Земная романтика (Лирика С. Есенина 1910-1918 годов)
Василий Устименко
В этот мир врывается война («Егорий», «Микола», «Русь») и революция («Товарищи», «Отчарь», «Певущий зов»). Он искренне переживает грустные песни пахаря («Брату человеку», «Песня старика разбойника») и с глубокой печалью отмечает неурожай, голод и гнет («Засушила засуха засевки». «Деревенская избенка», «Русь»), Любовь к Руси сливается в душе поэта с глубокой верой в русский народ, в его счастливую судьбу.
Но чем глубже проникаешь в смысл творческих исканий раннего С. Есенина, тем сильнее чувствуется романтическое начало многих его стихов. Это отметили и современники поэта, но единой точки зрения не сложилось у них. Неонародники чрезмерно подчеркивали идеализацию поэтом «стихийной бунтующей души скифа», по их мнению — «вечного источника крестьянских революций на Руси». В письме к Р. Роллану (1926) Горький оттенил земную романтику, как особенность таланта С. Есенина: «... Это драма деревенского парня, романтика и лирика, влюбленного в поля, в свое деревенское небо, в животных и цветы».
Романтическая тенденция в дооктябрьском творчестве С. Есенина еще не была в современных работах темой специального исследования. Понимая сложность проблемы, я рассмотрю самые характерные, на мой взгляд, элементы романтического начала есенинской лирики: источники, особенное качество романтики, типологические принципы романтического пересоздания действительности в соответствии с развивающимся идеалом поэта.
Патриархальный уклад семьи деда, в которой воспитывался будущий поэт, сельская природа, фольклор с детства формировали возвышенные стороны мировосприятия С. Есенина. В юношеских стихотворениях, наряду с крестьянским бытом, отразились чуткость поэта к жизни природы, возвышенное чувство радости от сопричастности к ней человека, понимание им «естественной свободы» личности. Дедушка рассказывал внуку о «свободной» жизни на отхожих промыслах, сказки и крестьянские легенды. Песни матери, бабушки и странников заронили в душу мальчика вечную надежду трудового человека «на свой лучший удел» (С. Есенин).
В спас-клепиковский период жизни (1910-1913), несмотря на то, что поэт учился в церковно-учительской школе, характерной особенностью мировосприятия юноши было стремление ко всему необычному, красивому в окружающем мире. В поэзии это нашло отражение в чудесном, близком к сказочному преображению природы, сельского быта.
Реальный мир природы у С. Есенина полон загадок и чудесных превращений. Здесь «дремлют звезды золотые» и роняет «месяц желтые поводья». На земле «клененочек маленький матке зеленое вымя сосет». Сказочное время — пряха прядет свою дневную «солнечную пряжу». В этом мире много движения, звуков. Юноша услышал «песнь соловья», плач иволги и таинственные крики «черной глухарки». Природа всегда волнует лирического героя, даже при мимолетной их встрече: «Еду, тихо.... Заколдован невидимкой, Дремлет лес под сказку сна, Словно белою косынкой подвязалася сосна». И вот мы уже видим не сосну, а сказочный персонаж: «Понагнулась, как старушка. Оперлася на клюку».
При изображении природы поэт использует приемы одушевления ее, живописания. Лучше всего это видно на развитии «сквозных» образов. В стихотворении «Вот уж вечер...» (1910) береза видится С. Есенину так: «березы стоят, как большие свечки». В «Темна ноченька» этот образ живописно расцвечивается: «На бугре березка — свечка, в лунных перьях серебра». В стихотворении «Задремали звезды золотые» (1914) образ березы становится антропоморфным: «Улыбнулись сонные березки, растрепали шелковые косы». Сюда органически вплетаются сказочные образы («Дед-мороз», «Падчерица», «Весна-красавица», «Мачеха»). Часто С. Есенин создает по их типу собственные образы: весны-гостьи чудесной («Сыплет черемуха снегом»), девицы-вьюги («Воробышки», «Микола»), березы-невесты («Микола», «Задремали звезды золотые»).
Персонажами стихотворения «Пропавший месяц» являются рыбак, солнце и месяц. Старик-рыбак захотел поозорничасть над солнцем, и это ему под силу:
Отражение от солнышка с утренних вод
Стал он реками ловить.
Выловил. Крепко скрутил бечевой,
Уши коленом примял.
