29-09-2022 Джон Роберт Фаулз (John Robert Fowles) 154

Философия случайности Джона Фаулза

Елена Владимировна Яценко

Статья посвящена категории случайности в произведениях Джона Фаулза. Автор рассматривает философские эссе Фаулза «Аристос. Размышления, не вошедшие в книгу Екклезиаста» как основу общей философии случайности в его главных романах.

Ключевые слова: Джон Фаулз, случайность.

Категория случайности предстает на страницах произведений Джона Фаулза не только как константа бытия, во многом это бытие определяющая, но и как один из возможных кодов прочтения его произведений.

Уже будучи признанным автором, он пишет книгу, которая была опубликована вопреки советам всех тех, кто ее читал1. Сам он говорит, что «воспользовался своим “успехом” (роман “Коллекционер”), чтобы выпустить в свет этот “провал”»2, а именно, сборник философских эссе «Аристос. Размышления, не вошедшие в книгу Екклезиаста». Эта работа вполне заслуживает определения современного Екклезиаста, поскольку автор в глубоких и кратких высказываниях воссоздает многообразную картину мира, каким он представляется мудрецу второй половины ХХ века. Здесь, постоянно провоцируя читателя, он в легкой афористичной форме говорит о «человеческой неудовлетворенности» (Human dissatisfaction), «напряженном характере человеческой реальности» (The Tensional Nature of Human reality), об «одержимости деньгами» (The obsession with money), «других философиях^О^г Philosophis), «новом образовании» (A New Education), «Значении искусства» (The Importans of Art), наконец о «Необходимости случайности» (Nessesity of hazard).

«Где мы? Какова ситуация? Есть ли у нее хозяин?»3 - спрашивает автор. Он использует известную еще со времен Алкея и Горация, а позже Рассела, метафору «человечества на плоту»4, плывущем в бескрайнем океане» в поисках земли обетованной. Смысл этой метафоры в том, что человек не удовлетворен свей настоящей реальностью, воображая, «что в прошлом произошла какая-то катастрофа, до которой он был счастлив»5, а где-то впереди лежит земля обетованная, где царит гармония. «Человек ищет посредника. Мы ищем виноватого в том, что плывем на плоту по воле ветра: первопричину, бога, лик за таинственной маской бытия и небытия... Однако никакого кораблекрушения не было и никакой обетованной земли не предвидится»6, - утверждает автор.

Более того, «человечество находится в ситуации, наилучшей из всех возможных для человечества. При этом она может не быть наилучшей для вас или для меня, для того или иного, человека; для той или иной эпохи; для того или иного мира.

Она наилучшая для нас, поскольку это бесконечная ситуация конечной случайности; другими словами, случайность всегда будет ее основополагающим принципом, но случайность, имеющая пределы. Случайность, не ограниченная пределами, - это все равно что вселенная, лишенная физических законов, то есть непрерывный и полный хаос»7.

Теоретические рассуждения автор подкрепляет примерами из эмпирики. «Случайность приучила нас жить по воле случая. От этого зависят все наши удовольствия. Даже если я устраиваю себе удовольствие и с нетерпением жду его, возможность получить его все равно остается для меня делом случая. Пока идет время, существует случайность. Вы можете умереть, прежде чем перевернете следующую страницу. В своей жизни я могу быть уверен лишь в том, что однажды умру. Больше ни в каких будущих событиях я не уверен»8.

Категория случайности является одной из доминант художественного мира романов Фаулза.

В значении непредсказуемости и неожиданности она в полной мере проявила себя в характере героини романа «Женщина французского лейтенанта» Сары Вудраф. Девушка совершает ряд абсолютно необъяснимых с точки зрения парадигмы викторианской морали поступков. Сначала, каждый вечер стоя на пирсе якобы в ожидании французского корабля, Вудраф создает себе репутацию падшей женщины, брошенной французским офицером, что делает ее существование в провинции практически невозможным. Затем, встретив Чарльза Смитсона, готового ради нее пренебречь всеми приличиями и условностями, казалось бы, обретая настоящее чувство, покидает героя, который также открывает, что сомнительная репутация Сары всего лишь очередное заблуждение. Наконец после длительных и, как ему уже казалось, безнадежных поисков, героиня предстает перед совершенно обескураженным Чарльзом, но не в меньшей мере и читателем, который вдруг, сам того не сознавая, обнаруживает в себе паттерны и стереотипы века королевы Виктории. Он сражен не только непредсказуемостью поведения Сары, но и заключительной «выходкой» автора, который предлагает читателю несколько вариантов финала.

