Евгений Евтушенко как лингвокреативная личность

УДК 81'373.2:81'36
ББК 81.02-211
Н 58

Нефляшева И.А

Статья посвящена анализу частотных моделей и способов окказионального онимного и отонимного словообразования в поэтическом дискурсе Евг. Евтушенко. Устанавливается центральная роль собственного имени в построении композиции текста и значение его деривационных преобразований, отражающих лингвокреативный потенциал личности поэта.

Ключевы слова: Языковая личность, креативность, окказиональная деривация, онимное и отонимное словообразование, прецедентность.

Neflyasheva I.A.

Evgeniy Evtushenko as the lingual creative person: features of onym- and otonym creativity

Frequency models and ways of occasional onym- and otonym word-formations are analyzed in a poetic discourse of E. Evtushenko. The author shows the central role of proper name in construction of a composition of the text and the significance of its derivational transformations reflecting lingual creative potential of the person of the poet.

Keywords: The language person, creativity, an occasional derivation, onym- and otonym word­formation, precedentness.

Возможность проникнуть в творческую лабораторию Евг. Евтушенко представляется нам привлекательной в силу того, что его языковая личность неординарна, его отличает свободное, творческое отношение к слову, в том числе к имени собственному. Имя собственное в поэтическом тексте приобретает, благодаря мастерству автора и его мировоззренческим позициям, особые коннотации, постоянно участвуя в композиции всего текста и являясь нередко его ключевым словом.

Как показывает анализ, почти во всех текстах Евг. Евтушенко вводит в свой поэтический ономастикон помимо узуальных собственных имен окказиональные онимы, которые были названы Р.Ю. Намитоковой еще в 90-х гг. ХХ в. в соответствии с традициями словообразовательной терминологии окказионимами [1: 36].

Окказиональные онимы (I) и отонимные окказионализмы (II) вызываются к жизни в тексте разными причинами, отмеченными в специальной литературе (см. подробно в [2]). Следует заметить активизацию подобных образований, вызванных усилением авторского личностного начала в российской прессе с конца ХХ в. не без влияния языка шестидесятников, ярким представителем которых является Евгений Александрович Евтушенко.

I. Для поэта характерны следующие способы онимотворчества:

1. а) образования на -ич /-ыч, в качестве мотивирующих основ для которых могут выступить любые апеллятивы, персонифирующиеся в тексте благодаря этому форманту. При этом реализуется как неполная антропонимическая модель <отчество>, так и полная <имя + отчество>, характерные для устной разговорной речи типа Сан Саныч:

- «Чья невеста?» - /Океана... / Того... /Ледовитыча (Невеста. 1963);

-Ах, Яснополяныч, / как в поисках вы измотались, / чтоб встать, исцеляющ, / в трактире Пуэрто-Наталес (Дочь Толстого. 1968);

-Что ж ты, Снег Снегович, / над Россией воешь?/ кровь ты засыпаешь, / Думаешь, что скроешь? (Тринадцать.1993-96);

-Компромисс Компромиссович шепчет мне изнутри:/ «Ну не надо капризничать, / строчку чуть измени (Компромисс Компромиссович. 1972);

-На проводе Петр Сомневалыч. / Его бы сдать в общепит (Кабычегоневышлисты. 1985);

-Съемка. / Сан-Доминго. / Яхт-клуб // и посасывает / джин с тоником / Христофор Кинофильмыч Колумб (Фуку. 1985);

-А вот эта Яма Ямовна / выкопана так неграмотно / и совсем не по-людски / брошена среди Москвы (Тринадцать. 1993-96);

-Она вкушала их (шоколад - И.Н) со стонами, / обворожительно мила, / и так, Сластёною Сластёновной, / как ей пристало, умерла («Она была такой красавицей...»);

-Я не согласен с Чичибабиным. / Он Алексея Николаича / изобразил пером отчаянным / как Алексея Негодяича (Двое Толстых);

-Николай Невпопадович Остолопов / был на редкость в истории нерасторопен //... Николай Недоползович Остолопов, / неужели и мы проигрались, / великую битву прохлопав?// Неужели история нас обокрала, / позволяя стать опять недоползками / до Бородинского поля? («Жил вельможа чудной…»).