Вылез и тихо на луч золотой
Солнечных век привязан.
Радуясь удавшейся шутке, старик смеется, «грохоча, как гром». Позднее в предисловии для готовившегося поэтом собрания своих сочинений (1924), он назовет этот своеобразный мир в собственной поэзии «земной романтикой».
Полноценной основой литературного романтизма является не всякая романтика жизни. Для романтизма важно, чтобы романтика отражала исторически необходимое для художника «эмоциональное самосознание личности, ее сердечных переживаний, вызванных стремлением его к возвышенному сверхличному идеалу и объективируемых в различных явлениях действительности».
Первоначальные, отчасти стихийные попытки С. Есенина объективировать собственный идеал свободы человека в явлениях естественной жизни крестьян проявились в сказке «Сиротка», поэме «Микола», «Сказании о Евпатии Коловрате...». Над двумя последними произведениями поэт работал весь московский период творчества (1913-1915), и они отразили эволюцию идеала поэта.
Герой поэмы «Микола» наделен осознанным идеалом естественной свободы, человека, проявляющимся как безграничная любовь к людям. В легендах о Миколе С. Есенина привлекала способность человека впитать в себя «все злые скорби, злое горе» людей и при этом оставаться гуманным. Это не просто идеализация кротости, проявление не столько религиозности. Поэма — одна из есенинских попыток объективирования своего идеала естественной свободы человека. Всмотримся в образ Миколы. Он похож на крестьянина:
В шапке облачного скола,
В лапоточках, словно тень,
Ходит милостних Микола
Мимо сел и деревень.
На плечах его котомка,
Стягловица в две тесьмы...
Радость бытия Микола переживает в ощущении своего единства с природой: Тучка тенью расколола Зеленистый косогор...
Умывается Микола Белой пеной из озер...
Горек запах черной гари,
Осень рощи подожгла.
Собирает странник тварей,
Кормит просом с подола.
Созерцательное любование красотой окружающего мира сменяется другими интонациями:
Ой, прощайте, белы птахи,
Прячьтесь, звери, в терему.
Темный бор, — щекочут свахи, —
Сватай девицу-зиму.
Несомненно, социальный романтизм С. Есенина этой поры наивен и противоречив. Описание радости земного бытия время от времени перемежается строчками о «черных бедах», «нищем уюте», «печали забот». Микола и сам бог бессильны устранить зло на земле. Поэт, вероятно, видел противоречия своего идеала. Начатое в таком же ключе стихотворение «Егорий» осталось незаконченным.
II
В начале 1913 года С. Есенин окончательно перебрался в Москву. Работая в типографии И.Д. Сытина, юноша участвовал в борьбе рабочих за демократические права, позднее учился в университете Шанявского, был членом Суриковского литературно-музыкального кружка. Городская жизнь оказала положительное влияние на творчество поэта. Он избавился от влияния поэзии С.Я. Надсона, К.М. Фофанова, ослабла романсовая струя в его лирике. Однако С. Есенин не смог до конца разобраться в культурной и общественной жизни города. Оставаясь на общедемократических позициях, он выступал против «всякого насилия»!. Он искал свой, «крестьянский путь» к правде эпохи. В 32 письмах С. Есенина, отправленных друзьям Г. Панфилову и М. Бальзамовой в 1913-1914 годах, ясно отразились его мучительные поиски идеала в жизни и литературе, неприятие культуры буржуазного города, литературных героев современных ему писателей. Постепенно возникал этический аспект его идеала (естественной свободы человека) с романтическим колоритом.
С. Есенин полагал теперь, что человек может достичь истинного счастья, если он будет с помощью воли и самоусовершенствования стремиться к духовной близости с природой и обществом. Следует отметить, что сверхличный идеал поэта отличался от морали христианской религии. С. Есенин писал Г. Панфилову (1913): «Я человек, познавший Истину, я не хочу более носить клички христианина и крестьянина, к чему я буду унижать свое достоинство! Я есть ты. Я в тебе, а ты во мне».
Вначале сверхличный идеал поэта носил абсолютный этический характер — он по-прежнему объективировался в действительность. Но теперь С. Есенин говорил: «Гений для меня — человек слова и дела...» «Слово» и «дело» в контексте его письма к Г. Панфилову означает духовную и материальную сферы жизни человека. Абсолютная истина, считал он, заключена в «слове». Поэтому он верил, что «живое слово пробудит заснувшую дущу... Она поднимет свои ослепленные светом истины очи,... она пойдет смело к правде, добру и свободе». В результате «брат не будет рабом брата».
