Проблематика романа Э. Бульвера-Литтона «Девере»
М.Л. Купченко
Бульвер гордился тем, что среди его романов, связанных друг с другом, нет и двух похожих. Действительно, «Пелэм» сильно отличается от «Отверженного», а «Отверженный» — от «Девере». Но все его романы 30-х годов связаны проблемами, в то время остро интересовавшими Бульвера. Сам он считал, что в «Девере» ему удалось лучше сформулировать и выразить их, чем в предыдущих романах. Об этом он писал в
Удовлетворение автора своим романом и глубокое разочарование из-за холодного приема, оказанного ему читателями (сам автор с сожалением признавал, что это наименее популярное из его произведений), нетрудно понять, если вспомнить, что роман был написан в
Однако и 43 года спустя сын Бульвера продолжал объяснять особенности романа тем, что молодой неопытный автор побоялся тягаться с мастером исторического романа и потому сосредоточил свое внимание не на исторических событиях, а на исследовании душевной жизни своих героев. Из слов Бульвера видно, что он прекрасно понимал одно из важнейших открытий Скотта — исторического человека, формируемого эпохой. Писать исторический роман после Скотта, не пользуясь его достижениями, было уже невозможно, это было бы шагом назад. Бульвер противопоставлял «Деверё» романам Скотта потому, что его задачи были совсем другие. Исследуя прошлое, открывая в нем корни современных ему явлений и идей, выявляя глубокую взаимосвязь человека со своим временем, Скотт хочет постигнуть сложные пути исторического процесса. Бульвер считает, что в условно-театральных декорациях XVIII в, ему будет легче разрешить остросовременные проблемы, если герой будет думать и чувствовать как человек XIX в. Отсюда и нарушение принципов историзма. Бульвер вводит в роман исторических деятелей прошлого, полагая, что они помогут ему провести параллели с современной Европой.
Бульвер не хочет, чтобы его роман был истолкован как произведение романтическое, как, например, «Корсар» Байрона. Поэтому, говоря о «реальном», писатель как бы призывает читателя увидеть за увлекательными событиями столетней давности острые проблемы сегодняшнего дня.
Сюжет романа очень прост: молодой, крайне набожный человек, воспитанный иезуитом; по подстрекательству последнего совершая подлог, лишает своего брата наследства, затем убивает из ревности любимую девушку за то, что она стала женой этого брата, сходит с ума от раскаяния и умирает. Бульвер хотел показать в этом романе борьбу двух начал, двух философских направлений своей эпохи: утилитарной философии, получившей свое выражение в иезуитском лозунге «цель оправдывает средства», и философии категорического императива Канта, требующего неукоснительного подчинения высшему нравственному закону.
Центральный образ — аббат Монтрейль, верой и правдой служащий своему ордену и несущий окружающим вражду и смерть.
Как и «Пелэма», «Девере» можно отнести к романам воспитания, но если первый завершается превращением светского щеголя в полезного члена общества, то второй заканчивается гораздо печальнее. Мортон Деверё, от лица которого ведется повествование, хотя и преодолел многие трудности и беды, хотя и возвысился нравственно, в 34 года душевно надломлен, одинок, род его угасает.
Трагедия Мортона тесно связана с проблемой преступления. На этот раз автор рассматривает ее в связи с проблемой воспитания, он как бы спрашивает читателя: «Чья вина тяжелее: того, кто поднял руку на ближнего, или того, кто вложил в нее нож?» Чтобы разобраться в этом, автор, по его собственным словам, «часто пренебрегает внешним драматическим колоритом, свойственным литературе, ради тонкого внутреннего анализа побудительных мотивов, характеров и действий».
Монтрейль — это не просто злой гений романа, творящий зло ради удовольствия или выгоды. Это человек, подчинивший всю свою жизнь политическим задачам ордена иезуитов и выполняющий таким образом волю божию. Конечно, он честолюбив и не лишен корыстных интересов, но все же интересы ордена для него прежде всего. Даже умирая, он прошептал: «Орден Иисуса, если бы я прожил хотя бы еще три месяца...». Эта неоконченная фраза говорит больше, чем пространная характеристика: человек, всю жизнь заявлявший, что посвятил свою жизнь богу (а бог есть добро), в свой смертный час и не вспоминает о нем. Он сожалеет лишь о своих неудавшихся политических интригах, призванных упрочить положение ордена иезуитов на земле, а не на небе, не думая о человеческих жизнях и загубленных судьбах, которые он принес в жертву своему ордену.
