Евгений Евтушенко и его время в англоязычной критике

Т . Н. Красавченко*

В статье рассмотрена амбивалентная оценка жизни и творчест­ва Евгения Евтушенко (1932-2017) английской и американской критикой, восприни­мающей его как поэта советской цивилизации.

Ключевые слова: советская поэзия, шестидесятники, поэт и власть, «лояльный оппозиционер», литературная репутация, общественное мнение в Великобритании и США.

T.N. Krasavchenko**

Yevgeny Yevtushenko and His Time in British and American Criticism

The article analyzes the ambivalent opinions of British and American critics of Yevgeny Yevtushenko (1932-2017), seen as a poet of the Soviet civilization.

Keywords:Soviet poetry, Soviet intelligentsia of the 1960 s, a poet and a state, «loyal opposition», literary reputation, public opinion in Great Britain and the USA.

Поэт Евгений Евтушенко (1932-2017) стал известен на Западе в начале 1960-х годов. Тогда в Советском Союзе возникла, по выражению известного британского переводчика русской литературы М. Хейварда, «лояльная оппо­зиция» («loyal opposition») - поколение писателей и художников периода «хрущёвской оттепели», настроенных на «плюрализм мнений в интеллектуальной жизни советского общества» [10]. Было время, когда «русская лите­ратура и Евтушенко были почти синонимами», - пишет британский литера­туровед, один из первых переводчиков стихов поэта на английский, профес­сор Сассекского университета Р. Милнер-Галленд [9]. Знаменитым сделала Евтушенко поэма «Бабий Яр», опубликованная 19 сентября 1961 г. в «Лите­ратурной газете» (за что ее главного редактора В.А. Косолапова сняли с должности). Она была сразу переведена как минимум на 70 языков. И до сих пор в западном общественном мнении имя Евтушенко ассоциируется прежде всего с «Бабьим Яром»^[1]. Тем более что композитор Дмитрий Шоста­кович, невероятно известный в 1960-е годы во всем мире, написал Тринадца­тую симфонию на стихи Евтушенко «Бабий Яр», первое исполнение которой состоялось в Москве 18 декабря 1962 г., второе - в Минске в марте 1963 г. Так Евтушенко «вошел в историю музыки» [13], а известность его как поэта еще более возросла. Подлинный культ его на Западе возник, пишет амери­канский писатель и журналист С. Шмеман, после появления на обложке аме­риканского журнала «Таймс» в апреле 1962 г. портрета Евтушенко как «сер­дитого молодого человека» и статьи в журнале о нем как о духовном лидере либерализирующейся России [14]. Первый же том переводов его стихов на английский, сделанных Р. Милнером-Галлендом и английским поэтом П. Леви (1931-2000)^[2], стал бестселлером, затем последовали другие издания в Великобритании и в США.

По словам американского писателя Д. Пипенбринга, Евтушенко - редкий случай поэта, получившего столь широкую известность в своей стране, что однажды - и это явно поразило американца - поклонники Евтушенко пронесли его по московскому стадиону Лужники как «олимпийского чемпиона поэзии» [12]. Профессор Висконсинского университета (Мэдисон) Р. Андерсон видит в Евтушенко всемирно признанного поэта с харизмой актера и инстинктом политика, чьи стихи вдохновляли поколение русской молодежи на борьбу со сталинизмом во время холодной войны [2].

На Западе Евтушенко воспринимают главным образом как социального поэта. И как заметил писатель и журналист, гражданин Великобритании И. Померанцев, в политическом и социальном плане у Евтушенко нет равных: именно он запечатлел время, в которое жил - он, а не Солженицын или Брод­ский, бросившие вызов своему времени [13]. Померанцев называет Евтушен­ко «поэтом серфинга», т.е. всегда находившимся на «гребне волны»: после выхода первого сборника стихов «Разведчики грядущего» («Советский писа­тель», 1952), в котором он славил Сталина, Евтушенко стал самым молодым членом Союза советских писателей, его приняли в Литературный институт [15], а через десять лет по инициативе Хрущёва он опубликовал в «Правде» (21 октября 1962 г.) антисталинское стихотворение «Наследники Сталина». Его «Бабий Яр» разгневал советских антисемитов, но принес поэту мировую славу. В августе 1968 г. он осудил советское вторжение в Чехословакию, на­писал стихотворение «Танки идут по Праге», но его продолжали печатать, и он по-прежнему ездил за границу, что было редкой привилегией в СССР. По мнению Померанцева, в 1960-1980-е годы он играл на Западе ту же роль, что И. Эренбург в сталинское время, держался он там свободно, даже вызы­вающе. И этим отличался, скажем, от Шостаковича, который, по воспомина­ниям И. Берлина, посетив в 1958 г. Оксфорд, был парализован страхом. Евтушенко лично знал многих культовых людей своего времени: Пикассо, Шагала, Фиделя Кастро, Сальвадора Альенде, Марлен Дитрих, Роберта Кен­неди, фотографировался с Ричардом Никсоном, в 1963 г. был номинирован - без успеха - на Нобелевскую премию. Померанцев приводит знаменитую строчку Евтушенко - «Поэт в России больше, чем поэт» и считает, что эта роль выжала поэта из Евтушенко, но позволила ему оставаться актуальным до конца жизни. Он вспоминает, как встретил Евтушенко в Мюнхене на Радио Свобода в середине 1990-х годов и спросил, не называется ли его поэзия времен «оттепели» и брежневской эпохи поэзией «эрзац свободы»? И Евтушенко печально ответил: «Я бы предпочел, чтобы ее называли “глот­ком свободы”». Померанцеву показалось, что он искренне верил в это [13].