Одно время идеальные отношения этого рода С. Есенин видел, как и многие писатели-романтики, в прошлом, в жизни Руси эпохи ее героического периода. Такую Русь он нарисовал в «Сказании о Евпатии Коловрате...», поэмах «Микола» и «Марфа Посадница», балладах «Ус» и «Богатырский посвист», стихотворениях «Молитва матери», «Егорий». Материал для романтического образа Руси поэт брал в былинах, легендах, сказаниях древнерусской литературы.
В «Сказании о Евпатии Коловрате...» (1913) действие развивается в двух сферах: «земной» и «небесной». Уже в зачине второй части «Сказания...» С. Есенин подчеркивает идейную особенность произведения:
Хоть и много песен сложено,
Да ни слову не уважено.
Ни сочесть похвал той удали,
Ни ославить смелой доблести.
В начале «Сказания...» поэт рисует жизнь крестьянства. Перед нами не исторически характерный быт дружины рязанского князя Ингвара Ингварьевича, а идеализированная картина народной жизни, когда все люди — братья, «по Евпатию — все Ольговичи». Народный демократизм воспитывает и поддерживает в человеке высокое самосознание и благородство души. Любовь к Родине пронизывает бытовую и походную жизнь дружинников. Вся жизнь Евпатия подчинена этому благородному чувству.
Подобно былинным героям, дружинники полны богатырской силы и отваги, которые символизируют силу русского народа. Подчеркнуто демократичен и образ Евпатия: герой — не княжеский слуга, а труженик-кузнец. В то же время Евпатий обладает великой силой, как «батыр». Он может двумя пальцами «вытаскивать пешневые угорины» и «реку Ольгу в молоко парное вспенивать». Портрет Евпатия ассоциируется в сознании читателя с фольклорными образами народных удальцов:
Вились кудри у Евпатия,
В три ряда на плечи падали.
За гленищем ножик сеченый
Подпирал колено белое.
Дух свободы и братства способствовал победе дружинников над татарами:
Не за зря мы, чай, за пожнями Солнце стрелами утыкали,
Не с безделья в стены райские Два окошка пробуравили.
В художественном отношении «Сказание...» не цельно. Второй «небесный» план событий осложнил основную коллизию, сделал рыхлой композицию. Эпическое начало его слабее лирического, которое, кстати сказать, тоже романтично:
Не березки — белолипушки
Из-под гоноби подрублены,
Полегли соколья-дружники
Под татарскими насечками.
В балладе «Ус» (1914) романтический идеал еще более социален. С. Есенин органически соединил его с фольклорными мотивами народной воли. Ус борется за освобождение родного края от царского «полона» и погибает. Горе матери Уса находит исход в ее помыслах о святости его дела.
Баллада отличается от «Сказания...» стройной композицией. Лирический план органично слит с сюжетом баллады и выражает ее основной, свободолюбивый пафос. Образы-символы и другие приемы народно-песенной традиции придали романтическому идеалу народное звучание и новые краски:
Не белы снега по-над Доном.
Заметала степь синим звоном.
Гикал, ухал он под туманом,
Подымалась пыль за курганом.
На крутой горе, под Калугой,
Повенчался Ус с синьей вьюгой.
Такое же идейное и художественное направление имеет поэма «Марфа Посадница» (1914). Здесь идеализирована новгородская демократия XV века, во главе с уважающей ее традиции посадницей:
Заходила буйница выхвали старинной...
«Что нам Московия, — как поставник блинный!..»
Марфа на крылечко праву ножку кинула.
«Быть так», — кротко молвила, черны брови сдвинула....
Игнорируя боярско-купеческую гегемонию в новгородской республике, С. Есенин поэтизирует народный дух демократии:
Возговорит Марфа голосом серебряно:
«Ой ли, внуки Васькины, прачнуки Микулы!..»
В конце XV века Новгород, как известно. вошел в состав централизованного Русского государства. В поэме это характеризуется как конец новгородской «вольницы» по царскому сговору с антихристом на четыреста лет. В конце поэмы ее буйно-романтический пафос своеобразно сопряжен с революционным духом современной автору эпохи:
А и минуло теперь четыреста лет.