Характерно, что все герои романа связаны с Монтрейлем только двумя типами отношений: либо подчинением его воле (а это всегда приводит к духовному опустошению и часто даже к преступлению), либо сопротивлением ей, желанием отстоять свободу собственной личности. К первым относятся Обри, Джеральд, Демарэ, графиня Деверё, ко вторым — Мортон и его дядя.
Образом Монтрейля Бульвер бесспорно продолжает борьбу с культом сильной личности, которую начал еще в «Пелэме». Но теперь эта «Личность» стала гораздо сложнее. Монтрейль, которому доверено воспитание трех подростков, уверенно сеет вражду между братьями, отыскивает их слабые струны и превращает Джеральда и Обри в своих рабов, он лишает их воли и ответственности за собственные поступки. Доброго и мягкого от природы Обри он делает преступником. Уговаривая его пойти на подлог завещания дяди, аббат говорит: «Я, твой исповедник, твой наставник, слуга господа, не могу не только посоветовать, до даже намекнуть на то, что преступно; но цель освящает любые средства. Переводя это огромное состояние другому владельцу, ты не только достигнешь собственную цель, осуществишь собственную мечту, но и содействуешь великому делу Королей, Церкви и Религии, которая возвышается над ними обоими... Богатство, добытое людьми, будет обращено на пользу людей, хотя и ценой небольшого ущерба, нанесенного одному единственному человеку».
Для Монтрейля интересы ордена тождественны интересам бога. Что значат несчастья одного человека по сравнению с орденом иезуитов! Он признается Обри, что живет только во имя одной цели — процветания и возвеличивания святого ордена, планы которого выражают только интересы неба; служа им, он служит самому небу. Монтрейль несет окружающим несчастье и смерть и нисколько в том не раскаивается. Он страшен не столько своими действиями, сколько развращающим влиянием на окружающих. Воспитывая человека, убить в нём личность, подавить всякое стремление к самостоятельному анализу своего поведения, лишить свободы выбора, всегда умело подсовывая готовую схему действий, — вот основная задача Монтрейля и самое страшное его преступление. Именно об этом думает Мортон, когда решает отомстить аббату. Понимая, что без его влияния Обри никогда бы не стал преступником, он говорит не о мести, но о справедливости. ( «Это не была месть, это не было гневное, нечистое желание покарать личного врага... это была твердая, спокойная, непоколебимая уверенность в необходимости судить справедливым судом негодяя, совершившего обдуманное и тщательно подготовленное преступление».
Но, признавая огромную роль воспитания и среды, Бульвер заявляет, что человек может не только поддаваться, но и противостоять им, формировать себя сам. Эта мысль подтверждается двумя противоположными образами: Мортона и Демарэ. Философская беседа хозяина и слуги не только ставит этот вопрос, но и приобретает в романе принципиальное значение. Демарэ оказывается не просто лакеем, но философом, он с интересом изучает разные философские теории (Мортон застал его за чтением «Теодицеи» Лейбница) и создает из них свою собственную эклектическую систему, которая, с его точки зрения, наиболее удобна и правильнее всего отражает мир. Центральным в этой системе является полное отсутствие свободы воли. Основная философская истина — необходимость, люди абсолютно бессильны и не более чем игрушки в руках судьбы. Снимается вопрос о существовании порока, ибо «мы грешим или совершаем доброе дело не по собственному выбору, но потому, что мы вынуждены так поступать, а наши поступки предрешены». Демарэ заявляет, что свобода — вещь невозможная, ибо человека делают обстоятельства, изменить которые он не в силах. Характер человека определяется воспитанием, а воспитание свое человек контролировать не может, тем не менее именно характер предрасполагает его к преступлению или добродетели. Поэтому преступники — всего лишь несчастные, а добродетельным просто повезло. Демарэ допускает, что человек может измениться, но это происходит не по его воле и часто неосознанно им самим. Конечно, преступника можно наказать и даже казнить для безопасности окружающих, но нельзя ненавидеть человека за те поступки, которые он был вынужден совершить.