В целом отношение к Евтушенко в США и Великобритании двойственно, хотя в Великобритании к нему относятся критичнее, чем в США. Впервые он приехал в Великобританию в 1962 г. по приглашению Британского Совета, читал стихи, в частности «Бабий Яр», в Кембридже (с параллельными пере­водами Р. Милнер-Галленда и П. Леви) [10]. Р. Милнер-Галленд называет Ев­тушенко харизматичной личностью с поразительной жизненной энергетикой [9], он производил незабываемое впечатление не только ростом, привлека­тельной внешностью, умением говорить, но особой импонировавшей британ­цам раскованностью: ему была свойственна авторитетность и остроумие, он говорил серьезно и шутил, сплетничал, отмечая нелепое и иногда ужасное в советской жизни - и жизни вообще. Р. Милнер-Галленд, как и многие, счи­тает его потрясающим актером - корни этого дара в его отрочестве: в стихо­творении «Свадьбы» (1955) поэт описал военные свадьбы, на которых он, еще мальчик, пляшет, чтобы развлечь присутствующих («Пляши!.. - кричат отчаянно, и я опять пляшу») [10].

На Р. Милнер-Галленда произвела впечатление открытая, лиричная, искренняя поэзия Евтушенко, который многим обязан Маяковскому, Пастер­наку, Есенину, хотя сравнение с ними не в пользу Евтушенко. Но достоинст­во его критик видит в том, что он существенно «демократизировал» поэзию, драматизировал ее, внес в нее энергию эмоции за счет изысканности, исполь­зовал неожиданные метафоры и рифмы, игру слов, многие строки его стихотворений запоминаются. Р. Милнер-Галленд сравнивает Евтушенко с группой «Ливерпульских поэтов» 1960-х годов, как и советский поэт, «зре­лищных, бьющих на эффект», «поэтов пеформанса» [9]. Он вспоминает, как Евтушенко, писавший и «рискованные стихи», читал ему стихотворение «Танки идут по Праге» в Москве в машине с включенным мотором, чтобы заглушить прослушку. На его взгляд, Евтушенко сознательно рисковал, на­рушая советские нормы поведения (в частности, встречался с иностранцами) [10], а мнение западных советологов о том, что тот «продался» советской власти, исследователь считает чепухой [9].

Иная точка зрения - в эссе «Печальный случай Евгения Евтушенко» известного британского поэта и историка Р. Конквеста (1917-2015), близко дружившим с английским писателем К. Эмисом, который встречался с Евту­шенко в Лондоне в 1960-е годы. Конквест критически отозвался о советском поэте в одной из статей, перепечатанной в его воспоминаниях, был против его работы профессором поэзии в Оксфорде в 1967 г., и в эссе подвел итоги творческой деятельности к 40-летию поэта [3], напомнив о том, что еще не­давно Евтушенко выступал как рыцарь либерализма в борьбе против совет­ского партаппарата, огромные аудитории собирались на его выступления, его поэма «Бабий Яр» воплощала надежды новой, свободной России, так же его воспринимали и на Западе. Но в его репутации произошли существенные из­менения. Об этом, в частности, свидетельствует одобрение газетой «Правда» его «энергичной гражданской позиции» в сборнике «Поэт в России - больше, чем поэт» (1973), означающее признание полной лояльности поэта власти. В то же время, пишет Р. Конквест, романист Владимир Максимов, преследо­вание которого в России в 1973 г. привлекло пристальное внимание мировой общественности, в письме в Союз советских писателей (перед исключением его оттуда) упомянул Евтушенко как одного из третьеразрядных литератур­ных интриганов и торгашей [там же].

Р. Конквест рассказывает также историю конфликта Евтушенко с В. Аксеновым и Г. Поженяном. Аксенов и Поженян вместе с Овидием Гор­чаковым под псевдонимом Гривадий Горпожакс (комбинация имен и фами­лий авторов) издали роман «Джин Грин - неприкасаемый» (1972). Роман представлял собой пародию на джеймсбондовские шпионские романы. Евтушенко обрушился на роман с резкой критикой, он утверждал, что, на его взгляд, пародия не удалась, ибо авторы были слишком очарованы персона­жами, которых хотели высмеять. В ответ Аксенов и Поженян написали статью, в которой заявили, что Евтушенко использовал свое официальное положение секретаря Союза писателей для сведения «личных счетов». Авто­ры романа обвинили его в «лицемерной демагогии» и фактически в преда­тельстве своих коллег, не почитаемых властью. Их попытки опубликовать ответ в печати были отвергнуты [3].

