​Дорогой зимнею

Александр Журов

«Зимняя дорога» - роман писателя, не только набившего руку на авантюрных сюжетах, но и предельно внимательного к исторической фактуре, любящего и умеющего выписывать время во всех деталях. Впрочем, и вымышленные сюжеты у Леонида Юзефовича вырастают из этих самых деталей, следуют логике истории, обнажая не только присущие ей закономерности, но и её парадоксальность, пытаясь воссоздать ту скрытую в ней поэтику, работа которой завершается мифом.

Мифическое занимает Юзефовича уже давно: первое издание документального романа о бароне Унгерне – 1993 год. По всей видимости, миф – главный источник и чисто художественного творчества автора, взявшегося поспорить с действительностью – у кого получится увлекательнее? Но новый роман Юзефовича – о гражданской войне в Якутии, противоборстве анархиста Строда с генералом Пепеляевым – абсолютно документальный. В очередной раз писатель подходит к вопросам: где граница между историей и мифом, как события повседневности кристаллизуются в миф? И документальная форма в данном случае не просто одна из возможных, она используется для решения важной мировоззренческой задачи, которая стоит за текстом «Зимней дороги». Авторский взгляд, обнимающий события сразу с двух сторон гражданского противостояния, призван изжить конфликт внутри единой истории, возникающей под пером Юзефовича.

Долгие годы тема гражданской войны в нашей стране была фактически табуирована. Сначала её подменили спущенным сверху культом героев-красноармейцев, затем её вытеснила Великая Отечественная война, а сюжеты из 20-ых годов стали неплохой основой для русских аналогов спагетти-вестернов. Но травма так и осталась неизжитой, и никакого даже подобия консенсуса в обществе не состоялось. Единственная вменяемая попытка была сделана в годы перестройки. Итогом стал гребенщиковский «Поезд в огне». Однако последующие события едва ли не полностью девальвировали опыт перестройки. Спустя два с лишним десятилетия люди, стрелявшие в наших отцов, вновь строят планы на наших детей. Круг сделали, опыта не извлекли, и вновь громада истории требует ответа.

Все это делает роман Юзефовича остро актуальным – сегодня, прямо сейчас. Документальность формы и равноудалённость авторского голоса от каждого из главных героев книги моделируют возможность так нужного нам консенсуса. При высочайшей степени вовлеченности в историю жизни своих персонажей Юзефович принципиально отказывается выбирать сторону, выстраивая повествование как свидетельство о творимом на наших глазах из истории мифе. Предельно чёткое, сухое и точное письмо, лишённое внешних стилистических эффектов, даёт в руки читателю инструмент работы с историей, делает его не соучастником (как миф), но соглядатаем. Это важный момент. Прошлое должно быть прожито, отставлено, не забыто, но обезврежено. Оно не должно непоколебимой силой присутствия обкрадывать настоящее и будущее. Но именно так происходит в России. Год за годом пройденное воскресает, не получая своего разрешения.

Письмо Юзефовича помещает себя в пространство между историей и мифом. Он в общем-то и не опровергает миф, но напротив, подчеркивает ту органическую истинность правды, которая естественным образом присутствует в мифе, но искажается конструирующей его идеологией. Мифологический сюжет актуализируется и непосредственно в тексте самого Юзефовича: «Под пером Строда осада Сасыл-Сысы обернулась ярчайшим воплощением первого из перечисленных Борхесом четырех вечных сюжетов мировой литературы – истории крепости, которую штурмуют и обороняют герои, но при холодном взгляде заметен окутывающий это проклятое место морок азарта и бессмысленного соперничества»¹. Но к версии Строда Юзефович добавляет не взгляд разоблачителя, но взгляд писателя – скриптора – летописца, целью которого является не художественное произведение об историческом событии, а некоторая потусторонняя, полностью отстраненная фиксация случившегося, чистая стихия письма. И тут можно согласиться с Валерией Пустовой, что «Зимняя дорога» это в некотором смысле «смерть романа»². Правда, из романа Юзефовича вырастает не только возможность мифа, но текст и письмо – как инструменты анализа и работы с мифическим. Важнейшее качество «Зимней дороги» – всесторонняя открытость к интерпретации, отсутствие довлеющего авторского взгляда. И дело тут не просто в «высвечивании» универсальной, мифологической основы в событиях прошлого, как пишет Пустовая, но в том, что этой «основе» сообщается свойство амбивалентности, из неё вычитается идеология как манифестация истины, и она теряет силу и власть. Главные герои – Пепеляев и Строд - оказываются не просто персонажами текста об одном из эпизодов Гражданской войны, не только участниками этого мифа, но буквально – его невольными соавторами, потому как Юзефович выводит их фигуры за пределы текста о них. Отсюда все эти постоянные оговорки, которые делает писатель, как бы поправляя прямую речь своих героев, достраивая ее осторожными, но хорошо продуманными и подкрепленными фактами и мотивами, создавая пространство для истины вне прямого слова.

