«Странник, Афины, Акрополь, Харон»
Сафронова Елена
Прозаик, литературный критик-публицист
Леонид Юзефович. Филэллин. – Москва, Издательство АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2021. – Серия «Неисторический роман»
В рецензии на сборник рассказов Леонида Юзефовича «Маяк на Хийумаа» я писала: «...повествование «Филэллин» (...) из 1823 года. Это рассказ полковника Шарля-Николя Фабье, сторонника греческого правительства в Навплионе (так у Юзефовича), о связи с филэллинкой миссис Пэлхем. Она оказалась бесплодна, как и дело филэллинов, и описана так физиологично, что текст напоминает постмодернистский эксперимент, развенчивающий возвышенные на первый взгляд порывы». Прошло два года, и на свет явился полномерный роман Юзефовича «Филэллин» – о Греческой войне за независимость, в 1820-е годы (на которой погиб лорд Байрон).
Одноименный рассказ оказался одной из глав романа «Филэллин» – а главами здесь служат «дневники, письма и мысленные разговоры героев с отсутствующими собеседниками». Точнее, выдержки из них, сплетенные в причудливую вязь. Откликаясь на роман, хочется продолжить разговор: является ли «большой» «Филэллин» постмодернистским экспериментом?..
Форма подачи повествования в виде записей героев придает роману панорамность – но и запутывает. По прочтении «Филэллина» у меня появилось желание побеседовать с автором, чтобы «сверить» свои ощущения с его замыслами и понять, насколько я угадала. Но потом я обнаружила в открытом доступе несколько интервью о новой книге Юзефовича. Не исключаю, что их авторы руководствовались теми же соображениями.
Мария Башмакова, побеседовавшая с писателем для журнала «Огонёк», тоже интересовалась связью рассказа и романа «Филэллин». Юзефович объяснил: рассказ был не предтечей книги, а фрагментом недописанного романа, над которым он работал 12 лет – и даже потерял надежду его закончить (а минувшей весной все же дописал). Обозначил он другой «источник» «Филэллина» – его повесть «Подлинная история правдолюбца Мосцепанова», которая вышла в 1979 году в журнале «Урал». Оттуда взяты фамилия главного героя и его сумасшедшее правдоискательство.
История «отставного штабс-капитана Григория Максимова Мосцепанова» начинается с донесения о нем пермского губернатора графу Аракчееву: «Уволен из-за кляуз на управляющего С. М. Сигова и горного исправника Н. И. Платонова, которых он в прошениях (...) облыжно обвинял в мздоимстве и других преступлениях и обносил не свойственными им качествами». Внимания графа Аракчеева Мосцепанов добивается долго и без толку – он «Имеет объявить особенную важную тайну, много могущую способствовать торжеству креста над полумесяцем», но сообщить ее хочет лично императору или «управляющему Собственной Его Величества канцелярией, графу Алексею Андреевичу Аракчееву».
«Докричаться» до высоких персон ему так и не удастся, а тайна окажется составом известного с античности «греческого огня», который сыграет свою роль в истории греко-османской войны. Прошу прощения за спойлер. Не бойтесь! Хитросплетения сюжета, где есть и побеги из темницы, и оживающие мертвецы, и любовные разочарования, и военные победы, таковы, что «заспойлерить» их все сложно. То, что книга очень сложно построена, можно было бы причислить к недостаткам... Но роман читается, как хорошая приключенческая книга, – взахлеб. Скорее всего, это и есть удачная книга в подзабытом нами жанре: приключенческая больше, чем историческая. Не зря она вышла в серии «Неисторический роман»!.. И не зря Леонид Юзефович ранее писал приключенческие ретродетективы о сыщике Путилине, к которым мы ещё вернёмся.
Первым читателям, интервьюерам и рецензентам казалось важным соотношение исторических фактов и писательского вымысла в ткани «Филэллина». Наверное, потому, что предшествующие книги автора были историческим нон-фикшном или реминисценциями на его тему («Маяк на Хийумаа»). На мой взгляд, Юзефович догадывался, что именно «процент» фактографии взволнует сообщество, и знатно поиграл с публикой, заинтриговав ее, когда заранее ответил на этот вопрос. Как и строй текста, они больше затемняют, чем проясняют, и это – элемент стратегии.
