Индивидуалистическая мысль литературного объединения «Сиракаба-ха»: Мусянокодзи Санэацу и Арисима Такэо

УДК &821.521

Забережная Ольга Алексеевна, аспирант Института стран Азии и
Африки Московского государственного университета им. М. В. Ломоносова.
Россия,119991,г. Москва, Ленинские горы, 1/51.

В статье рассматривается индивидуалистическая мысль объединения японских писателей «Сиракаба-ха» («Белая береза») на примере двух ее участников 一 Мусянокодзи Санэацу и Арисимы Такэо. Деятельность «Сиракабы» приходится на начало XX в., период активного формирования индивидуалистического сознания японских интеллектуалов под влиянием зап адной мысли и тра­диционных культурных ценностей. Анализируются общефилософские и эстетические представле­ния Мусянокодзи и Арисимы, рассматриваются сходства и различия в использовании ими инди­видуализма как средства «реализации себя» в литературном творчестве. Разница восприятия и эс­тетического сознания писателей наиболее отчетливо видна в сравнении их отношения к одним и тем же понятиям 一 эго, инстинкту, любви и воле. Если в одном случае эти понятия становятся ос­новой натурфилософской и утопической концепции Мусянокодзи, то в другом 一 религиозно­мистического, иррационалистического мировосприятия Арисимы. Примеры двух этих мировоз­зренческих концепций демонстрируют нам различные стороны одного явления в японском обще­стве того времени 一 провозглашения главенства творческой индивидуальности на фоне отделения культурной жизни от политики.

Ключевые слова: Япония, литература, Сиракаба, индивидуализм, Мусянокодзи, Арисима, эго.

INDIVIDUALISTIC THOUGHT OF THE SHIRAKABA GROUP WRITERS: MUSHANOKOJI SANEATSU AND ARISHIMA TAKEO

Zaberezhnaya Olga A., Research Assistant, Institute of African and Asian Studies, Moscow State Univer­sity named after M. V. Lomonosov.

1/51, Leninsie gory, Moscow, 119991, Russia.

The article considers the individualistic thought of the association of the Japanese writers, Shirakaba-ha («АСТЭо Birch Group») — on the example of two of its members, Mushanokoji Saneatsu and Arishima Takeo. Shirakaba activity took place in the early XX-th century, a period of a active development of individualistic conscience among the Japanese intellectuals upon the influence of Western philosophy and traditional cultural values. The general philosophical and aesthetic concepts of Mushanokoji and Arishi-ma are analyzed, the similarities and differences in their use of individuKXism аь цоачь of «Нояоіоріпр themselves» in the literaiy activity. Tho contrast between perception апН aesthetic consciousness of arit-ers is especially vivid when comparing their attitude to the same notions 一 ego, instinct, love and will. If in one case these notions became the basis of a natural philosophical and utopian view of Mushanokoji, in the other case it was an irrational one with a mystical and religious world outlook of Arishima. The patterns of these two world outlook conceptions demonstrate different sides of one crucial phenomenon in the Japanese society of that time, the ascending of the priority of the artistic individuality on the background of separation of the cultural life from politics.

Keywords: Japan, literature, Shirakaba, individualism, Mushanokoji, Arishima, ego.

Литературное объединение «Сиракаба» («Белая береза») известно в первую очередь как группа молодых литераторов, знакомивших Японию начала XX в. с западным искусством и приверженных идеалам индивидуализма, гуманизма, идеализма и пацифизма. Именно этот набор «измов» японские критики относят к «сиракабовской мысли», выделяя ее в отдельное идеологическое течение, которое играло заметную роль в общественной и культурной жизни Японии конца Мэйдзи (1868—1912) — начала Тайсе (1912-1926) 一 времени, когда Япония только начинала узнавать литературу, живопись и философию Еропы во всем многообразии.

