29-06-2021 Хафиз Ширази 472

Гений Хафиза

Саджад Захир

Шамсиддин Мухаммад Хафиз Ширази родился около 1326 г. и умер в 1390 г. Почти 600 лет спустя после смерти великого персидско-таджикского поэта люди всего мира чтут его бессмертный труд и гений. В истории человеческой культуры и цивилизации есть безошибочный критерий гения: когда крылатая колесница Времени неуклонно катится вперед, покрывая пылью забвения значительную часть человеческих творений и достижений, когда упадок и разрушение становятся уделом многого из того, чего человечество достигло с большим трудом, стремясь украсить свою жизнь, тогда произведение, рожденное гением, ждет иная судьба. Оно не только сохраняет свой блеск и великолепие с течением времени, но свет его проникает все глубже в сердца и умы людей, принося им все новую радость, становясь во все возрастающей степени силой, поднимающей отдельных индивидов и общества в целом на более высокий и благородный человеческий уровень. Немногие поэты мира смогли достичь такой высокой ступени. Хафиз Ширази несомненно один из них.

Популярность Хафиза и его поэзии в Индии с давних пор велика. Двое наших властителей — султан Бенгала Гиясиддин и султан Махмуд Бахманни (Декан), точнее способный главный везир последнего Мир-Фазлулла, приглашали Хафиза приехать в Индию. Хафиз дал согласие и решил отплыть на индийском корабле из Хурмуза; но, к несчастью, сильное волнение на море в момент отплытия побудило Хафиза изменить свое намерение. Хафиз обессмертил этот эпизод в одной из своих наиболее известных газелей, которую он послал своему индийскому почитателю Мир-Фазлулле.

Хафиз знал, что его поэзия перешагнула границы Средней Азии и Ирана и стала популярной в соседних странах, где немало людей хорошо знали и любили персидский язык и литературу. Он сказал: «Когда поют стихи Хафиза Ширази, пляшут под напев этих песен черноглазые красавицы Кашмира и тюрчанки Самарканда». И далее: «Все сладколюбивые попугаи Хинда клюют сахар, приходящий в Бенгал».

Хафиз жил в один из наиболее бурных периодов человеческой истории, в том числе и истории его родного Ирана. Всего столетие назад все здание исламской цивилизации подверглось жестокому разрушению в результате безжалостных нашествий монгольских захватчиков под предводительством Чингисхана, Хулагу и их наследников. Впоследствии в Иране, Западной и Средней Азии возникли небольшие, не отличавшиеся стабильностью княжества. В Фарсе, столицей которого был Шираз — родной город Хафиза, за время его жизни правило четыре государя, двое из которых — Абу Исхак и Мансур — были убиты, последний — воинами Тимура. Сам факт встречи Тимура с Хафизом, ранее подвергавшийся историками сомнению, теперь считается реальным. Овладев Ширазом, Тимур призвал к себе Хафиза и сказал ему: «Я ограбил весь мир, чтобы украсить Самарканд и Бухару — мой родной город, а ты хочешь отдать их за одну родинку на щеке твоей возлюбленной!». «Государь, вот потому, что я столь расточителен, я и стал нищим», — ответил Хафиз. Проф. А. Дж. Арберри пишет по этому поводу: «Встреча могущественного Тамерлана с величайшим персидским лирическим поэтом, несомненно, одно из наиболее памятных событий в истории литературы» («Classical Persian Literature», p. 330). Этот эпизод проливает свет на характер, высокое чувство человеческого достоинства и самообладание великого поэта.

