​Евгений Рейн. ​Подпись к разорванному портрету

Глядя на краны, речные трамваи,
парусники, сухогрузы, моторки,
я и тебя, и тебя вспоминаю.
Помню, как стало легко без мотовки,
лгуньи, притворщицы, неженки, злюки,
преобразившей Васильевский остров
в землю свиданья и гавань разлуки,
вздох облегченья и бешенства воздух.
Годы тебя не украсили тенью,
алой помадой по розовой коже.
Я тебя помню в слезах нетерпенья.
О, не меняйся! И сам я такой же!
Я с высоты этой многоэтажной
вижу не только залив и заводы,
мне открывается Хронос протяжный
и выставляет ушедшие годы.
Вижу я комнат чудное убранство:
фотопортреты, букеты, флаконы.
Все, что мы делали, было напрасно -
нам не оплатят ни дни, ни прогоны.
Глядя отсюда, не жаль позолоты
зимнему дню, что смеркается рано.
Выжили только одни разговоры,
словно за пазухой у Эккермана.
Как ты похожа лицом-циферблатом,
прыткая муза истории Клио,
на эту девочку с вычурным бантом,
жившую столь исступленно и криво
в скомканном времени, в доме нечистом,
в неразберихе надсады и дрожи.
Ключик полночный, кольцо с аметистом,
туфли единственные и все же
даже вино, что всегда наготове,
даже с гусиною кожицей эрос
предпочитала законной любови,
вечно впадая, то в ярость, то в ересь.
Если вглядеться в последнюю темень,
свет ночника вырывает из мрака
бешеной нежности высшую степень, -
в жизни, как в письмах, помарки с размаха.