Литературно-художественные реминисценции в «Саге о Форсайтах» Д. Голсуорси
Т.Ф. Разумовская
Цель настоящей статьи — определить характер и роль литературно-художественных реминисценций в «Саге о Форсайтах» Д. Голсуорси; уяснить, в какой степени проблемы искусства, ставящиеся в тексте произведения, отражают эстетическую концепцию автора.
В критической (в том числе учебной) литературе лишь в самом общем плане указывалось на значение ассоциаций и сравнений для стиля писателя. Что касается специальных работ в этой области, то они единичны и имеют строго профессиональную ориентацию, как, например, статья Г. Клейна «Голсуорси и Бизе», опубликованная в журнале музыковедческого профиля.
Между тем имеет смысл более широко оценить функции и музыкальных, и литературных, живописных образов в романах писателя.
Уже в первых главах «Собственника» встречается характерный эпизод — посещение «завзятым театралом», старым Джолионом, оперы. Незадолго до свидания с сыном старик слушает «Фиделио» и невольно сравнивает старое и новое время, искусство классическое и современное: «Нет теперь оперы! Этот Вагнер погубил всё — ни мелодии, ни голосов!» Эта сцена несет не только психологическую нагрузку, как считают традиционно в критике, но вместе с отображением внутреннего мира героя содержит оценку его эстетических симпатий и антипатий. К тому же можно предположить, что вкусы старого Джолиона, с особой теплотой изображенного художником, не вполне чужды самому Голсуорси. Из воспоминаний сестры писателя М. Рейнольдс известно, что он особенно любил Баха и Брамса, почти всего Шопена, Глюка («Орфей»), Бизе («Кармен»), интересовался народной национальной музыкой. Любопытно вспомнить, что «Орфея» не без интереса слушает в «Ковент-Гарден» и старый Джолион. Вот какое рассуждение дано по этому поводу в интерлюдии «Последнее Лето Форсайта»: «Прекрасная опера, не Мейербер, конечно, даже не Моцарт, но в своем роде, может быть, еще лучше; в ней есть что-то классическое, от Золотого века, чистое и сочное». Примечательно, что в последующей затем сцене персонаж Голсуорси просит Ирэн сыграть Шопена, а на ее предложение: «Хотите Глюка?» — откликается: «Давайте «Орфея» .
Здесь, очевидно, можно уловить перекличку голосов героев и автора. Та же тенденция к сближению позиций писателя и его персонажей заметна и в общем суждении: «Он (старый Джолион — Т. Р.) любил Бетховена и Моцарта, Генделя и Глюка, и Шумана и ...оперы Мейербера. Но за последние годы он поддался чарам Шопена». В этом же фрагменте текста упоминаются не только любимые композиторы, но и поэты, живописцы, наиболее близкие старому Джолиону и вызывающие активный интерес в авторе. Это Мильтон и Байрон, Теннисон, Рафаэль, Тициан и Боттичелли. Именно их творчество Голсуорси противопоставляет «новой поэзии», болезненной и ущербной в своем воздействии, ибо она «проникала пальцами под ребра и крутила, и тянула, и растопляла сердце».
Благодаря таким соотнесениям, хотя и очень общим, писатель вводит в текст элемент дискуссии по чрезвычайно злободневной для английского искусства начала XX века теме — классика и современность. Этой же проблемы Голсуорси касается в известной сцене романа «Сдается в наем» — посещение Сомсом Форсайтом картинной галереи.
Не раз наблюдая приливы и отливы во вкусах и технике письма, помня, «что на всякой перемене моды можно заработать», герой все же инстинктивно не принимает ни импрессионизма, ни экспрессионизма. Он даже сравнивает последнее течение с эпидемией инфлюэнцы. И в этой оценке проявляется не столько консерватизм истого Форсайта, сколько его здравый смысл и развитое за тридцать восемь лет коллекционирования живописи эстетическое чутье. Когда он видит нечто похожее на фонарный столб, накренившийся от столкновения с автобусом, то не без основания задается вопросом: «Если это Юпитер, то какова же Юнона?». Дальнейшее повествование о «сумасшедшей футуристической выставке» писатель ведет уже в откровенно ироническом тоне: «Богиня показалась ему (Сомсу — Т. Р.) как нельзя более похожей на водокачку с двумя рычагами, слегка запорошенную снегом». Примечательно, что подобное насмешливое восприятие «олимпийской парочки» разделяет и другой герой Голсуорси, в отличие от Сомса во многих отношениях ему импонирующий, — Майкл Монт. Юноша называет работу художника-«новатора» «издевательством над зрителем».
