Трагедия Жана Баруа
Исследовать! Эта повелительная потребность — самая типичная особенность творческой индивидуальности Роже Мартен дю Гара. Она роднила автора «Семьи Тибо» с великими французскими реалистами прошлого века. Об одном из своих замыслов дю Гар так и сказал в «Воспоминаниях», что он задумал «обширную монографию» о жизни женщины — от ее рождения до смерти. Главным для дю Гара, враждебного иррационализму, чуждого декадентской моде, всегда был интеллектуальный облик человека. В то время, когда других писателей того же поколения, например, Андре Жида, влекли к себе стихия инстинктов, «бездна» иррационального, дю Гар вырабатывал тип социального реалистического романа, основное действие которого развивается в сфере мировоззрения.
Любовь Роже Мартен дю Гара к театру подсказала ему форму, соответствующую такому содержанию: роман, в котором преобладает диалог, а описания заменены ремарками и «комментариями». Средствами диалога можно рельефно и драматически выразить конфликт в сфере мировоззрения, отобразить противоречия в отношении героев к действительности, показать столкновение двух враждебных точек зрения.
Конечно, в таком охвате действительности была известная односторонность. Когда дю Гар закончил свой второй роман, «Жан Баруа» (1913), издатель уговаривал его отказаться от опубликования этого произведения, считая его не только сухим, но и столь же нехудожественным, как досье — сводка материалов. Начав работать над «Семьей Тибо», писатель стремился более разносторонне и пластически изобразить жизнь современников. Не желая все же расстаться с формой романа-пьесы, он в виде эксперимента писал первые главы в двух вариантах: в форме диалога и в манере классического романа. Оказалось, что первый вариант был бы в три-четыре раза длиннее второго, так как он делал необходимыми множество оттенков, всевозможных тонкостей, большей частью совершенно не требуемых развитием сюжета. Поэтому писателю пришлось отказаться от излюбленной формы.
Более широкий охват действительности обусловил использование несравненно более разнообразных изобразительных средств, и, овладевая ими, дю Гар стал одним из крупнейших писателей-реалистов XX столетия. Но если верно, что в «Жане Баруа», так сказать, «чертежи», «скелеты» характеров, а в «Семье Тибо» — разносторонние, скульптурно изображенные характеры, то несомненно также, что от «Жана Баруа» — прямой, как стрела, путь к «Лету 1914 года», этому тщательному художественному исследованию закулисной, дипломатической, демагогической подготовки Первой мировой войны и порожденных ею столкновений в области идеологии, драматических конфликтов в сфере мировоззрения современников.
«Жан Баруа» — художественная «монография» о драме поколения: о духовном развитии, общественной борьбе, частичной победе и разочарованиях передовых французских интеллигентов в эпоху последних десятилетий XIX — начала XX века. В первоначальном названии этого романа — «Освободиться!» — выражен его пафос: разум молодого Жана Баруа рвет путы религии, и этот искатель истины, издавая совместно со своими единомышленниками журнал «Сеятель», пропагандирует идеи рационализма, борется за духовное раскрепощение современников от лжи спиритуализма. Баруа и его друзья, буржуазные либералы, не в силах подняться выше позитивистского мировоззрения. Но, будучи врагами религии, они становятся и противниками политической реакции — союзницы католической церкви.
Когда борьба вокруг дела Дрейфуса расколола Францию надвое, Баруа и его соратники, не задумываясь, присоединились к Эмилю Золя, разоблачившему в письме к президенту республики, «Я обвиняю!» тех, кто состряпал это дело.
В эту центральную, самую патетическую часть романа дю Гар вставил отрывок из стенографического отчета судебного дела самого Золя (привлеченного после опубликования «J’accuse!» к ответственности), и текст документа воспринимается как органически связанный с художественным произведением, воспроизводящим идейную и общественную борьбу во Франции той эпохи. Это объясняется тем, что установка на документальный стиль характерна и для основного текста романа-сценария «Жан Баруа» — для диалога и для лаконичных комментариев к нему, таких же ремарок и писем.
