«Путешественный» роман Дюма
Анна Фалилеева
Читаешь книгу А. Дюма «Кавказ» и нет-нет да и мелькнет мысль: как все мы — будь то француз или грузин, итальянец или русский — связаны друг с другом. Разве не удивительно в самом деле, что друг Дж. Верди Тереза Штольц дебютировала в оперном театре столицы Грузии и на тифлисском спектакле с ее участием присутствовал Александр Дюма?
«Путешественный» роман Дюма так переполнен волшебством его фантазии и приключениями, что даже реальные факты в его описании кажутся фантастическими и невероятными. Откройте книгу — и вы окажетесь в стране своего детства, в мире героев Дюма. И совсем неважно, в самом ли деле произошла стычка его конвоя с чеченцами и действительно ли автор «Трех мушкетеров» заблудился по дороге к станции Губицкой. Не будь в книге страниц, рассказывающих об этих происшествиях, их, как говорится, стоило бы придумать. Недаром Андре Моруа писал: «Дюма никогда не отличался точностью, однако его рассказы по возвращении из России превзошли приключения Монте-Кристо. Хорошо выдумывать тому, кто прибыл издалека. Впрочем, какое это имеет значение? Слушатели были зачарованы. Он... рассказывал с таким пылом и такой убежденностью, что все верили, и прежде других — сам рассказчик».
Дюма — отважный храбрец с увесистым брюшком, тонкий ценитель женской красоты и отменный гурман — находит романтику во всем: то чеченец выскочит из-за поворота дороги, то обрушится снежный обвал. Дюма-романист весь перед нами — с его умением отыскать необычные, таинственные обстоятельства, обильно сдобрив рассказ знаменитым галльским юмором.
Но стоит ему коснуться истории, как повествование становится монотонным и скучным. Все его существо возмущается — надо следовать исторической правде! Но и тут он все равно умудряется вырваться за тесные рамки (жаль, что такие случаи не прокомментированы, это помогло бы не только восстановить истину, но и изучить психологию творчества великого француза).
Он верно определяет захватнический характер кавказской войны, что обусловливает его симпатии к Шамилю и его народу. Но видит и кровожадную жестокость, варварство горцев, и бесстрашие русских воинов. Дюма не забывает спросить: «...какое право имеют люди охотиться за человеком, подобно тому, как охотятся за оленем или кабаном?» Осуждая колонизаторскую политику царского правительства, он в то же время сочувствует рабской жизни русского солдата, напрасно жертвующего собой в этой неправой войне: «И все это для какой войны? Для войны беспощадной, войны, не признающей плена, где каждый раненый считается уже мертвым, где самый жестокий из врагов отрубает голову, а самый кроткий довольствуется рукой.
У нас в Африке на протяжении двух-трех лет тоже было нечто похожее, кроме, естественно, природных условий. Наши солдаты получали достойную пищу и одежду. Помимо этого, у них была практически неограниченная возможность продвижения по службе, хотя для некоторых это оставалось пустым звуком. Повторяю, что у нас такое положение отмечалось два-три года — у русских же оно продолжается сорок лет».
Роман-путешествие о Кавказе — произведение необычайно поэтичное. Дюма способен опоэтизировать даже самые прозаические вещи — рецепты шашлыка, тесные торговые улицы к Тифлисе, даже такой трагический случай, как похищение лезгинами княгини Чавчавадзе. Вот как он пишет о море: «В лице Каспийского моря я приобрел нового друга. Мы провели вместе почти целый месяц; мне говорили только о его бурях, а оно показало лишь улыбку. Один только раз в Дербенте, как кокетка, хмурящая брови, оно заволновалось своей широкой грудью и обложило себя пеной, как бахромой; но на другой день оно сделалось еще красивее, приятнее, тише, прозрачнее и чище». Неудивительно, что А. Бестужев-Марлинский и Лермонтов у него — трижды романтики. Да и «Кавказ» — это «история богов и людей», только боги в книге — Шамиль, Ермолов, Воронцов, чеченец-абрек, охотник Кабардинского полка Боженюк.
