Джоан Роулинг. Гарри Поттер и Орден Феникса
(Отрывок)
Глава 1. Дадли досталось
Самый пока что жаркий день знойного лета клонился к вечеру, и большие прямоугольные дома Тисовой улицы окутывала сонная тишина. Машины, обычно сверкавшие чистотой, стояли пыльные, а лужайки были уже не изумрудно-зелеными, а иссохшими, желтоватыми: из-за нехватки воды жителям запретили пользоваться шлангами. Лишенные таких важных занятий, как мытье машин и стрижка газонов, обитатели Тисовой сидели по комнатам, где было чуть прохладней, широко распахнув окна в несбыточной надежде на освежающее дуновение. Единственным, кто не находился дома, был подросток, лежавший лицом вверх на цветочной клумбе у дома номер четыре.
Это был худой, черноволосый парнишка в очках, чуть болезненный и угловатый на вид, — посмотришь, и сразу ясно, что он сильно вытянулся за короткое время. Джинсы рваные и грязные, футболка мешковатая и выцветшая, кроссовки скоро запросят каши. Одним словом, наружность Гарри Поттера не красила его в глазах соседей, которые считали, что нерях надо отдавать под суд. Но нынешним вечером, укрытый под большим кустом гортензии, он был совершенно невидим для прохожих. Обнаружить его могли только дядя Вернон или тетя Петунья, если бы кому-нибудь из них вздумалось высунуть голову из окна гостиной и поглядеть вниз — на клумбу.
В целом Гарри был доволен этим укрытием. Лежать на твердой, горячей земле было, может, и не очень удобно, зато никто не испепелял его взглядом, не скрипел зубами так, что теленовостей не услышишь, и не забрасывал его гадкими вопросами, как случалось всякий раз, когда он садился в гостиной перед экраном вместе с дядей и тетей.
Вдруг, точно эта мысль влетела в открытое окно, Вернон Дурсль, дядя Гарри, сказал:
— Хорошо, что мальчишка перестал тут ошиваться.
Где он, кстати?
— Не знаю, – равнодушно ответила тетя Петунья. В доме его нет.
Дядя Вернон крякнул.
— Новости, вишь ты, его интересуют, – язвительно проговорил он. – Хотел бы я знать, что по правде у него на уме. Как будто нормальному парню может быть дело до новостей. Дадли вот и понятия ни о чем не имеет, вряд ли он даже знает, кто у нас премьер-министр! Так или иначе, в наших новостях про его племя ничего...
— Тсс! – прошипела тетя Петунья. – Окно открыто!
— А... да, прости, я забыл.
Дурсли умолкли. Гарри слушал какую-то рекламную дребедень про злаковые хлопья и смотрел на миссис Фигг с улицы Глициний, сумасшедшую старую кошатницу, которая шла мимо мелкими медленными шажками. Она хмурилась и что-то бормотала себе под нос. Гарри порадовался тому, что его прикрывает куст. В последнее время миссис Фигг взяла моду всякий раз, как встретит его на улице, приглашать на чай. После того как она повернула за угол и скрылась из виду, из окна опять зазвучал голос дяди Вернона:
— А Дадлик у кого-то в гостях?
— У Полкиссов, – с нежностью в голосе ответила тетя Петунья. – У него столько друзей, он пользуется такой популярностью...
Гарри едва удержался от того, чтобы не фыркнуть. Во всем, что касалось их сына Дадли, Дурсли проявляли поразительную слепоту. Они свято верили всему его примитивному вранью об ужинах и чаепитиях, на которые его каждый вечер летних каникул якобы приглашали родители того или иного приятеля. Гарри, однако, прекрасно знал, что ни в каких гостях Дадли не рассиживает. Он и его компания развлекались по вечерам тем, что портили детский парк, курили на улицах и швырялись камнями в проезжающие машины и проходящих детей. Гарри не раз видел их за этим занятием, бродя вечерами по своему городку Литтл-Уингингу. Большую часть каникул он слонялся по улицам и выуживал из урн выброшенные газеты.
От мелодии, за которой должны были последовать семичасовые новости, внутри у Гарри все напряглось. Может быть, сегодня - после месяца ожидания - наступил тот самый день?