Уже в конце эпохи Мэйдзи в противовес волне национализма, связанной с японско-китайской войной 1895 г, когда в обществе стали распространяться индивидуалистические настроения, на ервый план вышли новые ценности 一 личность, самореализация, свобода выбора, независимый взгляд. На фоне подъема общественно-политической мысли в эпoxy так называемой демократии Тайсе лидер «Сиракабы», Мусянокодзи Санэацу (1885-1916), превозносил в своих идеях не просто ценность ин­дивидуальности, но активную творческую личность, стремящуюся к постоянному развитию. Это бы­ло самоутверждение личности не в конкретно социальном, а в общечеловеческом контексте.

Жизнеутверждающие идеалы «Сиракабы» появились в литературных кругах, уставших от доминировавшего тогда японского варианта натурализма, который связывал свободу личности с жест­кой биолого-социальной зависимостью и, в отличие от оригинального европейского течения, выстав­лял напоказ самые темные и неприглядные стороны человеческого натуры. Приверженцы «Сирака­бы» противопоставили мрачности натуралистов уважение к личности, счастливой жизни, творческой самореализации. Кроме того, возводя искусство в главную цель и смысл жизни, они оправдывали любой творческий путь не высокой общественной миссией художника, а его индивидуальной по­требностью реализовать свои возможности в мире людей.

Хотя этих адептов сложно, строго говоря, объединить под одной идеологией, уважение к личности, желание заявить о себе как об индивидуальности, обозначить и освободить свое «я» от влия­ния общества были свойственны в той или иной степени всем участникам объединения. Характерные примеры в этом смысле мы можем обнаружить в творчестве писателей Мусянокодзи Санэацу и Такэо Арисимы (1К7К—1923), в творчестве которых проявляются два различных лица индивидуализма.

В центре внимания обоих писателей находятся «я» (дзико), «эго» (дзига), индивидуальность (косэй) и ее место в мире 一 обществе, природе, космосе.

В картине мира Мусянокодзи человек и весь мир порождены высшей силой, которую он назы­вает «волей природы» (сидзэн но иси). Занимая промежуточное положение между миром божествен­ного и животного, человек находится в постоянном взаимодействии с тем и с другим и обладает ря­дом инстинктов: «индивидуальности», «животного», «социального существа», «всего человечества», «земли» и др. Эти инстинкты (хонно) и желания (екубо) побуждают человека к разнонаправленным действиям, где главная задача 一 «гармонизировать» их, максимально используя свои природные способности. Это, по Мусянокодзи, означает «реализовать себя».

В реализации своих инстинктов человек, с одной стороны, заинтересован сам, с другой сторо­ны 一 каждое его действие, приносящее какие-либо плоды, нужно и всему человечеству, которому на благо идет развитие каждого индивида. Таким образом, человек 一 уникальное существо, способное, воспринимая «волю природы», двигать весь мир в направлении роста, развития и всеобщего счастья.

Если Мусянокодзи считает, что человек (и он сам в том числе) 一 главная действующая сила мирового процесса, то в представлениях Арисимы это слабое существо, борющееся с враждебными влияниями окружающего мира. Арисима не может найти свое место в мире и испытывает комплекс самого факта своего существования, что прямо противоположно мироощущению Мусянокодзи, ко­торый уверен, что ему предназначена особая судьба.

Одна из главных проблем человеческой жизни для Арисимы 一 наличие в человеке постоянного диалектического противоречия, которое он сравнивает с «двумя дорогами»: «Есть две дороги 一 крас­ная и синяя. Кто-то называет это Дионисом и Аполлоном, эллинизмом и гебраизмом, теорией и прак­тикой, кто-то телом и духом, идеалом и реальностью, идеологией и увлечением, 一 суть одна» [7, с.147]. Гармоничного сосуществования этих двух дорог достичь невозможно: «Люди пытались пове­рить в то, что этого выбора нет, но это заблуждение. Если и есть некий средний путь, то он находится где-то ниже этих двух дорог, но явно не выше» [7, с.147]. Возможно, это отсылка к буддийскому идеалу срединного пути, который уравнивает материальное и духовное [1,с. 40—45].