Так возникает понятие необходимости, переходящее в фатализм. Бульвер не случайно вкладывает его в уста Демарэ. Писатель хочет этим примером показать, к чему приводит подобная философия песчинки, гонимой ветром судьбы. «Деверё», пожалуй, первый роман Бульвера, где он изображает философски мыслящих преступников. Он хочет показать, к каким страшным последствиям могут привести подобные упражнения в теории. Рассуждение об отсутствии у человека свободы воли — это не абстракция, это моральное оправдание любого преступления. Не удивительно поэтому, что Мортон после подобного разговора не может заснуть, понимая, что «с человеком, не видящим иной разницы между добром и злом, кроме удачи, может в один прекрасный день случиться непредвиденное несчастье, и он, повинуясь непреодолимой необходимости, перережет своему хозяину горло». Дальнейшие события романа покажут, что опасения Мортона оказались не напрасны.
Бульвер сознательно делает Демарэ преданным другом Монтрейля. Это нужно ему не для развития запутанной интриги или неожиданного эффекта, но для сближения их, казалось бы, взаимоисключающих философских идей. Монтрейль верит в свое «я», свой гений, умение властвовать над людьми и подчинять их своей воле, он убежден, что во имя великой цели он сумеет любыми средствами добиться желаемого. Его философия, какие бы страшные формы она ни принимала, — философия активного действия. Доктрина Демарэ прямо противоположна ей. Это философия пассивного подчинения, потому что от своей судьбы не уйдешь. У человека, исповедующего подобное учение, нет ничего святого, ничего ценного. Но как бы далеки друг от друга ни казались эти теории, Бульвер сумел показать их внутреннее родство. Это две стороны одной медали. Превратить Обри в этакий вариант Демарэ, разве не этого добивался Монтрейль? С другой стороны, Монтрейль для Демарэ — это некое олицетворение фатума, воплощение его судьбы. Поэтому аббат оказывается единственным существом на этом свете, к которому он привязан. С Монтрейлем он может возвыситься, с ним же он может погибнуть. А потому нет у аббата более верного приверженца и исполнителя его воли, чем Демарэ. Правда, в сложной ситуации он сначала предает своего друга, а затем бросает его в поединке с Мортоном, но и эти его действия вполне согласуются с его кредо — ведь иначе человек, верящий в фатум, поступить не мог. Бульвер сохраняет ему жизнь для того, чтобы подчеркнуть живучесть этой философии и ее опасность. Демарэ на свободе и, следовательно, в любую минуту может совершиться преступление. Не всякого преступника в этом мире постигает кара.
Фаталист Демарэ в значительной мере создал себя сам. Отвергая свободу воли, он тем не менее свободно выбрал именно те философские доктрины, которые наиболее его удовлетворяли. Он подчинялся обстоятельствам потому, что считал это более удобным. Обри пал жертвой собственного воспитателя, у него не хватило сил противостоять ему. Джеральд также оказался сначала обманут своим учителем, а затем окончательно запутался в его сетях. Леди Деверё Монтрейль превратил в мертвое для жизни существо, лишенное всяких земных чувств.
Однако человек — не игрушка в руках Судьбы, как пытается доказать Демарэ, и ошибочность его теории доказывает образ Мортона Деверё. Только Мортону, единственному из всей семьи Деверё, не считая его дяди Уильяма, удается противостоять аббату. Образ его должен был показать, что человек обладает и свободой воли и свободой выбора. Доктрины, навязываемые человеку извне, останутся пустыми доктринами, если он сам не примет их, равно как никто не сумеет сделать из него послушное орудие чужой воли, если он сам этого не допустит. «Человек не может руководить собственным воспитанием», — говорил Демарэ, но Мортон выдержал борьбу с аббатом за право на собственное «я».