Рассуждая о роли случайности в жизни общества, писатель замечает, что это «великий фактор... обреченный вечно отравлять неравенством наше существование»9. Это одна из идей романа «Коллекционер». Миранда только с помощью жестокого опыта заключения в особняке коллекционера и маньяка Клегга экзистенциально прозревает, видя недостатки в том числе и своего прежнего образа жизни: деньги и вседозволенность объединяют и жертву, и палача. Символично, что герой Фаулза выиграл свои деньги в тотализаторе, то есть не приложил никаких усилий для обретения богатства. Это сближает его с Мирандой, которая была богата «случайно», благодаря происхождению, и была воспитана в убеждении, что «биологическое превосходство - это состояние существования, а не ответственности, которым оно является на деле»10. Сталкиваются две одинаковые системы ценностей, это понимает в конечном итоге героиня. Пожалуй, только в данном контексте в высказываниях Фаулза случайность предстает как аксиологическая категория, автор говорит: «хорошее человеческое и, следовательно, хорошее всеобщее воспитание предоставляет свободу развиваться, или случайность в установленных пределах»11.

Категория случайности является, наряду с музыкальным, мифологическим, литературным, экфрастическим, одним из способов прочтения романа «Волхв», то есть одним из «интерпретационных кодов»12 данного произведения Фаулза.

Главный герой романа, англичанин Николас Эрфе, человек, глубоко впитавший последние веяния эпохи, заразившийся от нее безразлично - слепой скукой к жизни, циничностью, привычкой к роскоши и жеманным манерам13. Спасаясь бегством от серой рутины буден, в которую он вступил «всесторонне подготовленный к провалу» (18), Николас оказывается на одном из греческих островов в качестве учителя частной школы.

Здесь он попадает в полуреальный полуфантастический мир виллы Бурани некоего Мориса Кончиса, где пройдя сквозь интеллектуальный лабиринт, он должен обрести новое мировоззрение. Цель Кончиса, по его словам, достичь того момента, когда Николас осознает, что его взгляд на мир слишком узок и не адекватен реальности, на выведение Николаса из самоощущения «неудачника, разочарованного и мрачного» (151).

Фамилия героя - Кончис, созвучна английскому «conscious» - сознающий, ощущающий, понимающий. Он общается с Николасом на нескольких культурных языках: мифологическом, языке шекспировской пьесы, музыкальном, языке визуальных образов. Именно Кончис акцентирует в сознании Николаса роль случая в жизни человека.

Сначала он повествует о судьбоносной роли случайности в своей жизни «Счастливый случай познакомил меня с чудесным коллегой, ныне старым другом, Денисом Шароксом. Это Денис отвел меня на виллу ... Перед отъездом я нанял лодочника - обогнуть остров. Ради удовольствия. (Chance) случайно причалил к Муце. (Chance) Случайно проговорился, что наверху есть старая хижинка. Я (Chance) случайно поднялся на мыс. Увидел домик: ветхие стены, каменная осыпь под тернистым плющом.» (122) - так в жизни Кончиса появилась вилла.

Совершенно неожиданно он спрашивает героя: «Чувствуете ли вы, что избраны кем- то?» - Получив отрицательный ответ Николаса, он все-таки утверждает: «нас призывает (Hazard) случай. Мы не способны призвать сами себя к чему бы то ни было.

А избирает кто?

(Chance) Случай многолик.

Крепкая хватка, вопрошающий взгляд.

Запомнили? (Hazard) Случайность» (91).

Постепенно и сам Николас начинает чувствовать, что «…зелень Бурани принадлежит совсем иному миру; она и далека и близка одновременно; а маленькие загадки, что к концу недели стали в моих глазах просто крошечными, были всего-навсего неизбежной оскомой? или (Hazard) случайностью - и в конечном счете оборачивались утонченным наслаждением (94). Ведь на деле я дрожал от предвкушения дальнейших событий. Кончис просто (Chance) случайный посредник, шанс, подвернувшийся в удачный момент; как некогда, после целомудренного оксфордского семестра, я знакомился с девушкой и начинал с ней роман, так и здесь намечалось что-то пикантное. (106). Таким образом, для Николаса случайность - это игра фортуны, некие внешние по отношению к человеку обстоятельства, приключения, но, с другой стороны, герой перестает скучать. Жизнь больше не кажется ему цепью серых монотонных событий, и ему «снова хочется жить» (106).