Человек, считает Арисима, существует в трех измерениях 一 жизни «обыденной» (сю сэйтэки), «интеллектуальной» (титэки) и «интуитивной» или «инстинктивной»^[I] (хонно тэки). Первое измерение ставит его в зависимость от внешнего мира и заставляет ежедневно повторять ряд обеденных действий 一 вставать, умываться, идти на работу. Выше уровнем стоит жизнь «интеллектуальная», в которой человек мыслит, устанавливает логические связи между явлениями, познает окружающий мир. Однако посконьку и этот акт познания можно зафиксировать и повторить, в «интеллектуальной» жизни, руководствующейся разумом, человек не достигает полной свободы. И только в «инстинктив­ной жизни», когда не остается ни малейшей зависимости от окружающего мира, устраняется двой­ственность телесного и духовного, начинается истинная, творческая, неповторимая и индивидуальная жизнь. Это Арисима называет «возвращением к себе» и считает главным идеалом, к которому дол­жен стремиться творческий поиск художника.

Под «хонно», таким образом, Арисима понимает все устремления человека, обобщенные в одну идеальную и неделимую сущность. Отдаваться одной «дороге» означает использовать только часть инстинкта, и как и Мусянокодзи, он считает это неправильным. Но если Мусянокодзи призывает «гармонизировать» инстинкты, то есть добиться их разумного сочетания, то Арисима вообще выступает против сосуществования духовного и телесного, теоретического и практического, рационально­го и иррационального как различных сущностей и призывает к видению мира целостно, «с двух полюсов» одновременно. В этих и последующих идеях Арисимы отчетливо видно влияние А. Бергсона и других представителей философии жизни, которые настаивали на интуитивном познании жизни в ее целостности.

Мусянокодзи, так же как и Арисима, утверждает необходимость следования за «инстинктом», как неким идеальным состоянием, однако подразумевает под этим совсем иное содержание. Как мы видели выше, «инстинкт» для него 一 практически синоним «потребности» в самом широком смысле этого слова, подразумевается весь комплекс побуждений, физических и духовных, которыми руко­водствуется человек в жизни. Для Арисимы «инстинкт» 一 трансцендентное понятие, никак не сопоставимое с потребностью. Человек, движимый истинным творческим инстинктом, обретает способность взглянуть на мир с более высокой ступени, выйти за рамки своего «я》, посмотреть на себя со стороны. Для Арисимы «хонно» 一 идеальная способность, труднодостижимая высшая точка активно­сти сознания, для Мусянокодзи 一 постоянная и обычная составляющая человеческой жизни.

Утверждая необходимость эгоистического следования своим желаниям, Мусянокодзи ограничивает это уважением к другому и дает ему такое же право на самовыражение. В своем «манифесте индивидуализма»^[II] он говорит: «Я 一 индивидуалист. Я рассматриваю и себя, и другого как цельного человека. Я уважаю другого и себя как индивида. Я не желаю приносить другого себе в жертву и не желаю жертвы другого ради себя. Я не желаю менять свою индивидуальность для других. И не же­лаю, чтобы индивидуальность других изменялась ради меня». Далее он уточняет: «У меня есть тер­ритория. Я не хочу, чтобы на нее заходили другие. И не хочу заходить не территорию другого. Моя территория 一 это моя сфера владения, моя собственность, моя воля, мое настроение и моя жизнь» [3, с. 345].

