Меранъ 5-го октября 186...
Вотъ уже восемь дней, какъ я не написала ни одной строчки въ моемъ дневникѣ. Путешествіе утомило меня, и не знаю отчего вмѣсто мыслей являются слезы. Да какъ и не плакать мнѣ, когда подумаю, что созерцаю эту чудную природу только для того, чтобы сказать ей мое послѣднее прости. Не лучше-ли будетъ, если я закрою этотъ альбомъ, оставивъ въ немъ бѣлыя нетронутыя страницы? И чѣмъ наполню я его!-- Одними безполезными жалобами! А думала найдти утѣшеніе въ томъ, что выскажу здѣсь мысли, приходившія мнѣ въ голову въ послѣднюю зиму моего существованія на землѣ. А хотѣла оставить это на память моему брату, который теперь еще такъ молодъ, что не въ состояніи понимать, что такое жизнь и что смерть,-- моему милому Эрнесту, для того чтобы онъ могъ знать свою сестру въ то время, когда близь него не будетъ никого, кто бы могъ сказать о ней хотя одно слово. Но я вижу, что это была глупость. Для чего завѣщать ему образъ бѣдной умирающей? Чтобы онъ забылъ меня, прежде чѣмъ въ памяти его напечатлѣются тѣ блѣдныя черты, которыя такъ часто пугали меня въ зеркалѣ. Вечеръ того же дня.
Я цѣлые два часа провела у окна, откуда на далекое разстояніе видна прелестная мѣстность Этсшланда, стѣны города, аллеи тополей вдоль берега Нассера, за ними луга, орошенные множествомъ маленькихъ ручейковъ, гдѣ стада щиплютъ сочную траву, и наконецъ горы причудливою цѣпью замыкающія горизонтъ. Въ воздухѣ было такъ тихо, что я могла различить голоса гуляющихъ въ саду Вассорпауера. Дѣти моего хозяина, портнаго, съ любопытствомъ столпились у моей двери, ожидая остатковъ шоколада, который я раздѣлила между ними. Съ какою радостію бросились они показывать это своей матери! Восторгъ ихъ развеселилъ меня, и я въ то же время подумала, что напрасно пугаюсь своихъ мыслей; не я ли сама порвала всѣ связи удерживавшія меня въ родительскомъ домѣ, для того чтобы насладиться жизнью и свободою? такъ должна ли я выказать себя недостойною этой свободы? Конечно она будетъ кратковременна; но это еще болѣе заставляетъ меня вкушать радость, не предаваясь отчаянію. Хозяйка разсказывала мнѣ, что одинъ гражданинъ Мерана, полный силъ и здоровья, умеръ сегодня утромъ скоропостижно. Право, мой жребій завиднѣе его; не лучше-ли видѣть медленно-приближающуюся смерть, и всматриваясь въ нее пристально, учиться жить,-- чѣмъ быть пораженнымъ ею внезапно, какъ этотъ человѣкъ? Я не знаю какъ благодарить начисто стараго доктора за то, что не скрылъ отъ меня истины. Онъ сдержалъ обѣщаніе данное имъ моей умирающей матери -- быть моимъ преданнымъ другомъ. Это наполняетъ душу мою глубокимъ миромъ;-- жаль только бѣднаго отца, тревожащагося обо мнѣ. Доброй ночи, мой милый Эрнестъ! Кто-то укладываетъ теперь тебя въ постель и разсказываетъ сказки, чтобы усыпить тебя? 6-го октября.
Сегодня утромъ въ головѣ моей мелькнуло сомнѣніе, которое меня очень безпокоитъ. И какъ это раньше не пришло мнѣ на умъ? Я всегда была убѣждена въ томъ что никому не нужна дома, что каждый неблагосклонный взглядъ брошенный на меня мачихою причинялъ отцу моему живѣйшую боль, что я ничѣмъ не могла быть полезною Эрнесту, котораго она распорядилась помѣстить въ пансіонъ, конечно для того чтобы не заниматься имъ. Отецъ плакалъ провожая меня, но мой отъѣздъ облегчилъ его сердце. Теперь я спрашиваю себя: если у меня нѣтъ никакихъ обязанностей, то позволительно ли мнѣ проводить зиму сложа руки, когда я еще способна на что нибудь? Какое я имѣю право быть счастливѣе другихъ, которымъ подобно мнѣ угрожаетъ близкая смерть, и которые до послѣдней минуты должны безъ отдыха бороться съ обстоятельствами? 8-го октября.
Сегодня возвратясь съ моей первой прогулки, усталая и измученная, какъ послѣ самой тяжелой дневной работы, я напала на отвѣтъ, котораго третьяго дня не могла дать мнѣ моя больная голова. Нѣтъ, я ни на что болѣе не годна какъ только пользоваться тѣмъ хлѣбомъ, который даютъ мнѣ изъ милости. И за что тутъ осуждать меня? развѣ только за то, что я утѣшаюсь этимъ скорѣе другихъ. И такъ, если я никому не могу быть полезною, то никому и не въ тягость. Мое маленькое наслѣдство послѣ матери позволяетъ мнѣ жить безъ труда. Да и жить-то мнѣ не долго! А чувствую, что силы оставляютъ меня. Зимовка моя на югѣ будетъ коротка. Я никогда не пойду гулять въ здѣшнюю тополевую аллею; мнѣ тяжело быть вмѣстѣ съ этими разряженными больными, которые тамъ медленно прохаживаются, кашляютъ и истребляютъ виноградъ, видя въ каждой кисти его лучъ надежды. Несмотря на то, что общее несчастіе должно-бы кажется сблизить насъ, я не чувствую къ нимъ ни малѣйшей симпатіи,-- и даже тѣ, которыхъ лица выражаютъ полнѣйшее отчаяніе, не привлекаютъ меня къ себѣ. Ни съ однимъ изъ нихъ я не рѣшилась бы заговорить о своей твердости, полной упованія и признательности. Они приняли бы меня за безумную. Да не зачѣмъ и хотѣть этого; можетъ-быть я болѣе боялась бы смерти, если бы болѣе любила жизнь. Не многіе могуть понять то тихое и грандіозное впечатлѣніе, какое производитъ эта роскошная природа на меня -- постоянную жительницу маленькаго монотоннаго и полнаго сплетень городка. Теперь такъ много путешествуютъ. Я тоже гораздо ранѣе покинула бы свою печальную резиденцію, если бы не смерть матери, заставившая меня замѣнить ее Эрнесту. Эта чудная долина кажется мнѣ раемъ, настоящимъ садомъ Божіимъ, и воздухъ который я вдыхаю въ себя -- такъ чистъ и живителенъ, что сообщаетъ крылья душѣ. Жаль что силы мои такъ слабы, что я съ трудомъ могу подниматься но нашей маленькой лѣстницѣ. Впрочемъ зачѣмъ же выходить мнѣ изъ дома -- изъ окна моего такой очаровательный видъ. Хозяева мои очень бѣдны. Мужъ работаетъ цѣлыя ночи, жена обременена хлопотами съ дѣтьми, которыхъ очень много. Жилище ихъ мрачно и неудобно. Когда я въ первый разъ пришла сюда, то видъ темной аллеи, сыраго и грязнаго двора и неопрятныхъ площадокъ,-- такъ поразилъ меня, что я тотчасъ же хотѣла возвратиться назадъ; но увидѣвъ мою теперешнюю комнату съ ея окномъ, я подумала что здѣсь должно пройти мое послѣднее пребываніе на землѣ. И мебель-то въ ней точь въ точь такая же какъ та что стояла въ комнатѣ моей дорогой матери; то же старое бюро съ латунными скобками и кресло нисколько не выше и не покойнѣе и не менѣе почернѣло отъ времени. Взамѣнъ двухъ дрянныхъ гравюръ, я повѣсила на стѣнѣ портреты моихъ родителей, и теперь мнѣ кажется, что я уже нѣсколько лѣтъ живу здѣсь. Отецъ прислалъ мнѣ книги, и мнѣ болѣе ничего не надобно. Вмѣстѣ съ книгами, я получила отъ него письню,-- какого и ожидала; превосходные совѣты о примиреніи съ неизбѣжнымъ, нѣсколько строчекъ отъ Эрнеста, который очень доволенъ своимъ пансіономъ и новыми товарищами, и наконецъ привѣты отъ мачихи, по крайней мѣрѣ на бумагѣ; отецъ вѣроятно написалъ ихъ отъ себя, не сказавъ ей о томъ ни слова. Я собираюсь отвѣчать имъ -- и сдѣлала бы это съ большимъ удовольствіемъ, если бы была увѣрена что письма мои будутъ доставлены прямо къ отцу. 10-го.
Какіе только право есть странные люди на свѣтѣ! Я сидѣла у окна углубясь въ чтеніе и наслаждаясь воздухомъ, который здѣсь сохраняетъ свою пріятную свѣжесть еще долго послѣ того какъ солнце скроется за высокою горою Морлингеръ,-- вдругъ слышу стукъ въ двери.-- Войдите, сказала я съ нѣкоторымъ страхомъ, потому что здѣсь никто не посѣщаетъ меня. Дверь отворилась, и въ комнату вошла незнакомая мнѣ, маленькая и совершенно круглая дама. Отрекомендовавшись довольно ловко, она съ жаромъ высказала желаніе быть мнѣ полезною; она видѣла меня въ Вассермауерѣ, гдѣ я ни разу не была послѣ первой прогулки,-- и почувствовала ко мнѣ живѣйшую симпатію: я показалась ей такою больною и одинокою въ мірѣ, что она дала себѣ слово остановить меня при первой встрѣчѣ -- съ тѣмъ чтобы предложить свои услуги. -- Знаете ли, моя милая, говорила она,-- мнѣ пятьдесятъ девять лѣтъ, и я всегда такая, какъ вы меня теперь видите; съ самого моего дѣтства, я никогда не была больна. Мои три сына и три дочери пользуются такимъ же завиднымъ здоровьемъ; всѣ они пристроены, сыновья женаты и дочери замужемъ,-- я вполнѣ счастлива, и отъ души сочувствую тѣмъ кого судьба не надѣлила своими благами; я съ радостью готова придти къ нимъ на помощь. Это положительно моя страсть! Мой достойный мужъ всегда называлъ меня патентованною покровительницею всѣхъ несчастныхъ. Вы не найдете сидѣлки лучше меня: мнѣ ничего не значитъ провести десять ночей, не не смыкая глазъ, у постели больнаго. Я также могу присутствовать при самыхъ опасныхъ операціяхъ, не выказавъ ни малѣйшей слабости: у меня крѣпкая натура, и въ жизнь мою я никогда не знавала что такое нервы. Я пріѣхала сюда съ одною изъ своихъ пріятельницъ, которая не подаетъ никакой надежды на выздоровленіе. Когда бѣдняжка умретъ, у меня будетъ болѣе свободнаго времени,-- и если вамъ нужны въ чемъ нибудь помощь или совѣтъ, то обратитесь прямо ко мнѣ. Разумѣется, вы должны понять, что я не позволю вамъ предаваться уединенію, буду навѣщать васъ, я не церемонюсь съ друзьями. Вы этому не совсѣмъ-то рады, я буду немножко жестока съ вами; но это для вашей пользы, я не хуже любаго искуснаго врача понимаю нервныя болѣзни, онѣ требуютъ воздуха движенія и разсѣянія. Кстати, кто изъ докторовъ пользуетъ васъ? -- Никто! отвѣчала я,-- потому что болѣзнь моя неизлѣчима. Видя что она недовѣрчиво качаетъ головою, я достала изъ моего бюро листокъ бумаги, на которомъ мой докторъ набросалъ эскизъ моихъ легкихъ. Разсмотрѣвъ его съ видомъ эксперта, она обратилась ко мнѣ съ слѣдующими словами: "все это моя милая ничего не доказываетъ; доктора больше говорятъ чѣмъ знаютъ на дѣлѣ. Держу пари, что у васъ въ груди легкія совсѣмъ въ другомъ положеніи, чѣмъ здѣсь на бумагѣ!" И не дожидаясь отвѣта, она принялась за бѣглый очеркъ тѣхъ болѣзней, которыя вылечила сама въ досаду докторамъ. Чувствуя что скоро упаду въ обморокъ, я рѣшилась попросить ее умолкнуть. Она встала, подошла ко мнѣ съ намѣреніемъ обнять меня, и повидимому очень оскорбилась тѣмъ, что я пожала ей кончики пальцевъ. Затѣмъ она поспѣшно вышла, обѣщая навѣстить меня въ скоромъ времени. По уходѣ ея, я цѣлые полчаса оставалась съ закрытыми глазами, желая успокоить лихорадочное состояніе моихъ нервовъ, возбужденное ея присутствіемъ; но благодаря оставленному ею въ комнатѣ запаху эфира, мнѣ и теперь еще видится этотъ другъ человѣчества со своимъ холодно-добродушнымъ взглядомъ и выраженіемъ самодовольства на полномъ лицѣ. Одно утѣшаетъ меня, что по крайней мѣрѣ сегодня, я избавлена отъ ея посѣщенія. Къ чему же служитъ участіе, заявляемое намъ нашими ближними? Сожалѣніе тѣхъ которые насъ любятъ -- тяжело и невыносимо, потому что мы сами глубоко чувствуемъ причиняемую имъ скорбь. А сожалѣніе тѣхъ кто насъ не любитъ -- не ведетъ ни къ чему. Я читала у Лессинга, что "только одинъ бѣднякъ можетъ придти на помощь бѣдняку";-- но развѣ нищіе въ состояніи подавать милостыню другъ другу? 10-го вечеромъ.