Скрещивая, пересекая точки зрения различных по своему возрасту, характеру и темпераменту персонажей, писатель тем самым обнаруживает сущность явления, дает ему, и от себя в том числе, возможно более объективную оценку. Заслуживает особого внимания тот факт, что, приводя на страницах «Саги о Форсайтах» отрицательный отзыв о модернистской живописи, Голсуорси сходную мысль выражает, в своих статьях об искусстве, в частности в работе, «Литература и жизнь» (1930).
Перекличка идей литературно-критических статей и беллетристики заметна и на другом примере, когда Голсуорси решает проблему отношения искусства и морали. В главе «Показания» из романа «Серебряная ложка» изображается судебный процесс над оскорбительницей Флер, ее бывшей подругой Марджори Феррар. «Дочь богемы», «символ всего нескучного и немещанского», истица, как выясняется, «представления не имеет о нравственности». Весьма терпимо она относится к модным литературным поделкам (как роман П. Кэлвина «Шпанская мушка» или пьеса Уичерли «Прямодушный»). Эта неразборчивость героини, ее всеядность в искусстве, попытка защищать «умелые» произведения, дискредитирующие мораль, внутренне чужды писателю. Гораздо более близка ему позиция М. Монта, иронически воспринимающего рукопись, где автор, поклонник Фрейда, подробно рисует комплексы своего героя, все его «физические переживания». В глазах Голсуорси «искусство — жрица гуманизма». Убежденный в высоком назначении литературы, ее моральной ценности, он видит свою цель в том, чтобы «способствовать прогрессу человеческого духа, разоблачая фарисейство, чувство собственности, нетерпимость и глупость».
Из сказанного выше можно сделать вывод, что автор выражает свои взгляды на искусство в «Саге о Форсайтах» и прямо, непосредственно солидаризируясь с тем или иным героем, и косвенным образом — вводя элементы дискуссии или идя по пути сатирического изображения.
Мир литературных, живописных, музыкальных образов, характер эстетических ассоциаций и сравнений в контексте произведения занимают достаточно большое место. Например, тетушка Эстер, не принимая «легковесных пустячков современной поэзии», вспоминает «Потерянный рай» Мильтона и «Чайльд Гарольда» Байрона; Сомс восхищается школой Буше и Ватто, а роман Мопассана «Милый друг» прочитывает с трудом и с «каким-то брезгливым любопытством»; Холли вспоминает Бернса и Лэнгленда, автора поэмы «Видение Петра Пахаря»; молодой Джолион читает роман А. Франса «Харчевня королевы Гусиные лапки»; Уинифрид вместе с близкими идет смотреть «презабавную маленькую комедию» —«Оперу нищих» Гэя; Флер приходит на память роман М. Пруста «В сторону Свана».
Литературно-художественные реминисценции помогает Голсуорси дать дополнительную характеристику персонажам, отразить специфику их духовного облика.
Ирэн, играющая Шопена, поразительно напоминает старому Джолиону музыку любимого композитора. Под пером Голсуорси рождается романтический портрет героини, включающий в себя как бы элементы музыкальной образности: «Покачивание, которое он заметил в ее походке, было и в ее игре и в выбранном ею ноктюрне, и в мягкой тьме ее глаз, и в свете, падавшем на ее волосы словно свет золотой луны. Соблазнительна, да, но нет ничего от Далилы ни в ней, ни в ее музыке». Ирэн очень часто показана в контакте не только с миром музыки, но и с искусством вообще. Подчеркивая красоту своей героини, писатель сравнивает ее с Венерой; показывает в Париже рядом со скульптурой плачущей Ниобеи и в залах Лувра; незримой защитницей Ирэн в конфликте с собственниками автор делает богиню отмщения Немезиду.