«...Чистые и сильные души, как языки пламени, стремятся вверх», — говорится в эпиграфе романа, и это полностью относится к Мортону. Он не идеальный герой, у него есть свои слабости и недостатки, но это человек сильной воли, неспособный на обман и предательство. Он не приемлет деспотизма, а деспотизм — характерная черта всякой сильной личности. Бульвер, выступая против культа личности, неустанно борется с деспотизмом. Не случайно, произнося устами Мортона панегирик Петру I, он заставляет своего героя сказать: «Образец и Учитель королей, если бы каждая страна в каждом веке производила хоть одного такого правителя, как ты, человечество сейчас либо боролось бы с деспотизмом, либо было бы уже свободно». Для того чтобы прийти к подобному заключению, Мортону пришлось немало пострадать, почувствовать себя если не игрушкой в руках судьбы, то игрушкой в руках королей и сильных мира сего. Но все испытания лишь закаляют его характер, он становится душевно мягче, учится прощать. Однако смерть Изоры надломила какую-то внутреннюю пружину его сердца, придав жизни единственный смысл — отомстить за ее смерть.
Идея мести за смерть возлюбленной, которая заслоняет собой остальное, как будто сближает Мортона Деверё и Реджинальда Гленвила (героя «Пелэма»), однако они очень различны. Гленвил в конечном счете сам является причиной, смерти Гертруды, месть свою он пытается осуществить самым жестоким образом. Всякого рода деятельность для него лишь временный и тщетный способ забыться, после смерти Тиррела ему нечего делать на земле, и он умирает. У Мортона все гораздо сложнее. Ни на одну секунду он не забывает об Изоре, о том, что должен разыскать ее убийцу, но отомстить — отнюдь не значит для него совершить тайное убийство. Он хочет открытого суда над преступниками, лишь выяснение обстоятельств дела и нежелание порочить имя брата, который и так слишком много страдал в жизни, заставляют его изменить решение, и убивает он Монтрейля открыто, в честном поединке, во время сражения пиратов с полицией. Если деятельность Гленвила была достаточно абстрактна и никому не принесла пользы, то за 12 лет, прошедших со смерти Изоры, Мортон сумел сделать многое для блага человечества. Все это время Гленвил думал только о себе, Мортон — о других. Эгоизм, основная черта Гленвила, не только не свойствен Мортону, но за время его испытаний становится для него просто неприемлемой формоц мышления. В этом заключается основная разница между этими героями. Эгоцентризм Гленвила осуждается Бульвером как величайший из пороков. Но и Мортон после убийства Монтрейля чувствует себя духовно опустошенным. Он совершил справедливый суд, очистил мир от человека, несущего только зло и гибель, но и его жизнь отравлена этим человеком. Страдания, принесенные Мортону аббатом, действовавшим во имя высшей пользы, превратили последнего из рода Деверё в высохшее дерево. Трагедия Мортона — это последнее преступление Монтрейля.
Если в Демарэ Бульвер воплотил философию, которая делает возможными существование и победу Монтрейлей, а в Мортоне силы, способные им противостоять, то в Обри он изобразил те свойства души, которые Монтрейли используют для достижения своих целей.
С точки зрения Бульвера, только человек может быть высшей целью (см. беседу Мортона с Петром I.), но такая позиция совершенно неприемлема для аббата, который смотрит на человека лишь как на средство, как на пешку в своих руках. Такой пешкой и оказывается Обри. От природы добрый и страстно любящий своих близких, он заражен болезненной ревностью, желанием быть любимым. Само по себе это чувство никому не могло бы принести зла, разве только излишние страдания самому Обри. Любовь Обри к Изоре трагична, но она не закончилась бы преступлением, если бы не Монтрейль, разжигавший в своем ученике вражду к брату. Обри крайне религиозен, и именно его религиозность сумел Монтрейль поставить на службу своим замыслам. Для Бульвера бог — это добро и любовь, для Монтрейля — это интересы ордена. Для верующего и слабовольного Обри одобрение Монтрейля становится высшим законом. Аббат — его собственная совесть. Если Демарэ сознательно лишает себя совести ц ответственности, то Обри делает это постепенно и бессознательно.