Сегодня я сдѣлала много. Послѣ дурной ночи, впродолженіи которой мнѣ слышался медоточивый голосъ благотворительной дамы и грезился ея бѣлокурый парикъ съ двумя тощими буклями, я проснулась въ волненіи, чувствуя сильную слабость. Чтобы ободрить себя, я выпила чашку кофе, который совершенно прогналъ изъ моихъ мыслей эту сестру милосердія. И такъ какъ погода стояла прекрасная, то я отправилась на прогулку. Въ первый разъ я поняла, что такое солнце. Правду говорятъ, что мы, женщины сѣвера, видимъ у себя только его слабую копію изъ позолоченной бронзы. Здѣсь же оно изъ чистаго золота и блещетъ яркими лучами, которые выше всякаго сравненія. Едва переводя дыханіе, я шла медленными шагами по мрачнымъ и сырымъ улицамъ, и очутилась наконецъ на небольшой площади передъ старою церковью. Площадь эта пестрѣла народомъ; окрестные крестьяне въ своихъ праздничныхъ курткахъ, убранныхъ алымъ сукномъ и въ шляпахъ съ широкими полями, украшенныхъ перьями, съѣхались сюда по случаю одного изъ своихъ многочисленныхъ праздниковъ. Столпившись въ группы, они разговаривали между собою,-- и натурально, никто не обратилъ вниманія на молодую больную иностранку. Чтобы не попасть въ эту грубую толпу, я обошла церковь тою стороною гдѣ было кладбище. Видъ старыхъ заброшенныхъ могилъ навѣялъ на меня суровыя думы. Я пошла по маленькому переулку, исчезающему въ долинѣ, и сѣла на камнѣ находящемся на краю быстро-извивающейся тропинки, по которой взбираются на Кюхельбергъ. Видя себя близь развалинъ замка Зено, построеннаго на утесѣ, возвышающемся надъ долиною, мнѣ захотѣлось попробовать свои силы и пойдти туда. Дорога къ нимъ широкая, но прескверная, и мнѣ пройдя немного пришлось остановиться и снова сѣсть. Кругомъ было тихо, слышалось только журчаніе Нассера, который протекалъ у ногъ моихъ, то катясь прозрачными голубыми волнами мимо виноградниковъ, то клокоча и клубясь бѣлою пѣною подъ сводомъ моста. Нѣсколько крестьянъ спускалось съ Кюхельберга въ своихъ тележкахъ запряженныхъ волами. Погрузясь въ свои мечты, я впала какъ бы въ забытье, изъ котораго была выведена, почувствовавъ на своей рукѣ что-то влажное;-- это была морда огромной собаки, остановившейся передо мною со своимъ хозяиномъ, мужчиною большаго роста, бородатымъ и съ волосами падающими въ безпорядкѣ на лобъ и плечи; онъ опирался на что то въ родѣ аллебарды, а на головѣ имѣлъ шляпу на которой развѣвались перья и лисьи хвосты. Страхъ овладѣлъ мною, въ головѣ моей мелькнули разсказы о мертвецахъ, выходящихъ изъ развалинъ стараго замка, и я ни какъ не могла совладѣть съ собою. Видя мой испугъ, онъ захохоталъ прибавивъ: "не бойтесь, сударыня! я ни кто иной какъ сторожъ при здѣшнихъ виноградникахъ. Я замѣтилъ васъ оттуда съ горы и пришелъ попросить крейцеръ на табакъ". Давъ ему поспѣшно зильберъ-грошъ, я встала и хотѣла уйдти, я все еще боялась его. Но видъ серебряной монеты, довольно рѣдкой въ этомъ краю, такъ расположилъ ко мнѣ сторожа, что онъ вызвался проводить меня и протянулъ мнѣ свою грубую, большую руку. Мнѣ ничего не оставалось какъ только принять эту услугу; она была для меня необходима, иначе я не дошла бы до развалинъ. Мы пошли вмѣстѣ, дорогою онъ поддерживалъ меня и скоро пріобрѣлъ мое расположеніе; мнѣ понравилось въ немъ та сдержанность, съ какою онъ дѣлалъ вопросы касающіеся меня, и дышащіе полною откровенностью разсказы о себѣ и своихъ дѣлахъ. Какая разница между имъ и вчерашнею болтуньею, такъ навязчиво предлагавшею свои услуги, и сколько природный тактъ простаго крестьянина имѣетъ преимущества предъ жеманною учтивостью большаго свѣта! Видъ развалинъ Зено поразителенъ. Отъ замка уцѣлѣли только башня и капелла, окруженныя обломками увитыми плющемъ, на которыхъ грѣются на солнцѣ цѣлыя семейства ящерицъ. Кустарники всевозможныхъ родовъ висятъ надъ бездною, на днѣ которой Пассеръ дробится о многочисленные камни. Проводникъ мой назвалъ мнѣ всѣ старинные замки и маленькія деревушки Этсшталя, а также и вершины окрестныхъ горъ. Я слушала его сидя на травѣ, собака лежала подлѣ меня. Вдругъ колокола всѣхъ церквей зазвонили полдень. Онъ снялъ шляпу, вынулъ трубку изо рта, и перекрестясь началъ тихо шептать молитву. Когда колокола смолкли, онъ опять надѣлъ шляпу, пустилъ нѣсколько клубовъ табачнаго дыма, и обратясь ко мнѣ спросилъ: не чувствую ли я голода. Я должна была отвѣчать ему "да", мнѣ нужно было подкрѣпить свои силы для возвратнаго пути. Онъ быстро спустился съ горы и скрылся изъ вида. Черезъ десять минутъ, маленькая дѣвочка принесла мнѣ чашку молока, хлѣбъ и кусокъ пирога. Сторожъ досталъ это для меня, но не могъ принести самъ, имѣя дѣла въ виноградникѣ. По уходѣ ея, я принялась за этотъ скромный полдникъ, который никогда не казался мнѣ такимъ вкуснымъ, я съѣла все и отнесла хозяевамъ совершенно пустую чашку. Насилу упросила я этихъ добрыхъ людей принять отъ меня что-нибудь. Они не брали ничего, вѣрно сторожъ запретилъ имъ. Что же касается его самого, то я не видала его болѣе, и даже не знаю его имени. Не правда-ли, что этотъ случай походитъ на настоящее приключеніе? и не должна ли я отмѣтить сегоднишній день краснымъ? 12-го.
Хозяйка принесла мнѣ обѣдъ, но онъ можетъ покойно стынуть. У меня нѣтъ аппетита, сердце мое сильно бьется отъ гнѣва и нетерпѣнія. Я чуть жива и уши мои устали отъ трехчасовой болтовни, которую можно сравнить съ шумомъ спущеннаго колеса водяной мельницы, съ тою только разницею, что послѣднее все таки приноситъ людямъ пользу. Въ числѣ моихъ маленькихъ вчерашнихъ удовольствій, я не послѣднимъ считала и то, что не видала патентованной покровительницы; мнѣ думается, она можетъ быть поняла, что мнѣ не нужны ея заботы. Но увы! шаги ея по лѣстницѣ -- вслѣдъ затѣмъ она предстала предо мною какъ громовая туча. -- Что я вижу? вы занимаетесь перепискою. Да вы утомляете себя, несчастная! Не я ли говорила вамъ, что для вашихъ нервовъ нужны покой и разсѣяніе?-- И что же слышу, неразумное дитя?-- вы ходили вчера на Кюхельбергъ! Я нарочно пришла къ вамъ, что бы запретить подобнаго рода самоубійство. Пойдемъ-те лучше со мною, я покажу вамъ что слѣдуетъ дѣлать на водахъ. Понимаю, это вамъ не нравится, и вы хотите отдѣлаться отъ меня. Но это вамъ не удастся,-- такую молодую дѣвушку нельзя предоставить самой себѣ. Отдайтесь безпрекословно моимъ распоряженіямъ, и послѣ сами будете благодарить меня. Я машинально взяла свою шляпку, намѣреваясь повиноваться ей, не смотря на дурное расположеніе духа. Она повела меня въ зимній садъ,-- такъ называется часть Вассермауера, защищенная отъ вѣтра высокими монастырскими стѣнами, гдѣ зеленыя деревья смѣшиваются съ цвѣтущими кустами розъ. Дорогою она не умолкала ни на минуту. Когда мы пришли, садъ былъ полонъ, играла музыка. Всѣ здѣшніе больные чинно занимали мѣста на скамейкахъ, и казалось только ожидали моего появленія, потому что всѣ обратились ко мнѣ,-- кто съ любезностью, кто съ вопросомъ, конечно изъ любопытства. Я была зла не только на свою оффиціальную притѣснительницу, но и на всѣхъ. Ни одной симпатичной личности! Ни одного теплаго слова! Я сѣла на скамеечкѣ подлѣ молодой дамы; но она, окинувъ глазами мой немодный туалетъ, отвернулась отъ меня съ видомъ презрѣнія и плотнѣе завернулась въ свой кашемировый бурнусъ. Потомъ обратясь ко мнѣ начала разсказывать какъ своей давнишней знакомой всѣ сплетни города. Я не могла смотрѣть на нее, ея умирающій взглядъ былъ для меня невыносимъ, и сердце мое разрывалось -- Эта женщина должна была покинуть мужа и дѣтей, для того чтобы искать здѣсь спокойствія и независимости, необходимыхъ для поддержанія ея здоровья. А между тѣмъ, грустныя мысли, которыя но настоящему должны бы преслѣдовать ее всюду, не мѣшаютъ ей заниматься чужими нарядами и сплетнями. Право, мы -- люди, подобно автоматамъ или восковымъ фигурамъ, играемъ свою роль до тѣхъ поръ, пока не остановится двигающая насъ пружина и насъ не уложатъ въ ящикъ. Для меня было настоящимъ избавленіемъ, когда колокольчикъ зазвонилъ къ обѣду -- и моя покровительница должна была возвратится къ больнымъ. Я такъ была утомлена, что не могла ни слушать, ни говорить, и не помню какъ простилась съ нею. Отличный способъ леченія!-- Я вернулась домой едва живая. 13-е.
Я выиграла большую игру, и счастлива какъ нельзя болѣе. Я твердо рѣшилась пользоваться своею свободою и продолжать начатое. Вотъ что было со мною; сегодня утромъ, вооружась книгою, я вышла въ зимній садъ, гдѣ и пробыла довольно долго, ни на кого не глядя и никому не кланяясь. Натурально, общая покровительница тоже явилась туда для обычной прогулки; но я сказала ей, что разговоры меня утомляютъ. Она покачала головою и нахмурила брови. Видно было, что это ей не понутру.-- Тѣмъ лучше! Теперь я буду поступать такъ каждый день, это вполнѣ удовлетворяетъ меня. Когда я, безмолвно углубясь у книгу, сидѣла среди этой докучливой толпы, сердце мое торжествовало побѣду;-- конечно, она досталась ему цѣною нѣсколькихъ, болѣе обыкновеннаго сильныхъ біеній.-- Но надо же наконецъ учиться храбрости. 15-е.
Сегодня первые часы утра я провела за перепискою, и потому пришла въ Вассермауеръ со своею книгою позже обыкновеннаго. Всѣ скамейки были заняты кромѣ одной, на которой сидѣлъ молодой человѣкъ, очень блѣдный и печальный. Онъ всякій день является сюда, поддерживаемый слугою, и сидитъ на солнышкѣ поставивъ ноги въ прекрасный ящикъ обитый мѣхомъ. Дамы сидѣвшія въ тѣни подъ деревьями и разговаривавшія между собою, конечно могли бы потѣсниться и дать мѣсто подлѣ себя моей худенькой особѣ, никогда не безпокоившей ихъ своимъ кринолиномъ; но я встрѣтила только одни холодныя физіономіи, равнодушные взгляды и презрительно-сжатыя губы. Не подавъ имъ виду, что замѣтила это, я помѣстилась на скамейкѣ, гдѣ сидѣлъ молодой человѣкъ, въ такомъ приличномъ отдаленіи, что между нимъ и мною могла усѣсться любая графиня, въ своемъ пышномъ нарядѣ,-- и углубилась въ книгу. Мой неподвижный сосѣдъ по видимому углубился въ свои думы и страданія, и отъ времени и до времени изъ груди его вылетали тяжкіе вздохи. Судя по его костюму и дорожному перстню на рукѣ, онъ долженъ быть богатъ; судя же по его измѣненнымъ худобою чертамъ -- у него должна быть быстро развивающаяся чахотка. Что бы разсѣять его хотя немного, я думала вступить съ нимъ въ разговоръ, и сообщить ему мысли внушенныя мнѣ чтеніемъ. Но это было бы страшнымъ неприличіемъ въ глазахъ свѣта,-- и я удержалась, проклиная въ душѣ глупый этикетъ, не дающій воли нашимъ лучшимъ инстинктамъ. Между тѣмъ, желая сдѣлать какую-то отмѣтку въ своей разсчетной запискѣ, онъ уронилъ карандашъ и какъ ни пытался -- не могъ поднять его. Видя его тщетныя усилія, я встала и подняла ему. Онъ поблагодарилъ меня съ видомъ удивленія, и въ то же время я услышала шопотъ сидѣвшихъ за мною дамъ. Безъ сомнѣнія маленькая услуга, оказанная мною больному, показалась имъ большою неблагопристойностью. Очень можетъ быть, что я поступила немного по мѣщански; но мнѣ все равно, я не хочу казаться не тѣмъ что я есть. Когда я встала съ мѣста, чтобы идти домой, онъ поклонился мнѣ очень вѣжливо, и я тотчасъ же забыла всѣ насмѣшки изящныхъ дамъ; онѣ не отнимутъ у меня аппетита, не смотря на то что ожидающій меня супъ сталъ теперь блѣднѣе бѣлокурыхъ буклей моей покровительницы. Я получила письмо отъ своего доктора; онъ желаетъ знать, что я дѣлаю, что испытываю и какъ выношу здѣшній климатъ. Поздравляя меня съ мужествомъ и твердымъ самоотверженіемъ, онъ кажется не доволенъ тѣмъ, что сказалъ мнѣ правду и силится пробудить во мнѣ надежду: "Не забывайте, милая Марія" пишетъ онъ, "что природа часто производитъ такія чудеса, которыя разомъ уничтожаютъ то, чему научаютъ насъ науки и опытъ". Но онъ очень хорошо знаетъ, что для того короткаго времени, которое мнѣ остается жить,-- истина самое лучшее утѣшеніе. Спустя нѣсколько дней.
Сегодня утромъ дулъ сильный, холодный вѣтеръ, и я оставалась дома, занимаясь шитьемъ,-- платья мои очень нуждались въ этомъ. Послѣ полудня погода стихла, и я отправилась гулять. Такъ какъ улица Ренвеи была вся загромождена винодѣлами, ихъ тѣлежками и быками, то я пошла на ферму, находящуюся въ ста шагахъ отъ города, гдѣ по словамъ моей хозяйки всегда можно достать парное молоко. Не располагая идти далѣе, я вошла въ садъ, и стала отыскивать себѣ мѣсто подальше отъ публики,-- правду сказать, не очень многочисленной. Знакомый мнѣ больной, сидѣвшій въ тѣни прекраснаго померанцеваго дерева, замѣтилъ это и подойдя ко мнѣ предложилъ мѣсто за своимъ столомъ. Въ первый разъ я слышала его голосъ, тонъ котораго важный и меланхолическій, мнѣ чрезвычайно понравился. Я съ благодарностью приняла не только стулъ, но и поставленную передъ нимъ чашку молока. Мы завели разговоръ, часто прерываемый длинными паузами; онъ изнемогалъ подъ бременемъ своихъ страданій. Мы говорили о вседневной жизни здѣшнихъ больныхъ и ихъ жалкихъ прогулкахъ въ зимнемъ саду. Я сказала, что это напоминаетъ мнѣ тѣ стеклянные ящики, въ которыхъ мой маленькій братъ воспитывалъ и кормилъ своихъ гусеницъ до времени превращенія ихъ въ бабочекъ. -- Вы сдѣлали очень лестное сравненіе, сказалъ онъ съ грустною улыбкою.-- Не думаете ли вы, что большая часть нашихъ больныхъ собратовъ превратится современемъ въ живыхъ и игривыхъ мотыльковъ. Во всякомъ случаѣ это конечно будетъ не здѣсь на землѣ. Чтобы разгонять эти мрачныя мысли, я стала описывать ему обычаи своего роднаго городка, надъ которымъ тяготѣетъ патріархальный и вмѣстѣ съ тѣмъ узкій и монотонный образъ жизни. Я сказала ему что, узнавъ о неизлечимости болѣзни моей, я почувствовала на душѣ такое облегченіе и какъ осужденный, въ ту минуту когда съ него снимаютъ цѣпи, сознала что такое свобода. На другой день.
