О характере иронии в ранней сатирической прозе Олдоса Хаксли
Л.Д. Ребикова
Олдос Хаксли справедливо считается одним из наиболее интересных и значительных английских писателей XX в. По единодушному мнению критиков, лучшие произведения Хаксли были написаны в 1920-1930-е годы, когда блестящие сатирические романы принесли ему всемирную известность. Одной из причин обращения Хаксли к сатире была занятая им в начале 1920-х годов позиция скептика, с неприязнью относящегося ко всем аспектам послевоенного бытия. Избранная позиция позволяла ему пребывать как бы вне описываемых событий, представленных насмешливо и свысока.
Хаксли, разумеется, не был единственным писателем, сатирически освещавшим различные аспекты послевоенной жизни Англии. В 1920-е годы традиция сатирической прозы, основоположником которой принято считать Д. Свифта, была также продолжена и Б. Шоу, и И. Во. В своем исследовании сатиры X. Гильберт первой ее особенностью считает иронию. Однако следует отметить, что ирония встречается не только в сатирических произведениях: иронию можно считать присущей всей английской литературе. Завуалированный смысл иронии — мнимой похвалы тому, что достойно порицания, позволял писателям любых эпох высказывать свое критическое отношение к тому, о чем нельзя было сказать открыто.
В ранних романах Хаксли стремился к иллюзии максимальной объективности — в романах отсутствуют прямые оценки персонажей и их действий. Единственное, что раскрывало отношение Хаксли к описываемому им миру, это широкое использование иронии. Дж. Сазерленд пишет, что «сатириком вы становитесь тогда, когда вы сознательно обращаете внимание людей на то, что они пытались игнорировать, когда вы уничтожаете их иллюзии и притворство, когда вы умышленно срываете маски и выставляете голую правду». В сатире в равной степени важно не только стремление показать, по выражению Сазерленда, «нагую правду», но и то, какими приемами пользуется писатель. Стилистические средства, и прежде всего ирония, отличают сатиру от ее ближайшей предшественницы — инвективы: в сатире откровенная брань инвективы сменяется иронией, которая не только не смягчает осуждение, но делает его более едким.
Как стилистический троп ирония основана на «насмешливом употреблении слов в противоположном значении», т. е. когда подразумевается обратное тому, что говорится. Так, например, когда Гамбрил в «Шутовском хороводе» начинает обсуждать проблемы образования, Хаксли замечает: «Это был предмет, в котором в данное время он чувствовал себя знатоком; он чувствовал себя знатоком во всех областях, пока они были предметом его рассуждения». Вторая часть этого авторского замечания имеет явно иронический смысл, подразумевая поверхностный характер знаний Гамбрила: знатоком он чувствовал себя только пока говорил, следовательно, в остальное время он таковым не был.
В «Желтом Кроме» все, что делает Айвор Ломбард, вызывает восторг окружающих, однако это впечатление снимается ироническим замечанием автора: «Для подобного ума образование казалось лишним. Обучение только бы уничтожило его природные качества». С точки зрения. Хаксли, молодого выпускника Оксфорда, вращавшегося в кругах образованнейших людей своего времени, это замечание превращало все достоинства Айвора в сомнительные добродетели; Айвор — светский повеса, так же бесцельно растрачивающий свою жизнь, как и мнимые таланты. Иронический комментарий снимает с него ореол героя и превращает в фигуру комическую.
Иронический комментарий словно создает дополнительный ракурс, раскрывающий характер персонажа с той стороны, которая необходима по замыслу Хаксли. Влюбленный Уолтер («Контрапункт») в одном из первых писем называет кажущуюся ему таинственной Марджори сфинксом. Хаксли мимоходом, в скобках, отмечает, что «он называл ее так за загадочное молчание, Карлинг (ее; муж. — Л. Р.) по той же причине называл ее дурой и болванкой». Между впечатлением, Уолтера и иронической ремаркой возникает контраст, и именно последняя оказывается решающей в оценке Марджори.
Наряду с другими стилистическими приемами ирония подчеркивает несостоятельность персонажей и те дихотомии, которые выделял в них Хаксли (внешность — внутреннее содержание, разум — плоть и т. д.). При том ирония выполняет двойную функцию: она дает и изображение персонажей, и их оценку; как раз в моральной оценке, всегда резко негативной, проявляется авторское «я» Олдоса Хаксли.