Однако, по мнению Кончиса, случайность - это не просто элемент увлекательной литературной интриги, а нечто большее, ибо «...в жизни каждого из нас наступает миг поворота. Оказываешься наедине с собой. Не с тем, каким еще станешь. А с тем, каков есть и пребудешь всегда. Вы слишком молоды, чтобы понять это. Вы еще становитесь. А не пребываете.

А если проскочишь этот... миг поворота? - Но мне-то казалось, что в моей жизни такой миг уже был: лесное безмолвие, гудок афинского парохода, черный зев ружейного дула.

Сольешься с массой. Лишь немногие замечают, что миг настал. И ведут себя соответственно.

Призванные?

Призванные. Избранники (Hazard) случая.

Вам не кажется, что мои слова значат для вас больше, чем обычная болтовня?

Несомненно (113).

В одной из историй рассказанных Кончисом предстает лопарь - Хенрик Нюгор, который вел жизнь отшельника на мысе Сейдварре. «Хенрик был янсенистом, он знал: божество безжалостно. Он возомнил себя отмеченным, избранным для сугубых мучений и кар. Ему на роду было написано угробить молодость на дрянных корытах, в зловонной воде, тщетно гоняться за вожделенной мечтою, за раем земным... В нем ныла обида на неправедность Божью. Он отказался ехать в больницу, где ему хотели обследовать глаза. Злоба на то, что он страдает незаслуженно, накаляла нутро, и этот огнь сжигал и душу его, и тело. Не размышлять он уходил на Сейдварре. Ненавидеть...

Он так и не понял главного: судьба - это всего лишь (случай); мир справедлив к человечеству, пусть каждый из нас в отдельности и переживает много несправедливого» (316).

Фаулз весьма последовательно продолжает эту мысль в «Аристосе»: «именно наше существование в пределах целого, которое безразлично ко всему индивидуальному в нем, является необходимым условием присутствия в нашей жизни смысла, цели и наслаждения. По сути своей, хотя и не безусловно случайны для каждого человека продолжительность жизни и выпадающая на это время удача - в этом и состоит точная форма безразличия целого»14.

В момент гипнотического сеанса Николас прямо-таки проникается этим ощущением: «сперва почудилось, что возвращается черный ветер, дующий отовсюду, только то был не ветер, ветром это можно было назвать разве что метафорически, а сейчас меня вихрем окутали миллионы, триллионы частиц, так же, как и я, осознавших, что значит существовать, бесчисленные атомы надежды, несомые крутыми разворотами случая, поток не фотонов, а ноонов-квантов, сознающих свое существование. Жуткая, головокружительная неисчерпаемость мироздания; неисчерпаемость, где изменчивое и стабильное соседствуют, объясняют и не противоречат друг другу.

Я был семенем, обретшим почву, лечебным микроорганизмом, попавшим не просто в самую благоприятную, самую питательную среду, но в руки целителя, врачующего обреченных. Мощная радость, духовная и телесная, свободный полет, гармония и родство; исполненный долг. Взаимопознание» (249).

Для определения понятия случайность Фаулз наиболее часто использует две лексемы: «chance» и «hazard»15, если первое имеет по преимуществу нейтральную коннотацию, означая шанс, возможность, вероятность, случайность, случай16, то второе несет ощущение кризиса, негатива, поскольку наряду с теми же значениями «шанс», «случайность», переводиться как риск, опасность или удар17.

«Hazard» по-английски имеет также значение «игры в кости»18, метафора азартной игры не раз встречается входе повествования о войне, Кончис предлагает сыграть и Николасу.

Но предваряет эту ситуацию яркое повествование о событиях Первой мировой войны, в частности, битвы при Нефшапели, в которой якобы участвовал сам Кончис. Эта история ярко иллюстрирует мысль автора о том, что вера в сверхъестественное вмешательство божества, в высшую силу проведения определяет не только жизнь одержимых верой, но подсознательно управляет судьбы миллионов.