Вчера я было прервана самыми непріятнымъ образомъ на половинѣ фразы. Дверь моей комнаты отворилась, и оффиціозная сестра милосердія, дама безъ нервовъ, вошла ко мнѣ съ важнымъ и торжественнымъ видомъ, не предвѣщавшимъ ничего хорошаго. Не давъ себѣ времени перевести духъ, она усѣлась на диванѣ, и безъ всякихъ околичностей начала длинную діатрибу противъ моей неблагодарности, легкомыслія, неизвинительнаго поведенія передъ обществомъ Вассермаура, и моихъ неосторожныхъ и предосудительныхъ сношеній съ молодымъ человѣкомъ, котораго я совсѣмъ не знаю, и который стоя одною ногою въ гробу, можетъ для своей забавы скомпрометировать всю будущность молодой дѣвушки. Я стояла окаменѣлая передъ этимъ потокомъ обвиненій, сердце мое билось такъ сильно, что я не могла вымолвить ни слова. Когда же она замолчала бросивъ на меня карающій взглядъ, храбрость моя возвратилась,-- и поблагодаривъ ее за ея заботливость, внушенную конечно самымъ великодушнымъ намѣреніемъ, я объяснила ей, что такъ какъ совѣсть моя до сихъ поръ ни разу не упрекала меня ни въ малѣйшемъ проступкѣ, и зная, что мнѣ не долго жить, я не считаю себя обязанною обращать вниманіе на клевету и обвиненіе; и что я пріѣхала въ Меранъ единственно для того, чтобы провести остатокъ дней своихъ болѣе пріятнымъ и свойственнымъ моей натурѣ образомъ, а не для того чтобы добиваться одобренія чуждаго мнѣ общества. Выслушавъ это, она поднялась съ достоинствомъ, которое сильно противорѣчило ея широкому лицу и бѣлокурымъ буклямъ, и сказала мнѣ: "прощайте, дитя мое. Вы такъ независимы, что я считаю неблагоразуміемъ настаивать на своемъ мнѣніи". И разсердясь вышла. Жалкій свѣтъ, полный мелочностей и ничтожества! Неужели нигдѣ не найдется уголка, въ которомъ бѣдное созданіе могло умереть покойно и такъ, какъ ему хочется; или можетъ быть я не настолько разсудительна? но чтобы быть такою, нужно время; а мнѣ нельзя терять его. Можетъ быть гораздо благоразумнѣе будетъ не возставать противъ общественнаго мнѣнія и подчиниться его требованіямъ?-- Благоразумнѣе, правда; но очень грустно, и не стоитъ труда добиваться такой жалкой мудрости. И наконецъ, что же ожидаетъ меня въ будущемъ?-- Меня забудутъ въ моемъ уединеніи. Тѣмъ лучше! я и не прошу ничего болѣе. Если онъ виновенъ, то тѣмъ не менѣе достоинъ сожалѣнія. Можетъ быть его задумчивость происходитъ оттого, что ему есть въ чемъ упрекнуть себя; тогда какъ мое спокойствіе есть результатъ моей невинности. Мы шли съ нимъ разными дорогами: у меня нѣтъ ни раскаянія, ни сожалѣнія, а можетъ быть въ душѣ его таится и то и другое,-- и потому смерть наша не будетъ ли нѣсколько неодинакова? Такъ зачѣмъ же ставить мнѣ въ вину то, что я размѣняюсь съ нимъ нѣсколькими словами? Люди долго путешествующіе вмѣстѣ -- и соединяются часто узами неразрывной дружбы. И кто осудитъ ихъ за то, что они прежде чѣмъ сѣсть въ карету, скажутъ нѣсколько словъ другъ другу? 22-е.
Молодой больной былъ въ книжной лавкѣ, куда я зашла поискать нѣкоторыя музыкальныя тетради. Онъ спросилъ меня: "отчего я давно не была въ Вассермауерѣ, и не чувствовала ли себя это время хуже?" -- "Нѣтъ, отвѣчала я покраснѣвъ, но эти дни я не была расположена выходить изъ дому". Послѣ этого разговоръ перешолъ къ музыкѣ, до которой онъ страстный охотникъ. -- Былъ у меня когда-то и голосъ, прибавилъ онъ смѣясь,-- но давно потухъ. Выйдя изъ лавки, мы стали направляться въ ту сторону, гдѣ были гуляющіе. Я хотѣла проститься и идти домой; но въ то же время устыдилась своей трусости и пошла съ нимъ. Солнце сіяло во всемъ своемъ блескѣ. Было дотого жарко, что многіе сняли плащи и несли ихъ перекинутыми на рукахъ. Ничто не изобличало осени; только нѣсколько пожелтѣлыхъ листьевъ давало знать, что октябрь приходитъ къ концу. Проходя мимо скамеекъ, занятыхъ здѣшнею публикою, я радовалась, чувствуя себя такою веселою. Шутки мои смѣшили моего спутника, и это еще болѣе ободряло меня,-- Добрые люди, говорила я имъ мысленно,-- какое удовольствіе находите вы въ томъ, что драпируясь въ свои добродѣтели, насмѣхаетесь надъ другими. Посмотрите на меня! я счастлива, имѣя возможность освѣтить послѣднимъ лучемъ веселья это блѣдное лицо, подернутое до половины мрачною тѣнью смерти. Мы гуляли цѣлый часъ, и я не чувствовала ни малѣйшей усталости. Сегодня я могла хорошо разсмотрѣть его наружность: черты лица его не особенно правильны и не особенно замѣчательны; но когда онъ говоритъ, въ глазахъ его есть что-то нѣжное и мечтательное, которое удивительно идетъ къ нему. Повидимому, ему не болѣе двадцати шести лѣтъ; его вѣжливыя и непринужденныя манеры показываютъ, что онъ всегда былъ въ лучшемъ обществѣ. Рядомъ съ нимъ мой мѣщанскій туалетъ и недостатокъ хорошаго тона должны были выступать еще ярче и казаться еще страннѣе. Узнавъ, въ какой гостинницѣ онъ живетъ, я нарочно просмотрѣла тамъ списокъ пріѣзжихъ иностранцевъ, надѣясь найти его имя.-- По всему вѣроятію, онъ долженъ быть Моррисъ изъ Вѣны. 26-е.
Цѣлые два дня скуки. Я была точно потерянная, занималась музыкою, чтеніемъ, и пришла къ тому заключенію, что даже самое уединеніе имѣетъ свои тяжкіе и грустные часы. Сегодня, чувствуясебя лучше, я пошла въ Вассермауеръ -- и первый кого я тамъ встрѣтила, былъ Моррисъ (это дѣйствительно его имя, при мнѣ одна особа назвала его такъ). Мы долго сидѣли съ нимъ на скамейкѣ зимняго сада, потому что холодъ не позволялъ гулять въ другомъ мѣстѣ. Разговоръ нашъ поистиннѣ былъ замѣчателенъ. Въ первый разъ я поняла, что значитъ мыслить вслухъ,-- идеи толпились въ моей головѣ, и я высказывала ихъ съ такимъ апломбомъ, къ какому никогда не считала себя способною. Во мнѣ какъ будто два совершенно несходныхъ между собою существа: одно храброе и самоувѣренное, полное добрыхъ намѣреній, но рѣдко заявляющее себя; другое простое и робкое, которое остается какъ бы пораженное тупостью и молчитъ передъ другими. Давъ полную свободу первому, я начала нападать на страхѣ смерти, отпечатокъ котораго постоянно лежитъ на блѣдномъ лицѣ моего собесѣдника. Теперь я забыла, приведенныя мною тогда, казавшіяся мнѣ неопровержимыми доказательства, помню только, что текстомъ моей рѣчи были слова Гейне "Я былъ человѣкъ,-- что значитъ боецъ". -- И такъ, говорила я,-- если мы всѣ бойцы, несли всѣ рано или поздно должны пасть подъ своими знаменами; то почему только одни тѣ, которые по обязанности своей носятъ оружіе, должны стыдиться трусости, и почему не презираютъ тѣхъ, которые боятся смерти при другихъ условіяхъ. Не все ли равно умереть на войнѣ или на постели? Предложите солдату бѣжать наканунѣ сраженія -- онъ съ презрѣніемъ отвергнетъ ваше предложеніе, и первый во главѣ своихъ храбрыхъ товарищей пойдетъ на вѣрную смерть. Скажите больному, что онъ долженъ умереть,-- онъ съ воплемъ и слезами станетъ просить у смерти день, часъ, минуту отсрочки. И никто не осудитъ его за это, напротивъ, всякій пожалѣетъ его; а между тѣмъ, онъ еще болѣе трусъ и не заслуживаетъ ни какого состраданія. Но бросивъ взглядъ на раскидывавшійся предъ моими глазами прелестный ландшафтъ, весь залитый лучами солнца, я воскликнула:-- Разумѣется нельзя порицать печаль тѣхъ, которые, оставляя этотъ прекрасный міръ, не знаютъ, что найдутъ тамъ за предѣлами гроба. Но, однако, они ничего не теряютъ; радость, которую мы испытывали здѣсь на землѣ, счастіе которое вкусили хотя одинъ разъ въ жизни, всегда съ нами. Что общаго имѣетъ время съ нашею безсмертною душою? Все что она здѣсь любила, пріобрѣла или открыла, есть ея достояніе, которое всегда при ней и увеличится въ вѣчности. И наконецъ, что такое наши земныя радости? Не смѣшиваются ли онѣ всегда съ душевными тревогами и горькими обманами? И почему не покидать намъ съ улыбкою этотъ міръ, гдѣ самый блестящій свѣтъ производитъ самыя сильныя тѣни? Я долго говорила бы на эту тему, если бы вдругъ въ головѣ моей не мелькнула мысль о томъ, какое впечатлѣніе производятъ слова мои на моего безмолвнаго слушателя.... Для меня они благотворное лекарство; но какъ должны они подѣйствовать на него, если его натура не въ состояніи выносить этого? Онъ молчалъ минутъ съ десять; потомъ сказалъ мнѣ серіозно, но искреннимъ тономъ: -- Въ словахъ вашихъ много правды,-- и то теплое упованіе, съ какимъ вы идете на встрѣчу своей судьбѣ, трогаетъ меня до глубины души, тѣмъ болѣе что сами вы возбуждаете во мнѣ живой интересъ. Но жребіи людей различны, и потому сдѣланное вами сравненіе между больнымъ и воиномъ -- не вѣрно. Солдатъ, который дѣлаетъ двѣнадцать миль въ сутки и спитъ зимою въ походной палаткѣ, обладаетъ достаточнымъ запасомъ силы и крови, который поддержитъ его въ день битвы, а опасность удвоитъ въ немъ жаръ, не покидающій его даже въ минуту смерти. Раненый, услышавъ громъ пушекъ и звукъ оружія, онъ приходитъ въ изступленіе и горячка его усиливается. Не то бываетъ съ больнымъ, который разстратилъ свою жизнь на пустыя удовольствія и не исполнилъ ни одной изъ своихъ обязанностей. Смерть заставляетъ его оглянуться на свое прошедшее и пробуждаетъ въ душѣ его сознаніе неисполненнаго долга, отнимая въ то же время надежду исправленія,-- и потому кажется ему новымъ преступленіемъ, болѣе тяжкимъ, чѣмъ всѣ предъидущія.-- Глядя на мои измѣнившіяся черты, вы думаете, что мысль о смерти леденитъ мнѣ кровь и повергаетъ меня въ мрачное отчаяніе. Вы ошибаетесь.-- Мнѣ не жаль того безполезнаго существованія, которое я влачилъ до сихъ поръ; и хотя оно не причиняетъ мнѣ угрызеній совѣсти, но и не заслуживаетъ тѣхъ стараній, которыя я употребляю для его поддержанія. Мое прошедшее дастъ мнѣ умереть покойно, оно было только призракомъ жизни. Но будущее, которое я понялъ только тогда, когда увидѣлъ, что силы приближаются къ концу, и о которомъ мечтаю теперь... Вотъ что тревожитъ меня и не даетъ мнѣ смотрѣть на смерть такими ясными глазами, какими смотрите на нее вы. Молодость моя погибла среди суетныхъ удовольствій,-- Отецъ мой, дипломатъ и свѣтскій человѣкъ, не находилъ тутъ ничего худаго и не удерживалъ меня. Я понялъ жизнь только въ ту минуту, когда узналъ, что долженъ умереть,-- и мнѣ захотѣлось жить, трудиться, составить себѣ карьеру, однимъ словомъ сдѣлаться человѣкомъ... Но было уже поздно. Я хотѣла отвѣчать ему, но къ намъ подошла старуха, продавщица цвѣтовъ и стала предлагать букеты изъ розъ. Онъ купилъ одинъ и положилъ на скамейку. Въ эту минуту, одинъ изъ его знакомыхъ, проходя мимо насъ, заговорилъ съ нимъ. Моррисъ всталъ со своего мѣста, я тоже встала и пошла домой, не взявъ съ собою букета. Теперь я раскаиваюсь. Бѣдныя розы! что сдѣлали онѣ такого, чтобы не позаботиться продлить ихъ существованіе, хотя нѣсколькими часами долѣе въ стаканѣ воды. 29-е.
Сегодня день моего рожденія. Въ прежніе годы я не думала объ этой годовщинѣ, и никогда не задавала себѣ вопроса о томъ -- думаютъ ли о ней другіе. Но этотъ годъ, послѣдній въ моей жизни, я намѣрена праздновать какъ только могу. Я вышла изъ дому, не смотря на то что погода была холодная и небо покрыто тучами. На порогѣ я встрѣтила слугу Морриса.-- Господинъ его, безпокоясь о томъ, что давно не видалъ меня въ Вассермауерѣ, прислалъ освѣдомиться о моемъ здоровьѣ. Я очень была рада тому, что нашелся человѣкъ думающій обо мнѣ. Послѣдній разъ я была такъ нелюбезна съ нимъ -- и мнѣ казалось, что никто не долженъ заботиться ни о моей жизни ни о моей смерти. Погулявъ немного, я сѣла подлѣ женщины жарившей каштаны. Холодный вѣтеръ, дувшій съ Кюхельберга, сталъ пробирать меня; я озябла, и чтобы согрѣться съѣла нѣсколько горячихъ каштановъ. Вотъ и день рожденія! Право, это мнѣ нравится! И какъ можетъ справлять его умирающая! Теперь я вижу, что онъ правъ.-- Принять весело вызовъ на тотъ свѣтъ, не исполнивъ своихъ земныхъ обязанностей,-- значитъ не имѣть сердца. Но мнѣніе его насчетъ моего положенія -- не вѣрно. Развѣ у меня не было обязанностей? Мать моя до послѣдней минуты исполняла свой долгъ. И я не имѣю никакого права наслаждаться здѣсь моимъ безполезнымъ уединеніемъ, подобно ребенку бѣгающему школы. Но вотъ письмо отъ моего отца. Вечеръ того же дня.
