Проблема построения характера в сатире Блейка «Остров на Луне»
Г.В. Яковлева
«Остров на Луне» — одно из ранних произведений английского поэта-романтика Уильяма Блейка (1757-1827), которое оставалось неизвестным широкой публике до 1907 года, когда оно впервые было опубликовано Эллисом. Публикация эта вызвала многочисленные споры. Тематика произведения и его герои были необычны. Однако «Остров на Луне» чрезвычайно типичен для творчества писателя, который прослыл создателем новых жанров и новых тем.
Действительно, трудно определить тот жанр, к которому принадлежит эта работа. Здесь проза перемежается стихами и песнями. Часть ее расписана по лицам, и это дало некоторым исследователям повод назвать произведение Блейка пьесой. Один из видных исследователей творчества поэта Джефри Кинз называет ее бурлескным романом.
Но к какому бы жанру ни относить «Остров на Луне», несомненно одно: это была злейшая сатира на современное Блейку общество, модные философские течения, «научные» открытия и «литературные» явления. Среди стихотворений в нем встречаются остроумные пародии на современных поэту литераторов.
Как это было и с другими произведениями Блейка, история создания которых до сих пор не совсем ясна, «Остров на Луне» вызвал противоречивые толки прежде всего вследствие необычности самого литературного метода. Дело в том, что автор последовательно ориентирует читателя на произведения других писателей и философов, теперь уже забытых. Главная особенность «Острова на Луне», как и всего творчества Блейка, в своеобразном «перевертывании» и «искажении» известных образов. Используя персонажей других произведений, вписывая их в свою художественную систему, он почти всегда «взрывает их изнутри». И нельзя говорить о Блейке — писателе и художнике, не замечая острой полемичности его работы, гротескового преломления в ней давно установившихся канонов.
Живя на стыке двух эпох, в период, когда уходил в прошлое феодальный строй с его традициями и культурой, поэт пережил эти события вместе со всем человечеством. Все они отразились в его книгах с их чрезвычайно сложными образами и многочисленными героями. Современники поэта, по-видимому, могли бы легко узнать прообразы героев книг Блейка, но теперь, почти 200 лет спустя, исследователям «Острова на Луне» остается только гадать, кто мог послужить прототипами для персонажей этой сатиры.
В одном из главных героев — философе Квиде чаще всего видят гротесковый портрет самого Блейка. В медике Джеке Тиргэтсе («Вырви кишки») — знаменитого хирурга и анатома больницы святого Георга Джона Хантера, в Стильярде («Безмене») — приятеля Блейка скульптора Джона Флаксмана, в Этрусской Колонне — антиквария Томаса Эстли, а в математике Тупой Угол — Джона Паркера. Физик Невоспламеняющийся Газ, очевидно, возник в результате «перелицовки» характера знаменитого ученого-демократа Джозефа Пристли. Не был обойден вниманием и издатель Блейка Джонсон. Он появился в «Острове на Луне» в роли философа Арадобо.
Однако перечень этих имен говорит лишь о том, что Блейк не мог бы создать разрушительной сатиры, остановись он только на этих прототипах. Ведь все они — самые близкие его друзья. Ниспровергая их взгляды, он невольно ниспровергал бы и свои собственные. А между тем в «Острове на Луне» немало горечи, колкостей, а порой и яда. Остается предположить, что Блейк наделил своих персонажей отдельными чертами характера своих друзей, придал портретное сходство с собой главному герою. Но задачу свою он видел не в создании галереи знакомых образов. Цель его была гораздо шире, и поэтому героев «Острова на Луне» можно считать собирательными образами, в которых воплотились наиболее характерные черты эпохи.
Что же это за черты? Каково отношение к ним поэта? Отвечая на эти вопросы, начнем с профессий героев, их призвания — и сразу же обозначится характерная особенность творчества Блейка. Уже в «Острове на Луне» писатель ставит задачу, которую будет решать на протяжении всей творческой жизни.
Решая этот вопрос в традициях просветительской сатиры, Блейк вовсе не интересуется проблемой развития характера. Для него важно другое. Каждый из героев «Острова на Луне» — это воплощение одной четко прочерченной идеи. Это — персонифицированная мысль, характер-тезис.