Однако задача автора заключалась не только в том, чтобы показать ложность такого пути, но и его невозможность, необходимость катастрофы, морального краха Обри. Монтрейль сумел внушить Обри, что за подлог завещания он не несет никакой моральной ответственности, ведь он совершил преступление «во имя интересов человечеству». Подготовленный морально одним преступлением, Обри в порыве ревности совершает второе, более страшное — убийство. И лишь после этого, когда уже ничего поправить нельзя, неожиданно наступает прозрение. Он осознает свою ответственность за все содеянное. Судья его — собственная совесть. Бред человека, терзаемого муками совести, оказался лучом света, вернувшим ему истинное видение мира. Теперь он понимает свои ошибки, понимает, что не должен был слушаться Монтрейля, что человек не имеет права безропотно исполнять чужую волю. Но исправить уже ничего нельзя. Остается лишь одно — умереть. И Обри умирает, так и не узнав, что тот, кому он причинил столько зла, прощает его.
Проблемы, доставленные Бульвером в романе, были актуальны не только в этико-философском, но и в политическом отношении. Когда автор работал над своим романом, в Европе распространялась легенда о Наполеоне. Император превращается в идеального героя, которому следует поклоняться. Бульвер всегда выступал против наполеонизма,, рассматривая его как проявление культа сильной личности. Повествуя в своем романе о событиях XVIII столетия, Бульвер не мог говорить о Наполеоне, но он подсказал читателю исторические параллели, введя в роман ряд эпизодов, внешне, казалось бы, слабо связанных с основным сюжетом, но имеющих огромное значение для философских и политических проблем. К числу таких эпизодов относятся встречи Мортона с Ричардом Кромвелем (сыном Лорда-протектора), с Людовиком XIV, со старым солдатом, принимавшим участие во всех походах короля-солнца, и с Петром I.
Все эти, сцены связаны единой проблемой великого человека. Последовательность эпизодов не случайна. Встреча героя с Ричардом Кромвелем поднимала вопрос, звучавший в конце 20-х годов крайне актуально. В чем смысл жизни: в активной деятельности или философской созерцательности? Аудиенция у Людовика XIV и беседа со старым солдатом должны были показать разрушающее влияние деспота на окружающих и на общество,в целом. И наконец, в эпизоде с Петром I Бульвер показывал положительную роль выдающейся личности там, где ее деятельность имеет созидательный характер, направлена на благо людей.
Отношение Бульвера к Оливеру Кромвелю было неоднозначно. Выдающийся человек, сумевший стать одним из лидеров Английской революции, превратился в последние годы правления в самовластного диктатора, едва не надевшего корону и установившего в стране открытую военную диктатуру. В «Деверё» Бульвер попытался дать объективную оценку личности и деятельности Лорда-протектора, выявить его ошибки. Характерно, что в это же время к фигуре Кромвеля обращаются В. Скотт, Гизо, Гюго, а несколько позже — Карлейль.
Уже подзаголовок главы, рассказывающей о встрече Мортона с Ричардом Кромвелем, должен был показать отношение Бульвера к одной из самых ярких и сильных фигур не только периода революции, но и всей английской истории: «Сын Величайшего из людей (исключая лишь одного), который когда-либо достигал трона, но ни в коем случае не Величайшего Человека (кроме одного), который когда-либо существовал». Сравнивая Кромвеля с Цезарем, Бульвер подчеркивает его ум; силу, выдающиеся способности и признает его достойным ‘управлять государством и достойным трона. Но именно мечты о троне и личная диктатура осуждаются Бульвером как главная ошибка Лорда-протектора. До тех пор, пока Кромвель боролся с ничтожным монархом, которого он, по выражению Мортона, бесконечно превосходил по величию своего гения, он был прав. Но как только он стал утверждать свою неограниченную власть и сам задумал надеть корону, он стал жертвой собственного «плачевного фанатизма» и, следовательно, собственного заблуждения. Бульвер подчеркивает, что именно заблуждение помешало Кромвелю стать величайшим из людей, ибо Мортон не сомневается в. честности и искренности его убеждений и поступков, а Ричард Кромвель заявляет, что «ни один человек, столь же сильно жаждавший славы, не был так обманут собственной совестью, ни один не поднимался на подобную высоту благодаря столь малому количеству поступков, казавшихся ему достойными раскаяния». Кромвель совершил ошибку в том, что жил согласно печальной максиме, с грустью произнесенной его сыном: «Сила — единственное, что может предотвратить мятеж». Эта точка зрения является основой, на которой зиждется всякая диктатура. И вполне естественно, что Мортон не может согласиться с нею: «Только низким душам нужны удила и уздечка» — возражает он своему собеседнику. Самовластие всегда основывается на низких качествах человеческой души, а такого рода правление предрасполагает к развитию этих качеств. Уже это, считает Бульвер, является достаточным основанием для того, чтобы бороться со всяческой тиранией. Кроме того, человек на троне превращается в самовластного распорядителя чужими судьбами, а это не только вредно, но и опасно, ибо, давая неограниченные права одному человеку, лишает свободы воли и ответственности тысячи, что неизбежно должно привести к катастрофе.