В этом смысле позиция Мусянокодзи схожа с концепцией «разумного эгоизма» Н. Г. Чернышевского. В сдерживании внутренних побуждений человеку помогает разум (рисэй). Взаимовыгод­ное сосуществование индивидов, основанное на уважении и разумном самоограничении, ведет обще­ство к процветанию 一 такую идеалистическую картину рисует Мусянокодзи. Вот его утверждение, которое критики приводят в качестве примера высшего проявления эгоизма: «Последняя инстанция всех ценностей для меня 一 это я сам, мое “я” (дзико) [7, с. 80-82]». Здесь также предполагается взаи­модействие с другими членами общества и подразумевается человеческое сообщество как изначаль­ное условие. Поэтому эта фраза означает всего лишь приоритет собственного восприятия мира над восприятнем другого.

О себе, как о единственной точке отсчета, говорит и Арисима, но, вкладывая в это совсем иной смысл: «Я сам себе и судья, и награда. У меня не за что отчитываться перед судьбой». «Когда ты увидишь меня, ты разочаруешься, 一 говорит писателю его индивидуальность (косэй) в воображаемом диалоге. 一 Я не тот прекрасный образ, что ты создал в своих мечтах. Если ты будешь судить меня по внешним меркам, тебе будет казаться, что я ущербен» [2, с. 55]. Индивидуальность требует практиче­ски невозможного 一 чтобы ее запросы человек воспринимал вне зависимости от стандартов внешнего мира. Это позволяет увидеть себя в полном, недвойственном облике, со всеми недостатками и слабо­стями, и возможно, ужаснуться (раскаяние грешника). В то же время это дает человеку полную сво­боду (от земного мира), поскольку (перед божественной правдой) больше не существует ни морали, ни нравственности, ни добра, ни зла, то есть концепций, порожденных человеческим обществом. Это сосредоточение на себе глубже и «эгоистичнее», чем у Мусянокодзи, в нем угадывается христиан­ский нравственный максимализм.

У Арисимы познанне своего «я» не помогает избавиться от одиночества или преодолеть его, а наоборот, погружает в более глубокую изоляцию. Тем не менее, он не в силах отказаться от этого процесса, ведущего к возможности увидеть мир и себя в его целостности, что, по Арисиме, равно­сильно познанию (божественной) истины.

Если Арисима 一 латентный христианский мистик, то Мусянокодзи 一 языческий позитивист. В конечном итоге он провозглашает идеал, который для Арисимы совершенно немыслим 一 «правильный путь» (тадасики мити). Следуя по этому пути, человек исполняет «волю природы», максимально развивает себя, стремиться к гармонии с окружающими и т.д. Путь же Арисимы обусловлен безвы­ходностью.

В связи с вопросом о месте «себя» в мире и в обществе неизбежно встает проблема отношений «я 一 другой» и, следовательно, любви к себе, ближнему и любви вообще. Для Мусянокодзи это было сложным вопросом особенно в ранний период. Увлекаясь философией Л. Н. Толстого и находясь под влиянием христианской морали, он пытался развить в себе альтруистическую любовь к ближнему, но пришел к выводу, что никогда не сможет вполне понять и почувствовать другого человека. В этот момент ему попадает сочинение М. Метерлинка «Мудрость и судьба».

«Я узнал от Метерлинка, что ближнего нужно любить в себе. С этого момента началось мое отхождение от Толстого _ Я вступил на путь жизни, которого до сих пор не знали японцы», — говорит он [7, с. 80]. Мусянокодзи глубоко поразила мысль о том, что прежде чем полюбить ближнего, необ­ходимо полюбить самого себя. Энтузиазм Мусянокодзи в связи с этим «открытием» показывает одну из характерных особенностей восприятия сиракабовцами (и вообще японским обществом того вре­мени) западной культуры 一 выборочное и несистематичное «выхватывание» отдельных теорий и ху­дожественных произведений. Поэтому идея об отсутствии необходимости самопожертвования, нере­волюционная для европейской мысли, оказалось революционной для Мусянокодзи. «Природа созда­ла нас таким образом, что при настоящей реализации своих инстинктов мы не должны вступать в противоречие с теми, кто также их реализует», 一 заключает он [4, с. 43].

Арисима развивает противоположную логику любви 一 любя ближнего, мы любим самого себя.