Напомним некоторые обстоятельства жизни Хафиза. По рождению он принадлежал к состоятельной купеческой семье, но рано потерял и отца, и семейное состояние. В детстве на его долю выпал тяжелый труд в качестве рабочего в дрожжевом заведении. Но даже в этих труднейших условиях он продолжал учиться в мактабах Шираза. Он выучил Коран наизусть, получив тем самым право на звание «хафиза». Из его писаний ясно, что он был хорошо знаком с арабским языком, как и вообще со всеми отраслями знания тогдашнего мусульманского мира: хадисами, тафсиром, фикхом, философией и, несомненно, с богатой сокровищницей литературы на фарси. Хорошо известно, что Иран уже за несколько столетий до Хафиза имел необычайно развитую литературу. Рудаки, Фирдоуси, Насири Хосров, Омар Хайям, Низами Гянджеви, Джалалиддин Руми, Амир Хосров, Саади — мы упоминаем здесь лишь самые яркие звезды этого великолепного созвездия, — уже подняли персидско-таджикскую литературу, особенно поэзию, на исключительно высокую ступень литературного совершенства. Хотя, конечно, Хафиз получил свой язык из чистейшего и сладчайшего источника — из Исфагани и Шираза, форма и внутренние связи его произведений наглядно свидетельствуют о том, что он испытал глубокое влияние своих предшественников — великих мастеров персидской литературы. Маулана Шибли Нумани в своем труде «Ше’р-е Аджем» («Персидская поэзия») исследовал влияние газелей Салмана Саведжи, Хаджу Кирмани и Саади на Хафиза. В работе иранского ученого Али Дешти «Накши аз Хафиз» («Очерк о Хафизе») поэзия и мысль Хафиза рассматриваются как уникальная, отмеченная печатью глубокой индивидуальности квинтэссенция мысли, философии, а также поэтического мастерства трех выдающихся творцов — Хайяма, Джалалиддина Руми и Саади.

В библиотеке Института востоковедения в Ташкенте есть рукопись пяти маснави («Хамсэ») Амира Хосрова Дехлеви, три из которых были переписаны собственноручно великим Хафизом; подпись Хафиза на этой рукописи является единственной аутентичной подписью поэта. Я был глубоко взволнован и удивлен, увидев манускрипт с этой подписью. Когда я высказал некоторые сомнения относительно ее аутентичности, сотрудник библиотеки показал мне записку выдающегося иранского ученого, доктора Саида Нафисп, который после посещения института подтвердил, что он считает подпись и почерк аутентичными и принадлежащими самому Хафизу. А. Дж. Арберри предположил, что Хафиз переписал «Хамсэ» Амира Хосрова, поскольку работал катибом (переписчиком): «Случай сохранил в Ташкенте „Хамсэ“, законченную 9 февраля 1355 г., которую исполнил Хафиз, и это показывает, что он, видимо, пополнял свои скудные средства к жизни, работая в то время как профессиональный копиист (переписчик)».

Хотя Хафиз вел жизнь неустанно работающего интеллектуала-труженика, часто испытывавшего денежные затруднения, он как ученый и поэт имел доступ ко двору четырех государей Фарса: Абу Исхака, Мухаммада Музаффара Мубаризиддина, его сына Шаха Шуджа и последнего Шаха Мансура. Больше остальных он любил Абу Исхака — поэта, знатока искусств и ценителя хорошей жизни. Стихи, написанные Хафизом по поводу жестокого убийства Абу Исхака Мубаризиддином, принадлежат к наиболее выдающимся его произведениям.

Те, кто считают, что поэт и художник, особенно если он гениален, должен быть распутником, лишенным чувства ответственности, отвергающим мораль и общественные обязанности, будут разочарованы, узнав, что Хафиз вел нормальную семейную жизнь, был женат и имел детей, что он глубоко оплакивал смерть своей жены: «Та подруга, при которой дом наш был местопребыванием пери, вся [с ног до головы] была как пери по [уменью] переносить невзгоды».

