Жажда добра (Заметки о творчестве Александра Вампилова)
Владимир Клименко
«Говорят, чтобы добиться признания, надо умереть». Слова эти, начертанные молодым Вампиловым на первой странице первой его пьесы, были замечены, кажется, всеми. В них увидели пророчество драматурга самому себе. Может быть, оттого многие критики столь единодушно заговорили о «загадке» Вампилова, о странностях его удивительно яркой и короткой судьбы.
Будущий писатель родился в сибирском поселке Кутулик в 1937 году, так и не увидев рано умершего отца; рос подле матери, Анастасии Копыловой, учительницы местной школы, привившей ему любовь к русской классике; писать начал рано, сотрудничал в газетах «Иркутский университет» и «Советская молодежь», но при жизни автора лучшее из написанного, его пьесы, должного признания не получили; он утонул в озере Байкал в канун своего тридцатипятилетия. Тем, кто знал его и в какой-то мере отвечал за его судьбу, было отчего горестно развести руками, искать и не находить ответа на загадки его жизни и творчества.
Книга «Дом окнами в поле» (Иркутск, 1982), где собраны пьесы, рассказы, очерки, статьи Вампилова и воспоминания о нем, призвана осветить многое. По одним только газетным публикациям можно восстановить маршруты его командировок в Усть-Илим и Братск, Тугун и Нижний Бурбук, Аляты и Лесогорск, на Хайтинский фарфоровый завод и в богатый лесом Чунский район. Нетрудно проследить, исходя из воспоминаний, когда и с кем он встречался. Но как бы ни были ценны подобные свидетельства, главными остаются художественные тексты — подлинная биография писательской души. В новом сборнике она представлена с любовью, во всей ее полноте. В содержании и в оформлении книги присутствует сквозной образ — распахнутое окно. Именно таким открытым, обращенным к людям, видится мне внутренний мир художника, В первой его пьесе, давшей название сборнику, двое молодых влюбленных, отдернув занавеску, слушают песню, любуются красотой родной земли. В заключительном рассказе книги мы встречаем — опять же у открытого окна — почти столетнего старца, который успевает совершить последнее в своей жизни доброе дело — примирить поссорившихся влюбленных.
Да, Вампилов собирался жить долго, не меньше героя «Последней просьбы». Он стремился до конца своих дней оставаться рыцарем добра, несмотря ни на какие превратности судьбы. Вслед за одним из своих учителей он вправе был повторить слова: «Соотечественники, я вас любил...».
Не случайно вспомнил я о Гоголе. Возможно, работая над формой своих произведений, Вампилов ориентировался на разных учителей. В духовных же исканиях он всегда был верен творцу «Ревизора» и «Мертвых душ». Такие понятия, как жажда справедливости и человеческого братства, стремление к высокому поприщу и бескорыстному служению Отечеству, были близки Вампилову, что называется, с младых ногтей. Драматург видел в театре кафедру, с которой можно сказать миру слово добра. Он дотошно исследовал человеческую природу, высветляя в ней все лучшее; и как мало кто другой понимал, насколько неотрывна нравственность от самых передовых, спасительных идей времени.
Итак, «Утиная охота», самая яркая и, добавлю, самая гоголевская пьеса Вампилова. Это пьеса об обмелении души, крик отчаяния и боли при виде гибнущего человека. В попытке раскрыть характер ее героя было перепробовано немало режиссерских версий. Но, кажется, так никто и не решился сблизить тридцатилетнего удальца Виктора Зилова с похожим на старую нищенку Степаном Плюшкиным. На деле их связывает прямое литературное родство. Вампилов имел все права на такой вот, скажем, эпиграф: «Забирайте же с собою в путь, выходя из мягких юношеских лет в суровое ожесточающее мужество, забирайте с собою все человеческие движения, не оставляйте их на дороге, не подымете потом!».
В пьесе много обширных, на целую страницу, ремарок. Словно боясь остаться непонятым, автор подробно представляет нам обстановку квартиры Зилова, где за каждой деталью просвечивает плюшкинский дом с заколоченными ставнями. Только узкая полоска серого неба видна вампиловскому герою. Здесь, уже в самом начале пьесы, дан апофеоз опустошения. Но Плюшкин, по замыслу Гоголя, из подвала своей темной души собирался воззвать к спасению; Зилов же в финале пьесы не получает даже этого, ему нет прощения.
Создавалась «Утиная охота» автором, думается, при высочайшем напряжении души.