Он спорит с тем утверждением, что любовь 一 сила, вселяющая энергию, заставляющая челове­ка жертвовать всем ради другого. Влюбленный готов отдать предмету обожания пищу, дом, делать подарки, тратить время и усилия, но в реальности он не отдает ничего, посконьку, одаривая свой объ­ект, он на самом деле забирает его и делает частью себя (но также и наоборот). Более того, любит он не сам объект, а ту часть, которую он присвоил, следовательно, он любит самого себя. «Я могу лю­бить других, только когда нахожусь с ними во взаимодействии. А если я потеряю себя, я не смогу этого делать. Поэтому, строго говоря, только когда другие поглощаются моим «я»,только тогда я мо­гу их любить. Но тогда они уже не являются другими. Они становятся частью меня. Поэтому в итоге я, любя других, люблю себя. И только себя» [2, с. 64]. При этом подразумевается не повседневное «я» Арисимы, а его духовное, вселенское воплощение.

Любовь не отдает, а забирает и направляет полученную энергию в творческое созидание. Поэтому именно любовь 一 основной, чистый инстинкт, к которому стремится человеческое существо, оно направлено на себя, но не только на увеличение масштаба своего «я» или «развитие себя», как у Мусянокодзи, а на чистое творчество. Такая любовь направлена не только на расширение себя, но и на создание истинного в понимании Арисимы искусства. Истину в искусстве и жизни он нашел (или пытался найти) в единстве противоположностей человеческой натуры, тогда как Мусянокодзи 一 в обобщении и приведении в порядок ее разнообразия.

Появление таких личностей как Арисима и Мусянокодзи вполне закономерно на фоне мировоззренческих и идеологических изменений в интеллектуальной жизни японцев в эпоxy Тайсе, связан­ных с приходом индивидуалистических ценностей. Если в Мэйдзи действие каждого человека было направлено (или должно было быть направлено) на благо государства и ограничено рамками определенных этических установок, то уже в конце ХІХ в. появляется новый идеал свободного и далекого от политики человека искусства, который занимается собственным гуманитарным развитием. Сходит на нет влияние японских натуралистов, оставив после себя, однако, тенденцию концентрации мира художественного произведения на себе. Такаямой Тегю провозглашает приоритет «эстетической жизни» (битэки на сэйкацу) над другими, все это происходит при наплыве огромного количества европейских современных и более ранних теорий и христианской этики.

Мусянокодзи и Арисима воплощают собой различные проявления нового направления мысли, вдохновленного Ф. Ницше, А. Бергсоном, Л. Н. Толстым, У. Уитменом и другими западными мысли­телями. Мусянокодзи (ранний) представляет собой совершенно аполитическую ветвь, уделяющую внимания только общечеловеческим и эстетическим проблемам. Арисима в большей степени выска­зывал общественно-политическую позицию, хотя в целом он также занимался воплощением себя в искусстве. При этом Мусянокодзи и Арисима, формально принадлежа к «Сиракабе», в силу своих различий находятся на противоп оложных полюсах. Имея одну цель 一 реализацию себя 一 они избира­ют для этого различные пути (но в рамках аполитического мира культуры) и видят на этих путях раз­личные проблемы.

