Гармония стиха А. Майкова
Шанский Н.М.
Говоря об одном из самых ранних антологических стихотворений А. Майкова «Сон» (
Благотворное влияние пушкинской поэтики на творчество А. Майкова проявилось в самых различных аспектах. Это сказалось в жанрово-тематическом разнообразии его произведений, и в их выразительно изысканной художественной форме, отлитой, по определению же В.Г. Белинского, «в пластично благоухающих и грациозных образах. Бережно и бережливо использовал А. Майков в своих стихах все заветное и дорогое, что видим в чудесных творениях А.С. Пушкина. Блестящим лирическим произведением с точки зрения художественного выражения, как бы аккумулирующим лучшие поэтические достижения А.С. Пушкина, является шестистопная миниатюра «Дума», написанная Майковым в
Там — солнца луч, и в зной оливы сень, А здесь — и гром, и молния, и слезы... О! дайте мне весь блеск весенних гроз И горечь слез и сладость слез!
Легко заметить, что стихотворение композиционно построено А. Майковым как оригинальное объединение четверостишия, представляющего собой объективно-констатирующее описание двух прямо противоположных жизненных путей, и двух присоединительных строк, выражающих авторский выбор, как же все-таки жить. Начальное четверостишие является нам как изящная и отточенная антитезная конструкция перемежающихся строк, созданная с помощью общеязыковых и точных (без тревог — тревожусь я, там — здесь) и контекстуально приблизительных, иносказательных и перифрастических антонимов (прекрасный, светлый день — грозы, солнца луч, и в зной оливы сень — и гром, молния, и слезы).
Очень естественно присоединенное рифмой помощи взволнованно-лирическое категорическое решение и одновременно заклинание автора строится менее гармонично, чем предыдущие четыре строки. Вслед за нечастым открытым авторским требованием дай мне идет расширенная перефразировка обозначения тревожной и неспокойной жизненной дороги (весь блеск весенних гроз - весны младыя грозы, слезы). В этой двухстрочной парцелляции особенно сильной и выразительной оказывается заключившая строчка стихотворение с антонимами горечь — сладость и повтором словоформы слёз. Присоединительное по-пушкински эмоционально и выразительно лишний раз подтверждает согласие поэта на тернистый путь, где будут и сладость бед и горечь поражений. Пусть «под ним струя светлей лазури, над ним солнца золотой»; он выбрал, он ждет бури, весенних, освежающих гроз и зовет к этому других, по своему содержательному пафосу «Дума» близка «Раздумью» (1841г.), где Майков, в частности, писал:
Но я бы не желал сей жизни без волненья:
Мне тягостно ее размерное теченье,
Я втайне бы страдал й жаждал бы порой
И бури, и тревог, и воли дорогой.
Правда, «Раздумье» и значительно слабее в художественном отношений, и менее категорично в вольнолюбивом порыве поэта (не «О! дайте мне...», а «Я втайне бы страдал и жаждал бы порой»).
Словесная ткань «Думы» словарно почти полностью современна. Архаизмами, и то очень понятными, являются в разбираемом стихотворении лишь слова сень «тень» и младыя «молодой». Лингвистического комментирования здесь на первом этапе чтения требует лишь устаревшая форма родительного падежа единственного числа женского рода прилагательного молодая — младыя (весны) — молодой, изредка встречающаяся в поэтическом языке первой половины XIX в. (ср.: Среди долины ровныя — Мерзляков; С рассветом алыя денницы — Пушкин и т. д.).
И в то же время получаемая нами из стихотворения прагматическая и эстетическая информация может быть неполной. Настоящее, глубинное восприятие «Думы» А. Майкова возможно только тогда, когда мы не сбрасываем со счетов сложную и запутанную сетку переносно-метафорического словоупотребления стихотворной речи того времени с многочисленными иносказаниями, перифразами и с символами.
Почтительное следование Пушкина при всей самостоятельности авторского почерка чувствуется во многих стихах ясно и откровенно. Рецензируя майковские «Очерки Рима», В. Г. Белинский писал: «Талант г. Майкова по преимуществу живописный: его поэзия — всегда картина, блещущая всею истиною черт и красок природы».