Есть два фрагмента — кыш’а, свидетельствующих о смерти двух его сыновей, и в тезкрре «Хазане-е Амире» («Сокровищница Амирэ») Гулам-Али Азад Балграми сказал, что один из сыновей Хафиза — Шах Нуман — эмигрировал в Индию, в государство Бурханпур и похоронен в Асиргархе. Были ли у Хафиза любовные приключения? Вероятно были, но помимо смутных упоминаний красоты Шах-Набат мы мало знаем об этом, если не считать того, что вся его лирическая поэзия исполнена самой возвышенной любви, глубоким восхищением, очарованием прекрасных созданий, которые, если верить Хафизу, наполняли благородный Шираз и в сочетании с другими природными и социальными достоинствами прочно привязывали Хафиза к Ширазу. Выше всего, на наш взгляд, Хафиз ценил социальную среду Шираза, своих друзей и приятелей, их общество, красоту природы, климат и архитектуру этого города. Ни самые страшные социальные и политические бури, ни превратности личной судьбы, ни пренебрежение к таланту Хафиза со стороны ханжей и необразованных тупиц не могли ослабить любви великого поэта к людям, к жизни как таковой со всеми ее красками, приливами и отливами. Глубоко проницательный и зоркий наблюдатель жизни во всех ее многообразных внешних и внутренних проявлениях, Хафиз одновременно испытывал глубокий духовный восторг от жизненного опыта. Именно это привязывало Хафиза к Ширазу и, несмотря на скудность и непостоянство его доходов, мешало ему принять крайне заманчивые приглашения, когда слава великого поэта вышла далеко за пределы Фарса и Шираза. Его звали к себе багдадский султан Ахмед ибн-Увейс Джалаир, султан Бенгала Гиясиддин, декканский султан Махмуд Бахмани. Вежливо отклонив эти царственные приглашения, Хафиз писал: «Никак не дают мне разрешения на путешествие благоуханный ветер Мусаллы и воды Рукнабада».

Следует отметить еще одну очень характерную для Хафиза черту — огромную ценность и глубокое значение, которое он придавал человеческой дружбе и товариществу. Видимо, одним из самых ценных для Хафиза качеств в жизни была дружба людей — и ничто, пожалуй, не причиняло ему большей боли, чем потеря друга. Но сколь бы ни была мучительна для него эта утрата, заставляющая Хафиза петь такие глубоко трагические мелодии, из всех драматических событий удивительным, почти чудесным образом возникают не отрешенность от жизни, не настроения депрессии или отчаяния, а еще более высокая оценка значения человеческой дружбы, товарищества и любви. Трагедия превращается в облагораживающий катарсис, как например, в простых, но полных глубокого чувства строках: «О боже, помоги, чтобы снова увидели глаза влюбленных лица друзей». А вот еще одна газель Хафиза на ту же тему — трагический и неизбежный отъезд из Шираза из-за султанской немилости одного из ближайших его друзей. Друг, очевидно, был сослан государем, и Хафиз вспоминает все фатальные обстоятельства, приведшие к этому печальному событию. Хафиз упоминает, что это один из его старейших друзей, он говорит о его сладком языке, о его способностях, культуре и учености. Все обращенные к другу просьбы остаться оказались бесплодными, все усилия умилостивить государя не дали результата; и вот друг уехал и исчез — теперь только слезы непрерывно льются из очей Хафиза. Наиболее впечатляющи в своей почти волшебной простоте и правдивости следующие строки газели: «Сказал я: теперь кто будет говорить нам прекрасные слова, ведь тот сахароустый красноречивый знаток слов уехал».

Той силой, которая, по мнению Хафиза, дает людям радость, исполнение желаний и восторг, являются любовь, дружба и взаимная привязанность. Все, что ослабляет свет и жар пламени любви, все, что мешает человеческой дружбе и товариществу, что затемняет их ум и душу и препятствует человеческой любви, красоте и симпатии — темные философские и религиозные убеждения, негуманные идеи и обычаи — все это Хафиз осуждает и стремится устранить, выражая тем самым устремление к истинной и подлинной человеческой свободе.

Оружием сарказма и иронии Хафиз с необыкновенным искусством клеймит таких улемов и суфиев, которые проповедуют воздержание и отказ от благ жизни, разоблачает их эгоизм, лицемерие и жадность, спрятанные под одеждой благочестия. Он нападает на мухтасибов — официальных блюстителей общественной нравственности, и жестоких, бездушных богачей и высших чиновников, которые, налагая на простых людей абсурдные ограничения, сами заботятся лишь о своих эгоистических интересах.