Последние два окказионима выступают в функции «отчеств», мотивированных находящимися в тексте однокоренными словами с отклонением от словообразовательной нормы: Невпопадович < невпопад (... и смеялись над ним, / чудаком, / доупадно, / потому что он жил и служил невпопадно), Недоползович < не доползти, ср. там же недоползки.

б) образования антропонимов по фамильной модели на -ов и -енко, содержащих негативную оценку личности: господин Новоарбатов - / он владелец депутатов, /ресторанов, казино, / ювелирных магазинов, / и газет, и лимузинов (Ивановские ситцы. 1976); Я сладко повторял: «Евг.Евтушенко»,- / как будто жемчуг выловил в лапше, / хотя я был такой Несовершенко, / из школы Исключенко / и вообще (Между Лубянкой и Политехническим. 2000).

К этой группе относится и окказионим Кабычегоневышлистенко, органически уместный в стих. «Кабычегоневышлисты» (1985), развенчивающем ненавистных автору алкоголиков трусости, саркастически насыщенном производными от разговорного фразеологизма «как бы чего не вышло»: кабычегоневышлисты, кабычегоневышлистики, кабычегоневышлизм, Кабычегоневышлистенко.

2. Разнообразны окказионимы, созданные поэтом по общим законам апеллятивного словопроизводства:

а) простейшим среди них можно признать свободное присоединение префиксоида пол- / полу- [3: 191 - 192] к любой части речи (около 100 АН: полулед-полудым, полузатонуть, полуздесь-полутам ...), в нашем случае - к имени собственному: Ты был полу-Гамлет /и полу-Челкаш. / Тебя торгаши не отнимут./ Ты наш... - //ты Зощенко песни /с есенинкой ярой - так характеризует он Высоцкого, которому посвящает стих. «Киоск звукозаписи» (1980);

б) использует поэт и аффиксоид - стан, характерный для названий восточных стран [см. 1:58] - Афганистан, Татарстан, Казахстан..., подразумевая под далее приведенным образованием представителя этих мест: и заходит господин Дынестан, / выбирает пообхватистей стан, / чтобы дыни, как твердыни, - на груди, / а не пели, чуть сожмёшь: / «Уйди-уйди» (Ивановские ситцы. 1976); возможен и обобщенный суффикс -¡(е): Везде на Руси Хиросимье, а просьбы простить нам грехи, / шуршат и шуршат по России, / как мыльные лопухи (Канава);

в) часто возникают и композиты, нередко мотивированные словами из текста, участвующие таким образом в сюжетно-композиционной структуре текста. Так, в стих. «Размышления у черного входа» (1983) отражена реальная картина недавнего прошлого нашей страны, когда лишь с черного хода можно было достать лекарства для ребенка, запастись черноходною черной икрою, лезть в грядущее с черноходным дипломом: Лом не гнется, и Зина не гнется, / ну а в царстве торговых чудес / есть особый народ - черноходцы, / и своя Черноходия есть.

Достаточно прозрачными по структуре являются окказионимы Сталиногитлер и Адольф Виссарионыч в поэме «Тринадцать» (1992-96), уравнивающие по роли в судьбе мира двух исторических лиц: промедленье тоже гибель, и на трон бы, может, влез / новенький Сталиногитлер - / смесь СС с КПСС;

г) и, наконец, весьма выразительны окказионимы, опирающиеся на созвучие и семантику стоящих за ними узуальных слов с использованием субституции [1: 132]: Проходит женщина, / одетая в разрезы / под звуки михалковской «Марксельезы» (Разрезы. 2004), где окказионим (намек на обновленный гимн) Марксельеза < Маркс + (Марс)ельеза; Всё так же нищеваты деревеньки / и та же спесь чиновничья мерзка. / Но деньги здесь уже не «дребеденьги» - / вот чему верит бывшая «Марксва», где Марксва < Маркс + (Моск)ва, т.е Москва, жившая по идеям Маркса («Сатира знает, как ей поступать»). Глобальной с т.з. семантики представляется и такая инновация контаминационного типа, как Евросима < Евр(опа) + (Хиро)сима: Настанут последние всемирные прятки... превратится Европа в мертвую Евросиму (Мама и нейтронная бомба. 1982).