Показалось солнце -- и я опять отправилась въ Вассермауеръ. Моррисъ былъ уже тамъ. Не желая дать ему поводъ думать, что пришла для него, я хотѣла избѣгнуть встрѣчи съ нимъ. Но онъ замѣтилъ меня и подошолъ ко мнѣ со словами: "какъ я радъ что вижу васъ, моя дорогая фрейлейнъ. Вы должны подивиться сдѣланному вами чуду; слушая васъ послѣдній разъ, я чувствовалъ, что слова ваши производятъ во мнѣ сильное впечатлѣніе. Но каждый изъ насъ высказывая свое, хотя и ошибочное, мнѣніе, старается поддержать его; то же сдѣлалъ и я. Спустя же нѣсколько часовъ, я убѣдился въ томъ, что вы говорили правду, и окончательно перешолъ на вашу сторону, поклявшись никогда не покидать того знамени, которое вы такъ мужественно несете. -- Но что скажете вы? отвѣчала я ему тихимъ голосомъ,-- когда узнаете, что теперь я сама измѣнила ему? -- Это невозможно, сказалъ онъ смѣясь, и въ первый разъ я увидѣла, что онъ смѣется отъ души.-- Въ такомъ случаѣ берегитесь! Я настигну бѣглеца; не для того чтобы судить его, но чтобы снова вручить ему то знамя, подъ которымъ я хочу жить и умереть. Между нами завязался интересный споръ; каждый защищалъ то, что осуждалъ прежде. "Согласитесь же наконецъ, воскликнулъ онъ, что мой взглядъ, т. е. тотъ, который былъ прежде вашимъ, имѣетъ покрайней мѣрѣ то преимущество, что можетъ опереться на опытъ. Съ того времени какъ я усвоилъ его, я подобно вамъ примирился съ міромъ и съ самимъ собою, а между тѣмъ положеніе мое нисколько не измѣнилось,-- только тотъ сѣрый цвѣтъ, въ которомъ представлялись мнѣ всѣ предметы, уступилъ мѣсто болѣе живымъ и яркимъ краскамъ. Вы были правы говоря, что въ каждой минутѣ можетъ заключаться цѣлая жизнь. А у меня еще много такихъ минутъ!... Что я говорю?-- часовъ! недѣль! можетъ мѣсяцевъ! Ахъ, я не хочу терять ихъ!" Я сухо припомнила ему тѣ изъ его словъ, которыя сохранились въ моей памяти. Будь мы съ нимъ двѣ женщины или двое мужчинъ, мы бы протянули другъ другу руки и заключили бы такимъ образомъ союзъ братскій дружбы. Но намъ пришлось ограничиться только взаимными обѣщаніями видѣться каждый день въ Вассермаурѣ. У насъ еще такъ много неразрѣшенныхъ вопросовъ. 3 Ноября.
Хорошіе дни рѣдки. Не смотря на наше обѣщаніе, мы видѣлись всего только два раза. Третьяго дня я напрасно искала его въ зимнемъ саду; его тамъ не было. Мимо меня прошла дама съ крѣпкими нервами, съ какою-то другою особою, которой она говорила: "бѣдный молодой человѣкъ платится теперь усталостью за продолжительныя бесѣды со своею дѣвицею". Это привело меня въ трепетъ. Я готова была остановить ее и спросить, о комъ говоритъ она. По счастію, сегодня послѣ обѣда Моррисъ прислалъ своего слугу съ увѣдомленіемъ, что докторъ запретилъ ему выходить изъ комнаты, по случаю холоднаго вѣтра, приносящаго съ собою снѣгъ, который ночью выпалъ на горахъ. Мнѣ тоже надо беречься. Ничего нѣтъ хуже теперешней погоды, предшественницы зимы. 5-е.
Вѣтеръ перемѣнился, теперь у насъ сирокко. Облака покрываютъ долину и рѣзкій, но теплый дождь стучитъ окна. Тополи потеряли свои листья и не скрываютъ болѣе отъ моихъ глазъ изгибовъ вершины Менделя. Виноградники опустѣли и стада заперты въ хлѣвахъ. Все говоритъ о скорой зимѣ, и я въ свою очередь счастлива у огонька. Отецъ пишетъ мнѣ, что у нихъ глубокій снѣгъ и сильный холодъ. Здѣсь же напротивъ, южный вѣтеръ приноситъ намъ чисто-италіянскій зной, и подъ окномъ у меня цвѣтутъ розы, не боясь того, что снѣгъ можетъ сойдти съ горъ и покрыть все пространство вплоть до Вассермауера. 6-е.
Розы были правы. Солнце появилось сегодня во всемъ своемъ блескѣ. Природа какъ будто радуется этому и луга зеленѣютъ точно весною. Я получила записку отъ Морриса, онъ предлагаетъ мнѣ прогулку на сосѣднія высоты. Въ десять часовъ, онъ явится ко мнѣ съ мулами. Не раздумывая много, я написала, что съ радостью принимаю его предложеніе. Теперь я спрашиваю себя: хорошо ли это я сдѣлала?... Вечоръ того же дня.
По счастію приходъ хозяйки съ извѣстіемъ, что какой то господинъ ожидаетъ меня внизу и появленіе слуги Морриса, для того чтобы взять мой плащъ и дорожный мѣшокъ, положили конецъ моему раздумью; надо было торопиться. Сойдя внизъ, я нашла Морриса готовымъ посадить меня на сѣдло. Радость видѣть его веселымъ и насколько возможно здоровымъ, чудная и теплая погода, вмѣстѣ съ пріятною переспективою хорошей прогулки, разсѣяли разомъ мое дѣтское сомнѣніе -- и мы весело пустились въ путь. Мы ѣхали не обращая никакого вниманія на тѣхъ, кто попадался, на встрѣчу и на ихъ замѣчанія. Проѣхавъ городскія улицы и мостъ, мы взяли влѣво мимо виноградниковъ. Винодѣлы оканчивали свои послѣднія работы. Вино потоками лилось въ бочки, поставленныя на тѣлежки, запряженныя бычками. Всѣ спѣшили дать намъ дорогу. Я ѣхала впереди на своемъ кроткомъ животномъ, которое проводникъ велъ подъ уздцы. Моррисъ, чтобы удобнѣе было дѣлиться впечатлѣніями, слѣдовалъ за мною въ близскомъ разстояніи. Слуга его замыкалъ поѣздъ. Когда мы поднялись довольно высоко, я быстро опустила поводья и остановилась полюбоваться представившеюся глазамъ моимъ прелестною картиною: внизу подъ нами раскидывался Этсшталь; рѣка искрилась извиваясь змѣею между скалъ; горы рисовались отчетливыми линіями на горизонтѣ.... Но не мнѣ описывать то, что можетъ изобразить только одинъ живописецъ. Мы съ Моррисомъ пришли въ совершенный восторгъ и нѣсколько минутъ оставались безмолвными и неподвижными на сѣдлѣ. Нетерпѣливость животныхъ вывела насъ изъ этого экстаза. Мой мулъ, должно быть горюя о глупыхъ существахъ человѣческой породы, остающихся долгое время на такомъ пространствѣ, гдѣ нѣтъ пастбищъ, опустилъ голову и уши, и въ своей глубокой мудрости разсудилъ пуститься далѣе. Прочіе мулы послѣдовали его примѣру и бросились за нимъ. Въ полдень остановились отдохнуть въ маленькой деревенькѣ Шеина; оба мы устали и чувствовали голодъ. Пока Моррисъ разговаривалъ съ хозяиномъ, я прошла въ гостинницу. Въ комнатѣ, въ которую я вошла, у окошка обѣдали молодой крестьянинъ и крестьянка, и повидимому не обратили на меня никакого вниманія. Чувствуя сильное изнеможеніе, я сѣла и нѣсколько времени оставалась съ полузакрытыми глазами. Наконецъ, по мѣрѣ успокоенія, силы мои стали возвращаться, и къ приходу Морриса, я совершенно оправилась. Мы сѣли за скромный обѣдъ. Вдругъ молодой крестьянинъ всталъ со своего мѣста и приблизился къ намъ со стаканомъ въ рукѣ. -- Ваша милость, сказалъ онъ Моррису,-- конечно не найдетъ ничего дурнаго въ томъ, что я съ вашего позволенія предложу барышнѣ чокнуться со мною. Мы съ нею старые знакомые. Онъ выпилъ и съ добродушнымъ видомъ передалъ мнѣ свой стаканъ, я взяла его со страхомъ. Этотъ пьяный человѣкъ казался мнѣ совершенно незнакомымъ. -- Да! продолжалъ онъ: -- три мѣсяца тому назадъ огромная шляпа сторожа виноградниковъ и борода не такъ красили меня, какъ мой теперешній нарядъ. И если барышня сегодня не такъ боится меня, то это потому, что съ нею ея братецъ, а можетъ быть и женихъ. -- Перестань, Игнатій, останавливала его крестьянка.-- Полно молоть пустяки. Барышня и не думаетъ бояться тебя, но больнымъ запрещено пить вино. Извините, сударыня, сказала она обращаясь ко мнѣ: -- онъ думаетъ, что нельзя жить безъ вина. Вотъ и теперь, намъ надо торопиться въ Меранъ по случаю нашего сговора; а я никакъ не могу упросить его, вино здѣсь хорошее -- и онъ готовъ остаться и пить до самаго вечера. Судите сами, какое мнѣніе будетъ имѣть о насъ старшина. -- Такъ что же, Лиза! отвѣчалъ крестьянинъ, въ которомъ я дѣйствительно узнала моего благодѣтеля сторожа.-- Вѣдь и господа порядочно таки позамѣшкались. А хуже всего то, прибавилъ онъ, обращаясь опять къ Моррису,-- что женщины только и хлопочутъ о томъ, чтобы взять насъ въ свои руки. Конечно, ваша барышня очень мила; если бы она согласилась, я съ удовольствіемъ помѣнялся бы съ вами. Но что дѣлать! Каждому своя ноша. Боясь, чтобы этотъ фамиліарный тонъ не разсердилъ Морриса, я сказала сторожу: "Послушай, Игнатій! ты ошибаешься думая, что этотъ господинъ мнѣ братъ или женихъ, мы съ нимъ просто иностранцы, пріѣхавшіе сюда погулять. Точно такъ же ты не правъ, говоря, что мы всѣ любимъ командовать мужчинами. Это возможно только сильной и здоровой женщинѣ; а не бѣдной больной дѣвушкѣ, которой суждено умереть нынѣшнею весною. А потому будь благоразуменъ, ступай со своею Лизою къ священнику, и пусть никто не будетъ имѣть права сказать тебѣ, что ты далъ ей свое слово не въ полномъ разумѣ". Обрадованная моими словами, молодая крестьянка быстро вскочила со своего мѣста и подойдя къ Игнатію проворно схватила его за руку, говоря: "Ну пойдемъ же, Игнаша! Прощайте, милая барышня, благодарю васъ за помощь! Будьте здоровы и не думайте о смерти! Я два года служила въ Меранѣ и по опыту знаю, что можно считать себя на краю могилы и все-таки выздоровѣть. Я видѣла тамъ такихъ больныхъ, которые сначала едва передвигали ноги, а потомъ безъ труда взбирались на вершину Мутта. Воздухъ Мерана такъ благотворенъ, что кажется воскреситъ мертваго. Прощайте, благородные господа! Боже мой, что я буду дѣлать съ Игнатіемъ! Онъ спитъ стоя!" Парень дѣйствительно сильно охмѣлѣлъ и уже не сопротивлялся ей. Сцена эта произвела на меня тяжелое впечатлѣніе, котораго я никакъ не могла предвидѣть. Моррисъ казалось тоже былъ недоволенъ ею. Болтовня хозяйки еще болѣе усилила это дурное настроеніе духа -- и намъ ничего не оставалось дѣлать, какъ скорѣе уйдти изъ этой душной и низкой комнаты, насквозь пропитанной запахомъ кухни. Мы тихо пошли по дорожкѣ, лежащей между красивыми фермами, и только изрѣдка перебрасывались словами. Но веселость моя не замедлила ко мнѣ возвратиться. -- Вы кажется не совсѣмъ хорошо чувствуете себя? спросила я Морриса, видя, что онъ опять погрузился въ свои думы. -- Напротивъ, мнѣ было бы очень хорошо, если бы мои мысли дали мнѣ покой, отвѣчалъ онъ. -- Но можетъ быть вамъ будетъ лучше, когда вы ихъ выскажете? -- А можетъ быть мнѣ тогда будетъ гораздо хуже, потому что онѣ такого рода, что не могутъ вамъ нравиться. -- Но откровенность ваша сама по себѣ будетъ мнѣ пріятна. -- Даже и тогда, когда я признаюсь вамъ, что боюсь потерять ваше расположеніе. Я посмотрѣла на него съ удивленіемъ. -- Вотъ видите, продолжалъ онъ,-- я знаю, что вы очень снисходительны ко мнѣ; но вы мало знаете меня, и все-таки знаете съ лучшей стороны, чѣмъ тѣ, которымъ извѣстна моя жизнь; а они-то и могутъ разсказать вамъ то, что приведетъ васъ въ ужасъ. -- Да хотя бы весь свѣтъ! отвѣчала я,-- не думаете ли, что это можетъ нанести ударъ тѣмъ пріятнымъ отношеніямъ, которыя существуютъ между нами и которымъ такъ близокъ срокъ? Онъ горько улыбнулся. Мы сидѣли на камнѣ покрытомъ мохомъ и плющемъ. Далѣе сквозь вѣтви каштановъ виднѣлись рѣка и горы. Поселяне гнали коровъ на водопой; дѣти шли въ школу. Моррисъ казалось ничего не видѣлъ и не слышалъ и продолжалъ взволнованнымъ голосомъ: "вы не можете представить себѣ, милая Марія, какое огромное вліяніе имѣетъ независимость на наши хорошіе и дурные поступки. Тотъ кто считаетъ себя свободнымъ отъ всѣхъ обязанностей, въ то же время думаетъ, что онъ не долженъ давать никому отчета въ своихъ дѣйствіяхъ. Такъ было и со мною. Зная, что могу оботись безъ помощи и покровительства другихъ, я полагалъ, что въ свою очередь, не нуждаюсь ни въ чьемъ одобреніи,-- и часто говаривалъ, что я самъ значу гораздо болѣе чѣмъ моя репутація. Раскажу вамъ въ короткихъ словахъ бывшій со мною случай: я зналъ одну прелестную дѣвушку, которую любилъ первою истинною любовію; она была помолвлена за одного офицера, съ которымъ я бывалъ не совсѣмъ-то въ хорошей компаніи. Знай я тогда, что люблю ее, я постарался бы прекратить всѣ сношенія съ нею и никогда не видѣть ее. Но въ томъ-то и бѣда, что страсть эта развилась въ моемъ сердцѣ совершенно безъ моего вѣдома. Братъ ея -- мой товарищъ -- тоже ничего не подозрѣвалъ тутъ, и я продолжалъ посѣщать ихъ домъ. Родители ея были богаты и жили открыто; у нихъ часто бывали балы, музыкальные вечера и домашніе спектакли. Однажды братъ принялъ меня очень холодно и на другой день я получилъ записку, въ которой онъ очень вѣжливо проситъ меня не показываться болѣе въ салонѣ его родителей. Мы объяснились, и я узналъ, что женихъ сестры его требовалъ этого, потому что я человѣкъ безъ правилъ. Я счелъ себя глубоко обиженнымъ -- и результатомъ была дуэль. Рана была не опасна; но холодъ зимняго утра и сознаніе горькаго обмана, бывшаго причиною этой исторіи, уложили меня на нѣсколько недѣль въ постель. Я выдержалъ жестокую горячку, отъ которой оправился; но грудь моя осталась пораженною тяжкимъ недугомъ и меня послали сюда въ Меранъ. Теперь милая Марія вамъ не трудно понять, что я не могу равнодушно видѣть васъ близь себя; ваше полное довѣріе, самоотверженіе пугаетъ меня; и хотя я человѣкъ безъ правилъ; но всегда былъ далекъ отъ того, чтобы искать себѣ счастія насчетъ другихъ". -- Если вы думаете, что вашъ разсказъ можетъ измѣнить мое о васъ мнѣніе, то вы очень ошиблись, и не знаете меня. Я еще болѣе убѣдилась теперь, что поступила какъ слѣдуетъ, примѣнивъ къ вамъ право умирающаго говорить правду, и никогда не соглашусь прервать дорогія сердцу моему сношеніи съ вами. Да и что такое дружба, если въ насъ самихъ нѣтъ твердости защищать ее отъ нападеній, которымъ она можетъ подвергнуться! Прогоните ваши грустныя мысли и будемте по прежнему добрыми пріятелями.-- Не такъ ли, другъ мой? -- До самой смерти, вскричалъ онъ въ волненіи, сжавъ мою руку. Мнѣ скоро удалось возвратить ему прежнюю веселость, и мы отправились домой. Приближаясь къ мосту, я замѣтила, что на скамейкѣ у дороги сидитъ одинъ пріѣзжій полякъ, котораго я встрѣчала во время своихъ уединенныхъ прогулокъ, и каждый разъ его черные глаза устремлялись на меня съ такимъ выраженіемъ, что я спѣшила уйдти. По всему вѣроятію, это больной, которымъ овладѣло сильное отчаяніе; слѣды внутренней борьбы видны на его прекрасномъ и благородномъ лицѣ. Этотъ странный человѣкъ не давалъ мнѣ покоя; его чорный національный костюмъ, высокіе сапоги и мѣховая шайка съ чорными и бѣлыми перьями, пугали меня даже и во снѣ. Онъ тихо сидѣлъ на скамейкѣ и казалось не замѣчалъ меня. Такъ какъ здѣшній мостъ, не настолько широкъ, чтобы два всадника могли проѣхать рядомъ, то Моррису пришлось ѣхать впереди. Полякъ, повидимому, спалъ на своей скамейкѣ; но когда я поравнялась съ нимъ, онъ быстро вскочилъ со своего мѣста -- и схвативъ за узду моего мула, разразился громкимъ смѣхомъ. Испуганное животное поднялось на дыбы, и я чуть не упала въ рѣку. Когда я опомнилась отъ испуга, его уже не было. Проводникъ мой послалъ ему въ слѣдъ нѣсколько проклятій; но я приказала молчать, мы настигали Морриса, и мнѣ не хотѣлось, чтобы онъ зналъ объ этомъ происшествіи. Я лучше сама постараюсь какъ нибудь развѣдать, не помѣшанъ ли этотъ полякъ. 8 Ноября.