Рассматривая деятельность О. Кромвеля как необходимый этап развития Английской революции, Бульвер был близок В. Скотту, полагавшему, что Кромвель сыграл в истории Англии прогрессивную роль. Однако, в отличие от Гюго, а впоследствии от Карлейля, Бульвер никогда не рассматривал Кромвеля как героя — отетода критическая позиция писателя по отношению к человеку, который, справедливо выступив против королевской власти, сам превратился в диктатора.
Однако Бульвер отнюдь не склонен предлагать читателю «идеальный» выход сына Кромвеля. Удалиться от мира, жить в глуши, в деревне и чувствовать себя древним философом, мудрецом, нашедшим путь к счастью, — нет, не такой путь видит Бульвер, призывающий, людей к активной деятельности, к участию в жизни общества, о чем он говорил еще в «Пелэме». Не случайно Мортон мысленно отвечает Ричарду Кромвелю, настаивающему на том, что путь, избранный им, мудрее пути отца, ибо счастливее его: «Самые мудрые редко обладают самым возвышенным гением, и счастье, возможно, чаще даруется посредственным умам, чем посредственным обстоятельствам». «Да, может быть, твоей судьбе стоит больше завидовать, чем судьбе твоего отца, но кто станет это делать?». Итак, ошибка Кромвеля в том, что он стал единовластным правителем, ошибка его сына. — в полном уходе от общественной жизни, в бездействии.
Построение романа в виде мемуаров главного героя позволяет сочетать в рассказе как бы два видения мира: первое — глазами молодого, восторженного и порывистого юноши, и второе — глазами много испытавшего и много понявшего в жизни человека, который, пытаясь воскресить в своей душе некогда испытанные им чувства, рассматривает их уже с другой точки зрения.
Благоговейный трепет, охвативший молодого Мортона во время аудиенции у Людовика XIV, расценивается взрослым Мортоном как восторг юноши, забывшего На мгновение о «преступлениях министров и злоупотреблениях его [Людовика] царствования». Вообще замечания Мортона-мемуариста постоянно должны снижать тот эффект, который производят на читателя описываемые им чувства юного Мортона. На это рассчитаны заключительные строки главы, повествующей об этой краткой беседе: «Поверьте, нет на свете ораторов, равных королям. Одно слово, произнесенное королевскими устами, сильнее волнует сердце, чем речи Демосфена. Воистину глубокий смысл заключается в традиции древних, согласно которой Богиню Убеждения всегда изображали с короной на голове».
Этими пронизанными иронией словами Бульвер продолжает мысль, которую начал еще в «Пелэме», — о власти над человеком внешних атрибутов, за которыми часто теряется смысл самого явления. Эта точка зрения получает дальнейшее развитие в разговоре Мортона со старым воином, который характеризует отношение армии и народа не только к Людовику XIV, но и к Наполеону, — параллель, отчетливо ощущаемая и в образе Кромвеля.
Старый солдат 50 лет провел в армии, потерял в боях трех сыновей и не пролил ни слезинки. Он не старался разобраться в характере войн, в которых принимал участие. До тех пор, пока французская армия побеждала, он искренне считал, что завоевывает Франции славу. Он утверждает справедливость войны с Голландией только на том основании, что в ней Франция покрыла себя славой. «Когда мы наказали Голландию, мы поступили правильно. Мы победили».