Говоря о состоянии общества в тот момент Кончис замечает, что с одной стороны все понимали, что война антигуманна и бесчеловечна, но с другой «заразились обаянием жертвенного героизма», «были опьянены, непомерно взволнованны, решимость зияла в овалах губ. Средневековая решимость» (122). Однако «тех, кто побывал на фронте, вы отличали с первого взгляда. Новобранцы, которые с песнями шли навстречу гибели, были заморочены военной романтикой …остальные - военной действительностью, властительной пляской смерти. Будто унылые старики, какие торчат в любом казино, они знали, что в конце концов проигрыш обеспечен. Но не решались выйти из игры» (126). «…Мое «я» дало о себе знать: я начинал бояться. Но твердил себе, что должен упредить миг, когда по-настоящему струшу. Чтобы вырвать страх с корнем. Так развращает война. Свободу воли затмевает гордыней. Кажется, первое, что я понял - что каждый существует сам по себе. Ибо здесь перед тобой появляется истинный враг - смерть … Это безумие, Николас. Тысячи англичан, шотландцев, индийцев, французов, немцев мартовским утром стоят в глубоких канавах - для чего? Вот каков ад, если он существует. Не огнь, не вилы. Но край, где нет места рассудку, как не было ему места тогда под Нефшапелью…» (127). «Пришла наша очередь наступать. По мере продвижения страх сменялся ужасом …под ногами кишело нечто непотребное. Бесформенные клочья, розовые, белые, красные, в брызгах грязи, в лоскутьях серой и защитной материи… щебень блестел. Блестела кожа мертвецов. За десять минут передо мной прошли все мясницкие прелести войны. Кровь, зияющие раны, плоть, разорванная обломками костей, зловоние вывернутых кишок - описываю все это потому лишь, что мои ощущения, ощущения мальчишки, который до сих пор не видел даже мирно умерших в своей постели, были весьма неожиданны. Не страх, не тошнота. Я видел - кого-то рвало. Но не меня. Меня вдруг охватила твердая уверенность: происходящему не может быть оправдания. Пусть Англия станет прусской колонией, это в тысячу раз лучше. Пишут, что подобные сцены пробуждают в новобранце дикую жажду мщения. Со мной случилось наоборот. Я безумно захотел выжить...» (129). «Я понимал: эта катастрофа - расплата за тяжкий грех нашего сообщества, за чудовищный обман», который состоял в уверенности, что мы завершаем некий ряд, выполняем некую миссию. Что все кончится хорошо, ибо нами движет верховный промысел. А не действительность... Нет никакого промысла. Все сущее случайно. И никто не спасет нас, кроме нас самих» (134). Финальный вывод, к которому подошел рассказчик, безусловно перекликается с обозначенной выше метафорой «человечества, потерпевшего кораблекрушение». Доказательству ее эфемерности автор посвящает ряд глав «Аристоса».

Николас сетовал, что не пришлось поучаствовать в настоящих военных действиях, и тогда Кончис предлагает ему испытать на себе ужасы войны за один миг. «Поднял кость и показал все шесть граней», если при броске выпадает шестерка, Николас должен проглотить пилюлю с ядом, который убивает за несколько минут.

«- А если я откажусь? - спрашивает молодой человек.

Подумайте. Минутой позже вы сможете сказать: я рисковал жизнью. Я играл со смертью и выиграл. Удивительное чувство. Коли уцелеешь.

Труп мой не доставит вам лишних хлопот? ...

Никаких. Я легко докажу, что это самоубийство.

Его взгляд пронизал меня, словно острога - рыбину». Героя охватила паника. Далее следует диалог, разоблачающий механизмы манипуляции личностью.

Я не хочу.

Значит, вы трус, мой друг.

Мне казалось, храбрецов вы считаете болванами.

Потому что они упорно бросают кость еще и еще. Но молодой человек, который не в состоянии рискнуть единожды, - болван и трус одновременно.

Моим предшественникам вы тоже это предлагали?

Джон Леверье не был ни болваном, ни трусом. Даже Митфорд избежал этого второго недостатка.

И я сломался. Бред, но как уронить достоинство? Я потянулся к стаканчику.

Подождите. - Наклонившись, он схватил меня за руку; потом пододвинул ко мне один из зубов. - Я за пшик не играю. Поклянитесь, что если выпадет шестерка, вы разгрызете пилюлю. - Ни тени иронии на лице. Мне захотелось сглотнуть.

Клянусь.

Он протянул мне кость, я положил ее в стаканчик. Быстро тряхнул, кинул кость. Та покатилась по скатерти, ударилась о медное основание лампы, отскочила, покачалась, легла. Шестерка. Я сразу понял, что никогда, никогда не разгрызу пилюлю.

