Между эпохами
Н. Старосельская
На рубеже эпох, среди бурь, вызванных французской революцией 1789 года, возникло новое художественное движение — «предромантизм». Его родиной была Англия, а одним из самых ярких его явлений — творчество поэта и художника Вильяма Блейка. Романтически сложное, полное мистической символики, оно проникнуто воинствующе-гуманистическим, подлинно бунтарским пафосом.
Говоря о Блейке, невольно употребляет слово «первый». Первым из английских поэтов он предощутил устремление эпохи романтизма, одним из первых в Англии горячо приветствовал французскую революцию 1789 года, откликнувшись на нее поэмой. Блейк был «синтетическим» художником эпохи, сочетавшим в своем творчестве талант подливного поэта с талантом гравера-рисовальщика. Тем не менее вскоре после смерти Вильям Блейк был надолго забыт. Возрождение, а точнее, подлинное рождение его литературной славы началось во второй половине прошлого века. И с тех пор имя это прочно утвердилось в сокровищнице мировой поэзии.
Блейковское ощущение времени и пространства как философских форм, его оригинальная космогоническая теория интересны сегодня не просто как элементы мировосприятия предтечи английского романтизма. Он был бы прочтен и понят тогда только специалистами. Но каждый найдет у Блейка что-то наиболее близкое себе.
Говоря в небольшой рецензии о своеобразном собрании сочинений поэта (а данное издание, несомненно, является таковым), трудно ограничиться несколькими наиболее яркими и характерными примерами. Тем более сложно это в применении к Блейку. Поэтому попытаемся рассказать лишь о некоторых проблемах, волновавших поэта, о тех мыслях и чувствах, которые впервые столь обостренно и зримо прозвучали в его строфах.
Написанная в 1789 году первая из «Пророческих поэм» Блейка — «Книга Тэль» являет собой, пожалуй, одну из самых светлых в английской поэзии элегий. В ней, как и в «Песнях Неведения», цикле, награвированном в том же году, Блейк отчетливо конструирует один из ключевых образов своей поэзии — путь человека-творца от сладостного неведения через полную свободу и незнание к горькому познанию, к трагическому осознанию действительности.
Ничто не живет только для себя. И жизнь, и смерть являются для Блейка альтруистическими актами, ибо из смерти одного существа возникает жизнь других, а все живущее сплетено неразрывной цепью взаимных жертв, дарящих счастье:
Ты смотришь с грустью и тревогой на молодость мою.
Скорбя о том, что я растаю, исчезну без следа.
Но знай, о девушка: растаяв, я только перейду
К десятикратной новой жизни, к покою и любви.
(Перевод С. Маршака)
Различные комментаторы поэзии Блейка по-разному рассматривали образ Тэль; думается, однако, что основным в «Книге Тэль» является именно соприкосновение чистоты, неведения с миром опыта, познания. И вот это болезненное ощущение роста, эта цена мудрости, о которой напряженно размышляли романтики, представляется основным ключом к загадке поэтического наследия Блейка. Это, несомненно, фигура загадочная...
Почему так часто мы встречаем в поэзия Вильяма Блейка образы детей — от младенцев до юношей и девушек? Почему не сами по себе Неведение и Познание волнуют поэта, а тернистый путь от одного душевного состояния к другому, своеобразная пространственно-временная протяженность? «Песни Познания» противополагаются «Песням Неведения» не только по своему трагическому наполнению, но и чисто формально. Если в «Песнях Познаний» преобладает жанр философского размышление окрашенного горьким опытом и острой критической мыслью, то в «Песнях Неведения» господствует фольклорная напевность, тонкая стилизация радостного детского восприятия мира и жизни.
«Пророческие книги», созданные после «Песен», не знаменуют принципиально нового этапа в творчестве Блейка, однако еще глубже вскрывают темы, звучавшие в его поэзии. Интерес поэта к жизненному пути человека, к переходу из одного душевного состояния к другому мы наблюдаем и в «Бракосочетании Рая и Ада», программной поэме, поразительно мощно и зримо декларирующей разрыв поэта с нормами морали и этики, эстетики современной ему эпохи.