Обращение «От автора» гласит: «Этот роман гораздо более исторически достоверен, чем может показаться читателю. (...) входящие в него дневники и письма (...) плод вымысла, но кое-кто из авторов этих дневников и писем, и многие из тех, кто в них фигурирует, – реальные фигуры, действующие под собственными именами или имеющие прототипов». Краткий пролог богат противоречиями. То автор утверждает, что хроника последних лет жизни Александра I и события Греческой войны за независимость «изложены, в основном, верно и датированы тем временем, когда они происходили». То признается, что допускал вольности психологического плана: «Герои думают, пишут и говорят о том, о чем люди тогда думали, писали и говорили, правда, делают это не совсем так, как их тогдашние двойники и современники двойников, а ведут себя часто совсем иначе». И резюмирует: «Я не ставил своей задачей реконструкцию прошлого, но ... <история> ...разворачивается в натуральных декорациях и с привлечением подлинного антуража эпохи». Неудивительно, что позже писателю пришлось отвечать на прямые вопросы журналистов!..
«Филэллин» – скорее вариации на исторические темы, чем полноценный исторический роман», – сказал Леонид Юзефович Марии Башмаковой в интервью журналу «Огонек». «Мой роман – не реконструкция эпохи Александра I, а попытка на материале той эпохи поразмышлять о вещах, важных и в наше время. Это скорее вариации на историческую тему, чем традиционный исторический роман», – пояснил он Антону Петрунину для «Московских новостей». Прозвучали еще две важные фразы-переклички: «Это роман не о политике, а о жизни политической идеи – о том, как она меняет судьбы людей, поверивших в нее или взявших ее на вооружение». («МН») и «Эта погоня за призраком – единственная (...) идея романа, которую я могу внятно сформулировать» («Огонек»).
Перед нами – не история людей, а история идей, и этому способствует то, что каждый персонаж изъясняется от первого лица, что дает им всем возможность высказывать свои идеи, даже такие завиральные, как у оккультистки баронессы Криденер. Вместе с тем писатель возражает тем читателям, которые пытаются усмотреть в книге параллели с сегодняшним днем, хотя они напрашиваются, и чем это не идея?.. Просятся и другие аналогии. Мосцепанову Греция видится «копией России, но без русского казнокрадства, пьянства, неправедного суда и матерного сквернословия». А что насчет добровольцев, записывающихся на «чужие» войны ради личных целей и стремлений?.. Но Юзефович говорил в интервью, что не имел в виду ни конкретного политического устройства, ни военной политики дня нынешнего. Хотя признал: он готов к тому, что политический смысл у него «вычитают». На читательский роток не накинешь платок...
По моему мнению, «Филэллин» – роман приключенческий, а также – развернутый постмодернистский эксперимент. Много лет назад эксперт Livelib.ru RedEyes написал рецензию на книгу о сыщике Путилине. Там есть знаковая фраза: «Думаю, Юзефович если и следует канонам жанра, то только чтобы над этим жанром поиронизировать». То же самое я бы сказала и о новом романе.
Черты постмодернистского подхода, например, в том, что Юзефович отказался от события, без которого кажется немыслимой историческая книга о России первой четверти XIX века: у него ни слова нет о восстании декабристов, которым завершилось царствование Александра Павловича!.. И о «спорах» Николая Павловича и Константина Павловича за престол говорится один раз и «впроброс». Да, большинство персонажей романа в силу географической удаленности об этой «заварушке» слыхом не слыхивало. Но некоторые дневники и служебные реляции «написаны» царедворцами. Камер-секретарь императора Александра I Игнатий Еловский ведет «Журнал», в котором пишет о буднях царя и царицы. А врач Константин Костандис, он же, на что дан намек в тексте, – греческий шпион, пишет «Записки странствующего лекаря». Так он себя называет, даже когда состоит в медицинской «свите» государя наряду с Тарасовым и Вилье (а в конце книги Костандис доберется до Греции). Но приближенные к царю особы не упоминают о перестрелке на Сенатской. Что это? Сознательное нарушение литературно-исторической традиции? Перенос внимания читателя на другие исторические события? Или подшучивание над ожиданиями масс? Пушкин дал читателю рифму «розы». Юзефович сделал строго наоборот: не дал того, что тот приготовился увидеть.