Живописность и картинность стихотворений А. Майкова не представляет, однако, холодной статики и декоративной красивости «чистого искусства». За пластическими формами наглядного описания кусочка объективной действительности всегда бьется — нередко запрятанное и скрытое горячее сердце поэта, настоящего человека, честного и гуманного. горячо и искренне любящего свою родину и народ. Ведь А. Майков не был поэтическим анахоретом в башне из слоновой кости, как иногда думали и писали. И жизнь его была очень далека от той аркадской идиллии, какой она изображалась, например, Д. Мережковским. Слова последнего о том, что «судьба сделала жизненный путь Майкова ровным и светлым. Ни борьбы ни страстей, ни врагов, ни гонений», — заведомая и злостная ложь На самом деле судьба к Майкову не была такой уж благосклонной, а жизнь его — безмятежным благоденствием «артиста как будто не наших времен». Жизнь А. Майкова была долгой и разной, и это ярко отразилось в его таком же долгом и разном поэтическом творчестве. Несмотря на все изменения в общественной жизни России, превратности судьбы и житейские невзгоды, разочарования, заблуждения, А. Майков всегда был и оставался поэтом-гражданином.
Нельзя забывать, что как поэт-личность А. Майков сформировался под сильным влиянием В. Г. Белинского и И. А. Гончарова, что он открыто и горячо сочувствовал гарибальдийцам, принадлежал (пусть и не принимая активного участия) к движению петрашевцев, с юности научился упорно и регулярно трудиться, всегда вел простой и демократический образ жизни и был на стороне униженных и оскорбленных. Об этом воочию свидетельствует все лучшее, что было им написано. Особенно ярко критико-демократические и патриотические стороны художественного творчества А. Майкова проявились в таких произведения как «Две судьбы», «Очерки Рима», «Клермонтский собор», «Бездарных сколько семей...», «Неаполитанский альбом», «Нива» и др.
В золотом фонде русской классики из поэтического наследия А. Майкова остались жить многие его произведения самых различных лет, размера, содержания. Все это, как он говорил в своей «Октаве», — «гармонии стиха божественные тайны».
Однако особое место занимает в этом поэтическом пантеоне Майкова его лирика: проникновенная и внешне почти всегда спокойно-эпическая.
Думается, что это доказывать не нужно. Достаточно вспомнить такие стихи, как «Весна», «Дума», «Выставляется первая рама», «Сенокос» («Пахнет сеном над лугами»), .«Ласточки», «Октава», «Сон», «Болото», «Альпийские ледники», «Не отставай от века — лозунг лживый», «Мысль поэтическая» «Айвазовскому», «Все круг меня, как прежде», «Осень», «Пейзаж», «Точно голубь светлою весною» и др.
Высокое мастерство Майкова, поражающая словная гармония явственно слышится и четко видится в удивительно умелом использовании многообразного арсенала поэтических средств, заложенных в русской лексике и в «тайнах сочетания слов». Как удивительно раскованно и в то же время строго и удачно, например, использование молодым поэтом тавтологии (ты, вольна, вольной, ой, сама, ты):
О мысль поэта! ты вольна,
Как песня вольной гальционы
В тебе самой твои законы,
Сама собою ты стройна!
Майковская живописность поэтического слова — специфическая черта являющего большинства его произведений. Первый, как уже упоминалось, это отметил В.Г. Белинский. Хорошо понимая эту отличительную особенность своей поэзии, А. Майков (собиравшийся одно время пойти по стопам своего отца — известного русского художника) неоднократно говорил об этом и сам (см. хотя бы стихотворения «Ах, чудное нёбо, ей-богу» и «Зимнее утро»).
Действительно, «занятия живописью оставили заметный след в творчестве Майкова-поэта: это проявилось в постоянном внимании к точности изображения предметного мира и в колористической выразительности лирика».
Вместе с тем вряд ли правильно утверждение о том, что «увлеченность повлекла за собой и некоторые издержки; «линеарная» красота несколько заслоняла у него интерес к красоте внутренней, пути к которой проходят через познание сущности явления.
Несправедливость этого мнения видна уже по отношению к ранним антологическим стихам Майкова (ср. хотя бы «Горный ключ», «Овидий», уже упоминавшееся «Зимнее утро»), не говоря уже о последующих.
Реалистически-живописное описание объективной действительности во всех ее проявлениях и формах всегда неотрывно и неразрывно у А. Майкова связано с изображением и выражением внутреннего лирического авторского я. «Картинный склад» майковской поэзии никогда не является внешним и декоративным, даже в его так называемых пейзажных стихотворениях. И в них «настоятельницей и вдохновительницей» поэта выступает «природа с ее живыми впечатлениями» (В. Г. Белинский).