II. Евг. Евтушенко в поисках нужного слова, естественно, не ограничивается онимообразованием. Актуальные узуальные онимы сами становятся базой для создания отонимических окказионализмов, или отонимов.

1. Среди них можно выделить достаточно значительную группу окказионализмов, занимающих промежуточное положение между онимами и апеллятивами: это в основном отантропонимы, в несвойственной им форме множественного числа приобретающие семантический сдвиг в сторону нарицательности, называя лиц по тем типичным признакам и качествам, которые свойственны реальному историческому лицу или литературному персонажу. Нами отмечено 48 отантропонимных окказионализмов, из них имен реальных лиц, в том числе исторических - 33 [4: 188]: Но нынче в уличные музыканты/ уходят Гегели,/ уходят Канты (Тринадцать.1996); И, руки мысленно ломая, / под реактивный свист и гуд, / спеша к метро или трамваям, / толпою гамлеты бегут (Кто самый острый, современный.1963); Я той Россией очарованный, / я тою родиною горд, / где ни царей и ни чиновников, / ни держиморд, ни просто морд (Казанский университет. 1970-97).

Второй группой онимов, которые Евг. Евтушенко употребляет в форме мн. числа, - являются топонимы (23): Я возвратился после странствий, / покрытый пылью Англий, Франций / и пылью слухов обо мне, / и – буду прям - не на коне (Опять на станции Зима. 1963); Теперь уже в их гардеробах / есть все почти, что есть в Европах (Дежурные на этажах. 1976).

Примечательно, что значительную часть таких образований составляют прецедентные имена (ПИ) - хорошо известные всем представителям национально-лингвокультурного сообщества, актуальные в когнитивном (познавательном и эмоциональном) плане феномены [5: 58].

Используя теорию прецедентности (Д.Б. Гудков, Ю.Н. Караулов, В.В. Красных, Г.Г. Слышкин), мы установили, что наиболее активно прецедентные антропонимы используются для апелляции к таким дифференциальным признакам, как черта характера, профессия, которые заключены в структуре прецедентного имени и закреплены в когнитивной базе за этим именем.

Я, словно Русь, и сам искромсан, / но я твой червь крылатый, Русь, - / не из твоих иванов грозных, - /я и разрубленный срастусь (Россия, ты меня учила. 1957-95). В контексте автором востребовано значение грозный, жестокий, подозрительный правитель.

Молчун, / ходящий в школьных стеньках разиных, / стоит он / антологией немой / ошибок грамматических и нравственных, / а все-таки не чей-нибудь, / а мой (Фуку! 1985). При употреблении имени в качестве прецедентного опора идет на значение бунтарь, разбойник.

Упавший Дзержинский разбился / на множество мелких дзержинских, / солдатиков стойких / ЧК, /ГПУ, /КГБ; // ... когда, как в спортзале, в России /сопят оловянные феликсы, влезая друг другу на плечи / и строя свою вертикаль? (Оловянные Феликсы. 2000). Евг. Евтушенко использует имя Ф.Э. Дзержинского как синоним словам чекист, агент органов безопасности с безусловной отрицательной коннотацией.

Прецедентными могут быть не только имена исторических деятелей, но литературных персонажей, и в таком случае структура восприятия прецедентного имени усложняется, поскольку включает отсылку к прецедентному тексту.

Мы, ей-богу же, не пьяны, / но в шампанском налегке / крошечные д 'артаньяны, / грациозные буяны / скрыты в каждом пузырьке (Вторая песня Д'Артаньяна). Д'Артаньян - герой романа «Три мушкетера» А.Дюма. Из всех возможных коннотаций автором явно используются буян, бретер, на что указывает контекст.