«В аэропортах Испании пошла вторая неделя забастовки работников багажных служб, и количество застрявших отдыхающих достигло рекордного уровня...»
— Будь моя воля, я бы им устроил пожизненную сиесту, - проворчал дядя Вернон, заглушив конец фразы диктора, но это уже было не важно; Гарри на своей клумбе мог расслабиться. Если бы что-нибудь случилось, об этом, конечно, сказали бы в первую очередь: смерть, разрушение - темы поважней, чем застрявшие отдыхающие.
Он медленно выдохнул и поднял глаза на сияющее голубизной небо. Этим летом у него, что ни день, одно и то же. Напряженное ожидание, временное облегчение, потом опять нарастающее напряжение... и один и тот же все более настоятельный вопрос «Почему до сих пор ничего не произошло?»
Он продолжал слушать на тот случай, если проскочит какая-нибудь существенная мелочь, какая-нибудь новость, чей подлинный смысл будет маглам непонятен, скажем, необъяснимое исчезновение или другое какое-нибудь странное событие. Но за испанскими аэропортами последовала засуха на юго-востоке Англии («Надеюсь, он слушает, соседушка наш! - прорычал дядя Вернон. Тайком в три часа утра поливает, из шланга свою лужайку!»), дальше - о вертолете, который едва не разбился при вынужденной посадке в Суррее, затем - о разводе знаменитой актрисы с не менее знаменитым мужем («Как будто нас интересуют их пошлые любовные делишки», - презрительно процедила тетя Петунья, которая во всех журналах, попадавших в ее костлявые руки, с маниакальной жадностью читала все, что писали на эту тему).
Гарри закрыл глаза, которым стало больно от разгорающегося заката, а диктор между тем продолжал:
«… и последнее. Волнистый попугайчик Банги открыл для себя новый способ спасаться от жары. Банги из закусочной «Пять перышек» в Барнсли научился кататься на водных лыжах! Наша корреспондентка Мэри Доркинс сообщит вам подробности».
Гарри открыл глаза. Раз уж добрались до попугаев на водных лыжах, дальше слушать бессмысленно. Он тихонько перевернулся на живот и встал на четвереньки, чтобы осторожно выбраться из-под окна.
Но стоило ему продвинуться на пару дюймов, как очень быстро одно за другим произошло несколько событий.
Громкий, отозвавшийся эхом хлопок - он нарушил сонную тишину, как выстрел; метнулся из-под стоящей машины и пропал из виду кот; женский вскрик, мужское ругательство и звон разбившегося фарфора из гостиной Дурслей; и, точно прозвучал долгожданный сигнал, Гарри вскочил на ноги, выхватывая волшебную палочку из-за пояса джинсов, как шпагу из ножен, - но не успел он встать во весь рост, как его макушка стукнулась о раму открытого окна Дурслей. Звук этого удара заставил тетю Петунью вскрикнуть еще раз и еще громче.
Гарри показалось, что голова раскололась надвое. Из глаз потекли слезы. Пошатываясь, он старался сфокусировать взгляд и увидеть на улице источник хлопка. Но едва он худо-бедно выпрямился, из окна высунулись две большие темно-красные руки и намертво схватили его за горло.
— Убери эту штуку! - проревел дядя Вернон прямо в ухо Гарри. - А ну убери! Пока никто не увидел!
— Отпустите! - просипел Гарри.
Несколько секунд борьбы. Левой рукой Гарри пытался ослабить хватку толстых, как сосиски, дядиных пальцев, поднятой правой крепко сжимал волшебную палочку. Когда пульсирующая боль у Гарри в макушке стала совсем уже скверной, дядя Вернон вдруг взвизгнул, точно его ударило током, и разжал руки. Сквозь тело племянника, казалось, хлынула мощная невидимая сила, и держать Гарри стало невозможно.
Судорожно хватая ртом воздух, Гарри упал вперед на куст гортензии. Потом выпрямился, огляделся. Что вызвало громкий хлопок, было непонятно. Из соседских окон смотрело несколько любопытных лиц. Гарри торопливо засунул палочку на место и постарался принять невинный вид.