«Бракосочетание Рая и Ада» представляя для нас особенный интерес, так как мы (впервые у Блейка) встречаемся с отчетливо выраженной, очень своеобразной, принятой философией пантеизма. Блейк объявляет священной попранную в буржуазном обществе естественность, здесь он созвучен всей своей эпохе. А с другой стороны, блейковский пантеизм оказывается сродни натурфилософии эпохи Возрождения, пролагая тем самым пути защите природы, с которой выступит впоследствии Шелли, а отчасти и Байрон.
Лозунг Блейка — «природа бесплодна без человека» — пронизан глубоко гуманистическим смыслом и полностью раскрывается в друтом воззвании поэта: «Все божества обитают в человеческой душе». Пантеизм «Бракосочетания Рая и Ада» — это философия бунта, тираноборства. И если здесь Вильям Блейк не прибегает еще к собственной мифологии, а лишь смело и ярко переосмысляет традиционные для христианской религии образы, то именно в этом произведении можно отметить начало борьбы поэта против официальной морали. Причем Блейк исследует не полюса притяжения сами по себе (Добро и Зло, Рай и Ад, Неведение и Познание), но путь Человека. Знаменитые блейковские «пары» (образы-противопоставления в циклах «Песни Неведения» и «Песни Познания»), без сомнения, служат именно этой цели.
Взращенный и, сформированный XVIII веком, Вильям Блейк гениально предугадал те «душевные закоулки» человека, которые так ярко и психологически точно раскрыла литература XIX века. Парадоксально, но когда думаешь о Блейке, вспоминаешь Ивана Карамазова, Родиона Раскольникова, Николая Ставрогина, Аркадия Долгорукова — «русские мальчиков» Ф. Достоевского, раздираемых теми же проблемами, которые терзали английского поэта XVIII века.
«Движение возникает из противоположностей. Влечение и Отвращение, Мысль и Действие, Любовь и Ненависть необходимы для бытия Человека. Противоположности создают то, что верующие называют Добром и Злом. Добро, пассивно и подчиняется Мысли. Зло активно и проистекает от Действия. Добро — это Рай, Зло — это Ад». («Бракосочетание. Рая и Ада», перевод А. Сергеева)
Блейк может быть по праву назван диалектиком, ведь его философия, его мировосприятие глубоко диалектичны по сути.
Множество тем, жанров соседствуют в сборнике, но через все стихи Блейка проходит мысль о Человеке, о его счастье и горе, о его неведении и познании. И будь то сплетенная, словно тончайшее кружево, любовная лирика («Песня») или пейзажные зарисовки, в которых мастерство Блейка-художника, проявляется особенно зримо и пластично («К зиме», «К осени», «К лету», «К весне»); будь то счастье первооткрытия, причастности ко всему живущему под солнцем («Песни Неведения») или мудрость зрелого человека, умеющего трезво оценить эту жизнь под солнцем («Песни Познания»), — Блейк пишет о человеческом духе, во имя силы и гордости духа.
Совершенная свобода от влияния традиционной пуританской этики позволила Блейку первым в XVIII веке «испить» из живительного родника елизаветинской лирики. С поэтами-елизаветинцами Блейка сближало многое: бьющая через край жизнерадостность, упоенность чувственным бытием. Некоторые стихотворения поэта отличаются подлинно фольклорной основой. Исполненные меткой иронии и лаконизма двустишия Блейка заставляют вспомнить не только о народной мудрости и острословии, но и высвечивают одну из граней поэтического таланта — органичный демократизм, без которого творчество Блейку было бы немыслимо, его подлинно народное стремление к афористичности поговорок, прибауток.
Я погребен у городской канавы водосточной,
Чтоб слезы лить могли друзья и днем, и еженощно.
(«Эпитафия», перевод С. Маршака)
Когда истинный художник оказывается как бы между двумя эпохами, все его мысли и чувства предельно концентрируются на вселенских, вечных проблемах: Но проходит время, забывается имя творца. Поколения, идущие следом, прислушиваются к иным голосам. Прошлое принадлежит прошлому. К счастью, так случается не всегда. Порой исторические параллели и ассоциации заставляют вспомнить прежних пророков.
Л-ра: Иностранная литература. – 1980. – № 12. – С. 232-233.
Произведения
Критика