Сотрудники журнала «Сеятель», защищая Дрейфуса и Золя, мечтали: правосудие восторжествует, и тогда свет правды изгонит тьму лжи из жизни Франции, все обновится в ней!
И вот фальсификаторы и клеветники изобличены. Но ясно и отчетливо народу об этом не говорят: правители Франции боятся правды. Все осталось по-прежнему.
Торжество кучки борцов за справедливость, против идеологов и преступных ставленников реакции не могло подменить победу пролетариата в классовой борьбе, победу подлинной, народной демократии.
Но классовая борьба для Баруа и его друзей как бы не существует. Они, свободомыслящие буржуазные либералы, далеки от трудового народа и живут в мире абстрактных идей. Поэтому для них вслед за концом дела Дрейфуса начинается полоса разочарований.
Реакция не сложила оружия. Часть молодого поколения буржуазии вновь воинственно размахивает знаменем, на котором начертаны девизы католицизма, шовинизма, милитаризма.
Жан Баруа мучительно переживает длительный кризис сознания. Он начинает сомневаться в непогрешимости идей, которые защищал всю жизнь. Центральному персонажу романа противопоставлен Люс, человек, сильный духом и несгибаемый; сотрудники «Сеятеля» смолоду признали его своим идейным вождем.
В последних эпизодах Жан Баруа шаг за шагом сдает свои идейные позиции врагам. Наконец, постаревший, больной, измученный сомнениями, он, в. детстве получивший религиозное воспитание, надеется вновь обрести опору в религии. Горькой и злой иронией пронизан следующий эпизод. Баруа перед смертью страстно желает «примириться с богом». По настоянию вчерашнего атеиста священник совершает процедуру «примирения». Но сам священник, внимательно читая статьи Баруа в «Сеятеле», под их влиянием усомнился в непогрешимости католической религии. Мрачной трагикомедией завершается жизнь сеятеля свободомыслия, разочаровавшегося в своей деятельности.
Не случайно дю Гар выбрал для напечатания в журнале, издававшемся его другом Жаном-Ришаром Блоком, эпизод романа, в котором Жан Баруа пытается спорить с двумя воинственными последователями Ш. Морраса, этого старейшины французских фашистов, и чувствует, что не может по-настоящему дать им бой: ведь Баруа уже внутренне надломлен, уже не верен своим былым идеалам. Не случайно и то, что этот эпизод привлек к себе внимание читателей, подготовив, таким образом, успех романа. Именно благодаря этому эпизоду, точнее, благодаря последней части «Жана Баруа», в которую он входит, роман должен был прозвучать особенно злободневно. В том же 1913 году, когда был закончен «Жан Баруа», появилась книга Морраса «Французское действие и католическая религия». Шовинистический национализм в союзе с католицизмом наступал по всему фронту против передовых людей, прогрессивных сил. В этих условиях изображение отступничества и капитуляции Баруа было воспринято многими читателями как суровая критика тех свободомыслящих противников реакции, которые в трудных условиях утратили принципиальность, стойкость, боеспособность.
И в настоящее время люди, предтечами которых были Люсы, сотрудники «Сеятеля», стремятся не допустить подчинения французской школы католической церкви.
[…]
Глубокий интеллектуализм Роже Мартен дю Гара, французского классика XX столетия, и в наши дни противостоит иррационализму декадентов. И не только ему. Если Н. Саррот считает сверхноваторством этакое микрофотографирование «бездны» подсознания, глубин внутренней жизни человека, то А. Роб-Грийе, не будучи иррационалистом, объявил таким же сверхноваторством «освобождение» французского романа от необходимости изображать человека, его внутреннюю жизнь; но оба они, а сущности, преподносят в качестве новаторства свое нежелание и неумение изображать мировоззрение и идейную борьбу французов 50-х годов. Вот почему роман «Жан Баруа», который написан исследователем своей эпохи, духовного развития своих современников, противоречий в их мировоззрении, роман, в котором продолжены лучшие традиции французского критического реализма XIX столетия, спустя полвека после его создания воспринимается как полемически заостренный и злободневный.
Л-ра: Знамя. – 1959. – № 7. – С. 208-210.
Произведения
Критика