Р. Конквест рассматривает феномен Евтушенко как любопытную амаль­гаму политики, публичности и поэзии. По его мнению, Евтушенко - настоя­щий поэт, хотя и не первого ряда. До его внезапного политического и мо­рального краха в середине 1960-х у него была прекрасная биография. Некоторые стихи Евтушенко резко критиковались в партийной печати в 1957 г., когда первая волна «оттепели» пошла на убыль. Но в последующие «волны» хрущёвской оттепели, позволявшие надеяться на лучшее, Евтушен­ко отождествил себя с определенным направлением в рамках хрущёвского крыла коммунизма, заняв позицию, которую можно определить как либера­лизм, совместимый с «работой внутри». Иллюстрация этой позиции - стихо­творение «Наследники Сталина». Оно вписывалось в рамки антисталинских решений XXII съезда партии в 1961 г.

Либерализация такого типа, пишет Р. Конквест, казалась постоянной, а молодые поэты - ее наиболее активными лидерами. Их влияние постепенно возрастало. Сборники стихов Евтушенко выходили стотысячными тиражами. В литературном мире стало (как жаловался секретарь ЦК по идеологии Л. Ильичёв) «неудобно и немодно защищать партийные позиции». Партаппа­ратчики заволновались, им казалось, что ситуация выходит из-под контроля, Хрущёв с ними согласился. Поэтому 1 декабря 1962 г. во время своего знаме­нитого посещения Манежа он яростно выступил против «абстракционизма» как аморального «антисоветского искусства». Стала очевидна иллюзорность надежд молодых писателей «приспособиться» к «либеральной группировке» власти.

Однако Евтушенко продолжил свои попытки: 17 декабря 1962 г., когда около 400 представителей творческой интеллигенции были приглашены в Кремль на встречу с Хрущёвым и другими партийными лидерами, он выступил в защиту скульптора Эрнста Неизвестного. По адресу Неизвестного Хрущёв заметил, что «только могила горбатого исправит». Евтушенко же парировал, что прошли те времена, когда могилу использовали для исправле­ния людей - и прочитал несколько строк из «Бабьего Яра» [3]. Хрущёв не­плохо относился к Евтушенко, но в своих мемуарах отозвался о нем как о «неуправляемом» [10]. Р. Милнер-Голланд рассказывает о том, как незадолго до смерти в 1971 г. Хрущёв пригласил Евтушенко к себе на дачу, тот поехал и, в частности, спросил его, почему он так ужасно вел себя в 1962 г. Хрущёв пояснил, что на него оказывалось ужасное давление, но все-таки ни один во­лосок не упал ни с чьей головы [10].

Когда Евтушенко был на пике славы, существовала, по мнению Конквеста, тенденция недооценивать эстетику его стихов. Ранняя поэзия Евтушенко, поклонника широко известного в России Киплинга, примечательна энергети­кой, прямотой, ритмом, гражданственным пафосом. Но когда политическая ситуация изменилась, этот тон стал помехой. «Общественный» поэт стал уяз­вим для политического давления, если не обладал (как Солженицын) глубо­кими нравственными ресурсами.

Хрущёвский «либерализм» достиг кульминации в середине 1962 г., когда был опубликован «Один день Ивана Денисовича». Хрущёв действительно хотел улучшить советскую общественную жизнь и разрушить сталинизм, но не был готов подвергнуть сомнению основополагающие принципы комму­низма. «Либералы» поддерживали его, но не были едины. Одни восприняли атаку на сталинизм как этап более широкой «либерализации», ведущей к торжеству в России интеллектуальной и гражданской свободы. Другие раз­деляли его позицию - власть над мыслью и литературой должна оставаться у ЦК партии, но надеялись хотя бы на возвращение свобод, пусть узких по западным меркам, которые существовали в России в 1920-е годы. В 1963 г. все закончилось: Солженицын и другие ушли в оппозицию; Евтушенко и по­добные ему стали сотрудничать с властью [3].

В начале 1963 г. Евтушенко, по словам Р. Конквеста, держался еще стойко и, будучи в Париже, опубликовал в левом французском журнале «Экспресс» свою биографию («A Precocious Autobiography»), где живо представил свою анархическую юность и, в частности, рассказал о смерти Сталина в 1953 г. Евтушенко критиковал партийных догматиков, в том числе их антисемитизм, и писал, что в России все тираны верят: поэты их худшие враги. Он выступил в Париже со стихотворением «Мертвая рука», содержавшем строки: «Кое-кто еще глядит по-сталински...». 4 марта 1963 г. его отозвали в Москву и он, представ перед Хрущёвым и Ильичёвым, после попытки защититься, сдался, признав, что совершил «непоправимые ошибки» и постарается исправиться в будущем. Его простили: власть пришла к выводу, что он еще будет ей поле­зен [там же].