Вот три главных персонажа «Острова на Луне», три философа: Квид, Сэкшэн и Сипсоп. Ведут они себя соответственно своему предназначению и постоянно предаются философским спорам. Однако не нужно забывать, что «Остров на Луне» — сатира на современное писателю общество. Поэтому Блейк высмеивает здесь не философию, а эпигонов и слепых подражателей античным мыслителям.
Автор забавно изображает пустоту и никчемность их «философских» бесед. Три философа уже в начале повести сидят, «беседуя ни о чем», а с приходом гостя, который также вопрошает «ни о чем», этот разговор становится еще более оживленным. Настойчивое, даже назойливое повторение частицы «ни», к которому прибегает Блейк, усиливает комический эффект. Обыгрывая его, Блейк как бы материализует это «ничто», которое становится не только предметом беседы, но как бы еще одним действующим лицом, заставляя вспомнить о другом английском писателе — Льюисе Кэрролле, прибегавшем к тому же приему. Главное занятие философов — казаться, а не быть кем-либо. Каждый из них, подчеркивает Блейк, «казалось», слушал с большим вниманием, и, «казалось», рассуждал по существу, но «их мысли были далеко».
И наконец, еще одна общая черта философов — полнейшее нежелание понять другого. Мысленно соотнося тему беседы со своими собственными размышлениями, все философы находят ее незначительной по сравнению с предметом своих дум. Чаще всего, не без сарказма замечает автор, этим предметом оказывается сам философ. Так, уже в первой главе Блейк создает ядовитую сатиру на современных «философствующих» интеллигентов.
Бессмысленность их разговоров подчеркнута еще и тем, что разговор обычно начинается прямо с середины и так же внезапно обрывается. Иногда он заканчивается ссорой, хотя сами спорщики не понимают ни темы спора, ни позиции противника.
Вот один пример — начало разговора в первой главе: «Сэр, ну видел я эту работу, и ничего подобного. Мне кажется, это — самая поганая, грязная чушь, которая когда-либо...». — «Что, что? — хотел бы я видеть, как вы сами бы такое написали!» — «Сэр, по-моему, автор — тупоголовый дурак».
И лишь на следующей странице озадаченный читатель узнает, что герои ведут спор о Вольтере, причем практически ни одного аргумента ни за, ни против они не приводят. Все доказательства, применяемые в споре, можно свести к двум репликам: «Вольтер — глупец! — Нет, он слава Франции!». В результате в сознании читателя остается яркое гротескное изображение бездумных и бестолковых человечков, которые сами не в силах понять, о чем они ведут речь. Вывод напрашивается сам собой: такова, по мнению Блейка, вся современная философия.
Однако поэт не зря разделил своих философов на школы. Квид — киник, Сэкшэн — последователь Эпикура, а Сипсоп — пифагореец. И ведут они себя согласно этим учениям. Вот — Квид. Общим местом всех исследований об «Острове на Луне» стало утверждение, что киник — это сатирический автопортрет поэта. Возможно, это и так. Но этого мало. Квид — явление гораздо более широкое, чем веселое подтрунивание над самим собой. Блейк показывает, что, подобно своим друзьям Сэкшэну и Сипсопу, он не утруждает себя размышлениями о сути: спора, его девиз «К черту все!». Но его неведение и бездумность не так уж невинны, как это кажется на первый взгляд.
Он не только не желает думать сам, он хотел бы низвести до своего уровня и других, брюзгливы и желчны его реплики, на любую серьезную тему. Плутарх для него — «противный безграмотный щенок», Гомер груб, а Мильтону недостает чувства. «Ненавижу этих важничающих негодяев», — восклицает он. А вот и вывод Квида: «Всех их можно легко превзойти». Главный критерий, которым он руководствуется в оценке самых разных явлений, — амбиция и самолюбие. Вряд, ли такие чувства и мысли можно приписывать самому Блейку. Зато некоторые высказывания Квида напоминают рассуждения неоклассицистов — эпигонов просветительства. Достаточна вспомнить, как он восклицает, что «Шекспир был просто неотесан», а «любой природный дурак стал бы умником, коли б его вовремя воспитали». Эти речи схожи с высказываниями неоклассициста д-ра Джонсона, правда, вульгаризированные. И можно было бы раз и навсегда отнести Квида в разряд карикатур на умничающих философов-неоклассицистов, если бы не маленькая деталь — его песни. Песни киника контрастируют с созданным характером. Они становятся своеобразным комментарием к его поведению, отстраненным взглядом, а порой и острой оценкой его поступков. Но о песнях «Острова на Луне» мы поговорим позднее. А пока возвратимся к остальным двум философам.
