Анри Труайя. Прибой
Три месяца и восемнадцать дней Жан Дюпон искал подходящего случая порвать со своей любовницей так, чтобы при этом не надо было произносить: «Я тебя больше не люблю», так как этому влюбленная женщина верит с трудом.
Седьмого декабря в девять часов вечера он навестил ее, чтобы подготовить почву. Каждый знает, что нет ничего лучше в этих случаях, как изображать из себя сильно уставшего с оттенком грусти. Некоторые предварительные фразы должны быть произнесены, во что бы то ни стало, и Жан Дюпон мысленно повторял про себя «Я очень занят…не надо заботиться обо мне…но это пройдет…это своего рода усталость…тебе этого не понять….Да, да я очень вымотался на работе… Расскажи мне о себе, дорогая…».
Но «дорогая», которая встретила его в этот вечер, имела не тот обычный вид хорошей кобылицы, готовой к кавалькаде. Глаза ее были влажны, нос покраснел, помада растеклась на губах и имела вид экземы. Она не ответила на его поцелуй, которым он клюнул ее в щеку. Она не пригласила его сесть в кресло, которое он каждую среду и каждую субботу занимал вот уже пять лет. Она не прильнула к его груди самца, проворковав: «Ты пахнешь улицей». Она не сказала ему в ухо: «Я знаю, о чем ты думаешь, маленький проказник». Нет. Дениз Паке смотрела ему прямо в глаза взглядом женщины, прячущей флакон кислоты в своей сумочке. И загробным голосом она заявила ему:
— Жан, я тебя больше не люблю. Мы должны расстаться.
— Что? — Вскрикнул он. Эта неожиданность радостно оглушила его.
— Любимый! — Воскликнула Дениз, — Я сделала тебе больно, да? Тем не менее, это надо было сказать. Я люблю другого. Дантиста из Австралии. Я рассказала ему о тебе, кстати. Он тебя стал уважать заочно…
Следующая сцена была великолепна. Освобожденный, расслабленный и счастливый Жан Дюпон изобразил мужское отчаяние: гримаса ударенного током, подрагивание челюстного мускула, пальцы, сжимающие спинку стула как парапет моста, прерывистое дыхание:
— Я понимаю, я понимаю, — заскулил он.
А Дениз, в слезах, полуобнаженная, продолжала:
— Я вначале сопротивлялась. Но это было сильнее меня, сильнее нас…
— Он твой любовник?
— Да.
— Прощай, Дениз.
— Мы останемся хорошими друзьями?
— Между нами нет места дружбе.
— Однако мы будем встречаться каждый день на работе.
— Я поменяю отдел. «Французская компания труб и пипеток» имеет около десятка филиалов. Мне легко будет выбрать.
— Ты меня ненавидишь?
— Да нет, я уже стараюсь тебя забыть.
— Ты страдаешь?
Жан Дюпон вспомнил сцену из одного фильма, где бородатый и угрюмый актер отвечал на подобные вопросы простым словом: «Ужасно». И он сказал:
— Ужасно.
Затем отворил дверь и переступил порог с видом смертельно раненого. Когда дверь захлопнулась за ним, он вздохнул: «Уф!» и щелкнул пальцами. Затем быстро спустился по ступенькам темной винтовой лестницы, пахнущей подгорелым салом.
На улице свежий воздух ударил ему в лицо, и он остановился на мгновение, чтобы перевести дух. Свободен! Свободен! Свободен! Машины проносились с ревом. У прохожих были веселые мордашки. Витрины магазинов ломились от света. На верхних этажах домов зеленые, красные и синие рекламные огни загорались и гасли с бешеной пульсацией. И даже дождь празднично завивался вокруг уличных фонарей с желтыми, как топленое масло, стеклами. Жан Дюпон ощутил, что вся вселенная принимала участие в его радости.
Возвращаться в метро казалось ему делом абсурдным. Нужно взять такси. Съездить в кино. После сеанса выпить кружку пива. Пиво и, может быть, мимолетное приключение, «закуска», как говорил коллега Клиш.
Вереница таксомоторов ожидала клиентов в центре бульвара Монмартр. Жан Дюпон побежал к ним. Но не успел сделать и двух шагов, как вдруг звуковой сигнал свел его живот от страха. Автомобиль, обгоняя стоящие такси, мчался прямо на него. Он хотел отскочить, но поскользнулся и упал на землю. Тупые фары пронзили ночь. Световая афиша изрыгнула кровь на мокрую мостовую.
— Ах! — Вскрикнул Жан Дюпон.
Когда он открыл глаза, то увидел грязные туфли, которые почти касались его лица. Еще выше круг неизвестных лиц, смотрящих на него как на дно колодца. Он испугался. Сильная боль затрясла его. И вновь он потерял сознание.