В целом, как считает Конквест, период правления Хрущёва и первый год после его «падения» был по советским критериям терпимым. Однако зимой 1962-1963 гг. по творческой интеллигенции был нанесен сильный удар. На­дежды на улучшение умерли, оптимистическое настроение писателей смени­лось тревогой и мрачными предчувствиями. Тут, как считает Конквест, и произошел поворот в эволюции Евтушенко. На поверхность вышло темное начало его жизни. Будучи за границей, он оклеветал Ольгу Ивинскую, любовницу и частично наследницу Пастернака, которую после смерти поэта в 1960 г. арестовали и приговорили к восьми годам заключения по обвине­нию в незаконных операциях с валютой при получении заграничных гонора­ров Пастернака. Его западные коммунистические издатели сразу дали понять, что все обвинения ложны. Однако Евтушенко, находившийся на Западе, в частности в Англии, когда его спросили, не может ли он что-то сделать для Ивинской, ответил, что не имеет ничего общего с «валютчиками». За рубе­жом он служил власти, ибо, по словам Конквеста, именно Хрущёв, как пока­зал британский писатель и журналист Эдвард Крэнкшоу, автор книг «Хру­щёвская Россия» (1959) и «Хрущёв: Карьера» (1966), загнал Пастернака в могилу и мстил его близким. Евтушенко же не просто повторял партийную версию, он зашел гораздо дальше, заметив, что «Доктора Живаго» «не стоит публиковать» в России [3].

В 1965 г. вышла поэма Евтушенко «Братская ГЭС», не лишенная, по мнению Конквеста, достоинств в описании Сибири, но представившая взгляд либерала-партаппаратчика. Евтушенко не замолчал факт строительства ГЭС в основном зэками, не прославлял сталинскую систему рабского труда, но ретушировал ее. В его изображении зэки, невинные жертвы, несмотря ни на что, верят в правоту партии. Конквест предлагает сравнить поэму Евтушенко с повестью Солженицына «Один день Ивана Денисовича», автор которой сам был узником сталинских лагерей.

Конквест не забывает и того, что в феврале 1966 г., когда судили А. Синявского и Ю. Даниэля, Евтушенко не подписал «Письмо 63-х» в их защиту (его подписал даже И. Эренбург). Таким образом, Евтушенко оказал­ся в «фаустовской ситуации». Но его сотрудничество с «идеологическим дья­волом» Конквест не считает просто циничной сделкой: Евтушенко искренне надеялся на улучшение ситуации. В 1968 г., после советского вторжения в Чехословакию, он послал советскому руководству телеграмму с протестом: он одобрял социализм с человеческим лицом [там же].

А в это время, как пишет Конквест, обвиненный в 1968 г. в «антисовет­ской пропаганде» поэт Ю. Галансков погибал в трудовом лагере. Приговор Галанскову осудили и британский философ Б. Рассел, и многие западные пи­сатели, и коммунистические партии Западной Европы. Евтушенко не подпи­сал письма протеста, не помог - несмотря на просьбы родственников осуж­денного - освободить поэта из тюрьмы, однако присоединился к тем, кто заявил, что выйдет из Союза писателей, если из него исключат «подписан­тов».

В 1970-е годы Евтушенко ездил во многие страны Европы, бывал в США. Во время поездок - и в публичных выступлениях, и в частных бесе­дах - он осуждал А. Синявского и Ю. Даниэля. В США, когда студенты спро­сили его, что он думает об этом деле, он ответил: они виновны, но наказаны слишком сурово. И спросил: «А как бы вы реагировали, если бы один из ваших писателей издал книгу в Европе под вымышленным именем?». Этот ответ вызвал у слушателей смех. Но все-таки во время своих путешествий он старался сохранять позицию либерала, что было выгодно и ему, и советской власти. Поэт критиковал политику Запада, а за это ему позволяли признавать и некоторые несовершенства жизни в СССР [3].

Конквест, член Британского межпланетного общества, встретил Евту­шенко на мысе Кеннеди на запуске космического корабля «Аполлон» в апре­ле 1972 г. Советский поэт произнес банальную, на взгляд Конквеста, речь о том, что Гагарин (конечно, его «близкий друг») и американские космонавты рассказывали ему о своих переживаниях, когда из космоса смотрели на оди­нокую, маленькую землю и думали, как печально, что она разделена грани­цами и люди не могут их пересекать. Конквеста шокировал сам факт посеще­ния Евтушенко мыса Кеннеди: большинство советских граждан были «заперты» в границах своей страны. А когда американская журналистка спросила Евтушенко, почему он ездит за границу, а другие русские писатели - нет, он разозлился и назвал ее «гиеной» [там же].

За рубежом Евтушенко далеко не всегда имел успех. Во время тура по Америке в 1972 г., когда он выступал вместе с американскими поэтами - Р. Уилбуром, С. Кьюницем, Дж. Дики, некоторые его слушатели, в их числе американский поэт и сенатор Ю. Маккарти, были крайне недовольны его лживыми пропагандистскими стихами. Со временем, как считает Конквест, Евтушенко писал все хуже. Его «социальные» стихи были слабыми и в пере­воде почти не обладали эстетическим обаянием, производя впечатление политических речей. Конквест цитирует видного американского поэта и кри­тика А. Тейта, назвавшего Евтушенко «плохим актером, а не поэтом» и заме­тившего, что «цирк такого рода унизителен и вульгаризирует поэзию» [там же].