Эпикуреец Сэкшэн. Ему, как и Сипсопу, в сатире отведена меньшая роль, чем Квиду. Но совершенно очевидно, что смысловая нагрузка образа полностью соответствует тому эпитету, которым награждает его Блейк. Уровень высказываний Сэкшэна тот же, что и Квида. Как и у его собрата, у эпикурейца есть свой девиз — точно выраженная суть его эпикуреизма, правда, в обывательском представлении: «Ненавижу размышления. Все делаю лишь в согласии со своими чувствами». И далее Сэкшэн развивает свою мысль: «К чертям философию. Я и гроша за нее не дам. Действуй согласно своим чувствам и не размышляй».
Однако Сэкшэну присуща особенность, парадоксально контрастирующая с его девизом. Блейк строит речь героя так, что, будучи сконструированными по всем законам формальной логики, его фразы не несут никакой смысловой нагрузки. Так, он серьезно размышляет о том, был ли Пиндар лучшим поэтом, чем Джотто художником. Сочетание формально правильной конструкции с внутренней несовместимостью понятий создает комический эффект. «Перевертывание» эпикурейской философии, требование отказаться от рассудочности и рациональное построение самой фразы сталкиваются, взаимно уничтожая друг друга. Это приводит к обнажению содержания и обнаруживает пустоту рассуждений эпигонов эпикуреизма.
Третьего философа, Сипсопа, Блейк делает пифагорейцем. Однако и в этом случае он вовсе не был заинтересован в том, чтобы показать истинно пифагорейские взгляды. Для него важно высмеять обывательские представления о них. Поэтому Сипсоп почти не высказывает своего мнения об обсуждаемых вопросах. Более того, для него безразлично даже то, что так занимает Сэкшэна — формальная сторона вопроса. Если мы вспомним, как серьезно заботит она эпикурейца, тем язвительнее будет усмешка, с которой Блейк вкладывает в уста Сипсопа фразу: «Долой имена! Фэб или фараон — не все ли равно!». Так Блейк полностью развенчивает современную ему философию, низводя ее до полного отрицания всяких мыслей вообще.
Зато всех его героев волнует иная проблема — научный эксперимент. Даже безразличный ко всему Сипсоп, буквально толкуя «разбор Плутарха», проявляет не свойственный ему интерес к этому «разбору». Со всеми анатомическими подробностями он объясняет, как Джек Тиргэтс («Вырви кишки») подошел бы к толкованию его философии.
Эксперимент, естественные науки в целом обогнали философию. И Блейк постоянно подчеркивает это в «Острове на Луне». Гораздо ярче остальных героев выглядит Невоспламеняющийся Газ, ученый-экспериментатор, в произведении ему места уделено гораздо больше, чем другим персонажам. Невоспламеняющийся Газ присутствует на протяжении всей книги. Только он один обладает индивидуальными особенностями: стремительной походкой и быстрой характерной речью.
Этот блейковский персонаж — единственный, кто спорит более или менее по существу, например, говоря о величии философии Вольтера, он аргументирует тем, что французский ученый затронул много жизненно важных проблем.
Даже там, где в его речах, на первый взгляд, нет никакой логической последовательности, есть своя внутренняя логика. Казалось бы, какая связь между двумя фразами: «Вольтер — слава Франции», «А у меня есть зачумленный воздух»? Не трудно догадаться об истинной подоплеке этого внезапного перехода. Невоспламеняющийся Газ, как и другие персонажи, преисполнен честолюбия и стремления к известности. Мысль о славе Вольтера тотчас же ведет его к размышлениям о собственной славе как результате его открытий в науке.
Но Блейк не был бы Блейком, если б он не захотел иронически показать конечный итог экспериментов естествоиспытателя. Увлекшись демонстрацией опытов перед публикой, Газ невольно выпускает чуму из бутылки. Его крики: «Бежим! Мы отравлены, мы прогнили насквозь!» — выражают не только страх перед опасностью, перед которой меркнут все научные достижения, но и неумение справиться с собственным открытием. Эти слова достаточно прозрачно намекают на состояние наука и философии конца XVIII столетия. Жена Невоспламеняющегося Газа Гиббл Гэббл называет опыты своего мужа игрушками. Так же воспринимают науку и его гости. «Поборникам» науки не нужна истина. Ведь ими движут всего только личные побуждения. Наука Невоспламеняющегося Газа хоть и кажется, на первый взгляд, более действенной, чем философия, однако столь же беспочвенна и бесполезна, как и современная философия. И спор о ней также не имеет смысла.
