равенства и крестьянской демократии. К проповеди приближающегося конца света примешивались отголоски себастьянизма — португальской легенды, принесенной в Бразилию конкистадорами. Король Себастьян, пропавший в битве при Алкасер-Кибир (1578 г.), представал в ней как мессия, обреченный до времени жить на таинственном острове, чтоб потом явиться миру и установить царство бойкие на земле.
В Канудос были направлены правительственные войска, призванные на борьбу не с мирной крестьянской общиной, а с «мятежниками-монархистами». Несколько карательных экспедиций защитники Канудоса отразили, но против артиллерийских орудий крестьянские мачете, дубинки и самострелы оказались бессильными. Почти все население Канудоса было истреблено, сам Канудос стерт с лица земли. Власти же прибегли к обычному приему, известному и до, и после Канудоса, — постарались вычеркнуть неблаговидные события этой бойни из бразильской истории, наложили запрет на самое упоминание местечка в печати.
Но уже в 1902 году появилась книга Эуклидеса да Куньи «Сертаны» (так называют засушливые земли, расположенные на северо-востоке Бразилии. — М. H.), описывающая осаду и уничтожение общины правительственными войсками, в лагере которых в качестве корреспондента газеты «Эстаду ди Сан Паулу» находился сам да Кунья. Книга эта стала своего рода «национальной библией», в ней Слово писателя как бы заново сотворило позорную, жестокую, уже отошедшую в прошлое, но необходимую для постижения будущего реальность.
Знакомстве Варгаса Льосы с историей Канудоса началось во время работы над неосуществленным киносценарием, написанным по мотивам книги да Куньи. Тогда и возникла идея новой интерпретации давней трагедии. «Гигантский материал, собранный да Куньей, безусловно, помог новому рассказчику, но и поставил его перед серьезными трудностями. Книга да Куньи удивительно пластична: описания сертанов в разные времена года, партизанских вылазок, страшной толпы пленных настолько выразительны, что, кажется, их невозможно превзойти. Варгас должен был выбрать свой путь — и он нашел его», — говорит И. А. Тертерян в предисловии к роману, написанном незадолго до ранней смерти исследовательницы и завершенном Е. Костюкович. Льоса идет по пути современного романиста, современного и в «тактических приемах» письма, и в интерпретации событий, поступков и ощущений героев. Вместе с тем в романе используются и традиционные формы эпического повествования. Льоса то как бы воссоздает всеобщую анонимность народной хроники, то передает в монологах героев конкретность личностного восприятия происходящего на их глазах, то пишет как бы от имени стороннего хрониста, собирателя объективных фактов. Последовательное воспроизведение событий сменяется временными перестановками. История Канудоса возникает на пересечении точек зрения героев романа, на пересечении человеческих судеб. И как лейтмотив звучит тема Человека перед лицом предельной, последней ситуации, когда наступает конец света. Это момент, в который история перестает быть абстрактным прошлым, становится реальностью, наделенной плотью и кровью, видимой воочию, болезненно ощутимой, жестко связанной с днем сегодняшним, — ибо не будет среди прошедших путь земной того, кто не услышит труб, зовущих на последнее судилище.
Роман как бы требует от писателя предельного внимания: необходимо разглядеть в каждом настоящем мгновенье все лики вечности, целого, нерасчленимого на «было - есть - будет». Этим ощущением всеобщей взаимосвязанности бытия новый роман Льосы близок его предыдущим произведениям, посвященным современной реальности Латинской Америки. Советскому читателю они хорошо знакомы. На русский язык переведены «Город и псы», «Зеленый дом», «Тетушка Хулия и Писака» и «Разговоры в «Соборе». За всеми жестокими, трагифарсовыми, фантастическими, приключенческими ситуациями этих романов угадывается особое время бытия. Новый роман Льосы, в отличие от предшествовавших, можно было бы назвать историческим, во всяком случае, в нем почти с документальной точностью воспроизводятся события Камудосского восстания. Но история предстает здесь не как цепь далеких фактов и не как завлекательная экзотика.
Действие романа разворачивается в строго определенных пространственно-временных границах. Однако герои романа осознают происходящее как «одно из» событий общей перспективы человеческой истории. Для неистового полковника Морейры Сезара и других республиканцев Канудос — это некое подобие Вандеи, сознательный монархический заговор. Анархист Гелль в восстании крестьян видит новую Парижскую коммуну. Аристократ-интеллектуал барон де Каньябрава наблюдает «бессмысленный и беспощадный» бунт и такую же бессмысленную борьбу республиканцев с ним. Ассоциативный ряд продолжит читатель романа. И параллели могут быть бесчисленными: один из ужасов нашего века — превращение войны в постоянную спутницу человеческой жизни. Именно поэтому реплика любого персонажа Льосы, естественная для Бразилии прошлого века, звучит как политическая сентенция наших дней, а пиррова победа республиканцев, изображенная Льосой, напоминает о возможном исходе новей «войны конца света».
Традиционную антитезу латиноамериканской литературы — цивилизация или варварство — автор «Войны конца света» существенно переосмысливает. Он показывает варварство цивилизации. Цивилизованный, властный, нервозно-прагматичный мир Города поначалу сосуществует в каком-то зыбком равновесии с природно-стихийным миром сертанов. Затем начинается война. Но происходит лишь «физическое» столкновение Города и Канудоса, духовно они остаются непроницаемыми друг для друга, такими же далекими, как и в начале романа.