Люди легко подвержены, предостерегает Вампилов, греху зиловщины, то есть легкому, бездумному отношению к жизни. Болезнь эта в конечном счете приводит к забвению человеческих обязанностей. Ведя своего героя по ступеням нравственной деградации, автор «Утиной охоты» заставляет нас вспомнить знаменитые слова: «И до такой ничтожности, мелочности, гадости мог снизойти человек!»
Строится пьеса в форме воспоминаний героя, потерявшего все — родных, друзей, вкус и интерес к жизни — и мучительно старающегося осмыслить происшедшее с ним. Сцены-воспоминания как бы составляют лестницу, ведущую вниз.
Как это часто бывает, первая ступень совсем неприметна: Зилов встречается с девицей по имени Вера, с которой у него роман, и передоверяет ее своему начальнику Кушаку. Возможно, такова форма благодарности человеку, выхлопотавшему для подчиненного квартиру? В душе Зилова, который смотрится поначалу этаким бравым парнем, появляется легкая кривизна. Позже она становится все заметнее. Вот пришли на новоселье, обмывать новую квартиру, либеральный Кушак, амикошонствующий с подчиненными; суетливая чета полуинтеллигентов Саяпиных, неудачливый журналист Кузаков, увлеченная амурными похождениями продавщица Вера. Но что думает Зилов о своих гостях? Он сам цинично исповедуется по этому поводу: «Ну вот мы с тобой друзья. Друзья и друзья, а я, допустим, беру и продаю тебя за копейку. Потом мы встречаемся, и я тебе говорю: «Старик, говорю, у меня завелась копейка, пойдем со мной, я тебя люблю и хочу с тобой выпить». И ты идешь со мной, выпиваешь». Еще один шаг вниз, ведущий к одиночеству.
Попутно в той же сцене намечается и семейная драма Зилова, его разрыв с женой Галиной. Виктор все время хитрит, изворачивается; ему скучно с замотанной уроками и тетрадями Галиной — оттого он ищет удовольствий на стороне. Нечестность героя в производственных отношениях — еще одна ступенька вниз. Зилов — инициатор «липы» насчет реконструкции фарфорового завода. Факт этот, разумеется, не единичный. Приходя на службу, он стремится пустыми бумажками, отписками подменить подлинное дело. Когда обман открывается, очковтиратель отнюдь не тушуется, надеясь в очередной раз выйти сухим из воды. (Кстати, соавтор «липы» Саяпин выглядит много неприглядней: он юлит, старается обелить себя, свалить всю вину на приятеля.)
Последняя ступень падения Зилова — его отношение к родителям. Если раньше можно было ссылаться на какие-то человеческие слабости, то теперь ничто не оправдает героя (точнее, антигероя). От больного отца Зилова приходит письмо с просьбой приехать проститься; следом получена телеграмма, извещающая о смерти. Только последний негодяй мог остаться равнодушным в такой ситуации: Зилов оказывается этим негодяем. Он, правда, разыграет «потрясение», а потом поспешит вместо похорон на свидание с совсем еще юной Ириной. Для нее он произносит монолог о красоте матери-природы. Сами по себе слова его неплохи. Но не будем забывать, когда они сказаны: Зилов, по сути, кощунствует над высокими понятиями. Его душа мертва, хотя она пытается вспомнить о том времени, когда была живою.
Весь последующий зиловский бунт сродни болезненным конвульсиям. Деградировавший человек противен самому себе, он мстит за что-то окружающим, готов оскорбить все и вся. Это бунт пустой души, которая, подобно водной воронке, готова затянуть все в свой вакуум.
Кажется, предвидя появление на свет типа, подобного Зилову, написал Гоголь эти строки: «Брось ему с берега доску и закричи во весь голос, чтобы спасал свою бедную душу: уже он далеко от берега, уже несет и несет его ничтожная верхушка света, несут обеды, ноги плясавиц, ежедневное сонное опьянение; нечувствительно облекается он плотью и стал уже весь плоть, и уже почти нет в нем души». Прекрасные, пророческие слова. Но Зилов и ему подобные тонут, не слыша спасительного голоса, не замечая протянутой руки.
Здесь я должен вспомнить и о зеркальном отражении Зилова, к которому он долго шел и наконец пришел. Его единственный «друг», компаньон по утиной охоте, официант Дима точно устанавливает разницу, которая между ними была и которой теперь не будет. Для Зилова природа, оказывается, представлялась живой (оттого-то он и промахивался). Для Димы природа изначально мертва (как и утки, которых он бьет наверняка). В финале пьесы компаньоны отправляются на утиную охоту. Можно быть уверенным: теперь Зилов не ощутит восторга и трепета перед лицом Природы, а значит, и не сделает промаха. Он будет ровно и бесстрастно нажимать на спусковой крючок.