Хафиз был поэтом, которого никак нельзя назвать эскейпистом, или причислить к тем, кто считает, что поскольку жизнь полна горя, обмана и лжи, то единственный путь уйти от этого — утопить свое горе в вине и грубых наслаждениях. То, что он был поэтом, отнюдь не означало, что его не интересовали общественные дела своей страны. В действительности, Хафиз отличался высокой общественной и политической сознательностью. Вся его поэзия проникнута острой критикой социальных и политических зол. Он имел смелость говорить государям: «Для шаха лучше, чем сто лет подвижничества, один час жизни, в течение которого он творит справедливость». Он смело нападает на пышность и показную роскошь правящих классов. Больше всего он не любил скупость и страсть к накоплению богатства. Он сказал: «Когда у тебя будет хоть маленькая роза, отдай ее в десятину богу, ведь Каруна довело до беды собирание золота». Хафиз презирает общество некультурных и необразованных богачей. Он смеется над их напыщенностью. Он называл сообщество людей, облеченных властью, — «тьмой»: «Сообщество правителей — друг ночной темноте». Хафиз заявлял: «Дайте мне подальше уйти от компании лицемеров, лишь большая чаша вина [в обществе] великих земли удовлетворит меня».

Знаменитая газель Хафиза, ставшая хрестоматийной, являет собой образец едкой критики пороков общества своего времени:

Что за смятение при кругообращении луны вижу я,
Весь мир заполненным смутами и бедствиями вижу я.
Нет жалости к брату своему,
Никакого сострадания к сыну у отца не вижу я...

Эта газель — один из наиболее впечатляющих примеров социально-политической критики, когда-либо появлявшихся в мировой литературе; она призывает к созданию самого справедливого общественного порядка, в котором признается правдивое слово человека, а любовь, справедливость и доброта царят как в обществе, так и в семье.

Социальная критика Хафиза не негативна, и не цинична. Он жил в феодально-монархическом обществе, и современные идеи демократии или социализма, конечно, еще не возникли в то время. Поэтому Хафиз говорил о справедливом государе, о неподкупных чиновниках, об уважении к достоинству человека, о свободе мысли, об истинной ценности человека, о щедрости и великодушии. Людьми, которых он более всего уважал, были «ахл-е хунар» — «люди таланта», «люди, одержимые мастерством, мастера» — очень хорошее, на наш взгляд, название, которое включает всех честных тружеников как физического, так и умственного труда, настоящих ученых, художников, поэтов и т. п. Это особенно следует подчеркнуть в наше время, когда носители превратных представлений о роли художников и поэтов пытаются поставить эту категорию работников умственного труда над обществом и вне общества и общественных обязанностей. Хафиз считал в соответствии с господствующими представлениями своего времени, что поэт и художник, музыкант и танцор входят в категорию ахл-е хунар, которая охватывает всех одаренных людей, трудящихся в любой необходимой обществу области. И если мы все же находим в поэзии Хафиза, исполненной радости жизни, ноты горечи и печали, то они вызваны несправедливым отношением сильных мира сего к людям таланта — «ахл-е хунар». В отношении богачей и облеченных властью людей, допускающих такое положение, Хафиз не ограничивался мягкими увещеваниями. Тогда он становился строг, гневен и даже неистов (что в целом для него не характерно). Так, он говорит: «Если мухтасиб бросит камень в твою винную чашу, ты также разбей чашу его головы».

Очевидно, это не характерные для Хафиза тон и стиль. Ему более свойственны мягкие нежные полутона. И даже когда он осуждает лицемеров, злых и тупых ханжей, обманщиков-суфиев и эгоистичных правителей, Хафиз сочетает сарказм с юмором и мягкостью, что делает его критику еще более сильной и действенной, например его известные строки по поводу запрета виноторговли, введенного во времена Мухаммада ибн Музаффара Мубаризиддина: «Они закрыли двери таверны, Боже, не допусти, чтобы двери дома обмана и лицемерия открылись вновь».