Однако Евтушенко был популярен в США, многие считали его оппонен­том советского истеблишмента, хотя в СССР он уже утратил эту репутацию. Этот парадокс Конквест объясняет невежеством американской аудитории и психологическими особенностями: А. Камю как-то заметил, что просовет­ские французы не столько любят русских, сколько «от души ненавидят фран­цузов». Аналогично и в США было много людей, которым - чтобы положи­тельно относиться к человеку - нужно лишь знать, что этот человек критикует их страну или ее политику.

Среди факторов «американской славы» Евтушенко Конквест называет его эффектную внешность и стиль поведения. Но главным была все же его поэтическая деятельность: прежде всего поэма «Бабий Яр», свидетельство­вавшая, в частности, о неприятии антисемитизма. При этом мало кто знает, что поэма существовала в двух вариантах: американском и советском. Из советского варианта Евтушенко исключил две строки о евреях и включил две другие с упоминанием русских и украинских жертв нацизма. Однако на За­паде - очевидно, с официального одобрения - поэт читал изначальный текст.

В целом Конквест видит в Евтушенко не либерального рыцаря, «продав­шегося власти», а поэта, чей «ограниченный либерализм» раздули - не он, а его западные поклонники. Сам Евтушенко утверждал, что сотрудничество с властью дало ему возможность влиять на партаппаратчиков. Однако Кон- квест обвиняет поэта в неоказании помощи жертвам власти и нанесении ущерба либеральным писателям, его компромиссы уничтожили его как лич­ность [3].

Анонимная статья-некролог в британском журнале «Экономист» [11], из­вестном своей левой ориентацией, перекликается со статьей Конквеста. Ев­тушенко представлен как поэт, выразивший настроения своего поколения, живой, тревожный дух постсталинской эпохи и отнюдь не монолитной совет­ской системы. Автор некролога называет Евтушенко «поэтом перформанса» (реrformanсе poet), пишет об его обаянии и остроумии. Яркий, выделяющийся на сером фоне официальной советской культуры, Евтушенко стал «звездой». «Комиссары от культуры» тогда предпочитали не сажать в тюрьму такие популярные, беспокойные таланты, а держать их в позолоченных клетках. И лишь самые великие сумели выстоять против такой «ласки».

Евтушенко не был из их числа. Он использовал преимущества своей из­вестности: упрекал Хрущёва за его выступления против свободы культуры, защищал некоторых преследуемых в 1960-е годы, в частности Бродского. Но все его протесты оставались в рамках системы: он был своеобразным «клапа­ном безопасности», позволявшим смягчать интеллигентское недовольство советской системой. Несмотря на «яркое павлинье оперенье» и склонность к саморекламе, он не обладал большой храбростью, не говоря уж о гениаль­ности. Его поклонники могли переоценивать достоинства его поэзии. И пока он пожинал плоды своей славы, пишет автор некролога, политзаключенные умирали в трудовых лагерях. Евтушенко жил по принципу «и нашим и ва­шим»: писал о несовершенствах советской системы, но пользовался ее блага­ми, критиковал Запад, но любил там бывать и в конце концов с 1991 г. обос­новался в США, в фермерской Оклахоме - преподавал в университете городка Талса [там же].

«Лицензированным оппозиционером» и советским поэтом - поп-звездой 1950-1960-х годов называет Евтушенко шотландский писатель и журналист А. Мэсси. Он сомневается в том, что имя Евтушенко ныне много значит для читателей, особенно для читателей молодых, и не удивлен тем, что в послед­ние годы тот жил и работал в США, что характерно, на его взгляд, для рус­ских писателей. Мэсси вспоминает о встрече с Евтушенко осенью 1977 г. в Москве на ужине в британском посольстве, где тот производил впечатление частого гостя - тогда как советским гражданам посещение иностранных посольств запрещалось. После ужина Евтушенко пригласил Мэсси и его кол­лег к себе на дачу в Переделкино и повел на могилу Пастернака. На вопрос Мэсси, был ли Пастернак его другом, Евтушенко [напомнив Хлестакова. - Т. К.] ответил: «Очень хорошим другом. Он был очень хороший человек. Великий поэт. Но печальный». Мэсси, не посвященный в историю советской культуры, вспоминает Евтушенко с удовольствием: на него произвело впе­чатление «бескорыстное гостеприимство» поэта [8].