... и в памяти народной не умрет / матросовых и теркиных народ (В полный рост. 1973). Несмотря на употребление этих имен в одном контексте, они имеют совершенно различную природу. Матросов (Герой Советского Союза, который в феврале 1943 г. закрыл свои телом амбразуру пулеметного дзота гитлеровцев) употребляется как обозначение самоотверженного человека, готового пожертвовать собой ради других. Теркин - персонаж поэмы А.Твардовского - умелый рассказчик, балагур; ирон. любой человек (обычно болтливый, неуемный). Мы имеем дело, во-первых, с прецедентным именем, апеллирующим к прецедентной ситуации (Матросов: совершение подвига) и, во-вторых, с прецедентным именем, связанным с прецедентным текстом (поэма «Василий Теркин» А. Твардовского). Очевидно, что эти указанные Е.С. Отиным «созначения» прецедентных имен [6: 232, 329] не вписываются в контекст произведения Евг. Евтушенко, поскольку они употребляются в составе перечисления. То единственное дифференциальное значение, которое объединяет эти ПИ, - воины Великой Отечественной войны, русские люди.

Случаи, когда прецедентное имя является знаком, представляющим прецедентную ситуацию, как в рассмотренном нами ранее примере, не редки. Приведем здесь лишь один пример:

Идеалы разбились о стены, / как столькие наши Дианы (Дирижерская палочка. 1997). Диана, принцесса Уэльская - бывшая жена принца Чарльза, наследника британского престола, стала самой популярной из всех членов королевской семьи. Диана, попавшая в центр внимания публики как жертва измен своего мужа, после развода погибла в автокатастрофе 31 августа 1997 года. Прецедентная ситуация: авария, крушение идеалов.

Наиболее сложная и многоуровневая система функционирования наблюдается у тех прецедентных имен, которые апеллируют к прецедентной ситуации через прецедентный текст.

Так, развернутую отсылку к прецедентному тексту - сказке А.Н. Толстого «Золотой ключик, или приключения Буратино» - содержит стихотворение «Сорок девятый» (1989).:Как папа Карло, / Сталин породил / из дров субботников - подобных буратин. Согласно Е.С. Отину, простодушие, доверчивость и наивность этого персонажа порождают созначения «бездарный человек, полный дурак, тупица» [6: 76]. Однако в данном случае наблюдается апелляция не только к этим дифференциальным признакам, но и к прецедентной ситуации, поддерживаемой контекстом, - папа Карло выстрогал Буратино из полена, а вождь - из дров субботников. В этом же стих. находим еще один случай употребления онима во мн. числе: Как Буратино, / выжил я на понте / среди всех карабасов-барабасов. / Злой гений жил в Кремле. // В «Советском спорте» / был добрый гений - / Николай Тарасов. Карабас-барабас - отрицательный персонаж этой сказки, преследовавший Буратино: следовательно, апелляция в этом случае происходит к прецедентной ситуации: противостояние добра и зла

ПИ-топонимы зачастую представляют собой апелляцию к прецедентной ситуации: Жизнь - / чернобылей череда. / Неужели мы / все - под руинищем / и не выползем никогда? (Дробицкие яблони. 1989). Чернобыль - символ глобальной катастрофы, т.к. в 1986 г. на Чернобыльской АЭС произошла страшная авария.

На другом полюсе нашего рассмотрения - онимы не с индивидуальным и ярким «содержанием», а, напротив, типичным, которые, по Е.С. Отину, включающему подобные онимы в свой словарь, также приобретают статус прецедентных:... я вижу, строители, / только всмотрюсь, / как в ревущей плотине / скрываются тихо и свято / тени ваших Наташ, / ваших Зой, / ваших Зин / и Марусь (Братская ГЭС. 1964)

Топонимам, употребляемым Евтушенко в форме мн. числа, вообще более свойственно это значение «типичности»: У них интриги и раздоры, / хоть о единстве и галдят, / и Ярославли и Ростовы / на них презрительно глядят (Временное правительство. 1957). В этих строчках Ярославль и Ростов - названия российских городов, синоним не-столиц.