Не пора ли нам, ребята, взяться за ум,
Исполнить святой Марфин завет:
Заглушить удалью московский шум?
Образ Марфы наделен личностной характеристикой, тоже фольклорно-романтической. Она умна, красива, добра:
Не сестра ли месяца из темного болота
В жемчуге кокошник в небо запрокинула, —
Ой, как выходила Марфа за ворота.
«Быть так», — кротко молвила, черны брови сдвинула
— Не ручьи-брызгатели выцветням росяновым...
В четвертой главе поэмы мы видим ее глубоко опечаленой. Гибель Новгорода она оплакивает как личное горе:
Села Марфа за расшитою тесьмой:
«Уж ты, счастье ль мое загубленное!»
Интересно, что герои исторических поэм С. Есенина готовы умереть за свободу и, как правило, делают это на поле брани. Дружина Евпатия встала насмерть в битве с татарами, бояре «нацедили... вин красносоких» из груди Уса, стрельцы московского царя одолевают новгородцев в «пиру на краевой браге».
Типический герой С. Есенина остро ощущает себя как часть окружающего мира. Теперь природа в есенинских стихах выражает самые сокровенные чувства человека: «легким взмахом белого перста тайны лет я разрезаю воду», «голубого покоя нити я учусь в свои кудри вплетать». В автобиографии С. Есенина есть признание о том. что «лиричности» в свое время он учился у А. Блока и Н. Клюева.
Мировосприятие лирического героя этих лет представляет собой сложный и противоречивый комплекс чувств, настроений, дум. Чувство возвышенной любви к России осложнено тревогой, неуверенностью поэта в плодотворности своих устремлений к фантастическим «туманным» далям» неземной романтики. Радость грез о «голубой Руси» и счастливого будущего омрачилась чувством диссонанса их с действительностью:
С каждым днем я становлюсь чужим
И себе, и жизнь кому велела.
Где-то в поле чистом, у межи,
Оторвал я тень свою от тела.
Поиски жизненного идеала С. Есениным в эти годы наиболее глубоко отражены в любовной лирике. Предмет идеала поэту еще не совсем ясен, он не находит точных слов для выражения своей идеи. Поэтому является потребность в условных формах. Проанализируем одно из лучших стихотворений поэта «Не бродить, не мять в кустах багряных...» (1915).
В начале стихотворения поэт нарисовал образ сельской красавицы «со снопом волос овсяных», с «зернами глаз». Любимая девушка лирического героя, «как снег, лучиста и светла», похожа «на розовый закат». Присмотревшись внимательно к образу, можно увидеть, что это «совмещенный» портрет любимой девушки и природы, неотъемлемой части есенинского образа Родины. Особенно в следующем четверостишии это заметно:
В тихий час, когда заря на крыше,
Как котенок, моет лапкой рот,
Говор кроткий о тебе я слышу
Водяных поющих с ветром сот.
Дальше открывается третий план лирического чувства. Его питает не только память о той, которая «была» «с алым соком ягоды на коже». Порой лирическому герою кажется, что она — его «песня и мечта», что тот, «кто выдумал твой гибкий стан и плечи» — «к светлой тайне приложил уста». Невольно вспоминаются слова В.Г. Белинского о многоплановости лирического отношения к миру у романтиков.
Образ Руси-невесты часто сменяется образом Руси-матери, с тревогой и надеждой смотрящей на своих детей:
Не с тоски я судьбы поджидаю,
Будет злобно крутить пороша.
И придет она к нашему краю.
Обогреть своего малыша.
Снимет шубу и шали развяжет,
Примостится со мной у огня.
И спокойно и ласково скажет,
Что ребенок похож на меня.
Образ будущей России у С. Есенина и А. Блока несет в себе мотивы «разбойной, заревой красоты». Но если в поэзии А. Блока «разбойная краса» носит стихийный космический характер, то в поэзии С. Есенина она слита с народной удалью, свидетельствует о потенциальной силе народа. В стихотворение «Новая Америка» (1913) А. Блок зажег над будущим России звезду технического прогресса — «Америки новой звезду». С. Есенин в письме к А. Ширяевцу (1917) отвергал этот путь. «Они все, брат, все западники. Им нужна Америка, а нам в Жигулях песня да костер Стеньки Разина». Позднее в поэме «Инония» (1918) С. Есенин будет утверждать с романтическим пафосом, что только «водью свободной Ладоги просверлит бытие человек».