Было бы неверно сказать, что Арисиму и Мусянокодзи объединяли их индивидуалистические идеи, ведь, напротив, они скорее подчеркивали различия между ними. В центре их идей стоит субъ­ект «я» или «индивидуальность» или «эго», однако действие этого субъекта оказывается разнона­правленным. Так, Мусянокодзи направляет его вовне, стремится увеличить, расширить, развить свое «я», а у Арисимы это движение внутрь, к центру, к полному одиночеству. Индивидуальность Муся­нокодзи можно сравнить с деревом, которое тянется к солнцу, но дает жить и развиваться другим растениям в лесу. Арисима же в этом лесу, согласно собственному сравнению, является зайцем: «По­скольку я слаб, мое сердце 一 как заяц, находит свою норку и сидит там. Но именно поэтому я возвра­щаюсь к себе, и в этом есть определенная сила» [2, c. 23]. Идеальный «лес» Мусянокодзи, где гармо­нично существуют и развиваются индивиды, 一 утоп ия. Арисима отзывается о впечатлении от их встрече, когда поспе долгой разлуки Мусянокодзи приезжает навестить его на Хоккайдо, следующим образом: «У него не такой характер, как я думал. Он 一 парниковое растение/растение с грядки. Одна­ко в нем есть редкий талант, сила, в которой сочетаются проницательность, эмоция и рациональ­ность» [6, с. 2].

Поэтому сравнивать Арисиму и Мусянокодзи, с одной стороны, также некорректно, как срав­нивать дерево с зайцем. Дуб будет стоять долгие годы, а заяц может в любой момент погибнуть, так произошло и с Мусянокодзи и Арисимой 一 один прожил долгую жизнь, другой покончил жизнь самоубийством. С другой стороны, это сравнение позволяет рассмотреть индивидуализм с двух фунда­ментально различных точек зрения. Оба они индивидуалисты в том отношении, что признают прио­ритет индивидуального над государственным 一 Арисима в сторону социализма, потом анархизма, Мусянокодзи в сторону идеалистической утопии (до периода яростного милитаризма в годы Тихо­океанской войны).

Арисима и Мусянокодзи внимательно следили за судьбой и творчеством друг друга, спорили в жизни и на страницах «Сиракабы», но пути их неизбежно разошлись. Судьба обоих вполне отражает их позиции: у Арисимы стремление к внутреннему единству и уничтожению двуполярности созна­ния, к полному и откровенному познанию себя приводит к изоляции от внешнего мира, одиночеству и в конечном итоге к гибели. Наивный оптимизм Мусянокодзи, нацеленность на гармонию с окру­жающим миром и устойчивое равновесие стали залогом его крепкого здоровья и долгой жизни, и, можно сказать, что и последующего политического конфо рмизма и участии в идеологических кампа­ниях, поддерживающих войну.

Литература

1. Григорьева Т. Япония. Путь сердца. 一 М.: Новый Акрополь, 2008. — 392 с.
2. Такэо А. Любовь 一 безжалостный похититель. 一 Токио: Синтеся, 1955. 一 125 с.
3. Санэацу М. Полное собрание сочинений: в 18 т. 一 Токио: Сегакукан, 1987—1991.- Т.1.
4. Санэацу М. Полное собрание сочинений: в 18 т. 一 Токио: Сегакукан, 1987-1991.一 Т.15.
5. Санэацу М. Теория жизни. О любви. 一 Токио: Синтеся, 1969. 一 319 с.
6. Цутому Н. писатели «Сиракабы». 一 Токио: Юсэйдо, 1981.一 283 с.
7. Собрание ранних сочинений писателей «Сиракабы» // полное собрание литературы Мэйдзи / под ред. X. Сюго. 一 Ч. 76. 一 Токио: Тикума себо, 1973. 一 464 с.
8. Метерлинк М. Жизнь и судьба / Электронная библиотека М. Мошкова [Электронный ресурс].

^[I] Термин «хонно», означающий в буквальном переводе «инстинкт», в случае Арисимы ближе к понятию «инту­иция», поэтому здесь и далее мы будем переводить его таким образом, чтобы не возникала путаница с тем иде­алом, который подразумевает Арисима, и обыденным пониманием инстинкта (как животной потребности) в русском языке.

^[II] Манифестом индивидуализма у Мусянокодзи считаются три произведения 一 «Работа собственной кистью» («Дзибун но фудэ дэ суру сигото»), «Мораль индивидуализма» (Кодзинсюги но дотоку), «〇 жизни для своего эго и прочем» («Дзико но тамэ оеби соно хока ницуйтэ).