Очевидно, что в Британии наметилась четкая линия не просто двойст­венного, а зачастую, как в случае К. Эмиса и Р. Конквеста, негативно­иронического отношения к Евтушенко. В 1967 г. кампания по выборам Евтушенко профессором поэзии в Оксфорде провалилась [11]. Британский литературовед Дж. Сазерленд с иронией отозвался о романе Евтушенко «Ягодные места» (1982), вышедшем в 1984 г. в английском переводе [19]: «С обложки книги угрюмо смотрит с годами все более мертвенно бледное лицо автора» [16, р. 20]. Роман явно не впечатлил Дж. Сазерленда: на его взгляд, он читается как интуристовская книга путешествий, направленная на реабилитацию Сибири, которая за рубежом ассоциируется с ссылкой, холо­дом и вынужденным пребыванием там советских диссидентов. Эпизод встре­чи сибирской девушки и геолога на берегу реки в грозу, когда девственница из девственного края, танцующая обнаженной под дождем, отдается незна­комцу-москвичу в стогу сена (а потом рожает от него ребенка) Дж. Сазерленд рассматривает как метафору технократического века, завоевывающего новый фронтир. Этот эпизод романа, как и другие, кажется ему трафаретно­тривиальным, а роман в целом полным авторской саморекламы, которая все­гда негативно воспринимается англичанами: Евтушенко вводит в текст рома­на размышления о своей блестящей карьере и космополитизме, он переносит читателя в президентский дворец Альенде за месяц до его гибели, затем на концерт известной рок-группы на Гавайях, где после концерта ведущий гита­рист группы, прогуливаясь по берегу океана с автором романа, вспоминает белую ночь в Ленинграде и русского мальчика, читающего свои стихи. Рус­ский мальчик это, конечно, Евтушенко, чья известность вводит его в лигу западных поп-суперзвезд; сибирский космонавт (напоминающий Гагарина), облетая планету, думает о любимой тайге, а также о неком молодом поэте (намек ясен). Перевод романа кажется Дж. Сазерленду неудачным: попытка сочетать в нем шутовство крестьянской комедии и романтического лиризма не удалась [16, р. 20-21].

Евтушенко, по словам британского журналиста Дж. Ллойда, автора книги «Возрождение нации: Анатомия России» (1998) [7], принадлежал, благодаря таланту и «готовности соблюдать правила», к советской «привилегинтелли- генции» (priviligentsia). Процесс вхождения в «привилегинтеллигенцию» начался для Евтушенко с «Наследников Сталина»: по признанию поэта, в из­начальный текст стихотворения, чтобы его напечатали, он включил строки о стройках Турксиба и Магнитки и почтительное упоминание партии. При публикации поэмы «Братская ГЭС» Евтушенко, по его собственному призна­нию, согласился на 593 изменения в поэме, иначе она бы не была напечатана [6, р. 12].

Американский писатель и журналист С. Шмеман, сын священника А. Шмемана, пытается непредвзято оценить Евтушенко. Он, по мнению С. Шмемана, работал в рамках системы, не примыкая к диссидентам. Их уде­лом были ссылка или лагеря, а Евтушенко получал государственные награды, его книги регулярно издавались, ему разрешали ездить за границу, где он стал литературной суперзвездой. Порой критики допускали, что он служил госбезопасности или партийной власти. И. Бродский, в 1987 г. вышедший из состава Американской академии в знак протеста против принятия в нее Ев­тушенко, заметил: «Он бросает камни только в официально разрешенных и одобренных направлениях» [14]. Защитники Евтушенко напоминают о том, что в 1956 г. его исключили из Литературного института за поддержку рома­на В. Дудинцева «Не хлебом единым», что он заступился за А. Солженицына (перед главой КГБ - Ю. Андроповым) и был против вторжения советских войск в Афганистан в 1979 г. Нередко критики сомневались в литературном качестве его творчества. Но как его враги, так и друзья признавали, что не­сколько его стихотворений были шедеврами и вошли в историю русской литературы [там же].

Как сложилась судьба Евтушенко во время и после «перестройки»? По мнению Дж. Ллойда, в «средний период» гласности - с 1987 по 1989 г. - разоблачение преступлений сталинизма было главным делом интеллигенции - как той, что оставалась в официальном русле, как Евтушенко, так и той, что была вне его, как Сахаров. В 1988 г. оба стали сопредседателями антисталин­ского «Мемориала». Но если Сахаров отвергал коммунизм, Евтушенко, «осторожный нонконформист», с самого начала поэтической карьеры не выхо­дивший за пределы истеблишмента, стремился к обновлению коммунизма: он воспринимал гласность как духовную революцию, по значению равную Ок­тябрьской революции 1917 г.

В 1989 г., как отмечает Р. Милнер-Галленд, Евтушенко был избран от Харькова депутатом Верховного Совета, выступал в защиту озера Байкал, за права женщин, за создание памятника жертвам сталинизма напротив Лубян­ки. В 1990-1993 гг. он был вице-президентом российского Пен-клуба. Но ин­терес к его поэзии постсоветская Россия утратила. Возможно, этим объяснял­ся его переезд в США. Обычно он проводил полгода там, полгода - в России. Русская литература оставалась в центре его внимания. В период перестройки он издавал (в журнале «Огонек») антологию современной русской поэзии, и в результате вышел большой том «Русская поэзия ХХ века», переведенный на английский язык (1993). Еще раньше, в 1991 г., в Лондоне вышла его кни­га «Фатальные полумеры» [20], частично объясняющая его отъезд из России [9].