Спор о религии в «Острове на Луне» — это, пожалуй, единственный спор по существу. Только в этой сцепе персонажи говорят то, что думают, только здесь они по-настоящему заинтересованы спором.
Спор ведут женщины. В нем принимает участие миссис Синэгейн («Согреши снова»), ревностная богомолка и ханжа. Блейк опять не может удержаться от парадокса. Имя героини прекрасно сочетается с ее елейными речами о пользе церкви. Ей противостоит «передовая просвещенная женщина», яростно отрицающая достоинства священников. В спор включается и физик Невоспламеняющийся Газ, тоже, конечно, противник церкви. Он откровенно заявляет: «Если б мне от этого не было никакой выгоды, разве бы я пошел в церковь! Церковники... к чертям их, эту свору».
Блейк заканчивает спор о религии гротесковой сценой. Услышав рассказ о фанатике-священнике, Невоспламеняющийся Газ, подобно ему, кладет голову в огонь и в порыве экстаза поджигает волосы, желая показать, что ему не менее дороги интересы науки. Очередное «перевертывание» приводит к комическому эффекту. Завершается сцена пародийной концовкой — шпицем. «А впрочем, ничего этого и не было, я нас просто дурачу», — сообщает автор читателям, подчеркивая эфемерность поступков своих героев и заставляя читателя решать, могли ли персонажи действовать так, как это описано.
Что же противопоставляет Блейк этой безотрадной картине? Можно ли встретить в «Острове» истинных энтузиастов, заинтересованных своим делом и готовых им заняться? Да и верят ли они в него?
Думается, что Блейк пытался противопоставить своей «безмозглой» компании иных героев. И среди них следует прежде всего назвать математика Тупой Угол и философа-дилетанта Арадобо. Недаром автор в пятой главе сталкивает их в споре. Спор, на первый взгляд, нелеп и наивен. Был ли математиком Чаттертон — вот его тема. В самом деле, может ли быть глупее тема и бессмысленнее методы, которыми ведется дискуссия. Однако ведется она по всем правилам формальной логики и напоминает споры трех философов. Блейк создает здесь великолепную пародию на главы своей собственной книги. Вывертывая наизнанку псевдоученые темы философских бесед и в точности воспроизводя ход рассуждений, автор подчеркивает их пустоту и бессмысленность.
Вот образчик этой пародии: «Чаттертон — математик». — «Откуда вам взбрела в голову эта дурацкая мысль?» — «Я так вовсе не думаю, я только спросил». — «Если вы не думали, зачем же спрашивать». — «Но я думал, он — математик, перед тем, как вы мне сказали, что — нет, а потом и я подумал, что нет». Далее спор идет в том же духе. А вывод из всего следует неожиданный. Окончательно запутавшись и убедившись в бессмысленности своей полемики, оба спорщика делают, казалось бы, неожиданное заключение: «Человек должен думать сам». Вот к чему ведет забавная перебранка по бессмысленному поводу. Читатель, получив наглядный урок, невольно задумается над прочитанным.
Глава заканчивается еще одним пародийным эпизодом, в котором Арадобо практически повторяет ранее прозвучавший монолог Тупого Угла о Фебе — покровителе искусств. Но теперь в тех же словах он говорит о Чаттертоне, безбожно перевирая их и создавая абсолютный комический эффект.
Сочетание имен бога солнца и искусств Феба и юного безвременно погибшего поэта Томаса Чаттертона само по себе достаточно символично. Тупой Угол, описывая занятия Феба, начинает перечислять действительные сферы его деятельности. Потом, захлебываясь словами, он уже полностью забывает об их содержании. Тупой Угол увлечен самим потоком речи. Ему «вкусно» произносить свою пышную фразу.
В монологе Арадобо столь же последовательно проводится этот принцип. Он комически переосмыслен и доведен до абсурда. Это даже не набор слов, а набор слогов с нужными окончаниями. Вывернутый наизнанку принцип построения фразы подчеркивает алогизм речи и нелепость темы спора. Арадобо иронизирует над обывательским восприятием жизненной трагедии, подчеркивая полное непонимание ее сути теми, кто ее обсуждает.