Эта отличительная особенность проявилась и в первой многоактной его пьесе — «Прощание в июне». Ее стихия — жизнь студенчества, выпускного курса института. Героям, естественно, предстоит решить, куда поехать: в город или в деревню, на запад или на восток? Большинство авторов до Вампилова в своих пьесах, как правило, отвечали: конечно, в деревню, и как можно дальше на восток. Автор «Прощания в июне» не слишком задавался географическими проблемами. Его редко волновали локальные задачи, связанные с какой-либо очередной кампанией.
«Прощание в июне» — юношеская комедия, первая проба пера в трудном жанре. Когда Вампилов ее писал, в его памяти слишком были живы студенческие впечатления, он только что вышел из мира розыгрышей, веселья, капустников. Героем лихого капустника предстает в «Прощании в июне» и Николай Колесов — эдакий д’Артаньян из Забайкалья. Отними у него немного таланта или доброты (а они у него есть) — и перед нами будет отпетый наглец. Весь ход комедии подчинен колесовским желаниям или капризам. Иногда мне даже кажется, что пьесу написал не Вампилов, а... сам Колесов. Судите сами: на автобусной остановке возле афишной тумбы, извещающей о концерте эстрадной певицы, наш герой очаровывает девушку; затем бежит в гостиницу к певице, очаровывает и ее, попутно калеча соперника-гитариста; спасаясь от милиции, появляется в общежитии в разгар студенческой свадьбы, на которой присутствует ректор; в момент, когда Колесова хватают, появляется та первая знакомая (с автобусной остановки): она уже безнадежно влюблена, она к тому же дочь ректора, она-то и должна стать спасительницей. А он, спасенный, в финале ее предаст, оттолкнет, променяв первую, чистую любовь на диплом и аспирантуру, на возможность совершить научную карьеру.
В пьесе удивительным образом сработала вставная история о нечестном торговце, который пытался ввести в искушение честного служителя закона. Торговец этот, по фамилии Золотуев, встречается с Колесовым — где бы вы думали? — на кладбище. Оба отрабатывают «пятнадцать суток», разбирая на металлолом могильные ограды. А Колесов думает о лежащих в земле, думает в своей привычной иронической манере. Но в эту минуту на лицо бесшабашного вампиловского героя ложится тень гамлетовской печали. Он о многом потом переговорит с приютившим его Золотуевым. И будет в мыслях ему противиться, а на деле следовать морали проходимца: «Честный человек — это тот, кому мало дают».
Самый светлый, самый честный человек в пьесе — автор. Это он, проклиная своего героя, кричит, что не все в этом мире продается; есть еще ценности, в сравнении с которыми земные блага — тлен и суета. И в самом первом их ряду — желание служить людям, честность, чистота любви.
Автор предостерегает своих сверстников, вступающих во взрослую жизнь, от опрометчивых шагов («Кто однажды крепко оступился, тот всю жизнь прихрамывает»). Он все время ставит вопросы; как в этой нелегкой жизни сохранить душу? Как выстоять в непростых конфликтных ситуациях?
Ответ у него один: в любом случае человек должен оставаться человеком, важно не потерять самого себя. Не откажусь и здесь процитировать Гоголя, поскольку лучше все равно не скажешь: «Друг мой! Мы призваны в мир не затем, чтобы истреблять и разрушать, но... все направлять к добру, — даже и то, что уже испортил человек и обратил во зло». На этом и стоит Вампилов, его волнует мысль о призвании человека, она становится доминантной во всех последующих его пьесах.
Вампилов далек от прямого, натурального изображения быта. Он всегда эксцентричен, в основу своих сюжетов берет, как правило, анекдот или легкое и забавное, на поверхностный взгляд, любовное, житейское приключение. Драматург легко отрывается от земли и парит над ней в своих сценических фантазиях.
Слово «анекдот» вынесено в название одной из последующих пьес Вампилова, которой он предпослал эпиграф, заключительную фразу из повести «Нос». Правильнее сказать, что пьес здесь две — «История с метранпажем» и «Двадцать минут с ангелом». Они связаны не только общим названием — «Провинциальные анекдоты», но и единством места — гостиницей «Тайга». Однако «провинциализм», о котором ведет он речь, можно встретить в самых больших городах; а «Тайга» — это такое место, где трудно достучаться не только в двери, но и в души людей.