Вотъ уже второй день, сильный вѣтеръ не позволяетъ намъ больнымъ выходить изъ комнаты. Право, это досадно! Я была такъ рада, что мнѣ есть о чемъ поговорить съ Моррисомъ. Послѣ того какъ мы заключили съ нимъ союзъ вѣчной дружбы, въ головѣ моей явилось такъ много новыхъ идей, а между тѣмъ я не могу ихъ сообщить ему.-- Нечего дѣлать, надо вооружиться терпѣніемъ. Странно! съ тѣхъ поръ, какъ я сошлась съ человѣкомъ съ которымъ могу дѣлиться своими мыслями, уединеніе стало для меня невыносимымъ; ничто не услаждаетъ: ни книги, ни музыка. Каждый день Моррисъ присылаетъ своего слугу освѣдомиться о моемъ здоровьѣ. Наша экскурсія принесла ему много пользы. Мнѣ же напротивъ,-- я до сихъ поръ еще не оправилась послѣ ея. Сегодня буду писать къ отцу и сообщу ему о Моррисѣ, это его порадуетъ. 11 Ноября.
Наконецъ, наступила тихая южная зима. Вчера я гуляла съ Моррисомъ, съ десяти часовъ утра вплоть до заката солнца. Мы оба были веселы и условились никогда не говорить о нашихъ страданіяхъ. Онъ, кажется, думаетъ, что я поправляюсь; но онъ ошибается, я нисколько не чувствую себя лучше. Развѣ только то, что я стала теперь веселѣе; но въ моей болѣзни веселость вѣрный признакъ близкой кончины. Правда, теперь я дышу свободнѣе, покойнѣе сплю и аппетитъ у меня лучше; но это еще болѣе доказываетъ, что болѣзнь уже сдѣлала свое дѣло. Что если я сыграю шутку со своимъ старымъ докторомъ, и умру до весны. 14 Ноября.
Я вся въ волненіи, и едва могу держать перо! Неужели этотъ безумемецъ дѣйствительно говорилъ со мною такимъ языкомъ и пронизывалъ меня насквозь своими страшными взглядыми! Не надѣясь найдти Морриса въ Вассермауерѣ, я машинально направила шаги свои къ мосту. Не знаю о чемъ я думала, только вдругъ полякъ выросъ предо мною точно изъ подъ земли и схватилъ меня за руку; я такъ испугалась, что даже не могла вскрикнуть, и только смотрѣла на него. Онъ тоже смутился и не зналъ что дѣлать; потомъ на какомъ-то ломанномъ нѣмецкомъ языкѣ, перемѣшанномъ съ французскими фразами, сталъ извиняться въ своемъ непростительномъ поведеніи нѣсколько дней тому назадъ, объясняя, что онъ былъ тогда въ припадкѣ ревности и не могъ совладѣть съ собою; но что теперь онъ готовъ отрубить себѣ руку, схватившую за узду моего мула. Пока онъ говорилъ, я тщетно старалась придти въ себя. Посмотрѣла кругомъ -- никого! Наконецъ гордость моя и храбрость взяли верхъ, и выхвативъ руку, я спросила его: кто далъ ему право говорить такъ съ незнакомою ему особою. Онъ молчалъ, находясь въ какомъ-то лихорадочномъ волненіи; потомъ снова заговорилъ. Но что говорилъ онъ? я забыла, или лучше сказать: хочу забыть; я слушала его такъ какъ бы слова эти относились не ко мнѣ; только угрозы противъ Морриса привели меня въ страхъ за моего друга. Не знаю, что отвѣчала я; но слова мои подѣйствовали; онъ снялъ шапку, сказавъ мнѣ съ кротостью: "Простите меня; я, право, потерялъ голову". И низко поклонясь, пошолъ по тропинкѣ и скрылся за ивами, сквозь вѣтви которыхъ мнѣ долго еще видна была его мрачная фигура. Теперь мнѣ жаль его, не смотря на то, что онъ оскорбилъ меня. Возможно ли, чтобы умирающій смотрѣлъ на умирающую иначе чѣмъ съ грустію и упованіемъ. Онъ непремѣнно помѣшанъ! Не знаю, говорить ли объ Моррису? Да, надо будетъ сказать; этотъ несчастный пожалуй опять встрѣтится со мною, и тогда Богъ знаетъ, буду ли я въ состояніи справиться съ нимъ. Спустя нѣсколько дней
Опасенія мои были напрасны, и нѣтъ никакой надобности говорить Моррису. Бѣдный полякъ не попадется болѣе мнѣ на дорогѣ. Сегодня утромъ хозяйка разсказывала, что какой-то молодой человѣкъ найденъ ночью мертвымъ отъ удара. По описанію, это должно быть онъ. Теперь я упрекаю себя въ томъ, что такъ сурово говорила съ нимъ; но тогда у меня кромѣ слова не было никакого оружія. И притомъ, я навѣрное не знала, помѣшанъ ли онъ. 23-е.
Сегодня у меня былъ посѣтитель, котораго никакъ не ожидала. Здѣшній бургомистръ принесъ мнѣ письмо отъ одного умершаго здѣсь господина и завѣщаніе, которымъ онъ дѣлаетъ меня наслѣдницей всего своего имѣнія. Я совершенно остолбенѣла. Взглянула на письмо -- адресъ написанъ но французски, незнакомымъ мнѣ почеркомъ. Это привело меня еще въ большій ужасъ. Бургомистръ, конечно, по своему растолковалъ себѣ мое смущеніе,-- и предполагая, что между мною и покойнымъ существовали какія нибудь интимныя отношенія, боялся, повидимому, раздирающей душу сцены. -- Желаете прочесть это письмо теперь? или прочтете его послѣ? спросилъ онъ меня. Я сорвала печать. Сердце мое готово было выпрыгнуть; но я старалась по возможности казаться покойною. Письмо заключало въ себѣ тѣ же самыя выраженія, которыя я слышала изъ устъ несчастнаго поляка. Кажется, самая мысль о близкой смерти не въ силахъ была укротить эти порывы бѣшеной страсти. Я не могла разобрать этихъ строкъ, написанныхъ дрожащею рукою. Когда я окончила чтеніе, бургомистръ обратился ко мнѣ съ видомъ полнаго расположенія. -- Обстоятельство это мнѣ еще менѣе понятно чѣмъ вамъ, сказала я ему. Онъ оставилъ мнѣ копію съ завѣщанія, для того чтобы я прочла ее прежде чѣмъ рѣшусь на что нибудь. -- Если вы совершеннолѣтняя, прибавилъ онъ,-- и не имѣете надобности ни въ чьемъ согласіи, то совѣтую вамъ подумать хорошенько и не отказываться опрометчиво отъ такого подарка. Я зайду къ вамъ черезъ нѣсколько дней. -- Нечего и думать, наслѣдство это должно принадлежать бѣднымъ города Мерана. Отъ этихъ листовъ вѣетъ горячкою. Я не могу оставаться съ ними въ одной комнатѣ, уйду куда нибудь. 25 Ноября.
Все кончено! Послѣдній ударъ поразилъ, дерево до самаго корня -- и не нужно урагана, чтобы вырвать его изъ земли; ребенокъ можетъ повалить его. И кто бы подумалъ, что горе придетъ ко мнѣ именно съ той стороны, откуда я ждала себѣ помощи и поддержки! Наконецъ, я встрѣтила Морриса. Они слышалъ про завѣщаніе и не сомнѣвался въ моемъ отказѣ. Мнѣ необходимо было разсказать ему все. Я старалась представить ему, насколько я была равнодушна къ несчастному поляку. Настаивала на томъ ужасѣ, который вселялъ въ меня этотъ человѣкъ, лишенный разума и, конечно, не понимающій того, что можетъ произойдти отъ его словъ и поступковъ. Ничто не помогло! -- Вы заблуждаетесь, Марія, сказалъ мнѣ Моррисъ,-- онъ такой же помѣшанный какъ и я, съ тою только разницею, что находясь близь васъ я не вселяю въ васъ никакого страха; но за то онъ счастливѣе меня, его сердце свободно теперь отъ того, что давитъ меня какъ камень. -- Я васъ не понимаю! сказала я ему. Дѣйствительно, я не могла понять ничего. -- Въ такомъ случаѣ лучше молчать, разговоръ нашъ не поведетъ ни къ чему. Подумавъ съ минуту, онъ прибавилъ: "впрочемъ, къ чему же поведетъ и молчаніе? вы пожалуй вообразите еще что нибудь худшее. Кажется вамъ не жалокъ тотъ несчастный, который на краю могилы видитъ счастіе и не можетъ обладать имъ, потому что уже поздно. По вашему онъ не заслуживаетъ сожалѣнія и тогда, когда изъ груди его вылетаетъ вопль гнѣва и отчаянія, потому что прежде чѣмъ умереть, ему хотѣлось бы прижать къ груди свою невѣсту и напечатлѣть на устахъ ея послѣдній поцѣлуй; а это ему невозможно. Вотъ что было съ бѣднымъ молодымъ человѣкомъ, который теперь мирно спитъ въ гробу.-- И это правда.... Онъ остановился и посмотрѣлъ на меня. Кругомъ было пусто; онъ схватилъ меня за руку, сказавъ: "вы дрожите также и предо мною! Вы вѣрно забыли, что я говорилъ вамъ!" Я не могла произнести ни слова, и видѣла только, что отъ меня уходитъ мое послѣднее счастіе, что я должна отказаться отъ этихъ откровенныхъ разговоровъ, этихъ дружескихъ отношеній, къ которымъ такъ скоро привыкла и возвратиться снова въ уединеніе. "Я чувствую себя не совсѣмъ-то хорошо, сказала я Моррису,-- и потому пойду домой. Оставайтесь здѣсь и наслаждайтесь этимъ прекраснымъ солнцемъ, отъ котораго у меня болитъ голова. Если къ вечеру мнѣ будетъ лучше, я напишу вамъ" Я пожала ему въ послѣдній разъ руку и взглядомъ умоляла его не говорить ни слова.-- Мы разстались. Теперь посмотримъ, въ силахъ ли я писать къ нему. Вечеръ того же дня.
Я послала къ нему письмо, и чувствую себя лучше, разумѣется физически, душа же болитъ по прежнему. Вотъ что я писала ему. "Любезный другъ! Позвольте сказать вамъ "прости" въ этой жизни и "до свиданія" въ будущей. Послѣднія слова ваши сразили и уничтожили меня. Дорого дала бы я, чтобы намъ до конца остаться такими искренними друзьями, какими были до сихъ поръ; но если это невозможно, то благодарю васъ за то, что вы когда-то говорили мнѣ объ этомъ. Можетъ быть вамъ тяжело разстаться со мною;-- переносите это съ кротостью и постарайтесь снова пріобрѣсти тотъ душевный покой, съ какимъ мы смотрѣли съ вами на прошеедшее и будущее. Конечно, мы еще не разъ встрѣтимся съ вами; будемъ же вести себя такъ, какъ бы мы не принадлежали этому міру. Мнѣ нѣтъ надобности говорить вамъ, что моя дружба всюду будетъ слѣдовать за вами; возвратите мнѣ вашу, и минута забвенія померкнетъ. Прощайте, любезный другъ; не отвѣчайте на это письмо, и я буду видѣть, что вы поняли его такъ, какъ диктовало мнѣ сердце." 10 Ноября.
Мнѣ жаль теперь холодной зимы моей родины; здѣшнее солнце жжетъ меня. Сегодня я была неожиданно обрадована, увидя кровли и улицы покрытыя снѣгомъ; но это было не долго, снѣгъ сошолъ и опять стало сухо, какъ прежде. Отецъ въ письмѣ своемъ одобряетъ отказъ мой отъ наслѣдства оставленнаго полякомъ. Я тотчасъ же увѣдомила бургомистра -- и въ отвѣтъ на это получила письмо, въ которомъ онъ благодаритъ меня отъ лица всѣхъ бѣдныхъ города Мерана. Слава Богу, дѣло это теперь совершеннно окончено. Я мало пишу это время. Дни мои идутъ скучно и однообразно, какъ жолтые осенніе листья падающіе одинъ за другимъ съ дерева. 11 Декабря.
Сегодня утромъ въ девять часовъ я отправилась къ развалинамъ Зено, по той же самой тропинкѣ,-- но увы! не съ тѣмъ же сердцемъ. Когда я проходила мимо дверей его дома, онъ стоялъ на порогѣ, видѣлъ меня и оставался неподвижнымъ какъ статуя. Я не смѣла поднять глазъ; но кинувъ косвенный взглядъ въ его сторону, я замѣтила, что онъ блѣднѣе и серіознѣе обыкновеннаго. Онъ не поклонился и отошолъ въ амбразуру двери, какъ бы боясь испугать меня. Я продолжала свой путь съ поникшею головою. Гора показалась мнѣ сегодня еще суровѣе, чѣмъ въ первый разъ.-- Можетъ быть отъ того, что я ослабѣла; но все-таки я была гораздо веселѣе. На зло всѣмъ усиліямъ, я не могу взять верхъ надъ собою. Это не сожалѣніе о немъ и утратѣ тѣхъ задушевныхъ разговоровъ, которые такъ дороги мнѣ. Нѣтъ это сознаніе неисполненнаго долга. Но что же дѣлать мнѣ? Нельзя въ виду смерти питаться безумною надеждою жизни! 16 декабря.