Он опять протянул руку, не отрывая глаз, взял со стола зуб, положил в рот, надкусил, проглотил жидкость. Я покраснел. Глядя на меня, протянул руку, положил кость в стаканчик, бросил. Шестерка. Снова бросил. И снова шестерка. Он выплюнул оболочку зуба.

Вы сейчас приняли то решение, которое принял я сорок лет назад, в то утро в Нефшапели. Вы поступили так, как поступил бы всякий разумный человек. Поздравляю.

Патриотизм, пропаганда, служебный долг, esprit de corps19 - что это, если не кости шулера? Есть лишь одна маленькая разница, Николас. За тем столом они - он сложил в коробочку оставшиеся зубы - настоящие. Не просто миндальный сироп в цветной пластмассе» (129-132).

Описанная выше ситуация заставляет вспомнить мысль Фаулза, прозвучавшую на страницах «Аристоса»: «Положите игральные кости на стол и выйдите из комнаты; при этом внушите игрокам мысль о том, что, возможно, вас в комнате никогда и не было»20. Этот образный парафраз ранее прозвучавшего: «если бы творец существовал, его вторым поступком было бы исчезновение»21, дает повод думать, что эпизод с игрой в кости имеет иное, а не только социологическое объяснение. Ведь с Николасом играет Кончис, то есть он взял на себя роль бога в романе, при этом транслируя, казалось бы прямо противоположные истины. С одной стороны, он методично повторяет: «все - и вы, и я, и различные божества - рождено (Hazard) случайностью. Больше ничем. Чистой (Hazard) случайностью» (193). А с другой, он словно приводит Николаса к мысли, что «случайность - это, - перефразируя А. Франса - псевдоним Бога», а в романе - Кончиса, «раз уж сам он не захотел подписаться». Другие герои «пьесы, разыгрываемой в Бурани», постоянно акцентируют предопределенность в своих действиях и поступках. Мнение протагониста: «…я появился тут случайно, три недели назад. Попросил стакан воды», - опровергается Лилией, актрисой кончисовского театра: «…а по-моему, не случайно. То есть вы, конечно, могли и сами прийти. Но если б не пришли, он бы это и по-другому устроил, - сказала она. - Нас он заранее предупредил, что вы появитесь.» (227).

Постепенно герой, совершенно теряя ориентиры, начинает с ужасом открывать, что вся его жизнь - «плод злостного заговора». Он «расталкивал прошлое грудью. ловил Алисон, чтоб заново убедиться: она не лгала мне; ловил самую сущность Алисон, грудью расталкивал ее любови и нелюбови…» Наконец, под «подошвами зинула хлябь безумья. А что, если его судьбой вот уже битый год правит закон, полярно противоположный тому, который Кончис упорно приписывал - почему так упорно? не затем ли, чтоб в сотый раз меня провести? - судьбам мира в целом? полярно противоположный закону случайности» (522). В конечном итоге Николас оказывается в ситуации полной эпистемологической неуверенности: что в его жизни является настоящей реальностью, а что - плод ухищрений Кончиса, где он действует в рамках заданной роли, а где является автором ситуации, то есть делает осознанный выбор. Герой обращается к поискам себя, своего я, что, по всей вероятности, и является главной задачей инициации.

В предисловии ко второму изданию «Волхва» Фаулз высказывает свои сожаления об отвергнутом первом названии романа «Игра в бога». «Я хотел, - пишет автор, - чтобы мой Кончис продемонстрировал набор личин, воплощающих представления о боге, - от мистического до научно-популярного; набор ложных понятий о том, чего на самом деле нет, - об абсолютном знании и абсолютном могуществе. Разрушение подобных миражей22 я и до сих пор считаю первой задачей гуманиста».

По мысли писателя, «мы все живем в двух мирах: привычном уютном мирке абсолютов, вращающемся вокруг человека, и жестком реальном мире относительностей. Этот последний - относительная реальность - ужасает нас, изолирует и превращает в карликов»23.

Что же предлагает Фаулз? Стать «канатоходцем». Постоянно искать неуловимую относительную точку равновесия в мире, где любой свободный шаг нарушает ложные стереотипы и приходится каждый раз заново искать сместившийся центр тяжести.

«(Он) не считает себя атеистом. он живет случаем среди бесконечности. Космос громоздится вокруг террасами галактик, каньенами черных пространств, степями звезд, океанами тьмы и света. И нет в нем ответственного бога, нет заботы о чем-либо или снисхождения к кому-то. И все же повсюду вижу я живое равновесие, трепещущее напряжение. Необъятную, но таинственную красоту. И знаю, что быть, значит понимать, что я рожден лишь случаем, но само целое существует неслучайно. Видеть и знать - это означает мыслить, принимать - это значит быть человеком»24.