В «Истории с метранпажем» мы сразу же попадаем в водевильный водоворот. Администратор гостиницы Калошин, изгоняя из женского номера незадачливого футбольного болельщика, сам ненароком оказывается в чужой постели. Испытав испуг перед непонятным ему словом «метранпаж», он занемог, ему чудится близкая кончина. И Калошин, прокручивая перед «смертью» всю свою жизнь, видит, что жил неправильно, грубо, бездуховно. Теперь он смотрит на мир иными глазами, решает начать иную жизнь (это в шестьдесят-то лет?). Но стремление к духовности в любом возрасте — один из самых светлых порывов людей. Оттого мы с сочувствием принимаем слова героя под занавес, даже несмотря на их иронический подтекст: «Я начинаю новую жизнь. Завтра же ухожу на кинохронику».
Именно роль Калошина позволяет наполнить этот короткий водевиль дыханием жизни. Остальные роли, к сожалению, прописаны не столь убедительно, им даны в основном служебные функции.
Богаче по характерам, глубже по мысли второй «анекдот» — «Двадцать минут с ангелом». В нем нет водевильности, а есть крик, крик из открытого окна о помощи, — от человека к человеку. (Мотив, кстати, постоянный для творчества Вампилова.) Автор не осуждает за привычные человеческие слабости двух прогулявшихся командированных — простодушного Анчугина и рассудительного Угарова. Их беда, как и соседей по гостинице, в другом. Обитатели «Тайги» оказались неподготовленными к появлению «ангела» (агронома Хомутова), откликнувшегося на крик из окна и готового бескорыстно помочь незнакомым людям. Писатель с болью задается вопросом: как же могло случиться, что естественное для человека великодушие вызывает у одних подозрительность, а у других даже враждебность? «Вот они, твои люди добрые», — повторит один из персонажей старую мещанскую формулу недоверчивости. И все они — и шофер Анчугин, и экспедитор Угаров, и скрипач Базильский, и инженер Ступак — будут стоять на том же. Вера в изначальную доброту человека отзовется лишь в авторском сердце.
Что касается «малоправдоподобных» приключений трагикомедии, в них есть свой смысл, своя правда, как и в гоголевском эпиграфе: «Кто что ни говори, а подобные происшествия бывают на свете, — редко, но бывают».
К той же нравственной черте, к тем же раздумьям о загадках человеческой природы Вампилов вплотную подходит и в своих газетных очерках. Из них особенно значительным представляется очерк «Прогулки по Кутулику». Летом 1968 года молодой писатель посетил родной поселок, этот «райцентр, похожий на все райцентры России». Написанные за время поездки очерки необычайно лиричны: как-никак, свидание с милыми местами детства и юности. Но в «Прогулке последней» слышится уже взволнованный голос, срывающийся на крик. Что же явилось причиной возмущения писателя? Оказывается, в соседней деревне Табарсук в предновогоднюю ночь в школу забрались подростки-хулиганы. Они зверски испакостили помещение, растоптав и уничтожив подарки, приготовленные для их сверстников. «...Материальные издержки этой истории, какими крупными бы они ни были, кажутся мне сущими пустяками», — пишет Вампилов. И старается понять, откуда взялось зло в молодых душах и как можно преодолеть его, поскольку, если останется оно, причинит в дальнейшем много непоправимого. Писатель прочерчивает известную педагогическую схему: родители — школа — улица; и упирается в знакомое всем понятие — среда. Свои «Прогулки по Кутулику» Вампилов завершает страстной проповедью:
«Ведь среда — это мы сами. Мы, взятые все вместе. А если так, то разве не среда каждый из нас в отдельности? Да, выходит, среда — это то, как каждый из нас работает, ест, пьет, что каждый из нас любит и чего не любит, во что верит и чему не верит, и, значит, каждый может спросить самого себя со всей строгостью: что в моей жизни, в моих мыслях, в моих поступках есть такого, что дурно отражается на других людях?».
Отсюда, как говорится, только шаг к последней вампиловской драме «Прошлым летом в Чулимске». Она была закончена автором за год до гибели и стала, таким образом, его творческим завещанием. Здесь особенно важен образ героини. Валентина (ее именем первоначально называлась пьеса), восемнадцатилетняя девушка, волею судьбы заброшена в глухой таежный поселок, где томительно проводят свои дни разные люди, одинаково считающие себя неудачниками. Они едят и пьют на веранде «Чайной», а в это время... Но по порядку.