Оба героя больше других понимают истинную цену философии и науки. Они, по крайней мере, знают подлинные названия ученых трудов, ибо знают о них не понаслышке.
И Арадобо, и Тупой Угол способны более или менее трезво судить о разных жизненных проблемах, но они полностью теряются, когда речь заходит об их любимых предметах. Так, Тупой Угол не видит ничего кругом, когда речь заходит о любимой им математике. Он готов приписать математические свойства любому предмету. Арадобо, ревностный поклонник Чаттертона, с энтузиазмом приписывает своему кумиру достоинства, которыми тот обладать не мог. Так появляются гротесково-сатирические черты и у «положительных» героев Блейка. Яростный рационализм Тупого Угла и не менее страстный энтузиазм Арадобо равно комичны, если их не соизмерять с истинной ценностью обсуждаемого предмета.
Также смешон и другой персонаж «Острова на Луне» антиквар Этрусская Колонна. С первого появления Этрусской Колонны ясно, что этот герой не пользуется авторитетом у других. И происходит это из-за парадоксальной причины. Этрусская Колонна постоянно думает о своей славе. Он настолько погружен в свое занятие, что не может адекватно реагировать на реальное окружение. Если при появлении Невоспламеняющегося Газа «все поднялись его приветствовать», то вид Этрусской Колонны вызывает только одну мысль: «глупый щенок». Этрусская Колонна не имеет дарований и здравого смысла. Однако он постоянно витает в облаках. Естественные науки, материализм Вольтера не вызывают у него ничего, кроме брезгливости, зато его приводят в восторг любые «древности».
Так во всеобъемлющей сатире охватывает Блейк не только серьезные занятия своих персонажей, но и их увлечения. На поверку получается, что и серьезные дела, и развлечения одинаково приводят к бессмысленному итогу.
Не забывает автор и о современном быте. Роль ревнительниц мод он, конечно, отводит женщинам. В «Острове на Луне» несколько Женских персонажей. Это уже упомянутая Гиббл Гэббл, а также миссис Гимлет, Тилли Лали, миссис Нэнникэнтипот, миссис Систигатист и мисс Гиттипин. Темы их разговоров не менее занимательны, чем для мужчин философские проблемы. Внешность героинь соответствует содержанию их споров. Блейк подчеркивает жеманство, обидчивость, кокетство героинь. Утомленные «научными» разговорами, они произносят панегирики веселью и светской жизни. В чем смысл существования, о котором столь бессмысленно и нудно спорят философы? Женщины легко отвечают на этот вопрос. Сплошной фейерверк из названий лондонских садов и мест развлечения, светских бесед и мод — вот их ответ.
Таковы герои «Острова на Луне». Мы видели, что ни одну из точек зрения сам автор не поддерживает. Он прекрасно понимает, что его герои: философ, естествоиспытатель, математик, светская дама — не правы. В этом групповом портрете, если добавить к нему еще и вечно сомневающегося скептика Стильярда, Блейк показывает читателю, как не следует жить.
Бытие огромно. В него входит и обыденность, и светские развлечения, и Вольтер, и Шекспир. Все это вместе необходимо понять и осмыслить. А главное, осознать самого себя в этой жизни и выработать собственное отношение к ней. К этому выводу подводит Блейк своих читателей. Казалось бы, вовсе не дело сатиры решать этот вопрос, давать «положительную программу». И Блейк уже в раннем произведении не боится искать решения самых сложных тем, как не побоится он этого в дальнейшем.
Как же решает проблемы автор «Острова на Луне»? Ответ в песнях. Почти каждый из персонажей имеет как бы вторую сторону характера, которая раскрывается в песне. Песен в «Острове на Луне» множество, а последние главы практически только из них и состоят. Такое обилие песен, часто и к месту исполняемых, на первый взгляд, загадочно. Любопытная закономерность: чем сложнее герой «Острова», тем более обильно его «песенное творчество». Содержание песен разнообразно. Вот почему, разбирая «Остров на Луне», необходимо отдельно остановиться на песнях его героев.
Многие из песен «Острова на Луне» потом были опубликованы Блейком в цикле «Песни Неведения и Познания», но звучат они в этих книгах по-разному. В контексте едкой сатиры они приобретают нигилистический оттенок, возможно, даже самим Блейком не предполагаемый.