Война в Якутии стала и для Строда, и для Пепеляева одним из определяющих событий их жизни, важнейшим. И по большому счету чуть ли не всю их жизнь можно свести к этому роковому сюжету (за которым в свою очередь можно увидеть ту самую универсальную мифологическую структуру, куда вписывается любой человеческий опыт), но Юзефович делает нечто иное, и очень гуманное: он не просто воссоздает миф о борьбе в Якутии, но и освобождает героев этого мифа от его власти, расширяет пространство их человеческого присутствия за пределы одного из не самых значительных эпизодов Гражданской войны³. Для контраста можно представить, что сделали бы с подобным материалом, например, Сергей Шаргунов или Захар Прилепин. Пепеляев и Строд у Юзефовича по-настоящему оживают через какие-то простые человеческие поступки, жесты, движения души: через уважение и доблесть, прощение и сострадание, через оставленность и отчаяние. Личность каждого оказывается шире, чем его биография и роль героя в забытом мифе о якутском походе. Универсальность мифа вытесняется универсальностью (но вместе с тем и единичностью) человеческого существования. Экзистенция побеждает миф. И потому «Зимняя дорога», несмотря на всю свою документальность, абсолютно антижзловская книга. Юзефович преодолевает биографическое, ставя во главу угла даже не личность как таковую, но её дление, её присутствие, зримым знаком которого и становится текст. Этот подход ничего не обещает, не гарантирует, но открывает историю как пространство не для подвига – для свободного осуществления. И здесь, вероятно, можно усмотреть даже глубокий антиисторизм, свойственный роману Юзефовича. Потому как история всегда оборачивается мифом, истина же обнаруживает себя силой присутствия.

О масштабности нынешнего увлечения историей говорит неувядающий спрос на всевозможные теории заговоров и альтернативные версии прошлого. Очевидно, что строгость и бескомпромиссность исторической науки этому массовому волению противостоять неспособны. История стала самым сильным мифологическим наркотиком нашего времени (отсюда и постоянное желание власти монополизировать рынок исторической истины). Но это увлечение историческим сопровождается ослаблением нашей способности извлекать из него живой опыт, сжираемый подчиненным идеологии мифом. Преодоление упакованного в мифы испортившегося времени – большая культурная работа, к которой мы в очередной раз только приступаем. И дело-то вовсе не в мифе как таковом, но в умении общественного сознания с ним работать, критически рассмотреть, увидеть его условность и ограниченность, пересобрать заново, если потребуется. «Зимняя дорога» дает опыт ощущения времени, открытого во все стороны света, и свободного в своем становлении – не только в согласии, но и вопреки генерализирующим законам мифа.

В своем тексте Юзефович совершает попытку художественной оркестровки документа, но не за счет его сочленения с вымыслом, а исключительно за счет формы подачи. Он наделяет архивное, документальное слово художественной силой, высвобождая его скрытую эстетическую выразительность. Она-то и открывает дорогу к тексту – как на глазах творимой истории, а значит, с одной стороны и к мифу (стоит вспомнить лосевское определение этого понятия как в словах данной личностной истории, как чуда), с другой – к мифологии, как извне данному разоблачению этого мифа. Кажется, что именно в пространстве между мифическим и мифологическим и оказывается читатель «Зимней дороги».

23 сентября 2015

Источники:

[1] Л. Юзефович, Зимняя дорога, Октябрь, 2015, № 5

[2] В. Пустовая, Теория малых книг, Новый мир, 2015, № 8

[3] Это замечает и Валерия Пустовая: «хотя автор отмечает точки выбора, когда иная, «альтернативная, более счастливая» биография была еще возможна».