Возьмем в качестве примера такое стихотворение, как «Болото» с дотошным и точным живописным описанием в первой его части болота, не говоря уже о произведениях типа «Облачка», «Маститые, ветвистые дубы», «Осень», «Ночь на жнитве».
Две небольшие иллюстрации.
Умение несколькими словесными мазками создавать законченное живописное полотно, где изображение природы органично сливается с выражением душевных переживаний и эмоций человека, было хорошо подмечено А. М. Горьким в письме М. Г. Ярцевой: «Помните у Майкова «Весну»?.. Восемь строчек — 16 слов и полная картина».
Действительно, двадцатисловная (если считать также союзы и предлоги) миниатюра «Весна» — это вполне завершенная и совершенная картина прихода новой (ещё ранней) весны и вызываемых этим человеческих чувств (и воспоминаний, и надежд) :
Голубенький, чистый,
Подснежник-цветок!
А подле сквозистый,
Последний снежок...
Последние слезы
О горе былом
И первые грезы
О счастье ином…
Простые и бесхитростные русские и народные слова (особенно подкупают лексические единицы голубенький, аподле, сквозистый, снежок) в первом четверостишии сотканы поэтом здесь в изящное акварельное полотно. Четыре следующие строки лаконично и взволнованно-сдержанно передают уже то зрительское (авторское и общечеловеческое) впечатление, какое производит нарисованный ранее пейзаж.
Стихотворение строится в виде пейзажно-психологического целого с двумя раздельными частями, объединенными друг с другом как причина и следствие. Два разносодержательных четверостишия композиционно сцепляются воедино не только логически, но и словесно: повтором слова последний в четвертой и пятой строках (последний снежок + последние слезы). Стихотворение полностью безглагольно и состоит из одних номинативных предложений.
Оба четверостишия сделаны из антитезных двустиший, однако, по-разному. В первой строфе одно предложение объединяется со вторым противительным союзом а. Две первые строчки рисуют весну, третья и четвертая указывают на ее «раннесть» (уже появились цветы, но есть еще и снег). Оба номинативных предложения выступают здесь как описательные сочетания существительного, кончающего строчку, с двумя препозитивными прилагательными. Вторая строфа строится иначе: еще более строго и стройно. Составляющие ее части образуются перемежающимися антитезными строками (последние слезы - первые грезы; о горе былом — о счастье иной). Антитеза строфы создается здесь как лексически, с помощью антонимов (последние — первые, горе — счастье), так и синтаксически, полной синтагматической изофией шестой и восьмой строк.
Принципиально иное поэтическое отношеие по существу той же темы подаётся в хрестоматийном стихотворении «Весна! Выставляется первая рама», в котором А. Майков изображает уже более позднюю весну, не с холодным первоцветом, а с первым солнцем, голубым небом, цветами:
Весна! Выставляется первая рама —
И в комнату шум ворвался,.
И благовест ближнего храма,
И говор народа, и стук колеса.
Мне в душу повеяло жизнью и волей
Вон — даль голубая видна...
И хочется в поле, в широкое поле,
Где, шествуя, сыплет цветами весна!
Лирическое я в целом ряде произведений Майкова не заявляет о себе открыто, а еле проглядывается сквозь призму многоцветного словесного полотна, изображающего само по себе то большие, то малые явления и события окружающего мира со всеми его радостями и печалями.
Именно этой реалистической объективностью поэтики А. Майкова в первую очередь и объясняется тот знаменательный факт, что в его стихах впервые появляется немало доселе неведомых русской поэзии русских имен обыденных растений и животных, названий предметов русского быта, экспрессивно-стилистических наименовавний действий, цветообозначений и т.д.
Многоцветье поэтического словаря А. Н. Майкова, его особая живописность манеры стихотворного письма, глубокий психологизм при одновременной «картинности» изображений, подкупающий лиризм и отточенная строгость формы, гармоническое слияние мысли и чувства, искренняя любовь к родине и высокая гуманность позволяют законно занимать стихотворным произведениям этого поэта свое почетное место в золотом фонде русской литературы.
Поэтому всякий, кто обратится к стихам Аполлона Николаевича Майкова (а хорошо знают его сейчас, что говорить, немногие), получит истинное эстетическое и интеллектуальное наслаждение, ибо его стихи и в наше время не потеряли своей тонкой и терпкой художественной свежести, гармонии и нисколько не утратили заражающей способности заставлять думать, чувствовать и сопереживать.
Л-ра: Русский язык в школе. – 1981. - № 3. – С. 58-63.
Произведения
Критика