Вопрос о грамматическом и лексическом статусе подобных словоупотреблений остается открытым. Для Е.С. Отина прецедентные онимы «продолжают оставаться онимами, не теряют своей способности соотноситься с другими собственными именами, воспринимаются в одном ряду с ними» [6: 5]. Напротив, И.А. Ионова считает онимы, употребленные во мн. числе, апеллятивами: «становясь нарицательными, имена собственные приобретают возможность изменяться по числам» [7: 79]. Мотивы такого решения очевидны, еще РГ-80 указывает, что «этим словам, служащим для индивидуализации предмета, не свойственно употребление в формах множественного числа» [8: 461].

Большинство же исследователей придерживаются точки зрения, отличной от этих двух полярных. Так, В.М. Калинкин указывает, что «употребление поэтонима во множественном числе является первым шагом на пути апеллятивации. Однако полный переход собственного имени в нарицательное возможен лишь при такой степени забвения онима-источника, которая выдвигает на первый план апеллятивную семантику слова» [9: 344].

Безусловно, что независимо от своей грамматической природы, онимы в форме мн.ч. служат прежде всего выразительности художественного текста, чему способствует особая образность и емкость собственных имен - прецедентов. Евг. Евтушенко обращается не только к заложенным в структуру прецедентного имени потенциальным апеллятивным признакам, но и к прецедентным ситуациям, делая контекст динамичным, содержательно и эмоционально насыщенным.

II. Наконец, прецедентность имени, «мерцание» его коннотаций и приобретение новых ярко проявляются в окказиональных отонимных апеллятивных образованиях, функционирующих в текстах поэта. Их частеречный анализ подтверждает приоритет существительных и прилагательных в количественном отношении (около 200 единиц) и требует специальной характеристики в силу своего многообразия.

Поэтому в данной статье остановимся на глагольных и наречно-предикативных новообразованиях, не столь характерных для других авторов.

а) глагольные отонимные новообразования немногочисленны (11): Он окно зарешетил, / то, что Петр прорубил. // Так петровствовал Сталин. / По-боярски темно, / как палач- гениален,/ а как плотник- дерьмо (В петровском домике. 1968); И неужели я жизнь свою проарлекинил? (Лиственничный двойник.1998); Индустириальностью лишь подъевропясь, / не котлован мы построили - пропасть (Харьковские старушки. 1989); Убежденный невылаза, / он боится и Кавказа, / а в Сибири мошкара, / но, палачески гуманен, / я сказал: «Билет в кармане.../ Просибириться пора...» (Гиблые места. 1973); Но как латынь ты не учи, / как с Пушкиным ты ни соперничай, / ни галилействуй, ни коперничай, / так манят эти калачи / пятикопеечные (Пятикопеечный калач); О жизни крезов можно только грезить, / - хочется кому-то ихраскрезить (Разрезы); Дозакалялась до дырок сталь / Что лопнуло?/ Теплоцентраль (Тринадцать. 1996) - ср. с прецедентным названием романа «Как закалялась сталь» Н.Островского, контекстуально намекающим на скороспешность в строительстве объектов индустрии.

Еще примеры: Страх снизойти с вершин до масс / его, как червь элитный, точит. / не для его пера - КамАЗ, / он искамазаться не хочет (Поэта вне народа нет.1974), где искамазаться образовано вторжением второго компонента КамАЗ в первый - измазаться с частичным наложением созвучных сегментов, т.е. в результате собственно окказионального способа, определяемого как тмезис [1: 138]. Так живу - из проруби да в баню, / так и я по- своему монбланю («Между господами и прислугами...»); Сколько мы набестолковили. /Даже Булата, как встарь, /чуточку подмаяковили. / Разве горлан он, главарь? (Памятники не эмигрируют. 2003).