Подчас отношение героя к миру искусства является для художника мерилом его нравственной ценности.
Сомс, редко бывавший в театре и не любивший музыки, уже в силу этого ущербен в глазах автора. «Музыка! Прямо загадка, как можно ценить музыку настолько, насколько ценила ее Ирэн. Да! Больше людей, больше денег ценила! А его музыка никогда не волновала, не понимал он ее! Так неудачно!». Запоздалые сожаления Сомса, переданные в этом внутреннем монологе, отражают не только внутренний мир данного героя, но и психологию собственника вообще. Ведь всякий истый Форсайт (и Сомс в том числе) в человеке искусства видит подозрительную личность, чуждую собственной натуре. Исключениями оказываются анти-Форсайты и Форсайты-полукровки, а также те лица, которые сколько-нибудь близки эстетическому восприятию мира, например, У. Дезерет.
Выделяя уже в первом романе цикла конфликт Красоты, Искусства и Собственности, Голсуорси и в дальнейшем не снимает этой проблемной ситуации, с учетом ее проводит группировку действующих лиц. Это не вызывает, однако, схематизма и упрощения в оценке отдельных индивидуальных характеров. Приближает к миру искусства Голсуорси Флер Форсайт, когда сравнивает ее с виноградарщицей с фрески Гойи. Такая сопоставительная характеристика становится лейтмотивной, она постоянно сопровождает развитие страсти Джона и Флер, и не случайно именно эта картина, падающая из окна торящей галереи, трагически обрывает жизнь Сомса Форсайта. Спасая живую Флер, он становится жертвой ее копии, своего сокровища. В попытке овладеть Красотой и Любовью мира и отец, и дочь терпят (каждый по-своему) поражение. Такова участь всех Форсайтов-собственников, их беда и вина одновременно.
Эстетическую оценку как дополнительный фактор характеристики форсайтской среды Голсуорси вводит систематически.
Так, видя у Суизина скульптурную группу итальянского мрамора, родственники оценивают в первую очередь стоимость вещи (
Антиэстетичность Форсайтов, их практический, только утилитарный взгляд на вещи отмечены и при описании «мавзолея» Тимоти. Вводя интерьер с характерными приметами викторианской эпохи, Голсуорси попутно оценивает литературные интересы буржуа прошлого века. Джеймс и Тимоти, купив однажды по библиотеке, поместили на книжные полки произведения Китса, Шелли, Саути, Купера, Кольриджа и байроновского «Корсара». Тут был «только «Корсар», а больше ничего», — многозначительно добавляет при этом автор, давая понять, что иные чтения из Байрона были бы неуместны для Форсайтов. Ирония писателя становится еще более ощутимой, когда он говорит о своеобразной мистификации: в комнате Тимоти есть полки с фальшивыми корешками книг. Очевидно, они остаются здесь из-за соображения ложно понятого престижа.
Обращение к теме искусства в целях сатиры иногда сочетается с прямым использованием литературно-художественных реминисценций. Голсуорси, например, вспоминает героев «Комедии ошибок» Шекспира, когда характеризует братьев Хэйменов: «Эти юноши, Джайлс и Джесс, были настолько похожи друг на друга и настолько неразлучны, что их прозвали «Два Дромио». Впечатления шекспировской традиции периодически дают себя знать на страницах «Саги о Форсайтах». Говоря, например, о тревогах Сомса, перед бракоразводным процессом с Ирэн, писатель вводит такое рассуждение: «все носители имени Форсайт почувствуют, что роза утратила свой аромат. У него (Сомса — Т. Р.) не было иллюзий, как у Шекспира, что роза, как ее ни назови, благоухает все так же. Имя — то, чем человек владеет... ценность его упадет по крайней мере на двадцать процентов». Ассоциация с шекспировским творчеством помогает Голсуорси, избегая однообразия, лишний раз подчеркнуть мысль о бездуховности, практицизме собственников.