Критик А. Макарян утверждает, что ирония всегда связана с чувством презрения, и относительно иронии Хаксли это утверждение абсолютно справедливо. Оправдание иронии, по мысли Б. Шоу, в том, что «в конце концов спасение мира зависит от тех людей, которые не будут добродушно относиться, к злу и чей смех уничтожит глупца вместо того, чтобы его поощрять».
Ирония — это не только форма отношения Хаксли к персонажам. Дух иронии как насмешливой оценки достоинств собеседника царит и между самими персонажами. Взаимно ироническое обращение создает чисто формальные отношения между персонажами, которых не связывают никакие глубокие чувства (исключением являются супруги Рэмпионы в «Контрапункте»). Ирония в романах Хаксли в подавляющем большинстве случаев — форма общения равнодушных друг к другу людей, т. е. ироническое внимание и истинный характер отношений — еще одна дихотомия, выделяемая Хаксли в его сатирических персонажах.
Ирония как скрытое осмеяние позволяет каждому персонажу поставить себя выше других, так как, по словам В.Я. Проппа, «тот, кто смеется, он вне объекта насмешки, он выше нее». Со снисходительной насмешкой к вкусам и ограниченности покупателей Болдеро учит Гамбрила («Шутовской хоровод»), как составить рекламу его изобретения, основываясь на снобизме и невежестве покупателей. В свою очередь, Гамбрил иронически внимательно выслушивает этот совет, поскольку знает, что уровень интеллекта Болдеро отнюдь не превосходит уровень тех, кого он собирается одурачить. Таким образом, между Хаксли и его персонажами и между самими персонажами как бы проходит граница презрительной иронии.
Примером тому может служить ироническое отношение к самому себе Филипа Куорлза в «Контрапункте». Его разговоры с Молли напоминают ему беседы с Элинор, только собеседники как бы поменялись ролями и морализирующим философом выступает Молли, а не Филип, записавший в дневнике: «Наблюдать, как кусают кусаку всегда забавно, даже когда покусанным кусакой оказываетесь вы сами». Сам образ Филипа Куорлза с его трезвой рассудочностью и замкнутостью, можно рассматривать как иронический автопортрет Хаксли, который на раннем этапе своего творчества предпочитал рассказывать обо всем, как и Филип Куорлз, «шутливо, так как всегда проще говорить несерьезно». По справедливому замечанию А. Дизона, «ирония может служить видом эскепизма, как это часто случается в XX веке. Смеяться над ужасами жизни — значит в какой-то мере избегать их. Смеяться над собой — значит быть менее доступным для презрения и безразличия других».
Итак, ирония, используемая в романах Хаксли, чрезвычайно многогранна и богата по содержанию. Как стилистический троп она дает возможность изобразить предмет и уже самим методом изображения дать ему негативную моральную оценку. Далее, ирония как стилистический троп переходит в одну из форм проявления авторского «я» писателя, его отношения к персонажам, их мыслям и действиям; ирония в форме самоиронии также характеризует взаимоотношения, персонажей и их отношение к самим себе. Причина столь широкого ее использования заключается прежде всего в том, что ирония как интерпретация жизни являлась основой миропонимания Хаксли, как и миропонимания определенной группы его персонажей. При этом, в отличие от романтической иронии, ирония писателя предполагает всестороннее отрицание всех аспектов описываемой им жизни — отрицание, определившее его скептическую позицию на первом этапе творчества и послужившее одной из причин его обращения к сатире.
Следует особо подчеркнуть, что ирония никогда не была для Хаксли целью его творчества: она помогала воссоздать правдивую картину жизни послевоенной Англии и была для писателя средством борьбы с отрицательными, с его точки зрения, явлениями через осмеяние. Как справедливо отметил П. Палиевский, «Хаксли был впереди всех. Никто не умел так быстро и легко опрокинуть какой-нибудь старый идол, показав, что он был пустым; никто не мог так непринужденно, мимоходом уколоть дутый авторитет, чтобы тот оглушительно лопнул... Вереница модных теорий, включая фрейдистскую теорию задавленных в подсознании „импульсов”, была жестоко осмеяна им на страницах его ранних книг».
В ранних романах Олдоса Хаксли ничто и никто не оставалось вне иронии; она обеспечивала единство сатирических произведений писателя и служила не только одним из стилистических приемов, придающих изящество его прозе, но и адекватной формой отражения миропонимания, в котором тогда еще не сложилось представление об идеале.
Л-ра: Вестник ЛГУ. Серия 2. – 1986. – Вып. 3. – С. 102-104.
Произведения
Критика