Город создает свою версию того, что происходит в Канудосе: Наставник становится организатором монархического заговора, а обездоленные люди, смиренно ждущие Страшного суда, превращаются в жестоких бандитов, якобы поддерживаемых из-за границы. Версия принята в правительственных кругах, и вот уже движется в Канудос двухтысячная армия, словно разрубленное на куски чудовище расползается по сертанам карательный отряд. Его членам нет надобности размышлять, раз есть удовлетворительная версия-оправдание, если где-то их называют «спасителями Республики», значит, можно без оглядки на будущее расстреливать, пытать огнем и мечом.
Последователям Наставника тоже все ясно; сбылись пророчества Иоанна, Антихрист — это Республика. Тоже своего рода «версия», не требующая раздумий. И в глазах «мятежников» реальные кровавые жертвы «во имя божие» как бы развоплощаются, становятся только знаками, подтверждающими правоту Наставника. Для них реальность — не трупы погибших, а свершение эсхатологического мифа.
В такой круговерти версий Человек теряется, судьба его и жизнь обесцениваются, а «общество оказывается в состоянии полной некоммуникабельности», как комментировал роман сем Варгас Льоса. Непреодолимой разъединенности войны всегда сопутствует неспособность взглянуть на противника с иной, человечной точки зрения, невозможность отказаться от стереотипа, заданного верой, идеологией, политикой или псевдонаукой.
В реальной истории Бразилии в войне за Канудос были и победители, и побежденные. К героям романа из лагеря «борцов за Республику» ощущение триумфа не приходит. Всем персонажам суждено пережить свой «конец света». Погибает Морейра Сезар. Умирает Галилео Галль. Жизнь перестает интересовать барона де Каньябраву, когда сходит с ума его жена. А жизни и судьбы защитников Канудоса, будто слитые в одну жизнь и судьбу, — одинаковы: все будут истреблены, все погибнут. Останется только слабый след веры — Наставник не просто умер, все видели, как за телом его слетел на Землю ангел.
Но рядом с погибшими телесно или духовно живет, действует в романе персонаж иного типа, тот, для кого испытание Канудосом стало началом возрождения, кто, пройдя сквозь Страшный суд, нашел не смерть, но истинную жизнь. Худой, нескладный, беспрестанно чихающий, подслеповатый, совсем еще молодой репортер попадает в Канудос и возвращается в Город, чтобы сказать всему миру слово правды: мундир солдата правительственной армии и лохмотья заидитников общины — призрачная оболочка. Уничтожали друг друга люди одной крови, братья.
Корреспондент, репортер, писатель — это герой, переходящий из одного романа Льосы в другой. Это человек, владеющий словом, способный не только интерпретировать происходящее в реальности, но стать творцом-демиургом, оживлять созидающим Словом-логосом и умерщвлять Словом-бичом. Репортер, впрочем, наделен очень относительной свободой, и ему ежечасно грозит духовная гибель. Так происходит с Сантьяго Савалитой в романе «Разговоры в «Соборе». Мир может свести его с ума, как Педро Камачо из «Тетушки Хулии и Писаки». Но писатель способен пройти все муки ученичества, обрести зрелость — этого добивается некий Марио Варгас из той же «Тетушки Хулии...», хотя тональность романа сатирическая, и все происходящее с этим персонажем не так уж и серьезно.
Период ученичества репортера из «Войны конца света» проходит в контексте всеобщей трагедии. Усмешку может вызвать разве что нелепый вид этого субъекта.
Ничего в начале романа не заставит предположить, что именно на него снизойдет благодать; что именно ему, репортеру, суждено будет «глаголом жечь сердца людей», познав истину. Может быть, только нимб, возникший от света лампы над его головой...
Правда, нимб до поры до времени светится над головой «писаки». Он пишет сначала в монархическую газету «Диариу ди Байя», а потом, с тем же пылом, в республиканское издание «Жорнал ди Нотисиас». Писака, впрочем, наделен безудержным пылом и неистощимым любопытством, готов на любую авантюру, лишь бы добраться до сенсации. Он и в Канудос отправляется за сенсационными сведениями... Но символическая атмосфера появления репортера в романе как бы предупреждает внимательного читателя: в перипетиях странствий этого персонажа заключен особый смысл.
Согласно древней философии, борьба добра и зла, света и тьмы — необходимый, изначальный принцип существования мира. И человек, познающий мир, должен приобщиться к главным ипостасям бытия. Репортеру из романа Льосы суждено это познать. Он вплотную приблизится к злу, станет как бы двойником Морейры Сезара. Репортер научится ненависти, чтобы потом научиться любви. Понять, что есть добро в мире, можно лишь пройдя через зло. Репортер увидит, что есть вера и что есть безверие. Он выдержит и главное испытание для писателя — испытание словом, научится отделять истину от лжи, получит право заново творить историю прошедших дней.
В «Войне конца света» — произведении эпическом — внутренняя обращенность к символико-мифологическим началам как бы восстанавливает слитность всеобщего и личного, приводит в соответствие историю человеческую и историю Человека. Возможность соотнести день сегодняшний с вечным, обратимым в потоке времени, возрождающимися главными элементами бытия, способность Человека познать и запечатлеть истину может дать человечеству право на историю, на продолжение жизни после «войны конца света».
Л-ра: Литературное обозрение. – 1988. – № 5. – С. 75-76.
Произведения
Критика