Поначалу роль Валентины может показаться чисто служебной: она почти безмолвно подает подносы. Вот на веранду, словно вепри, ломая палисадник, проходят один посетитель, другой, третий. Валентина молча поднимает сорванную калитку, восстанавливает испорченное другими.
В этом простом с виду эпизоде Вампилов разглядел глубокий смысл: человек становится творцом блага, начиная с самого малого, незаметного дела. А если он проявит упорство — пусть сначала в истории с калиткой, а затем в желании всегда оставаться честным?
«Прошлым летом в Чулимске» — это пьеса о жизнестойкости добра.
В драме нет авторских сентенций, впрямую обращенных к зрителю. Но тогда откуда этот ее публицистический тон? Этот призыв всмотреться в себя, не допускать того, что дурно отражается на судьбах людей? Вампилов приводит нас к своей идее опосредованно, через поступки и слова героев. Мы всей душой успеваем полюбить Валентину и страстно возненавидеть людей, пытающихся ее унизить, затоптать в грязь. В пьесе зло и добро сходятся, казалось бы, в неравном поединке. Тут и преследующий Валентину подонок и уголовник Пашка Хороших, тут и потакающая негодяю его мать Анна и вечно пьяный ее сожитель Дергачев, тут и таежная обольстительница Кашкина, и бесполезное для всех бюрократическое ничтожество Мечеткин.
Забытый всеми медвежий угол, каких теперь уж, наверно, не осталось. Тайга в душах людей, тайга за околицей... Казалось бы, есть человек, у которого можно найти защиту, которого можно даже полюбить. Это следователь Шаманов, боровшийся когда-то за справедливость, имевший когда-то неплохую репутацию в городе, полный когда-то молодых сил. Увы, для Шаманова все в прошлом. Те иллюзии, которые питает к нему поначалу Валентина, а вместе с нею и зритель, быстро развеиваются. Человек этот, кажущийся мягким и обстоятельным, — пустоцвет. Он неспособен активно противостоять злу, не может откликнуться на призыв любви и добра.
И все же, несмотря ни на что, Валентина остается человеком.
Создавая ее образ, Вампилов выразил убежденность: добро непобедимо, оно передается от сердца к сердцу.
Примечательны самые последние строки, придающие драме оптимистический характер. Валентина не одинока, с нею — пришедший из тайги охотник-эвенк Еремеев. «Валентина перешла к калитке палисадника. Налаживает калитку, и, когда, как то случается часто, в работе ее происходит заминка, сидящий ближе всех к калитке Еремеев поднимается и помогает Валентине.
Тишина.
Валентина и Еремеев восстанавливают палисадник». Вампилов опускает занавес. Но зритель верит, что число тех, кто встанет рядом с Валентиной, будет расти и расти.
Книга «Дом окнами в поле», помимо всего прочего, интересна и тем, что в ней собраны воспоминания знавших Вампилова людей. Здесь и писатели, восхищающиеся собратом по перу, и режиссеры, предлагающие собственные версии его пьес... Вот каким образом завершает свою статью о драматурге Валентин Распутин:
«Кажется, главный вопрос, который постоянно задает Вампилов: останешься ли ты, человек, человеком? Сумеешь ли ты превозмочь все то лживое и недоброе, что уготовано тебе во многих житейских испытаниях, где трудно различимы даже и противоположности — любовь и измена, страсть и равнодушие, искренность и фальшь, благо и порабощение...».
Настало время обратиться и к самой светлой вампиловской пьесе — «Старший сын». Трудно даже поверить, что она была написана двадцативосьмилетним человеком, — столько в ней мудрости, ясности, нравственного здоровья. Когда переходишь от «Утиной охоты» — через другие произведения — к «Старшему сыну», ощущаешь, как постепенно прибавляется свет. А когда переворачиваешь страницы, повествующие об удивительном событии в Ново-Мыльникове в семье немолодого кларнетиста Сарафанова, с них словно брызжут солнечные блики.
Начинается «Старший сын» довольно буднично. Двое молодых повес — студент Владимир Бусыгин и агент по торговле Семен Севастьянов (по прозвищу Сильва) — оказались в холодноватую весеннюю ночь в далеком предместье. Амурное похождение забросило их в чужой подъезд, где горемыки мерзнут без пищи и без крова. Ситуация, что и говорить, фарсовая, сродни какому-нибудь колесовскому приключению. И вот Бусыгин и Сильва оказываются отогретыми в квартире незнакомого им Сарафанова, принявшего студента за своего сына, дитя военных лет. Нежданные гости, естественно, не торопятся с саморазоблачением. А доверчивость и доброта Сарафанова не знают границ...