Утомительный, но пріятный день! Я укладывала сегодня приготовленные мною моимъ роднымъ маленькіе рождественскіе подарки, которые, по совѣту портного, отнесла на почту. Появись въ первый разъ послѣ двадцати дней въ Вассермауерѣ, я встрѣтила тамъ Морриса; поклонился мнѣ и внимательно посмотрѣлъ на меня, очевидно желая узнать, здорова ли я; но не сказалъ ни слова. Онъ исполняетъ мою просьбу. Теперь я представляю себѣ, что между мною и имъ ничего не было; онъ сталъ для меня героемъ интересующаго меня романа, къ которому я чувствую болѣе чѣмъ обыкновенную симпатію. Вечеръ на Рождество.
Что это значитъ? Съ часъ тому назадъ, мнѣ принесли великолѣпную рождественскую елку, убранную апельсинами, гранатами, разными гостинцами и множествомъ свѣчей. Какой-то незнакомый слуга принесъ ее хозяйкѣ для передачи мнѣ, но не сказалъ отъ кого. Я зажгла всѣ свѣчи -- и кажется напрасно ломаю голову, придумывая кто сдѣлалъ мнѣ такой пріятный сюрпризъ. Никто не обращается ко мнѣ, даже съ малѣйшимъ вопросомъ; такъ кто же станетъ думать о томъ, чтобы доставить мнѣ удовольствіе? Неужели это онъ? Но вѣдь это противъ условія! Если не позволяютъ говорить, то тѣмъ болѣе дѣлать подарки. Эта мысль мучитъ меня; тутъ есть что-то такое, чему не должно быть, и въ чемъ придется горько раскаиваться. Письма отъ моихъ родныхъ приходятъ поздно. Нужно погасить свѣчи, вѣтви загораются. Я зажгу свою маленькую лампочку. Послѣдняя свѣча потухла на моемъ послѣднемъ рождественскомъ деревѣ. Колокола звонятъ. Я пишу при свѣтѣ луны. 28 декабря.
Я получила программу концерта, который дается сегодня въ почтовомъ залѣ какимъ-то пріѣзжимъ артистомъ. Онъ играетъ на гитарѣ, и я непремѣнно буду; это одинъ изъ моихъ любимыхъ инструментовъ, и притомъ я теперь не бѣгаю тѣхъ удовольствій, которыя могутъ хотя нѣсколько разсѣять мои грустныя мысли. Когда я пришла туда, концертъ уже начался; всѣ мѣста были заняты; оставалось только три кресла въ первомъ ряду около артиста,-- оставленныя, повидимому, для почетныхъ посѣтителей. Чтобы имѣть возможность слѣдить за игрою и не утратить ни одного изъ звуковъ инструмента, имѣющаго свойство сдержанности, я сѣла на одно изъ этихъ креселъ. Сначала я почувствовала нѣкоторую дурноту; въ залѣ было жарко и душно отъ натопленной печи и множества публики, къ тому-же она была низка. Но это скоро прошло, талантъ артиста приковалъ мое вниманіе. Вдругъ двери отворились и вошелъ Моррисъ. Видя что зала полна, онъ остановился на порогѣ, не рѣшаясь идти далѣе; но кто-то указалъ ему на свободное близь меня мѣсто. Онъ пробрался сквозь толпу, и слегка поклонясь мнѣ, сѣлъ рядомъ со мною. Мною овладѣла какая-то нервная дрожь, и я боялась, чтобы Моррисъ на замѣтилъ этого; но онъ казался сосредоточеннымъ въ самомъ себѣ и дѣлалъ видъ, что слушаетъ музыку съ большимъ вниманіемъ. Я тоже скоро оправилась отъ своего волненія, и предалась сладостнымъ мечтамъ, навѣяннымъ на меня звуками гитары. Мысли мои унеслись въ какой-то заоблачный міръ, гдѣ душа моя вмѣстѣ съ душею Морриса, свободныя отъ того, что мучило и разлучало ихъ здѣсь, на землѣ, сливались въ одну чудную небесную гармонію. Громкія рукоплесканія и браво насилу вывели меня изъ этого экстаза. Но вотъ музыкантъ оставилъ гитару и заигралъ на какомъ-то новомъ инструментѣ, похожемъ на деревянную гармонику тирольскихъ крестьянъ, который и назвалъ Кикилири. Крикливые звуки этого кикилири до того рѣзки и непріятны, что я не могла выносить ихъ, и непремѣнно ушла бы, если бы не боялась помѣшать игрѣ. Зная нервную раздражительность Морриса, я взглянула на него; онъ сидѣлъ съ закрытыми глазами, склонивъ голову на правую руку, какъ бы стараясь не слышать этихъ раздирающихъ душу звуковъ. Вдругъ губы его поблѣднѣли, полуоткрытые глаза остановились и голова скатилась на спинку креселъ, съ нимъ сдѣлался обморокъ. Всѣ видѣли это, но ни кто не поспѣшилъ къ нему на помощь. Кажется, всѣ ждали, что я брошусь помогать ему и доставлю имъ возможность потѣшиться надо мною. Я поняла это и почувствовала себя глубоко оскорбленною. Но вмѣстѣ съ сознаніемъ горькой обиды, ко мнѣ вернулось и присутствіе духа. Я обратилась къ музыканту съ просьбою прекратить игру и подошла къ Моррису, спрыснула ему лицо о-де-колономъ, который всегда ношу съ собою; только одинъ артистъ пришелъ помочь мнѣ, всѣ же прочіе поднялись со своихъ мѣстъ единственно для того, чтобы лучше видѣть. Мы вывели съ нимъ Морриса изъ залы; свѣжій воздухъ привелъ его въ чувство. Спускаясь съ лѣстницы, онъ оперся на мою руку, удерживая въ то же время вырывавшійся изъ груди его тяжкій вздохъ, и тихо пошелъ къ подъѣзду; я проводила его глазами и пошла своею дорогою. Я вернулась домой совершенно разстроенная. Ночью мнѣ было душно и жарко какъ въ проклятой залѣ -- и сквозь сонъ слышался адскій кикилири. 11 января.
У меня сдѣлался гриппъ -- и цѣлыя двѣ недѣли я не принималась ни за книги, ни за перо, ни за фортепіано. Діэта и сонъ избавили меня отъ этой болѣзни. Сегодня хочу сдѣлать первую прогулку; погода очень хороша, несмотря на то что холодно. Все это время я не имѣла никакихъ извѣстій о Моррисѣ. Что съ нимъ? Право, не знаю кого спросить объ этомъ. Послѣ полудня.
Я встрѣтила его доктора и рѣшилась остановить его. Почему бы, думала я, мнѣ не спросить его о Моррисѣ? Вѣдь всѣ видѣли, что во время обморока въ концертѣ, я принимала въ велъ самое живое участіе и даже проводила его домой. Такъ что же удивительнаго, если я желаю знать въ какомъ состояніи находится его здоровье? Докторъ сказалъ мнѣ, что Моррисъ съ самаго того вечера болѣвъ сильною нервною горячкою. Онъ былъ очень серіозенъ. Я хотѣла поговорить съ нимъ и узнать, не опасается ли онъ за жизнь больного. Но къ нему подошелъ одинъ изъ его паціентовъ, и мнѣ пришлось отложить свои вопросы. И такъ, предчувствія и болѣзненныя грезы не обманули меня! Онъ боленъ, можетъ быть умираетъ, а я не съ нимъ. Господи, что это! Мнѣ изъ голову не приходило, что я переживу его! Съ какою грустію сидѣла я на солнышкѣ! Рѣка катила передо мною свои волны, быстро отрывая отъ утесовъ зацѣпившіяся бревна и унося ихъ далеко за собою. Я долго и пристально смотрѣла на нихъ. Не такъ-ли бываетъ и съ нами? Что наше счастіе? Случай разобьетъ его въ дребезги; а волна жизни унесетъ насъ по своей прихоти. Тише! Тише, бѣдное сердце! Твои бурные порывы убьютъ меня. 12 вечеромъ.
Цѣль моя достигнута! Я одержала побѣду -- и радость, которую я испытываю, стоитъ борьбы, выдержанной мною сегодня. Я была у Морриса, пойду къ нему завтра, послѣ завтра, однимъ словомъ каждый день, пока продолжится его болѣзнь. Вотъ какъ это случилось: Утромъ я послала хозяйку освѣдомиться о томъ, какъ провелъ онъ сегодняшнюю ночь. Возвратясь, она донесла мнѣ, что къ ней вышла какая-то полная, бѣлокурая, среднихъ лѣтъ дама, которая, узнавъ что она прислана мною, сказала сердитымъ голосомъ: "Все такъ же". А между тѣмъ изъ сосѣдней комнаты слышался несвязный бредъ больнаго. Извѣстіе это поразило меня еще болѣе. Я знала мнѣніе Морриса насчетъ филантропическихъ наклонностей благотворительной дамы; онъ самъ разсказывалъ мнѣ, что стоило ему отдѣлаться отъ нея. И теперь она сидитъ у его постели и стережетъ его горячечный бредъ. Нѣтъ, я этого не вынесу! Я мигомъ собралась и отправилась къ нему, имѣя въ душѣ твердое намѣреніе отбросить въ сторону все, кромѣ заботы о его здоровьѣ и спокойствіи. Было еще довольно рано, когда я постучалась въ двери его квартиры. Услышавъ голосъ дамы съ крѣпкими нервами, крикнувшей мнѣ: "войдите!", я невольно оробѣла; но не надолго. Очутившись съ нею лицомъ къ лицу и встрѣтивъ ея холодный и неблагосклонный взглядъ, я скоро пришла въ себя и довольно покойно сказала ей, что не удовлетворена доставленными мнѣ сегодня моею хозяйкою свѣдѣніями, я сама пришла навѣстить г. Морриса и желаю его видѣть. Въ это время больной произнесъ мое имя. "Слышите-ли! сказала я ей,-- онъ зоветъ меня. Я пойду къ нему, онъ не въ бреду." -- Г. Моррисъ не можетъ теперь принять никого, сказала она мнѣ,-- тѣмъ болѣе васъ. Посѣщеніе ваше неприлично. -- Только не у постели умирающаго друга, отвѣчала я, и услышавъ что онъ снова назвалъ меня: "Марія", я отворила дверь и вошла къ нему въ кабинетъ. Здѣсь было довольно темно; маленькое окно, выходящее на улицу, до половины было задернуто занавѣскою. Но этотъ полумракъ не мѣшалъ мнѣ разглядѣть блѣдное и исхудалое лицо Морриса, озаренное радостію при видѣ меня. Онъ пожалъ мнѣ руку и сдѣлалъ нѣсколько усилій приподнять голову съ подушки. "Вы пришли, Марія, сказалъ онъ тихимъ голосомъ.-- О! какъ мнѣ легко теперь! Вы не уйдете отъ меня?... Я не могу выносить... Мнѣ такъ мало остается времени... Эта дама... Вы знаете... Каждое ея слово мнѣ острый ножъ... Ея присутствіе давитъ меня какъ гора... Но у меня не достаетъ духа сказать ей. Я намекалъ ей объ этомъ, говоря, что хочу остаться одинъ. Больные не должны имѣть своей воли -- сказала она. О Марія! не покидайте меня! Останьтесь со мною! Я хочу видѣть и слышать только васъ одну. Исполните мою просьбу, и я обѣщаю вамъ не говорить ничего такого, что можетъ огорчить васъ." Съ растерзаннымъ сердцемъ, едва удерживая слезы, я нѣжно пожала ему руку, сказавъ, что исполню его желаніе и буду съ нимъ. Онъ тихо закрылъ глаза, и казалось заснулъ, не выпуская моей руки. Выраженіе лица его было покойно. Я хотѣла тихонько освободить свою руку; но онъ очнулся и посмотрѣлъ на меня такими умоляющими глазами, что я не рѣшилась сдѣлать этого. Наконецъ, сонъ овладѣлъ имъ -- и я вышла въ другую комнату. Благотворительная дама сидѣла на канапе и вязала. Не желая терять времени, я приступила къ дѣлу и очень вѣжливо объявила ей, что больной, считая себя глубоко обязаннымъ, боится утруждать ее болѣе хлопотами и заботами о немъ и проситъ оставить его,-- и что я, съ помощію слуги, буду ходить за нимъ. -- Кто? вы, моя милая?.. спросила она съ удивленіемъ и грознымъ тономъ. -- Конечно я, отвѣчала я ей, стараясь казаться какъ можно покойнѣе,-- здѣсь въ городѣ я короче всѣхъ знакома съ г. Моррисомъ; стало-быть, это моя прямая обязанность. У васъ же и безъ того много другихъ больныхъ, которые болѣе его имѣютъ нужду въ вашихъ попеченіяхъ и болѣе близки вашему сердцу чѣмъ онъ. Она глядѣла на меня пристально и кажется не вѣрила своимъ ушамъ. -- Возможно-ли! вскричала она наконецъ,-- неужели вы не хотите понять, что ваша теперешняя выходка нанесетъ послѣдній ударъ вашей и безъ того уже пошатнувшейся репутаціи. Подумайте хорошенько, вѣдь вы не такая старуха какъ я, и не можете ставить себя выше того, что говорятъ про васъ! Мнѣ кажется, моя милая, за вами самими нуженъ еще надзоръ. Я сказала ей, что я очень хорошо знаю что дѣлаю и какую отвѣтственность беру на себя; но все-таки остаюсь здѣсь и прошу ее не безпокоиться на счетъ моей репутаціи; я давно уже считаю себя отчужденною отъ міра и не желаю имѣть надъ собою другаго судьи, кромѣ Бога. Она встала со своего мѣста и взяла шляпу, говоря: "я вижу, что мнѣ нѣтъ никакой надобности оставаться съ молодою особою, которой нравственныя начала такъ рѣзко противорѣчатъ моимъ правиламъ, и которая не нуждается въ томъ, чтобы мое присутствіе придало хотя нѣкоторую законность тѣмъ отношеніямъ, которыя мнѣ самой кажутся предосудительными". Мы молча размѣнялись поклонами, и она ушла. Проводивъ ее, я почувствовала, что съ плечъ моихъ свалилась тяжелая ноша и я теперь свободна. Я отворила балконъ, чтобы прогнать неразлучный съ нею запахъ эфира. Потомъ принялась разсматривать убранство комнаты: дорогая мебель, бюро, книги и наконецъ балконъ, откуда, спустясь съ нѣсколькихъ ступенекъ, можно очутиться въ прекрасномъ саду. Какой комфортъ, какая обстановка, въ сравненіи съ моею бѣдною комнаткою! Желая узнать спитъ-ли еще мой больной, я слегка полуотворила дверь и заглянула въ кабинетъ. "Марія!" сказалъ онъ, примѣтивъ мою голову между дверьми,-- я все слышалъ; вы мой ангелъ хранитель; вамъ обязанъ я первою минутою спокойствія, котораго не имѣлъ въ теченіи двухъ недѣль." -- Спите! сказала я ему.-- Вамъ вредно говорить. Успокойтесь! и пошли вамъ Богъ пріятный сонъ. Онъ склонилъ голову и глаза его снова закрылись. Послѣ обѣда пришелъ докторъ и отъ души хохоталъ, слушая какъ я здѣсь водворилась. Не знаю, говорилъ-ли ему обо мнѣ Моррисъ. Не думаю. Только докторъ былъ очень доволенъ, узнавъ что больной спалъ цѣлые три часа,-- и пульсъ его показался ему лучше чѣмъ въ предъидущіе дни. А сдѣлала ему нѣсколько вопросовъ о ходѣ болѣзни. "Опасность еще не миновалась", сказалъ онъ, покачавъ головою. Въ семь часовъ я возвратилась домой. Слуга его остался сидѣть ночь у его постели. Когда я уходила, Моррисъ спалъ и даже не почувствовалъ, что я коснулась его руки. Мнѣ тоже надо лечь, чтобы завтра проснуться пораньше и явиться на свой постъ. Давно я не была такъ покойна какъ сегодняшній вечеръ. Только бы ничего не случилось съ нами! 13-е.