* * *
Жан Дюпон страдал от многочисленных переломов и контузий. «Два месяца отдыха в гипсе», — сказал хирург. И добавил еще: «Однако, ему очень повезло!» На следующий день после несчастного случая, Жером Клиш, «близкий коллега» Дюпона, пришел навестить его в больницу.
Садясь у изголовья кровати с суровым и понимающим видом, он вздохнул:
— Бедняга!
Было грустно смотреть на Жана Дюпона. Голова забинтована, оставлен только маленький квадратик для глаз, носа и губ. Гипс в виде водосточной трубы закрывал левую руку. Его кисти — это два пакета ваты, зашпиленные булавками. В связи с тяжелым состоянием, его поместили в специальную палату.
— Да, мне очень досталось, сказал Жан. Коллега пожал плечами:
— И это все из-за женщины! Какой бред!
— Из-за какой женщины?
— Не придуривайся, старина!
— О какой женщине ты говоришь?
— Да о Дениз Паке, черт побери!
— Я не понимаю…
— Ты хочешь сказать, это не из-за нее ты?..
Жан Дюпон закричал, будто автомобиль еще раз проехал по нему:
— Ты совсем спятил!
— Я не вижу почему! Дениз мне все рассказала. Ведь ты был ее любовником?
— Ну!
— Ты у нее был в тот вечер?
— Ну!
— Она же призналась тебе в том, о чем весь наш коллектив уже знал: что она полюбила другого?
— Да!
— Ну, тогда?
Клиш победно улыбнулся как штангист, сбросивший взятый вес.
— Я жду продолжения, сказал Дюпон.
— Очень просто. Узнав о том, что впал в немилость, ты вышел на улицу и бросился под машину.
Жан Дюпон издал неопределенный звук.
— Ты полный идиот! — выругался он, — Ты забыл, что я сам хотел порвать с ней четыре месяца тому назад. Дениз облегчила мне задачу, опередив меня. Она избавила меня от лишних хлопот. Она…
— Очень странно, ты мне никогда не говорил, что она надоела тебе.
— Потому что я хорошо воспитан.
— Одно другому не мешает…
— Послушай, Клиш, поверь мне: вечером седьмого декабря, покидая Дениз, я был счастлив как беглец, как утопленник, которого вернули к жизни, как…
— И поэтому ты бросился под колеса машины?
— Неправда! — закричал Дюпон. — Я поскользнулся и потерял равновесие, вот и все!
У Клиша на лице появилась мерзкая улыбка «человека, которого не проведешь».
— Гениально, — сказал Клиш. — К сожалению, свидетели придерживаются другого мнения! «Это поступок отчаявшегося человека»- вот что все говорят.
Жан Дюпон совсем разъярился:
— Подлец! Подлец! — рычал он, — Но Дениз — то? Вы расспрашивали ее на работе? Она вам не объяснила?
— Она объяснила, что ты очень ранимый человек и сожалеет, что обошлась с тобой слишком жестоко.
Лицо Дюпона вспотело. Своей белой лапой снежного человека он раздвинул бинт на лице. Дышал он прерывисто. У него был взгляд нетрезвого и слабоумного.
— Слушай, — сказал он, наконец. — Я признаюсь тебе. Я не только не люблю Дениз, я ее ненавижу. Даже если мне ее принесут голой на блюдечке, я отвечу: «Нет, не хочу». Она неуклюжая, жирная и выцветшая. У нее ужасные зубы. Ходит как утка. Плохо одевается. А руки! Ее руками только детей душить!
— Ну, да, рассказывай! — сказал Клиш с хитрой ухмылкой.
Опустошенный, раздавленный Жан Дюпон вертел головой по подушке.
— Видишь ли, — продолжал Клиш, — твое тщеславие меня удивляет. Что позорного, если любишь женщину и готов умереть, когда она тебя бросает.
Дюпон закрыл глаза, как будто собирал всю свою энергию перед последним штурмом.
— Клиш, — сказал он, наконец, — я не желаю больше тебя видеть. Вон отсюда! И больше не приходи ко мне.
Но Клиш, пропустив мимо ушей брань своего товарища, со снисходительным видом поправлял одеяло больного.
— Успокойся, — говорил он ему, — ты очень шевелишься, обнажаешься, тебя просквозит! Какой ты чудак, однако!
— Я запрещаю тебе называть меня «чудаком».
— А знаешь ли ты, что наш начальник отдела Маландрен посетит тебя сегодня вечером?
— Мне наплевать! — заскулил вдруг несчастный. — Мне наплевать! Мне на все наплевать!
Он облокотился, но острая боль в плече надломила его, и он свалился как груз на подушку. Сквозь туман головокружения он увидел, что Клиш встал, надел пальто и тусклую, похожую на шампиньон, шляпу. Звук шагов стал удаляться. Хлопнула дверь. И Жан Дюпон понял, что его оставили в покое.