Вампилов постепенно и ненавязчиво подводит нас к мысли о том, что родство людей по духу важнее родственных уз, а отзывчивость сердца — главнейшее человеческое достоинство. Драматург точно и безошибочно ведет нас по грани, отделяющей эту серьезную пьесу от какого-нибудь водевиля. Кажется, еще миг — разоблачение состоится, и герои, вволю насмеявшись, разойдутся в разные стороны. К чести автора, серьезная тональность сохранена до конца, а финал этой «комедии ошибок» полон высочайшей патетики.
Пьеса «Старший сын» может быть прочитана как современная притча о двух повесах, из которых один (Сильва) так и остается проходимцем, а второй (Бусыгин) пробуждается к новой жизни. Совестливость — вот слово, знакомое Владимиру и неведомое его компаньону; оно знаменует водораздел, непереступаемую черту, возникшую между бывшими приятелями. Когда Бусыгин восклицает: «Этот папаша — святой человек... Нет уж, не дай-то бог обманывать того, кто верит каждому твоему слову», — Сильве остается только недоуменно пожимать плечами. Чужая боль, сострадание, умение сопереживать — эти понятия доступны одному и безразличны другому. Они-то и дают право называться человеком.
Удивительно, но это так: душа Бусыгина преображается не столько под воздействием внезапного чувства к дочери Сарафанова юной Нине, сколько под влиянием встречи с ее отцом. Пожилой музыкант, «неудачник и блаженный», по мнению бросившей его жены, на самом деле являет собой вместилище лучших человеческих чувств. Сарафанов живет для музыки и детей — Нины и Васеньки, которым привил высокую мораль человеколюбия. Ему принадлежат в пьесе возвышенные монологи о предназначении человека, о музыке и творчестве. Самые любимые мысли автора отданы Сарафанову:
«Зачерстветь, покрыться плесенью, раствориться в суете — нет, нет, никогда... Каждый человек родится творцом, каждый в своем деле, и каждый по мере своих сил и возможностей должен творить, чтобы самое лучшее, что было в нем, осталось после него».
«Кто что ни говори, а жизнь всегда умнее всех нас, живущих и мудрствующих. Да-да, жизнь справедлива и милосердна. Героев она заставляет усомниться, а тех, кто сделал мало, и даже тех, кто ничего не сделал, но прожил с чистым сердцем, она всегда утешит».
Вампилов в этой пьесе доброту ставит выше талантливости; сказать точнее, считает доброту одним из самых главных человеческих талантов. Писатель заставляет вспомнить ту истину, «что ум идет вперед, когда идут вперед все нравственные силы в человеке, и стоит без движения и даже идет назад, когда не возвышаются нравственные силы».
«Старший сын» — пьеса остро полемичная по отношению к литературным стандартам, где юноши и девушки обязательно «едут в тайгу», «преодолевают трудности», «а старшие товарищи им помогают». Откровенно пародиен неудачливый жених Нины летчик Кудимов, якобы большой и добрый, волевой и целеустремленный человек. Этому мнимому «положительному» персонажу, привыкшему резать матку-правду в глаза, становится вдруг неуютно в семье Сарафановых; оттого он быстро сходит со сцены.
Уходит в никуда и прожженный циник Сильва. Он один воспринимает происшествие в Ново-Мыльникове как розыгрыш, шутку, пустячок. И так и не может понять светлой и щемящей тоски Сарафанова — от желания иметь старшего сына; Бусыгина — от желания иметь отца. «Я приеду... В конце июня я приеду», это сказано Владимиром серьезно. Хочется верить, что обещание сбудется...
Заканчивая разговор о творчестве Вампилова, я ищу итожащие слова. Но, возможно, время для итогов не настало: его пьесы, его рассказы, его журналистика оставляют впечатление неостывающей современности. Первое место в этом творческом ряду принадлежит вампиловскому театру, суть которого емко и лаконично определил Валентин Распутин: «Вместе с Вампиловым в театр пришли искренность и доброта — чувства давние, как хлеб, и, как хлеб же, необходимые для нашего существования и для искусства. Нельзя сказать, что их не было до него — были, конечно, но не в той, очевидно, убедительности и близости к зрителю...».
Л-ра: Наш современник. – 1983. – № 6. – С. 163-169.
Произведения
Критика