Онъ проснулся ночью и тотчасъ сталъ звать меня. Слуга насилу увѣрилъ его, что я приду утромъ. Я нашла его въ какомъ-то возбужденномъ состояніи -- и не малаго труда стоило мнѣ убѣдить его въ томъ, что мнѣ надо чередоваться со слугою. "А если я умру ночью?" сказалъ онъ мнѣ. -- Если вы будете умирать, то за мною придутъ, и я мигомъ буду здѣсь. Я должна была ему дать въ томъ мою руку. Онъ страшно худъ и ничего не ѣстъ. Я все болѣе и болѣе утверждаюсь въ томъ мнѣніи, что присутствіе мое приноситъ ему пользу. Сегодня послѣ полудня ему было лучше. Я сидѣла въ другой комнатѣ и читала, прислушиваясь къ его тихому дыханію. Двери были нарочно отворены, для того чтобы онъ могъ видѣть меня оттуда. Я входила къ нему только тогда, когда нужно было подать питье. "Она просто волшебница, сказалъ онъ однажды доктору,-- и превращаетъ мнѣ смерть въ веселый праздникъ. Приказывайте только -- я съ радостью приму все изъ рукъ этого ангела". 19-е.
Вчера я была не въ состояніи писать; день былъ очень дуренъ. Моррисъ все въ одномъ положеніи; но для меня мало утѣшенія видѣть, что ему не дѣлается хуже. Погода стоитъ холодная: вода въ саду замерзла, а между тѣмъ въ воздухѣ ни пушинки снѣга. Это меня очень огорчаетъ; я увѣрена, что пока будетъ продолжаться холодное время, больной мой не оправится. Сегодня онъ въ безпамятствѣ и не узнаетъ меня. Въ бреду своемъ онъ говорилъ о какой-то неизвѣстной мнѣ странѣ и людяхъ. Какъ мало мы знаемъ другъ друга, и несмотря на это какъ коротко сошлись между собою!-- намъ извѣстны наши нравственныя стороны, а это главное. 19-е пять часовъ утра.
Я возвратилась домой проведя цѣлыя сутки безъ сна, и теперь еще не могу рѣшиться лечь спать; мнѣ нужно собраться съ мыслями и писать. Какъ слѣпой, пораженный въ минуту разрѣшенія яркимъ лучемъ солнца, я испытываю какую-то жгучую радость, смѣшанную съ болью и сознаніемъ собственнаго счастія. Но лучше я разскажу все подробно. Послѣдніе три дня Моррисъ былъ очень труденъ. Тоска моя возростала съ каждымъ часомъ болѣе и болѣе. Вечеромъ пріѣхалъ докторъ, и чтобы успокоить себя, я обратилась къ нему съ распросами. -- Нужно ускорить кризисъ, сказалъ онъ мнѣ,-- а то я не ручаюсь за его жизнь. Моррисъ лежалъ въ безпамятствѣ; холодные души и чуть теплыя ванны совершенно ослабили его; онъ не могъ говорить, а только стоналъ, пока укладывали его въ постель; докторъ пришелъ ко мнѣ. -- Эту ночь я буду сидѣть надъ нимъ, присутствіе мое здѣсь необходимо, сказалъ онъ.-- Возвратитесь къ себѣ домой и успокойтесь; день былъ для васъ слишкомъ тяжелъ. Я сказала ему, что предпочитаю остаться здѣсь у больного. Видя мою твердую рѣшимость, онъ не настаивалъ болѣе. Я должна сдержать обѣщаніе данное Моррису -- быть съ нимъ въ ту минуту когда угрожаетъ ему смерть. Я усѣлась въ креслѣ передъ бюро и для вида взяла книгу; читать я не могла, и только прислушивалась къ тому, что дѣлается въ кабинетѣ, гдѣ докторъ, сидя у постели Морриса, самъ перемѣнялъ ему холодные компрессы, давая отъ времени до времени тихимъ голосомъ нѣкоторыя приказанія слугѣ. Отрывистый бредъ и стоны больнаго разрывали мнѣ душу; "Господи! думала я,-- это его голосъ, можетъ быть даже послѣднія слова; а я не могу понять ихъ! Онъ самъ теперь не въ состояніи понять себя! Какое грустное прощаніе!" Я не стану болѣе описывать этихъ страшныхъ минутъ. Воспоминаніе о нихъ приводитъ меня въ трепетъ. Часы на башнѣ пробили одиннадцать. Глубокая тишина царствовала въ кабинетѣ. Удерживая дыханіе, я съ безпокойствомъ спрашивала себя, что это значитъ. Хотѣла встать и пойдти къ дверямъ, но ноги мои были точно парализованныя, и я не могла двинуться съ мѣста. Можетъ быть у меня не хватило силъ принудить себя идти на встрѣчу ужасной дѣйствительности. Странное дѣло! Я, никогда не робѣвшая предъ смертью, теперь боялась ея какъ ребенокъ тьмы. Не знаю, сколько времени пробыла я въ такомъ состояніи. Наконецъ, дверь кабинета отворилась и докторъ тихо вошелъ ко мнѣ со словами: "Онъ спасенъ"! Силы мои измѣнили мнѣ и я залилась слезами.-- Вы плачете, сказалъ онъ, сѣвъ подлѣ меня,-- и не вѣрите мнѣ. Слова мои кажутся вамъ горькою ироніею,-- вы считали его безнадежнымъ еще до начала кризиса; а кризисъ-то и спасъ его. Природа съиграла съ нимъ смѣлую шутку, и вышла побѣдительницею. Въ моей медицинской практикѣ это не первый случай: борьба между нервною и сангвиническою системами сосредоточиваетъ вмѣстѣ всѣ жизненныя силы, и проясняетъ старый недугъ, охватившій повидимому весь организмъ. Если это не возобновится, то другъ нашъ скоро поправится -- и въ мартѣ я пошлю его въ Венецію, гдѣ теплый климатъ окончательно излечитъ его грудь. Не будучи пророкомъ, скажу вамъ, что если съ нимъ не случится ничего особеннаго, то чрезъ нѣсколько мѣсяцевъ онъ будетъ такъ бодръ и здоровъ какъ не былъ прежде. Стукъ въ кабинетѣ вызвалъ его туда. Оставшись одна, я старалась оправиться отъ того смущенія, въ которое привели меня слова его. Къ стыду моему, я должна признаться что была болѣе, изумлена чѣмъ обрадована. И такъ, онъ переживетъ меня, говорила я себѣ; а я думала, что скоро сама послѣдую за нимъ въ могилу! Но это продолжалось не долго. Мысль что онъ будетъ жить и имѣть возможность осуществить свои планы и стремленія -- наполнила сердце мое радостью и я благодарила Бога, возвратившаго его къ жизни и счастію. Докторъ опять пришелъ ко мнѣ и на этотъ разъ посовѣтовалъ лечь спать. "Въ кабинетѣ, сказалъ онъ,-- всѣ спятъ: и баринъ, и слуга; не худо-бы и вамъ послѣдовать ихъ примѣру и лечь здѣсь на канапе. Я же велѣлъ подать себѣ чаю и проведу остатокъ ночи за чтеніемъ. Вамъ нельзя и подумать о возвращеніи домой ранѣе утра, теперешній ночной холодъ можетъ причинить вамъ столько же вреда, сколько принесло пользы пребываніе въ Меранѣ". -- Пользы? спросила я съ удивленіемъ.-- Вы думаете, что я убаюкиваю себя подобными мечтами! Нѣтъ, я очень хорошо понимаю свою болѣзнь и знаю, что единственная польза, на которую я могу расчитывать заключается въ томъ, что жизнь моя можетъ продлиться нѣсколькими днями или недѣлями долѣе. Онъ засмѣялся, сказавъ:-- Извините меня, я совершенно другаго мнѣнія. -- Вотъ вамъ заключеніе одного изъ вашихъ собратьевъ, человѣка очень свѣдущаго въ наукѣ, сказала я вынувъ изъ бьюара (который былъ со мною, потому что я хотѣла заняться корреспонденціей" рисунокъ моихъ легкихъ. Разсмотрѣвъ его внимательно, онъ сказалъ:-- я былъ бы вамъ очень благодаренъ, если бы вы позволили мнѣ разъяснить себѣ это обстоятельство. Я согласилась. Освидѣтельствовавъ меня, онъ сѣлъ на свое мѣсто и принялся тихонько допивать свой чай. Когда же я спросила его: какого онъ мнѣнія насчетъ вѣрности рисунка, онъ отвѣчалъ, что не знаетъ что и думать;-- если до отъѣзда сюда мои легкія были въ такомъ состояніи, въ какомъ они представлены на бумагѣ, то здѣшній климатъ совершилъ чудо; "и это нисколько не удивляетъ меня, прибавилъ онъ,-- я видѣлъ не одинъ такой случай. Но вотъ что странно -- это быстрота съ какою совершилось исцѣленіе. Вашъ докторъ должно быть принадлежитъ къ старой школѣ и не имѣетъ понятія о томъ дѣйствіи, которое производитъ на насъ потрясеніе. Вы считаете себя неизлечимою, хорошо. Мы поговоримъ съ вами объ этомъ въ будущемъ году. Если вы проведете лѣто на родинѣ, то конечно зимою опять вернетесь къ намъ, это вамъ необходимо". Между имъ и мною завязался горячій споръ, я съ жаромъ защищала своего стараго доктора. Не странно-ли въ самомъ дѣлѣ? больная нападаетъ на врача говорящаго ей о выздоровленіи. Но Богъ знаетъ что принесетъ оно мнѣ; можетъ быть новое рабство послѣ кратковременной свободы, исчезнувшей какъ сонъ. Я написала при немъ письмо къ моему доктору, въ которомъ просила его придти ко мнѣ на помощь и защитить меня отъ ярко-блеснувшими предъ моими глазами луча надежды. Когда начало разсвѣтать, я пошла домой. Слуга Морриса проснулся, но самъ онъ спалъ еще. Докторъ вышелъ со мною. Дорогою я опустила письмо свое на почту, просила его не говорить объ этомъ никому, пока не получу отвѣта, даже Моррису. Онъ обѣщалъ смѣясь и проводилъ меня до самыхъ дверей. Поднимаясь на лѣстницу, я чувствовала сильную слабость. Вѣрно мнѣ не долго уже ходить по ней. Тѣнь лежитъ еще на горахъ; небо покрыто тучами и снѣгъ начинаетъ падать на землю небольшими хлопьями. Въ комнаткѣ моей очень тепло; маленькая печка отлично исполнила свое дѣло. Ахъ, еслибы я могла теперь заснуть! Уже и такъ много мнѣ, бѣдному инвалиду, различныхъ потрясеній! 20-е.
Вчера я оставалась цѣлый день дома. Я очень опрометчиво обѣщала доктору не выходить безъ его позволенія. Онъ требовалъ во имя науки, чтобы я вполнѣ вѣрила его діагностикѣ. "Притомъ же, прибавилъ онъ,-- это будетъ лучше для нашего друга." Онъ приходилъ ко мнѣ сегодня утромъ, и слава Богу принесъ добрыя вѣсти. Моррису нуженъ теперь только покой и продолжительный сонъ. Дождь и снѣгъ дѣлаютъ мою тюрьму довольно сносною; и къ тому же я сама не имѣю ни малѣйшаго желанія видѣть кого бы то ни было, пока не получу отвѣта на мое письмо. Въ настоящее время я не знаю, какую роль должна я играть передъ людьми: взять ли мнѣ подобно страннику въ руки свой дорожный посохъ и отправиться въ дальній путь или остаться и жить съ ними? Мнѣ кажется, что на меня всѣ смотрятъ какъ на бродягу, паспортъ котораго въ неисправности, и который самъ не въ состояніи дать вѣрныхъ показаній: откуда онъ и куда идетъ. Это мучитъ меня; а между тѣмъ мнѣ приходится ждать цѣлую недѣлю и оставаться въ неизвѣстности. Сегодня надо было бы писать къ отцу, а я не могу взяться за перо. Хуже всего то, что чувства мои въ какомъ, то разладѣ. Когда я принимаюсь увѣрять себя въ томъ, что я должна непремѣнно умереть, кровь, моя какъ бы насмѣхаясь надо мною, начинаетъ быстро течь въ моихъ жилахъ. Мнѣ, твердо вѣрившей въ неизбѣжную смерть, снова дается жизнь; но для меня это только перемѣна физическихъ страданій на продолжительный плѣнъ, и я не могу смотрѣть на нее какъ на благодать дарованную мнѣ свыше. Все еще нѣтъ писемъ, и все то же мрачное небо и холодная погода. Нужно написать здѣсь про сдѣланную мною страшную глупость; я купила себѣ шелковое платье; матерія очень хороша; не знаю, буду ли я носить его. Когда я высказала свои опасенія старой торговкѣ, она поглядѣла на меня изумленными глазами и никакъ не хотѣла вѣрить что я скоро умру. 1 Февраля.
Вчера я получила отвѣтъ. Въ первую минуту я не могла ничего прочесть, буквы плясали передо мною. Прочитавъ же его, я была точно помѣшанная, и не знаю какое чувство овладѣло мною -- испугъ или радость? Мой старый докторъ исполнилъ свой долгъ, прибѣгнувъ ко лжи какъ къ единственному средству моего спасенія; онъ очень хорошо видѣлъ, что одна только мысль избавить отца моего отъ зрѣлища быстро-развивающейся болѣзни и неминуемой смерти -- можетъ заставить меня ѣхать въ Меранъ, а это по его мнѣнію было необходимо для возстановленія моего здоровья. Какъ ловко и осторожно этотъ достойный человѣкъ велъ свое дѣло! А между тѣмъ мысли мои теряются въ темной и безотрадной будущности, сквозь мракъ которой представляются мнѣ мой отецъ и братъ. Нѣтъ, привлекательнѣе было для меня то убѣжище, гдѣ у входа стоитъ на стражѣ ангелъ смерти. 3-е.