* * *
Месье Маландрен был маленьким толстячком, щеки его заплыли желтым жиром, нос на лице сидел картошкой, а глаза были черными и блестящими как навозные мухи.
— Вы славный малый! — сказал он, садясь рядом с Жаном Дюпоном, — И можете гордиться, что потрясли спокойную жизнь нашего отдела.
— Вы очень любезны, — ответил Жан.
— Какое приключение! Знаете, вы меня поразили!
— Чем?
— Прекрасно любить до такой степени, когда начинаешь презирать смерть.
— Но я не люблю и не презираю смерть!
— Друг мой, — сказал Маландрен, — мне сорок семь лет. Но я тоже был молод. И я вам скажу просто: «я вас понимаю. На вашем месте, может быть, я поступил также». Порядочные мужчины испытывают сильные страсти.
Жан Дюпон был опустошен утренней сценой. Тем не менее, он запротестовал:
— Это несчастный случай…Это не попытка самоубийство, месье Маландрен…
У месье Маландрена на губах появилась улыбка отца семейства.
— Вы славный парень, — сказал он, — и ваша скромность делает вам честь. Знаете ли вы, что я ходатайствовал перед месье Мургом по поводу вашего повышения?
— Спасибо, месье Маландрен, — пробормотал Дюпон, — но я вас уверяю…
— Жмите мне руку, дорогой Дюпон. Мы оба чувствительные. Мы понимаем друг друга с полуслова.
И месье Маландрен пожал своими пухленькими пальцами громадную забинтованную лапу несчастного.
* * *
Оставшись снова один, Жан Дюпон размышлял над последним визитом. Сначала он негодовал против романтической интерпретации каждого посетителя по поводу его несчастного случая. Наверно, Дениз Паке лопалась от гордости, что он хотел умереть из-за нее. Играла от души роль фатальной, любвеобильной женщины, опустошительницы мужчин. Она хвасталась, говоря «бедняжка», упоминая о нем. Она носила дешевую бижутерию в дорогих оправах, красила губы помадой цвета бычьей крови, наращивала ресницы тушью до размеров кухонной щетки. Какая жалость! А он, уже не любивший ее, он, намеревавшийся порвать с ней задолго до того, как она сделала то же самое по отношению к нему, он оказался в анекдотическом положении отвергнутого воздыхателя! На глазах у всех он становился жертвой, выжатым лимоном, надоевшей игрушкой, которую капризный ребенок пинком отправляет под батарею.
Однако после высказывания месье Маландрена, он уже не был так уверен в своем гневе. Похоже, что всеобщие симпатии были на его стороне. Честные люди осуждали поступок Дениз и восхищались его поведением. Мысль о том, что из-за женщины могли бы умереть, льстила всем представительницам слабого пола и некоторым порядочным мужчинам. Но он-то не хотел умирать из-за женщины! Эта ситуация была настолько неправдивой, насколько и другая была ложной, которой хвасталась Дениз. Он тоже обманывал окружающих. Он тоже не заслуживал комплиментов, которыми его награждали. Ах, почему ему никто не верит?
Жан Дюпон провел отвратительную ночь. Ему снилось, что большая черная обезьяна повторяла все его жесты и, в конце концов, заняла его место на работе.
На следующий день в полдень, машинистка из отдела зашла навестить его. Это была пышнотелая крашеная девица, с перманентом.
— Здорово, что вы сотворили, — сказала она, краснея, — вы очень любили ее?
Жан Дюпон испытывал адские муки. Он хотел все объяснить, но сил не было, и он отвернулся.
— Ах, если бы все мужчины были такими как вы! — продолжала она, (и чувствовалось, что она имела в виду определенного человека), — вы очень страдали?
Жан Дюпон посмотрел на нее. Она с волнением ожидала его ответ. И боялась разочароваться. Он ее пожалел и сказал:
— Это было невыносимо!
— Вы решились на это спонтанно?
— Да…Нет…Ну, не очень-то соображаешь в такой момент.
Он замолк. Эта ложь удивила его, и он испытал отвращение к самому себе. Ему было стыдно, что им восхищались больше, чем он заслуживал.
— Когда встречаешь таких мужчин как вы, начинаешь снова верить в любовь, — сказала она. Жан принял скромный вид.
— Давайте не будем об этом, — пробормотал он. И машинистка удалилась в восторге. В последующие дни еще несколько коллег навестили его, и все выражали свое восхищение его рыцарским поступком и постоянством чувств. Почта приносила ему анонимные письма, согревавшие сердце: «Хотелось быть любимой как любишь ты». Подпись: «Неизвестная блондинка».
А также маленький стишок:
«Ты, который хотел умереть из-за нее,
Не желаешь ли жить ради меня.