Хафиз был хорошим мусульманином и неоднократно говорил об этом, и все же внимательное изучение его Дивана показывает, что его интерпретация ислама, так же как и господствовавшая тогда суфийская доктрина «Вахдат ул-вуджуд» («монизм экзистенции») привели'его к взглядам, которые мы назвали бы сейчас гуманизмом. Он неуклонно критиковал ограниченных улемов, которые сводили религию лишь к соблюдению известных форм и ритуалов и осуждали как грешников всех тех, кто не подчинялся этим формам. В то же время Хафиз критиковал тех суфиев, которые искали убежища в монастырях, оставляли нормальную жизнь и предавались в одиночестве мистическим размышлениям. Хафиз не верил в деление всего человечества на верующих и неверующих. Свет Божий изливается, по его мнению, равно как на тех, кто ходит в мечеть, так и на тех, кто посещает свои храмы и церкви. «Адам был создан подобно чаше вина — чтобы быть наполненным любовью», — говорится в бессмертных строках Хафиза. Хафиз утверждал поэтому, что Любовь — это дар божий и основной принцип жизни; лишь ведя чистую жизнь, любя все человеческие существа, все мироздание, человек может достичь совершенства и приблизиться к Богу.

Гений Хафиза заключается именно в том, что вся его лирическая поэзия, с ее волшебным и тонким звучанием, где слова, построение фраз, метафоры и значения соединяются, чтобы произвести возможно более глубокое впечатление на все наши чувства и ум, это поэзия, содержание которой охватывает всю полноту жизни и окружающей природы. Глубоко и истинно прочувствованная любовь ко всему сущему придает поэзии Хафиза внутреннюю объективную и неповторимую красоту, которую в таком блеске и великолепии можно редко встретить где-либо еще. Я часто удивлялся простым строкам Хафиза:

Мы повестей об Александре (Македонском) и Дарин не читывали,
Спроси у нас лишь повести про любовь и верность!

Или — так неожиданно для средневековой поэзии реалистически звучащей любовной картинке (в адекватном поэтическом переводе И. Сельвинского):

Хмельная, опьяненная, луной озарена,
В шелках полурасстегнутых и с чашею вина,
(Лихой задор в глазах ее, тоска в изгибе губ),
Хохочущая, шумная, пришла ко мне она.
Пришла и села, милая, у ложа моего:
«Ты спишь, о мой возлюбленный? Взгляни-ка: я пьяна!»

Великий художник поднял обычную человеческую любовь на исключительно высокую и благородную ступень; в основе этого лежит та самая любовь, которую испытывают друг к другу два человеческих существа. Самое значительное в любви, которую воспевает Хафиз, — это то, что он наделяет ее и все, что с ней связано, высшей красотой, изяществом, глубокой искренностью и почти небесной возвышенностью. Такая любовь оказывает очищающее и облагораживающее воздействие.

Путь Любви, который открывает нам Хафиз, нелегок. Хафиз уважает только тех людей, которые, идя по своему пути любви — любви ко всему человечеству, к правде, добру и красоте в жизни, — преодолевают все возможные трудности и страдания. Только так может быть достигнута правда, только таким путем можно достичь вершин Любви: «Гордым и себялюбцам нет места на пути свободных. Только тот может идти по этому пути, кто способен зажечь пламенем мир, не тот, кто слаб и бесчувствен». Хафиз мечтает о новом человеке и новом мире, лучшем и более соответствующем его идеалам: «В этом мире не найти настоящего человека: создать нужно другой мир и заново — человека».

Этот призыв, с которым Хафиз обратился к людям почти 600 лет назад, звучит и сейчас со всей своей силой, теплотой, радостью и убедительностью. Он будет звучать, пока люди любят друг друга и мечтают о лучшей и более благородной жизни.

Перевод А. Г. Подольского

Л-ра: Народы Азии и Африки. – 1976. – № 5. – С. 96-102.

Биография

Произведения

Критика