Песни исполняют почти все персонажи книги, но больше всех киник Квид. В песнях Квид предстает иным, чем в своих прямых высказываниях.
Вот одна из первых песен киника:
Честь и талант — вот чего я прошу.
Больше я у богов не прошу ничего.
Ничего, ничего,
Ничего, ничего.
Казалось бы, в ней говорится о том же стремлении к славе, о котором шла речь у Квида и других философов. Но вот небольшое прибавление: честь, талант — резко меняет дело. И Квид уже не кажется честолюбцем, каков он есть. В этой связи становится понятнее и другая песня Квида — о солнечном Фебе с круглым животиком и подбородком, песня — призыв к богу искусств снизойти и одарить своим благословением ждущего его художника.
Киник поет и песню «Старая коррупция», сатирическую песенку о происхождении хирургии, способной очистить мир от порока, хотя сама она — порождение коррупции и гнили. Вообще сатирических выпадов в песнях Квида предостаточно. Граничит с грубостью песенка об отношениях доктора Джонсона и Сципиона Африканского. В ней отношение к ученому доктору резко меняется по сравнению с тем, каким оно было в репликах Квида. Здесь Квид вовсе не рупор доктора. Напротив, в песне высмеиваются спесь и честолюбие, которыми так щедро наделил Блейк своего киника. Определенно проявляются взгляды самого автора в песне «Да здравствует брак!». Ревностный поборник свободы, Блейк видит в браке лишь оковы. А тех, кто вступают в него без любви, считает навеки обреченными на несчастье. Характерно, что именно перед этим Квид провозглашает здравицу в честь свободы.
Квиду принадлежит и песенка о потерянном мальчике. Он исполняет ее вслед за песней няни, которая потом вновь встречается в «Песнях Неведения». В такой последовательности песни резко контрастируют, а Квид предстает в них гораздо более глубоким философом, чем раньше. Тематика песен, таким образом, охватывает множество философских аспектов бытия. Их можно рассматривать как единый цикл о судьбе художника.
Второй по величине цикл песен принадлежит скептику Стильярду, который проявляется в них гораздо полнее, чем в своих репликах. Его скептицизм и остроумие ярче всего видны в песенке «Старое английское гостеприимство». В ней говорится о том, как англичане сами навязали себе на шею господ, от которых трудно избавиться. «Английское гостеприимство, ты нас подвело», — иронически звучит рефрен. Иронией пронизаны и остальные песни Стильярда.
Многие песни героев представляют собой пародии па современные стихи и пьесы. Однако пародия здесь вовсе не самоцель. Она помогает воспроизвести дух времени, напоминая о хорошо знакомых явлениях. Комически их переосмысливая, пародия обнажает их подлинную суть.
Следует обратить внимание и еще на один литературный прием создания характера, который использовал Блейк в «Острове на Луне». Это — игра слов. Автор обыгрывает прежде всего имена героев. Все они имеют определенный смысл, содержат прозрачный намек на черты характера, иногда или, так прямо (доктор Вырви Кишки), иногда создавая контраст (богомолка Согреши Снова). Обыграны и названия книг, в частности философских трудов Локка. И наконец, в «Острове на Луне» значение слова часто вступает в противоречие с содержанием явления, которое этим словом обозначается. Героев «Острова» нисколько не интересует предмет, о котором они говорят. Они пробуют слово и на слух, и на вкус в поисках новых возможностей его значения.
То же можно сказать и о свободной форме произведения. Книга не имеет сюжета и не нуждается в нем. Калейдоскоп сменяющих друг друга сцен символизирует центральную идею книги — бессмысленность жизни современного Блейку общества, тупость философов, псевдоученость естественников, мнимое величие светских дам. Это и пародия на современную Блейку литературу. Сама форма «Острова на Луне» становится как бы содержанием произведения, воплощая в себе алогизм происходящего и в то же время подчеркивая внутреннюю противоречивость подлинной жизни.
Так создается диалектическое единство содержания и формы, темы и образов, прозы и поэзии. И все это делает «Остров на Луне» одним из интереснейших произведений английской литературы конца XVIII столетия.
Л-ра: Проблема характера в литературе зарубежных стран. – Свердловск, 1988. – С. 31-41.
Произведения
Критика