Это — от Н. Клюева, который одно время сильно привлекал к себе рязанского Леля романтикой патриархального бытия. С. Есенин ценил «Избяные песни» Н. Клюева. Под влиянием сташего собрата С. Есенин стремился раздвинуть рамки «видимой» природы до беспредельного космоса. В пантеистических стихотворениях «Алый мрак небесной чернью», «Осень», «Голубень»; «Твой глас незримый» он «прозревает» «голубую душу» братства людей, «нездешний свет истины». Временами ему хочется:
...не избегнуть бури,
Не миновать утрат,
Чтоб прозвенеть в лазури
Кольцом незримых врат.
Но что же виделось ему у врат «незримого мира»? Он увидел не трагический мир «падшего ангела» М. Лермонтова. не древний «родимый хаос» Ф. Тютчева, не приближение «белоснежных кораблей» А. Блока, а крестьянский рай:
На сухой соломе в дровнях Слаще меда пот мужичий...
Тсплют ясли в ризах скользких Пламень правды и покоя.
Об обобщающем смысле таких стихов поэта хорошо сказал А. Макаров: «Есенин со всеми его «мужицкими раями» — не столько прошлое России, сколько предугаданное будущее ее детей»! Земная основа есенинского романтизма через некоторое время после Февральской революции 1917 года стала платформой, с которой лирический герой «Иноник». именующий себя «пророком Сергеем Есениным», бросив вызов Богу, «иное постиг учение» — вместо «ликов мучеников и святых» обещав людям счастливый «град Инонию, где живет божество живых».
IV
Дореволюционная поэзия С. Есенина не может быть ограничена рамками романтического начала. Талант поэта наиболее ярко проявился в синтезе реалистического и романтического начал.
В спас-клепиковсяий период творчества реалистическая самобытность, верность и правдивость обнаруживается в изображении поэтом сельской жизни. Сказочные элементы органически вплетаются в изображение реальной действительности в стихотворениях «Воробышки» (1910), «Вот уж вечер...» (1910), «Матушка в Купальницу по лесу ходила» (1912) и др.
В московский период творчества синтез носит различный характер. В поэме «Марфа Посадница» Есенин романтически отображает принципы народной демократии, на ее основе преображает земной мир Руси. В произведении «Русь» (1915) юноша подчеркивает земную романтику, пытается соединить ее с нуждами деревни военного времени. Поэт верит, что придет пора, когда «за сохою под песни заветные» крестьянам не будет грозить «смерть и тюрьма». Однако органического раскрытия темы Есенин не достиг. Захватническая политика царя, кровь и ужасы войны остались за пределами поэмы.
В петербургский период С. Есенин не без влияния поэзии А. Блока и Н. Клюева разработал эстетический идеал. Природа становится его носителем. Она служит источником духа человека, как у А. Блока, а затем и духовного родства людей. В свою очередь природа настолько оживляется поэтом, что она может жить собственной, «очеловеченной жизнью»:
В холмах зеленых табуны коней
Сдувают ноздрями златой налет со дней.
Дрожат их головы над тихою водой,
И ловит месяц их серебряной уздой.
Уставясь лбами, слушает табун,
Что им поет вихрастый гамаюн.
А эхо резвое, скользнув по их губам,
Уносит думы их к неведомым лугам.
Любя твой день и ночи темноту,
Тебе, о родина, сложил я песню ту.
В отрывке из стихотворения «Табун» (1915) видно, как реальные предметы и явления природы подвергаются романтической эстетизации. Каждая вторая строка стихотворения уводит читателя в полусказочный мир. Он имеет свой чувственный язык, душу: лошади «ждут новый день», внимают песне мальчика — «гамаюна», а их думы уносятся к «неведомым лугам». В стихотворении «Корова» (1915) животное «мечтает» о тех же лугах, но сон коровы отягчен грустной думой о том, что «бил ее выгонщик грубый», «не дали ей «первого сына», т. е. теленка.