Сейчасъ ушелъ отъ меня докторъ и унесъ съ собою для изученія письмо моего стараго друга; онъ показался ему замѣчательнымъ психологомъ. Не хочетъ-ли онъ показать письмо это Моррису? Съ нѣкотораго времени, этотъ докторъ начинаетъ казаться мнѣ очень загадочнымъ,-- напримѣръ: онъ ничего не говоритъ мнѣ про своего больнаго; а между тѣмъ, я знаю, что онъ поправляется и уже выходитъ на балконъ. Когда я стала просить его позволить мнѣ прогуляться, онъ сказалъ: "Нѣтъ, погодите еще, вамъ надо остерегаться разговоровъ, могущихъ взволновать васъ." Съ кѣмъ же это я буду такъ разговаривать? Странно, что Морисъ обо мнѣ ничего не спрашиваетъ. Конечно, онъ понимаетъ, что теперь все перемѣнилось для насъ -- и мы оба должны жить; но, съ точки зрѣнія нашей дружбы... такъ что-же! кризисъ, которому онъ обязанъ своимъ выздоровленіемъ, измѣнилъ его совершенно, а пароксизмъ горячки вывѣялъ изъ сердца его воспоминаніе о другѣ прежнихъ, горькихъ дней. 5-е.
Письмо отца привело меня въ слезы, оно наполнено поздравленіями. Ахъ! я была счастлива прежде, когда всѣ жалѣли меня! Но теперь, когда этотъ міръ сталъ снова принадлежать мнѣ,-- я несчастна. Эти зимніе дни, съ ихъ жгучимъ, точно весеннимъ солнцемъ, дѣлаютъ меня какимъ-то жалкимъ существомъ,-- духъ и тѣло отказываются служить мнѣ. 8-е.
Не многимъ изъ насъ назначенъ такой счастливый жребій какъ Моррису, послѣ вынесеннаго имъ жестокаго испытанія. Сердце содрогается при мысли о томъ, что ждетъ насъ въ будущемъ. Не успѣло пройти двухъ недѣль какъ я сидѣла у его постели -- и что произошло съ тѣхъ поръ! Услышавъ мое имя, онъ можетъ быть даже не повернетъ головы и не постарается припомнить себѣ забытую встрѣчу. Я же въ свою очередь, послѣ многихъ лѣтъ разлуки, скажу о немъ при случаѣ, какъ старуха, которой только что сообщили интересную вѣсть о другѣ ея, давно минувшей юности -- я знала его, онъ достоинъ этого, у него рѣдкій умъ и благородное сердце. 12-е.
Сегодня послѣ полудня было очень жарко. Не располагая идти на Кюхельбергъ, потому что но дорогѣ туда очень мало тѣни, я пошла въ Вассермауеръ, приготовивъ заранѣе отвѣты на вопросы, съ которыми гуляющіе могли отнестись ко мнѣ, любопытствуя узнать, какое впечатлѣніе произвело на меня извѣстіе о моемъ скоромъ выздоровленіи. Но на этотъ разъ ихъ было очень немного. Вдругъ на одной изъ скамеекъ я увидѣла даму съ крѣпкими нервами и рядомъ съ нею... кого-же?-- Морриса; онъ очень любезно разговаривалъ съ нею и слушалъ ее, весело улыбаясь. Сердце мое не выдержало: мнѣ нечего дѣлать здѣсь, подумала я. Уйду отсюда и никогда не приду болѣе. Я не хочу ни видѣть ихъ, ни слышать, ни размѣниваться съ ними поклонами и привѣтствіями. Я перешла мостъ и пошла по шоссе, идущему мимо маленькихъ деревушекъ, черезъ долину Эстшъ, вплоть до Боцена. Почему не отправиться мнѣ въ Боценъ? думала я: откуда можно будетъ выслать хозяевамъ деньги за квартиру и попросить ихъ перевезти мои вещи. Тамъ найду я карету или постъ-шезъ, и уѣду къ отцу. Мнѣ не съ кѣмъ прощаться въ Меранѣ: кто будетъ заботиться о моемъ отъѣздѣ?-- его не замѣтитъ даже и тотъ, кого я когда-то называла своимъ другомъ. Онъ весело разговариваетъ съ благотворительною дамою и съ улыбкою выноситъ ея свинцовый взглядъ и монотонный голосъ, похожій на стукъ заступа о замерзлую глину. Въ восторгѣ отъ этого намѣренія, я шла скорымъ шагомъ. Меня утѣшала мысль, что я укроюсь въ родительскомъ домѣ -- этой старой клѣткѣ, въ которую добровольно возвращаются комнатныя птицы, не имѣющія силъ лѣтать на волѣ. На закатѣ солнца, я была въ какой-то деревнѣ, названіе которой мнѣ неизвѣстно,-- и не останавливаясь тамъ ни на минуту, продолжала свой путь, тѣмъ же шагомъ, завернувшись въ свой плащъ, потому что вечерній холодъ сталъ таки порядочно пробирать меня. Пройдя такимъ образомъ цѣлый часъ, я почувствовала усталость и голодъ. Кругомъ не видно было никакого жилья и ни кто не шелъ по дорогѣ. Отчаяніе овладѣло мною -- и героиня, имѣвшая въ душѣ такое рѣшительное намѣреніе, плакала, сидя на камнѣ, какъ бѣдное, покинутое дитя. Нѣтъ, легче умереть, чѣмъ жить! Не знаю что было бы со мною, если бы случай, или лучше сказать, благое провидѣніе не сжалилось надо мною и не пришло ко мнѣ на помощь. Я услышала стукъ колесъ и хлопанье бича -- и вскорѣ мой старый знакомецъ, Игнатій, показался на дорогѣ. Увидѣвъ меня, онъ остановился и предложилъ мнѣ мѣсто въ своей таратайкѣ. Я съ благодарностью приняла это предложеніе, и мы поѣхали въ Меранъ. Онъ только что заключилъ выгодную сдѣлку и потому былъ пьянъ. Вино развязало ему языкъ, и онъ всю дорогу разсказывалъ мнѣ, какъ счастливо живетъ со своею Лизою; она хотя и бранится съ нимъ, но и онъ не уступаетъ ей;-- а все-таки хозяйство лучше вести двоимъ чѣмъ одному: чего не въ силахъ сдѣлать одинъ, то сдѣлаетъ другой, а четыре глаза видятъ лучше двухъ. Наконецъ онъ спросилъ меня про господина, котораго видѣлъ со мною въ Шоннѣ. Я сказала ему, что теперь онъ слава Богу здоровъ. Услышавъ это, онъ затянулъ какую-то тирольскую пѣсню, хлопнулъ бичемъ и поглядѣлъ на меня такъ лукаво, что мнѣ стало неловко. Хозяева мои вытаращили глаза, узнавъ что я такъ далеко ходила. Я сказала имъ, что уѣзжаю на будущей недѣли. Теперь тепло, снѣгъ сошелъ съ Бреннера и скоро настанетъ весна. Надо воспользоваться этимъ временемъ и переправиться черезъ горы. Завтра пойду въ Вассермауеръ и прощусь съ нѣкоторыми знакомыми, которымъ скажу, что, чувствуя себя гораздо лучше, я намѣрена возвратиться на родину. На другой день... Весна кругомъ.
Можно ли описывать то, чего не въ силахъ понимать и чувствовать? Проснувшись утромъ, я никакъ не могла предвидѣть того, что принесетъ мнѣ сегодняшній день. Не будь этого, я можетъ быть опять убѣжала бы куда нибудь. Вчера я писала, что тяжело жить на свѣтѣ; но еще тяжелѣе для бѣдной, измученной души -- испытывать счастіе и бояться, чтобы оно снова не ушло отъ нея. Но, благодаря Бога, истинное счастіе рѣдко приходится испытывать одному; оно дѣлится между двумя любящими существами.-- Эти чудныя фіалки знаютъ, какая чудная весна настала для меня теперь. Когда я проснулась, было довольно поздно. Причесываясь передъ зеркаломъ, я увидѣла, что моя свѣжесть снова вернулась ко мнѣ и новое платье было какъ нельзя болѣе кстати. Давно уже я не занималась собою; но если мнѣ суждено жить, то я должна быть снова женщиною. Когда я заплетала косы, мнѣ показалось, что на видъ я гораздо моложе чѣмъ думала, изъ головѣ моей мелькнулъ образъ молодаго поляка. Я невольно спросила себя: чѣмъ могла я плѣнить его? Конечно, это дѣло вкуса; по мнѣ теперь совѣстно за мой прежній туалетъ, и я не пойду въ Вассермауеръ не перемѣнивъ лентъ на моей шляпкѣ. Пока я занималась этимъ, Моррисъ вошелъ ко мнѣ, кажется не постучавъ даже въ двери. Я совсѣмъ растерялась, но онъ повидимому не замѣчалъ этого и былъ смущенъ еще болѣе чѣмъ я. Онъ подошелъ къ окну, полюбовался видомъ, посмотрѣлъ на бюро, и наконецъ, обратясь ко мнѣ, сталъ извиняться въ томъ, что отправляясь завтра въ Венецію, онъ рѣшился придти проститься со мною. Я сѣла на канапе, предложивъ ему сдѣлать то же самое. Я была въ шляпкѣ, но онъ кажется не обращалъ на это никакого вниманія и былъ занятъ исключительно тѣмъ, что было у него на сердцѣ. -- Что думали вы обо мнѣ, Марія, говорилъ онъ,-- когда я, послѣ той ночи, когда вы съ докторомъ бодрствовали у моей постели, ни однимъ знакомъ не заявилъ вамъ о томъ, что я живъ. Вы конечно считали меня низкимъ и неблагодарнымъ человѣкомъ. Но это неправда!-- Все бывшее со мною во время болѣзни -- представлялось мнѣ потомъ бредомъ горячки. Иногда казалось мнѣ, что вы наяву подходили къ моей постели, поправляли подушки, подавали питье, припоминалась даже сцена съ благотворительною дамою; но все это было такъ смутно, такъ неясно, что я опять приходилъ къ тому заключенію, что это были безумныя грезы. Письмо ваше, въ которомъ вы даете мнѣ форменную отставку, еще болѣе утверждало меня въ этомъ мнѣніи. Правда, хозяйка ваша каждое утро являлась отъ вашего имени освѣдомиться о моемъ здоровьѣ. Но и другіе знакомые дѣлали то же самое и присылали ко мнѣ своихъ слугъ. А потому я смотрѣла, на это какъ на свѣтскую учтивость. Не смѣя и думать о сближеніи съ вами, я не рѣшался даже писать къ вамъ и проститься съ вами хотя письменно. Каково же было мое удивленіе, когда, встрѣтясь вчера съ извѣстною вамъ дамою, я узналъ отъ нея, что вы дѣйствительно были моею избавительницею и неутомимо ходили за мною во время опасности; ваше великодушное сердце, забывъ то, что было причиною нашей разлуки,-- пришло ко мнѣ на помощь. Я не могу выразить вамъ моей благодарности; мнѣ стыдно за себя, когда подумаю, какъ много я виноватъ передъ вами. Я приходилъ къ вамъ вчера, но васъ не было дома;-- и вѣрно никто не сказалъ вамъ, что я два раза стучался въ двери; или можетъ быть вы не желаете видѣть меня, и простирали свое участіе только къ умирающему? Неужели-же теперь, когда я остался жить, одно необдуманное слово должно отдалить меня отъ васъ навсегда? Я уѣду завтра -- и то неудовольствіе, которое причиняетъ вамъ мое присутствіе, исчезнетъ вмѣстѣ со мною. Не знаю, что отвѣчала я, не помню даже какъ это случилось, но рука моя снова очутилась въ его рукѣ и онъ снова назвалъ меня: "Марія"! Это было для меня какою-то чудною, неземною музыкою. мнѣ казалось, что я умерла и ожила въ вѣчности для счастія и блаженства. -- Пойдемъ, сказалъ онъ мнѣ,-- ты совсѣмъ готова, будемъ дѣлать визиты какъ женихъ и невѣста. Онъ взялъ меня за руку и мы пошли. Въ мастерской портнаго, хозяинъ и два работника смотрѣли на насъ съ полнымъ изумленіемъ; а достойная жена его, держа въ рукахъ котелъ, который сбиралась поставить на огонь, принялась восхвалять меня такъ усердно, что не смотря на слезы, я не могла удержаться отъ смѣха. Потомъ мы заходили въ лавки, гдѣ Моррисъ накупилъ мнѣ тьму различныхъ бездѣлокъ, приказывая отнести ихъ въ квартиру его невѣсты, въ домѣ портнаго, въ третьемъ этажѣ. Въ Вассермауерѣ, какъ водится, мы нашли все здѣшнее общество; такъ же какъ и всегда играла музыка, но на этотъ разъ она была мнѣ очень пріятна. Глаза всѣхъ устремлены былина насъ -- и всѣ, наперерывъ, старались осыпать насъ поздравленіями; это меня очень забавляло. Даже дама съ крѣпкими нервами -- и та расчувствовалась, когда Моррисъ цѣлуя руку сказалъ ей, что къ ней только одной я ревновала его. За это она меня поцѣловала въ лобъ, сказавъ, что ревность свойственна тѣмъ, у кого слабы нервы,-- и потому извинительна. И всѣ въ одинъ голосъ говорили, что это для нихъ не новость. Моррисъ отвѣчалъ имъ, что на этотъ разъ они знали болѣе чѣмъ онъ самъ. Наконецъ, когда маленькая торговка стала предлагать намъ букеты фіалокъ, онъ высыпалъ ей на руку весь свой кошелекъ. Солнце и трубы славили весну и даже самое кладбище покрыто было зеленью и цвѣтами -- какъ будто смерть не существовала болѣе для тѣхъ, кто воскресъ для новой, счастливой жизни. Мы обѣдали вмѣстѣ и разстались на закатѣ солнца. -- Дитя мое, сказалъ мнѣ Моррисъ:-- нашъ тиранъ докторъ разлучаетъ насъ до будущей весны; -- онъ находитъ вреднымъ для выздоравливающаго быть глазъ на глазъ съ тѣми, кого онъ страстно любитъ. Какъ я ни заговаривалъ съ нимъ, онъ ни разу не сказалъ мнѣ, что ты такъ усердно ходила за мною во время болѣзни. Но ты будешь писать ко мнѣ, и мы всегда будемъ вмѣстѣ. Какъ счастливъ буду я, когда получу твое первое письмо, которое будетъ говорить, мнѣ о свиданіи, а не о разлукѣ! не о смерти -- а о жизни! На порогѣ моей квартиры, мы въ послѣдній разъ пожали другъ другу руки и разстались счастливые и довольные. Пусть люди разлучаютъ насъ на время,-- Тотъ, Кто далъ намъ наше счастіе, сохранитъ его въ будущемъ и соединитъ насъ на вѣки. Не даромъ же Онъ возвратилъ насъ къ жизни! Дневникъ мой оконченъ, и я посылаю его къ тебѣ, мой возлюбленный. Можетъ быть ты перелистуешь его, думая обо мнѣ. У меня нѣтъ ничего, что бы не принадлежало тебѣ, и на страницахъ его ты увидишь какъ въ зеркалѣ -- себя и меня. Я прилагаю тутъ же стихи, прочтенные мною вчера и одну изъ данныхъ мнѣ тобою фіалокъ. Когда онѣ зацвѣтутъ снова, мы увидимся съ тобою. Самъ Богъ хочетъ этого и будетъ хотѣть.
"Нива", NoNo 29--32, 1872