Дополнительному прояснению идейного замысла «Саги о Форсайтах» и «Современной комедии» способствует введение эпиграфов к текстам, причем абсолютное большинство их (пять из шести) взяты опять-таки у Шекспира: из «Венецианского купца», «Ромео и Джульетты» (дважды), «Зимней сказки», «Бури».
Оценка уже вполне конкретной, частной ситуации из жизни одного из героев цикла дается с помощью вольной цитации из романа В. Скотта «Роб Рой». Перефразируя слова Мак-Грегора, Голсуорси пишет: «Он на своей родной земле, его зовут Вэл Дарти». Аналогично этому противоречивое состояние Джона Форсайта передается в словах старой английской песни: «Как счастлив мог бы я быть с любой, когда б не мешала другая!». Примечательно, что именно этот герой Голсуорси напору своей первой юношеской влюбленности поднимается до поэтического воодушевления, испытывает муки страсти и творчества. В соответствующем фрагменте романа «Сдается в наем» (ч. 2) встречается сочленение прозаического (авторского) и стихотворного текста, принадлежащего якобы Джону. Такое синтезирование прозы и поэзии встречается также при характеристике У. Дезерта и Обри Грина (в последнем случае в форме пародии). Причем в отдельных моментах поэтические «вкрапления» в текст помогают не только оценке ситуации или внутреннего мира героя, но полнее очерчивают, его социальное лицо; Уилфрид Дезерт, само имя которого ассоциируется с образом пустыни, пишет стихи, отражающие настроения «потерянного поколения» — горькую иронию, скептицизм, преждевременную усталость от жизни. Воплощением тоски и нравственной опустошенности оказывается белая обезьяна с картины в китайской гостиной Флер. Чувство неудовлетворенности и метания героини, но вместе с тем пресыщенность всей буржуазно-аристократической молодежи начала века отражены с помощью этого образа-символа.
Символику, как характерный для Голсуорси стилевой прием, можно усмотреть и в названии некоторых глав романа «Сдается в наем». Рассказывая о взаимоотношениях Ирэн и Джона, Флер и Сомса, писатель вводит в произведение тему двух поколений, двух враждующих кланов. Возможно, он идет за традициями классики в определении исходной ситуации, конкретно, за впечатлениями от творчества Шекспира и Тургенева, присутствующими в его сознании «в анамнезе» (воспоминании). Как у Тургенева есть роман «Отцы и дети», так у Голсуорси главы, построенные на антитезе: «Мать и сын», «Отцы и дочери». Наряду с этими есть названия, имитирующие музыкальную терминологию — «Интерлюдия», «Трио», «Дуэт» в романе «Сдается в наем» (ч. 1).
Как видим, эстетические ассоциации и аналогии обогащали палитру художника, влияли на поэтику его романов. В ряде случаев писатель, усиливая эмоциональное впечатление, прибегал к прямому цитированию, включая в свой текст фрагменты чужих произведений.
Рисуя Лондон, спящий в лучах луны, Голсуорси приводит строфу из поэмы Кольриджа «Старый моряк» с начальными строками: «О милый сон, по всей земле и всем отраден он!».
В другом «ключе» дается описание розария, освещенного внезапным светом солнца, — на этот раз предложено сопутствующее цитирование из стихотворения Р. Браунинга «Название цветка»: «Роза, испанская гостья!». Лирический пейзаж у Голсуорси сопровождается и своеобразным музыкальным аккомпанементом: например, сравнивается сияние раннего вечера с музыкой «Орфея».
Приведенные примеры с очевидностью свидетельствуют, что проблемы искусства, всегда волновавшие творческое воображение Голсуорси, вошли важнейшей составной частью в его главное произведение — «Сагу о Форсайтах». Они определили конфликт «Собственника» и последующую группировку образов всего цикла, наложили отпечаток на характеристику героев и среды. Литературно-художественные реминисценции, используемые в романах, способствовали прояснению идейного замысла, по-новому освещали коллизий и ситуации, наконец, давали автору возможность обогатить художественную палитру, выявить свои эстетические симпатии и антипатии.
Л-ра: Литературные связи и проблема взаимовлияния. – Горький, 1983. – С. 54-61.
Произведения
Критика