Очень тепло пишет о Евтушенко редактор и издатель журнала «Нейшн» К. Ванден Хювел, которая, как и ее муж, известный историк-советолог С. Коэн, с 1986 г. дружила с поэтом. Она видит в нем «посланника новой рос­сийской реальности», гуманиста, русского патриота и неизлечимого «удалого романтика», который, каламбуря на английском, называл себя «a poetician, not a politician», обыгрывая то, что «поэта» от «политика» отделяют всего две буквы [17].

С. Шмеман характеризует Евтушенко как сторонника гласности и пере­стройки. Выступая в Союзе писателей, он критиковал привилегии, цензуру и искажение истории. Он публично бросил вызов заговорщикам, пытавшимся захватить власть в 1991 г., был награжден медалью «Защитник свободной России» [14].

Поэзия сделала его известным, но Евтушенко предпочитал в последние годы говорить о себе как о «поэте, писателе, кинорежиссере». Кроме двух романов, 150 сборников поэзии, он поставил два фильма, в нескольких филь­мах снимался как актер, писал эссе, издал три книги фотографий. С. Шмеман приводит слова пожилой русской женщины: «Тогда он был для нас симво­лом. Позднее его критиковали за то, что он не был сослан, не угодил в лагерь за протестную деятельность. Но немногие обладали мужеством противостоять режиму, а он обладал. Нельзя обвинять его в том, что он выжил» [там же].

Би-би-си откликнулась на смерть Евтушенко в Талсе 1 апреля 2017 г.: 3 апреля писательница В. Гроскоп сделала 30-минутную передачу о поэте; в передаче речь шла о Евтушенко прежде всего как об авторе «Бабьего Яра» [4].

В США на смерть поэта откликнулись главная национальная газета - «Нью-Йорк Таймс» и крайне популярное в стране Национальное Обществен­ное Радио (NPR). Однако, как отмечает американский блогер С. Хэвен, в социальных сетях было мало откликов, ибо в последние годы репутация Евтушенко поблекла: такова, на ее взгляд, расплата за привилегии, предоставляемые ему властью. Но во времена гибели людей в Сирии, в том числе и детей, стихотворение «Бабий Яр» сохраняет, на взгляд С. Хэвен, свою акту­альность [5].

Статья о Евтушенко представлена в американской «Энциклопедии Бри­танника», где, в частности, сказано, что он был представителем молодого постсталинского поколения русских поэтов, чьи ставшие всемирно извест­ными требования свободы и литературы, основывающейся не на политиче­ских, а на эстетических критериях, свидетельствовали об ослаблении советского контроля над художниками в конце 1950-1960-х годов. Дар Евтушенко как оратора и публициста, его харизматичность, его бесстрашная борьба за возвращение к художественной честности быстро сделали его лидером совет­ской молодежи. Он возродил дерзкий, разговорный, непоэтический язык ран­них революционных поэтов В. Маяковского и С. Есенина и традиции любов­ной и личной лирики, которые не одобрялись при Сталине [21].

Евтушенко в восприятии англоязычной критики, по сути, остается тем, кем был - поэтом советской цивилизации. В романе «Не умирай прежде смерти» (1993) он суммировал свои амбивалентные чувства по поводу ее гибели. И в стихотворении (его цитирует С. Шмеман) «Прощай, наш красный флаг» (1992) точно сформулировал свое отношение к ней:

Я Зимнего не брал.
Не штурмовал рейхстаг.
Я - не из «коммуняк».
Но глажу флаг и плачу [14].

Библиография

1. Толстой И. Евтушенко: Конец оттепели // Радио Свобода. 2017. 1 апр.
2. Anderson R.H. Yevgeny Yevtushenko, Poet Who Stirred a Generation of Soviets, Dies at 83 // The New York Times. 2017. Apr. 1.
3. Conquest R. The sad case of Yevgeny Yevtushenko // The New York Times Archives. 1973. Sept. 30. P. 248.
4. Front Row Yevgeniy Yevtushenko remembered... // BBC Radio 4. 2017. Apr. 3.
5. Haven С. An atrocity in Syria, and Russian poet Yevgeny Yevtushenko remembered // Centhia Haven's blog for the written word. 2017. Apr. 4.
6. Lloyd J. Perestroika and its discontents // London Review of Books. 1991. July 11. Vol. 13. N 13. P. 12-13.
7. Lloyd J. Rebirth of a nation: An anatomy of Russia. L.: M. Joseph, 1998. 477 p.
8. Massie А. Remembering Yevtushenko // Scottish Review of Books. Glasgow. 2017. June 9.
9. Milner-Gulland R. Yevgeny Yevtushenko obituary // The Guardian. 2017. Apr. 2.
10. Milner-Gulland R. Remembering Yevtushenko // Times Literary Supplement. L., 2017. April 10.
11. More than a poet. Obituary: Evgeny Evtushenko // The Economist. 2017. Apr. 20.
12. Piepenbring D. Sometimes poets are successful, and other News // The Paris Review. N.Y., 2017. Issue 221. Apr. 3.
13. Pomerantsev I. Ersatz Freedom - Remembering Yevgeny Yevtushenko // Hungarian Review. Budapest, 2017. Vol. VIII. N 4. July 19.
14. Schmemann S. Yevgeny Yevtushenko, Who Saw Life and Poetry as a Bowl of Borscht. New York Times. 2017. Apr. 5.
15. Soviet-era poet Yevgeny Yevtushenko dies aged 84 // BBC News. L. 1 April 2017.
16. Sutherland J. Red Stars // London Review of Books. 1984. Vol. 6. N 22/23. Dec. 6. Р. 20­21.
17. Vanden Heuvel K. On the Poet Yevgeny Yevtushenko // The Nation. N.Y., 2017. Apr. 5.
18. Yevtushenko Ye. The Selected Poetry. Baltimore: Penguin Classics, 1962. 96 p.
19. Yevtushenko Ye. Wild Berries / Transl. by Bovis A.L.: Macmillan, 1984. 296 p.
20. Yevtushenko Ye. Fatal Half-Measures: The Allure of Democracy in the Soviet Union / Ed. and transl. by Antonia Bovis. L.: Little, Brown and Company, 1991. 357 p.
21. Yevgeny Yevtushenko // Encyclopedia Britannica.