Еще одно «общее место», которое автор «вывернул наизнанку»: легенда о превращении императора Александра в старца Федора Кузьмича и его уходе от мира. Напомню роман Дмитрия Мережковского «Александр I». В его предпоследней главе сказано: «В тот же день и час... выходил за таганрогскую заставу, по большому почтовому екатеринославскому тракту, человек лет под пятьдесят, с котомкой за плечами, с посохом в руках и образком Спасителя на шее...; лицом на государя похож, «не так чтобы очень, а сходство есть»... Имя его было Федор Кузьмич». Бытие Федора Кузьмича – миф, но миф упорный, и в него верят до сих пор, а многие писатели и исторические публицисты изучают и поэтизируют колоритную легенду. Юзефович маргинализирует тему «ухода» императора. Сцена бальзамирования августейшего тела в Таганроге прописана до дрожи физиологично, секретарь бухается в обморок, позднее в дневнике отмечает, что набальзамированный император на себя не похож. Спустя пару месяцев в столице это акцентируется: «На отпевании у Казанской Божьей Матери он лежал в открытом гробу и настолько не походил на самого себя, что ...слухи не могли не возникнуть. Вблизи при взгляде на него создавалось впечатление, будто к телу приставлена чужая голова. Невозможно было поверить, что этот страшный старик с проступающим кое-где под слоем пудры эфиопским лицом – ... всепресветлейший, державнейший Александр Благословенный». Потому-то «В Петербурге народ толкует, будто царь не умер, а уплыл на корабле за море, вместо него похоронен некий солдат или лакей». Но не потому, что монарх так решил, дабы покаяться за смерть отца, а потому, что в смерти и царь, и лакей одинаково неприглядны (далее – по тексту «Гамлета»).
Похоже, самого автора не удовлетворяет как движущая сила романа фанатичное следование идее. В книге нет ни одного полностью положительного героя (чего требует приключенческий жанр). Даже Мосцепанова, коего называет в интервью «любимцем», Юзефович выписал скорее иронически. У того изувечена ступня, отчего он потешно хромает, а озабочен он в равной мере плотскими утехами, безнадежным правдоискательством и стремлением донести свою тайну до царя. Поэтому он все время попадает в дурацкие ситуации. А побег, благодаря которому Мосцепанов остался жив, когда его «похоронили», комичен – происходит во время посещения отхожего места.
Судя по описаниям других героев, никто из них в полной мере не симпатичен автору – ни мужчины, ни женщины. Это жизненная правда – идеальных людей не бывает – или подтрунивание над литературными штампами?.. Колченогий Мосцепанов забавно «двоится» с французским инсургентом (повстанцем) – филэллином Фабье, который тоже хром. Это указание на безнадежность их затеи или попытка возвеличить «маленьких людей» с физическим увечьем и большими амбициями?.. Тема связи Фабье и миссис Пэлхем, которая в рассказе Юзефовича бесплодна, как дело филэллинов, в романе развита. Любовь их не расширена и столь же быстротечна и механистична. Но дело филэллинов, благодаря привлеченным обстоятельствам иного рода, уже не столь бесплодно, как чрево страстной англичанки. В зрелом возрасте миссис Пэлхем вспоминает греческую интрижку с Фабье с теплом, придавая ей хоть какую-то одухотворенность. Но в большей части текста доминирует голая сексуальность.
Наконец, похоже, что Юзефович тонко иронизирует и над русской религиозной философией, ставящей странничество в основу русского национального характера (идея Николая Бердяева). Философ, ища «наши» основные ориентиры и константы, называл ключом к их пониманию противоречивость русской души, куда включал и «недостаточное развитие личного начала в русской жизни», и «мягкотелость», и «стихийность», и «безграничную свободу духа», и «искания Божьей правды» (странничество). Усмешка автора посвящена всему комплексу. Про «личную неустроенность», ставшую в книге «основным инстинктом», уже написано выше. Странничества в «Филэллине» более чем достаточно. Два раздела в книге (в них объединены высказывания и записи персонажей) характерно зовутся «Странствие», «Бегство». Когда синонимы кончаются, в дело идут эвфемизмы и аллюзии: «Харон» (перевозчик в последний путь), «Афины» и «Акрополь» (дальние рубежи и достигнутая цель). В Греции обнаруживается существенное свидетельство физического пребывания тут императора Александра I: он от российского «мира» в этой истории «уходит» не сам и не в Сибирь, а в другую сторону. Заключительная глава названа «Покой – делу венец» (каламбур, рождённый булгаковским Мастером, заслужившим покой?..). Не антитеза ли все это утверждению Бердяева: «Тип странника так характерен для России и так прекрасен. Странник – самый свободный человек на земле», – отголоски которого он находил «...в жизни культурной, в жизни лучшей части интеллигенции»? У Юзефовича все явно не так однозначно...