Но как только в войне за Испанское наследство французы оказались побежденными, после битвы при Ромильи солдат заявляет: «Тогда глаза мои открылись на ужасы войны, тогда я увидел и проклял пороки честолюбия, тогда я решил уйти в отставку из армии короля, который навеки потерял свое имя, свою славу и свою родину». Лишь тогда увидел солдат, что страна его разорена, крестьяне голодают, деспотизм аристократии переходит всякие границы, двор продажен, а нация обременена колоссальным долгом. Лишь тогда он понял, что это «последствия того бессердечного тщеславия, из которого вырастают бесполезные, бесславные войны». К сожалению, вывод этот относится лишь к тем войнам, где Франция терпит поражения. Мысль о том, что французы переживают тяжелые дни как справедливое возмездие за урон, который они нанесли другим странам, ему непонятна. Да и возмущение политикой короля прекращается в ту же секунду, едва он узнает о смерти Людовика: «Он умер!.. Умер — ну, что же — мир праху его. Цн победил Голландию, покорил Геную, он диктовал Испании, он командовал Конде и Тюреном... был идолом Франции. Глаза старого солдата не должны быть сухи, даже если во всей этой огромной империи не прольется больше ни слезинки». Чем дальше удаляется в прошлое образ короля-героя, тем более предстает он сверхчеловеком. Молодой герой на белом коне, которому сопутствует удача, «который так прекрасно знает, что такое слова» и умеет ими пользоваться — такой король становится идолом, вокруг него складываются легенды, ради его улыбки готовы идти на смерть, реальность исчезает, никакая похвала не кажемся чрезмерной, ибо «сама правда показалась бы предательством». Все это так похоже на культ другого человека на белом коне, культ Наполеона, которому тоже суждено было пошатнуться в тот момент, когда Франция, подобно этому старому солдату, обнаружила, что она разбита и разорена.
Со смертью Людовика солдат забыл все плохое, что было и что необходимо должно было быть. С его точки зрения, это оправданно: французы, по его мнению, не прощают своим монархам лишь «пятна, которое остается на славе нации». Он все простил, но не такой вывод делает Мортон: «Вы правы, мой храбрый друг; похороним в могиле даже зло, причиненное народу, но сохраним память о нем. Пусть радость, которую мы читаем на лицах прохожих, радость от смерти того, кого безумное поклонение, казалось, сделало бессмертным, будет уроком будущим королям».
Бульвер разделяет выдающихся людей, стоящих во главе нации, на разрушающих и созидающих. К первым относится Людовик XIV, ко вторым — Петр I. «Один — победоносный защитник своей страны: победа его тверда, справедлива и прочна, другой — завоеватель, опустошающий и разоряющий соседние народы: победа яркая, мимолетная и позорная. Один отвергает в мирное время парады, помпезность и почести и превращает пустыню в империю, другой занят церемониями, трон его основан на роскоши, и то, что создано миллионами, расходуется, чтобы угождать непомерному тщеславию одного человека. Один — огонь, который обжигает, но свет его не выходит за рамки узкого круга и блеск можно проследить лишь по тому, что он разрушает и поглощает, другой — светоч, чьи лучи, не столь ослепительные, распространяются по всему миру, и узнают о нем не по тому, что он разрушает, а по тому, что он оживляет и создает».
В беседах Мортона с Петром I писатель подчеркнул не только пафос творческой деятельности человека, но и конечную цель, к которой эта деятельность направлена. Царь понимал, что «начало и конечная цель всех нравственных учений — политика», поэтому Мортону нетрудно ему доказать, что «задача законодательства заключается не в том, чтобы смерть стала для человека благом, а чтобы благом стала жизнь». Так Мортон, в отличие от своей матери, превратившей жизнь в монастырь ради счастья в мире ином, заявляет, что нужно сделать человека счастливым в этом мире.
Л-ра: Вестник ЛГУ. Серия 2. – 1975. – № 20. – В. 4. – С. 85-94.
Произведения
Критика