Одного из них — художника Гр. Гагарина он сравнивает с Микеланджело, Рафаэлем и Рубенсом. «...Кафедральный собор в Тифлисе украшен живописью этого великого художника, подобно тифлисскому театру, если не лучшему, то по крайней мере одному из самых лучших театров мира». К сожалению, в 'Тбилиси уже нет ни росписи Гагарина, ни театра, нет и музея художника, который посвятил всю свою жизнь изучению художественной культуры Грузии и отстаивал преимущество грузинского храмового зодчества черед византийским.
Наша забывчивость и пренебрежение к истории сказались и в комментариях к произведению Дюма. Несколько странно звучит утверждение переводчика (в основу книги лег перевод П. Роборовского, изданный в 1861 году, М. Буянов же, переработав и отредактировав его, перевел главы, не вошедшие в первое издание) и комментатора издания М. Буянова, что «Кавказ» — по существу первая книга, обстоятельно познакомившая западного читателя с историей, географией, бытом и нравами кавказских народов. Это своеобразная хрестоматия кавказской жизни...» И это при том, что он сам признает некомпетентность Дюма в вопросах истории и этнографии Кавказа и указывает на некоторые предшествовавшие «Кавказу» книги зарубежных путешественников — Жана Шардена, Августа фон Гакстгаузена, Жака Франсуа де Гамба, Фредерика Дюбуа де Монпере. В отличие от произведения Дюма, эти и многие другие труды путешественников XVIII и XIX веков — Пьетро делла Валле, Ламберти, Фигероа, Гюльденштедта и др. — источники, содержащие многократно проверенные, достоверные факты.
Думается, не совсем верно охарактеризовал М. Буянов и комментарии редактора первого тифлисского издания книги Н. Г. Берзенова (Бердзнишвили): «Многие замечания Берзенова... в адрес Дюма кажутся излишне резкими... Вполне возможно, что тон этих замечаний был уступкой цензорам, чтобы помочь выходу «Кавказа» в свет». Между тем все замечания Берзенова (порой весьма остроумные) касаются фактических ошибок писателя, и выявить их необоснованность можно, только отграничив истинные события, описанные в книге, от выдуманных, чего в новом издании сделано не было... А ведь комментарии этнографа, историка, знатока жизни кавказских народов в прошлом веке позволили бы ввести «Кавказ» в научный оборот. Неплохо было бы собрать все воспоминания и свидетельства жителей Кавказа, встречавшихся с Дюма, и издать их в виде приложения к тексту книги. Например, интересные сведения дает о Дюма один из первых переводчиков Ш. Руставели на русский язык И. И. Евлахов (Евлахишвили) («Новое обозрение», 1887, № 1060). За вольнодумство он был выслан в Шушу, где и встретился с французским романистом.
В комментариях читаем: «Документов об Итальянском театре почти не сохранилось». Между тем о работе итальянских трупп существует бесценный огромный материал — чуть ли не каждодневные рецензии в местной периодике. Только мало у нас ученых-романтиков, которые занялись бы изучением этого интереснейшего периода в жизни тифлисской оперы - работа это трудная, кропотливая, долгая...
Хочется надеяться, что нынешнее прекрасное, несмотря на мелкие недостатки и очень нужное издание такого «путешественного», исторического толка произведения положит начало публикации других подобных книг по истории Грузии. Серия «Литературные памятники об истории Кавказа» только бы прибавила популярности издательству «Мерани».
...Прошлое ушло безвозвратно, нет у нас больше старого здания театра, как и своеобразия старого Кавказа.
Дюма удалась «остановить мгновение». Вернуть нам детство, прошлое родины. Тем и ценен его «Кавказ».
Л-ра: Литературная Грузия. – 1989. – № 7. – С. 211-214.
Произведения
Критика
- Дюма, или Театр и воображение
- «Путешественный» роман Дюма
- Становление жанра французской романтической драмы (Александр Дюма-отец)
Поділитися