Примечания

Фаулз Д. Аристос. М. : Эксмо, 2002. C. 7.
Там же. С. 8.
Там же. С. 25.
Там же. С. 27.
Там же.
Там же. С. 28.
Там же. С. 32.
Там же. С. 33.
Там же. С. 16.
Там же.
Там же. С. 32.
Лотман Ю. М. Текст и полиглотизм культуры // Избранные статьи. В 3 т. М., 1992. Т. 1. С. 142-147.
«Циником он был не по природе, а по статусу бунтаря. Отверг то, что ненавидел, но не нашел предмета любви и потому делал вид, будто ничто в мире любви не заслуживает» (18). Здесь и далее цитируется по кн. Фаулз Д. Волхв / пер. Б. Н. Кузьминского. М. : Махаон, 2002 с указанием страниц в тексте.
Фаулз Д. Аристос. М. : Эксмо, 2002. С. 32.
Вообще эти лексемы встречаются на страницах романа более чем часто: 51 раз - что также доказывает несомненную оправданность прочтения романа Волхв сквозь призму концепта «случайности».
Oxford Russian Dictionary / ed. by M. Wheeler, B. Unbegaun, P. Falla. Oxford University Press, 2000. P. 679.
Там же. С. 842.
Там же.
Честь мундира (франц.).
Здесь он, безусловно, полемизирует с А. Эйнштейном, который произнес знаменитое «Бог не играет в кости».
Фаулз Д. Аристос. М. : Эксмо, 2002. С. 34.
Фаулз Д. Предисловие // Фаулз Д. Волхв. М. : Махаон, 2002. С. 11.
Фаулз Д. Аристос. М. : Эксмо, 2002. С. 75.
Там же. С. 52.

Список литературы

Фаулз, Д. Аристос [Текст] / Д. Фаулз. - М. : Эксмо, 2002. - 432 с.
Фаулз, Д. Башня из черного дерева [Текст] : повести / Д. Фаулз. - Киев : Ника- Центр, 2002. - 448 с.
Фаулз, Д. Волхв [Текст] / Д. Фаулз. - М. : Махаон, 2002. - 704 с.
Фаулз, Д. Кротовые норы [Текст] / Д. Фаулз. - М. : Махаон, 2002. - С. 543-573.
Фаулз, Д. Коллекционер [Текст] / Д. Фаулз. - СПб. : Северо-Запад, 1993. - 383 с.
Фаулз, Д. Подруга французского лейтенанта [Текст] / Д. Фаулз. - М. : Вече, 1993. 440 с.
Фаулз, Д. Предисловие [Текст] / Д. Фаулз // Волхв. - М. : Махаон, 2002. - С. 5-12.
Fowles, J. The Aristos / J. Fowles. - London : VINTAGE, 2001. - 196 p.
Fowles, J. The Magus / J. Fowles. - London : Triad, 1978. - 656 p.
Бушманова, Ф. Дерево и чайки в открытом окне [Текст] / Ф. Бушманова // Вопросы литературы. - 1994. - № 1. - С. 165-209.
Волков, А. Ее величество случайность [Текст] / А. Волков // Знание - сила. - 2007. - № 1. - С. 4-10.
Долинин, А. Обзор романов Д. Фаулза 70-80-х годов [Текст] / А. Долинин // Современная художественная литература за рубежом. - 1988. - № 3. - С. 19-24.
Зарубежные писатели : библиографич. словарь в 2 ч. [Текст] / под ред. Н. П. Ми- хальской. - М. : Дрофа, 2003. - С. 462.
Нечаев, А. А. Случайность как онтологическая проблема [Текст] / А. А. Нечаев. - Воронеж : ВГТУ, 2005. - 300 с.
Тарасов, А. В. Закономерности окружающего мира. Случайность. Необходимость. Вероятность [Текст] / А. В. Тарасов. - М. : Физматлит, 2004. - 384 с.
Сачков, Ю. В. Конструктивная роль случая [Текст] / Ю. В. Сачков // Вопр. филос. 1988. - № 5.
Oxford Russian Dictionary / ed. by M. Wheeler, B. Unbegaun, P. Falla. - Oxford University Press, 2000.