Вмешательство человека в «неизреченную» жизнь природы не всегда оправдано. Чаще оно трагично. Большой глубины чувства сопричастности к живому миру природы и ответственности за нее С. Есенин достиг в стихотворении «Песнь о собаке», прибегнув к синтезу романтических и реалистических элементов. Смысл трагедии собаки усиливается тем, что «живую связь» с природой трагически оборвал человек, разумное дитя той же природы. И плачет в сущности не собака, а «живая» природа, породившая их: «И глухо, как от подачки, Когда бросят ей камень в смех. Покатились глаза собачьи Золотыми звездами в свег».
Эстетизируя земную жизнь, С. Есенин высвечивает иной, романтически одухотворенный, «неизреченный» мир. Такой лиричности С. Есенин достиг не без влияния А. Блока. В есенинской поэзии органично живут блоковские образы «Тонкое имя», «Черный тиснутый портрет», мотивы «радости-страдания». Однако и здесь Есенин идет своим путем. Синтезируя романтические и реалистические элементы, он добивается в передаче чувства любви к Руси-невесте тонких переходов из реального мира в мир мечты и обратно. Лирическое чувство как бы струится, сверкая красками природы, в стихотворениях «Еще не высох день вчерашний». «О красном вечере задумалась дорога», «Гаснут красные крылья заката», вошедшие в книгу стихов «Голубень».
В стихотворении «О красном вечере задумалась дорога» прослеживается усложненное многоплановое решение темы судьбы человека. Оно воссоздается с помощью реалистических и романтических элементов. В начале дан реальный пейзаж и образ человека:
О красном вечере задумалась дорога,
Кусты рябин туманней глубины.
Изба-старуха челюстью порога
Жует пахучий мякиш тишины.
Осенний холод ласково и кротко
Крадется мглой к овсяному двору.
Сквозь синь стекла желтоволосый отрок
Лучит глаза на галочью игру.
Лишь внимательное прочтение первой строки подсказывает читателю, что в реальный пейзаж введен романтический образ-символ. В романтическом ряду образов «красного звона», «малиновых сел и полей» образ-символ «красного вечера», соединенный с метафорическим образом «задумчивой дороги», символизирует «красную судьбу» человека-отрока.
В томительные раздумья о счастливой судьбе постепенно вплетаются мотивы, которые приводят к философскому завершению мысли о жизни:
Кого-то нет, и тонкогубый ветер
О ком-то шепчет, сгинувшем в ночи.
Кому-то пятками уже не мять по рощам
Щербленый лист и золото травы.
Тягучий вздох, ныряя звоном тощим,
Целует клюв нахохленной совы.
В конце стихотворения дана спокойная сельская бытовая картина. Казалось, что она снимает напряжение чувств и сомнений лирического героя. Но теперь не трудно отметить, что С. Есенин в самобытный пейзаж вводит образ-символ «белой дороги», который возвращает нас к первоначальному образу «красного вечера». Возврат к тревожному началу не случаен, так как сомнения, трагический исход жизни человека не сняты в жизни России:
Все гуще хмарь, в хлеву покой и дрема.
Дорога белая узорит скользкий ров...
И нежно охает ячменная солома,
Свисая с губ кивающих коров.
В центральном стихотворении «Голубень» С. Есенин прямо скажет о том, что нет счастья человеку в этом мире: «Осенним холодом расцвечены надежды».
С. Есенин сумел выразить чувства я настроения крестьянских масс, разбуженных революцией 1905 года и двинувшихся из низов России в города. Подобное отражение жизни было типичным для искусства начала XX века.
Романтический мир С. Есенина значительно изменился под воздействием двух революций 1917 года, которые он принял восторженно. Поэт верил в то, что революция принесет счастье человеку, что восторжествует его мир «голубой Руси». Обновление отчего края юноша передает с помощью синтеза двух начал. Революция для поэта — желанный гость:
Воспою я тебя и гостя,
Нашу печь, петуха и кров...
И на песни мои прольется
Молоко твоих рыжих коров.
Исследование дореволюционного творчества С. Есенина показывает, что романтическое воссоздание мира являлось частью художественного метода поэта.
Глубоко проникнув в поэтическую суть творчества народа, в его способность выражать свои чувства и мечты через мир природы, С. Есенин с помощью реалистических и романтических элементов показал мудрость трудового человека, его понимание свободы и гармонии с природой и обществом.
Л-ра: Дон. – 1976. – № 10. – С.175-182.
Произведения
Критика