Я совсем не жестокая,
Позови меня, и я твоя».
Подпись: «Коллега, которая любит возвышенные страсти». Мнение окружающих медленно разрушали внутреннюю убежденность Жана Дюпона. Он старался вспомнить, какое у него было состояние души, когда он посетил Дениз в последний раз. Действительно ли он собирался порвать с ней в тот день? Чувствовал ли облегчение, когда она ему сказала, что более не нуждалась в нем? Точно ли он сказал «уф!», закрывая за собой дверь? Да, тогда у него пропали возвышенные чувства к Дениз. Но его нежность к ней не была затронута. В душе-то он страдал, узнав о том, что она предпочла австралийского дантиста. Он не хотел ей признаться. Он и себе не хотел признаться из-за гордости. Тем не менее, в его душе образовалась рана, еще кровоточащая. Когда автомобиль мчался прямо на него, смог ли он избежать столкновения? Похоже, что бессознательный приказ задержал его на месте. Он явно не бросился под колеса. Но если он не смог избежать наезда, стало быть, он потерял вкус к жизни.
«Вот правда, единственная правда» подумал он.
Когда Жером Клиш навестил его еще раз, то спросил:
— Как моральное состояние?
— Не очень, старина! Ничего не изменилось.
И он спросил о Дениз. Занята ли она? Выглядит ли она грустной, подавленной, виноватой? Думает ли она навестить его? Жером Клиш, очень обеспокоенный, вынужден был ответить ему, что она даже не поинтересовалась его здоровьем.
— Она такая же гордая, как и я, — сказал Дюпон, — Она не хочет показывать, что жалеет меня.
Когда коллега удалился, он попросил медсестру привезти ему коробку из-под обуви, где он хранил письма и фотографии своей любовницы. Он перечитывал длинные послания, где каждая фраза пробуждала различные воспоминания. Он утомлял свои глаза и сердце, созерцая изображение той, ради которой он, кажется, хотел умереть. Почему она не навещает его? Она была виновата в случившемся. Он это знал. Боялась ли она поддаться состраданию? Боялась ли она вернуться к нему? Он попросил медсестру написать письмо под его диктовку: «Моя Дениз, я тебя прощаю и жду. Приходи. Жан.».
Следующая неделя была для него ужасным испытанием. Дюпон вздрагивал при малейшем звуке шагов в коридоре больницы. И когда какой-нибудь дружок заходил к нему в палату, он встречал его недобрым взглядом. И вскоре его обескураженные коллеги прекратили навещать его. Долгими нескончаемыми днями он оставался в одиночестве, грезя, разговаривая вслух, плача. Он обращался к фотографии Дениз. Он отвечал сам себе, как бы это сделала она. Он кусал уголок своей подушки. Медсестры его побаивались и спрашивали, что это за существо, которое свело его с ума. Однако они соглашались вновь писать к Дениз Паке. Все письма оставались без ответа.
* * *
После двух месяцев, проведенных в больнице, Жан Дюпон вернулся домой. Врач разрешил ему прогулки не более часа. В первую же прогулку он решил наведаться к Дениз. Стоя перед ее дверью на пятом этаже, он чувствовал сильное биение сердца, ему пришлось прислониться к стене. «Сейчас я ее увижу, сейчас я увижу ее, — повторял он себе, — и все будет как раньше». Он позвонил. Но никто не отозвался. Он позвонил еще раз, два, три. После каждого звонка тишина пустой квартиры вызывала у него паралич. Он начал бить в дверь кулаком.
— Кто вам нужен? — закричал голос с нижнего этажа. Жан Дюпон облокотился на перила лестницы и увидел консьержа, поднимающегося к нему.
— Мадемуазель Дениз Паке, — обратился Жан Дюпон
— Вот уже три недели, как она переехала.
— Три недели?
— Ну да, после ее свадьбы, что ли!
Дюпон медленно спустился по лестнице и вышел на улицу. Он бродил почти два часа в этом районе, оглушенный, несчастный, но спокойный. Странная жизнь начиналась для него, непохожая на прежнюю. Он смотрел на спешащих людей, освещенные витрины, и какое-то особое удивление охватывало его. Он думал, что жизнь шла своим чередом, а он стоял на краю мира. Он оказался на бульваре Монмартр. Шел сильный дождь. Световая реклама освещала мокрый асфальт. Такси стояли посредине мостовой. В черном небе гуляли лиловые облака. Машины на большой скорости проносились вплотную к тротуару. Жан Дюпон втянул голову в плечи, прижал локти к телу и, когда машина была от него в двух метрах, бросился под колеса. Раздались громовые раскаты, чудовищный удар, что-то вспыхнуло и обрушилось. Когда его подняли, он уже не дышал.
Произведения
Критика