б) что касается наречных новообразований, то они достаточно прозрачны, приобретая сравнительность качественности, свойственной имени собственному, от которого образованы.

Наиболее четко это проявляется в образованиях по модели <по- + оним + -ски> (11): по- гумилёвски, по-казански, по-маццоловски, по-меевски, по-мефистолевски, по-мышкински, по- плюшкински, по-рогожински, по-слуцки, по-тоголезски, среди которых новаторским выглядит окказионализм в следующем контексте: И вдруг спросил совсем по-московски, вернее, по- улицегорьковски: / «Старичок, только без трёпа, / как ты думаешь, будет война?» (Мама и нейтронная бомба. 1982) - смысл наречия по-улицегорьковски, образованного < по- + улица Горьк(ого) + -овски> - «как говорят настоящие москвичи», что поддерживается предшествующим в тексте наречием.

Наречия другого типа - <оним + -но> единичны: Строки есть- / отдают / чуть пластмассово, / чуть лимузинно, а мои - / они бьют/ широко, / баргузинно (Байкал. 1973-77); Я в детстве шикарно рыдал, / ниагарно (Поздние слезы.1994); Я жил почти невинно, /_ безмальвинно, / писал ужасно, / но зато лавинно (Сорок девятый.1989); Ласкает Лена бережок / степенно, / миссисиписто / и капитанов бережет:/ песок из них не сыплется (Безаварийный капитан.1987); Но грешивший, словно спец, / донжуанно, / покраснел я наконец / долгожданно (Письмо в Пермь.2002). Понятно, что без фоновых знаний, т.е. знания прецедентных имен (река Баргузин, впадающая в озеро Байкал, Ниагарский водопад в Америке, поражающий своей мощью, Мальвина - героиня сказки А.Толстого и т.д.) полное осмысление текста невозможно.

Вот почему в изданном нами словаре новообразований Евг. Евтушенко в ряде случаев - в статьях с отонимами - дается комментарий и сведения энциклопедического характера [10: 11]. Ибо имя - это почти всегда свернутый текст, за которым стоит целая эпоха, и умолчание имен приводит к их забвению и провалам исторической памяти.

Евгений Евтушенко как лингвокреативная личность, максимально использующий и развивающий словообразовательные возможности русского языка, отвечая на вызовы времени, называет вещи своими именами и именами тех, кто, проецируясь во времени в авторском слове, вошел в пространство его поэтических текстов, отражая мировоззренческие позиции и творческую индивидуальность поэта.

Примечания:

1. Намитокова РЮ. Авторские неологизмы: словообразовательный аспект. Ростов н/Д 1986. 160 с.
2. Гарбовская Н.Б. Онимные и отонимные новообразования в современных масс­медийных текстах: дис. . канд. филол. наук. Майкоп, 2006. 150 с.
3. Козулина Н.А., Левашов Е.А., Шагалова Е.Н. Аффиксоиды русского языка. Опыт словаря-справочника. СПб.: Нестор-История, 2009. 288 с.
4. Нефляшева И.А. Окказиональное формообразование как компонент идиостиля Евг. Евтушенко // Проблемы общей и региональной ономастики: материалы VI всерос. науч. конф. Майкоп, 2008. С. 188-192.
5. Красных В.В. Этнопсихолингвистика и лингвокультурология. М.: Гнозис, 2002. 284 с.
6. Отин Е.С. Словарь коннотативных собственных имен. Донецк: Юго-Восток Лтд, 2004. 412 с.
7. Ионова И.А. Морфология поэтической речи. Кишинев, 1988. 166 с.
8. Русская грамматика. Т. 1. М., 1982. 783 с.
9. Калинкин В.М. Поэтика онима. Донецк, 1999. 408 с.
10. Намитокова Р.Ю., Нефляшева И.А. Слова поэта: опыт словаря авторских новообразований Евгения Евтушенко. Майкоп: Качество, 2009. 304 с.