References

1. Anderson R.H. Yevgeny Yevtushenko, Poet Who Stirred a Generation of Soviets, Dies at 83 // The New York Times. 2017. Apr. 1.
2. Conquest R. The sad case of Yevgeny Yevtushenko // The New York Times Archives. 1973. Sept. 30. P. 248.
3. Front Row Yevgeniy Yevtushenko remembered... // BBC Radio 4. 2017. Apr. 3.
4. Haven С. An atrocity in Syria, and Russian poet Yevgeny Yevtushenko remembered // Centhia Haven's blog for the written word. 2017. Apr. 4.
5. Lloyd J. Perestroika and its discontents // London Review of Books. 1991. July 11. Vol. 13. N 13. P. 12-13.
6. Lloyd J. Rebirth of a nation: An anatomy of Russia. L.: M. Joseph, 1998. 477 p.
7. Massie А. Remembering Yevtushenko // Scottish Review of Books. Glasgow. 2017. June 9.
8. Milner-Gulland R. Remembering Yevtushenko // Times Literary Supplement. L., 2017. Apr. 10.
9. Milner-Gulland R. Yevgeny Yevtushenko obituary // The Guardian. 2017. Apr. 2.
10. More than a poet. Obituary: Evgeny Evtushenko // The Economist. 2017. Apr. 20.
11. Piepenbring D. Sometimes poets are successful, and other News // The Paris Review. N.Y., 2017. Issue 221. Apr. 3.
12. Pomerantsev I. Ersatz Freedom - Remembering Yevgeny Yevtushenko // Hungarian Review. Budapest, 2017. Vol. VIII. N 4. July 19.
13. Schmemann S. Yevgeny Yevtushenko, Who Saw Life and Poetry as a Bowl of Borscht. New York Times. 2017. Apr. 5.
14. Soviet-era poet Yevgeny Yevtushenko dies aged 84 // BBC News. L. 1 April 2017.
15. Sutherland J. Red Stars // London Review of Books. 1984. Vol. 6. N 22/23. Dec. 6. ₽. 20-21.
16. Tolstoj I. Evtushenko: Konec ottepeli // Radio Svoboda. 2017. Apr. 1
17. Vanden Heuvel K. On the Poet Yevgeny Yevtushenko // The Nation. N.Y., 2017. Apr. 5.
18. Yevgeny Yevtushenko // Encyclopædia Britannica.
19. Yevtushenko Ye. Fatal Half-Measures: The Allure of Democracy in the Soviet Union / Ed. and transl. by Antonia Bovis. L.: Little, Brown and Company, 1991. 357 p.
20. Yevtushenko Ye. The Selected Poetry. Baltimore: Penguin Classics, 1962. 96 p.
21. Yevtushenko Ye. Wild Berries / Transl. by Bovis A.L.: Macmillan, 1984. 296 p.

[1] Существует мнение, что подлинным автором «Бабьего Яра» был поэт Юрий ВлоДов (1932-2009), который не мог напечатать этот текст, ибо был в заключении. «Стихи спас Евтушенко, опубликовав их с некоторыми изменениями. Вопрос об ав­торстве пока до конца не прояснен, но не надо забывать, что в 1962 г. взять на себя смелость подписаться под “Бабьим Яром” значило очень сильно рискнуть благопо­лучной жизнью. Евтушенко рискнул», - утверждает И. Толстой [1].

[2] Евтушенко особенно повезло с переводчиками в Германии: ему обеспечено место в пантеоне немецкой литературы, потому что его переводил гениальный поэт Пауль Целан [13].

*Красавченко Татьяна Николаевна - доктор филологических наук, ведущий научный сотрудник Института научной информации по общественным наукам РАН (ИНИОН РАН).

**Krasavchenko Tatiana Nikolayevna - Doctor of Philology, Leading Researcher, Institute of Scientific Information for Social Sciences of the Russian Academy of Sciences (INION RAN).