— Вечер добрый! - крикнул дядя Вернон и помахал хозяйке стоявшего напротив дома номер семь, которая глядела на улицу из-за тюлевых занавесок. - Слыхали, как выстрелило у кого-то в неисправном моторе? Мы с Петуньей даже всполошились маленько!
Он продолжал кривить физиономию в жутковатой безумной улыбке, пока все лица соседей не исчезли из окон. Тут улыбка превратилась в гримасу ярости. Он поманил Гарри к себе.
Гарри сделал несколько шагов и остановился, чуть не дойдя до того места, где его шея опять была бы в пределах досягаемости.
— Чего ты этим добиваешься, а? Говори сейчас же! потребовал дядя Вернон хриплым, срывающимся от злости голосом.
— Чем - этим? - спросил Гарри холодно. Он вертел головой то вправо, то влево, все еще надеясь увидеть человека, издавшего хлопок.
— Пальбой из неизвестно какой хлопушки прямо у нашего...
— Это не я, - отрезал Гарри.
Рядом с дядиным лицом, широким и багровым, возникло тетино - узкое и лошадиное. Вид у нее был сердитый.
— Зачем ты прятался под окном?
— Вот именно! Отличный вопрос, Петунья! Что ты делал под окном, а?
— Слушал новости, - мирным тоном ответил Гарри. Дядя и тетя обменялись возмущенными взглядами.
— Новости слушал! Опять!
— Они каждый день другие, вот какая штука, - объяснил Гарри.
— Не рассуждать у меня! Я хочу знать, что по правде у тебя на уме! И не пудри мне мозги насчет слушанья новостей. Ты прекрасно знаешь, что про твое племя...
— Тише, Вернон! — выдохнула тетя Петунья, и дядя понизил голос (Гарри едва смог его расслышать):
— ... про твое племя в наших новостях ничего быть не может!
— Это вы так думаете, — возразил Гарри. Несколько секунд Дурсли на него пялились, потом тетя Петунья сказала:
— Скверный лгунишка, вот ты кто. Что, спрашивается, делают эти... - она тоже понизила голос, так что следующее слово Гарри прочитал по губам, — совы, как не приносят тебе новости?
— Вот-вот! — торжествующе прошептал дядя Вернон.
— Посмотрим, как ты теперь выкрутишься! Думаешь, мы не знаем, что все твои новости ты получаешь через этих поганых птиц?
На мгновение Гарри заколебался. Не так-то легко было сказать им правду, пусть даже Дурсли не догадывались, как тяжело ему ее сознавать.
— Совы... не приносят мне никаких новостей, — произнес он бесцветным голосом.
— Не верю, — мигом отреагировала тетя Петунья.
— Я тоже, — сказал дядя Вернон с нажимом.
— Мы знаем: ты задумал что-то нехорошее, — заявила тетя.
— Еще бы не знать, мы же не идиоты, — поддержал ее дядя.
— Вот это для меня новость! — разозлившись, выпалил Гарри и, не дожидаясь новых высказываний Дурслей, повернулся, пересек лужайку, переступил низенькую ограду и пошел по улице.
Он попал в переплет и знал это. Позже ему придется предстать перед разгневанными дядей и тетей и держать ответ за свою грубость, но сейчас его волновало другое. На уме были более важные вещи.
Гарри не сомневался: хлопок прозвучал оттого, что кто-то трансгрессировал. С точно таким же хлопком растворялся в воздухе эльф-домовик Добби. Но возможно ли, чтобы Добби оказался здесь, на Тисовой? Неужели он прямо сейчас, в эту секунду следует за Гарри по пятам? Эта мысль заставила Гарри обернуться и окинуть взглядом улицу, но она была совершенно пуста, а Гарри точно знал, что Добби не сумел бы стать невидимым.
Он двинулся дальше, не слишком хорошо соображая, куда идет: в последнее время он так много ходил по этим улицам, что ноги несли его к излюбленным местам автоматически. Через каждые несколько шагов он оглядывался. Гарри был уверен: когда он лежал среди тетиных засыхающих бегоний, рядом находилось какое-то волшебное существо. Но почему оно не заговорило с ним, не вступило в контакт? Почему оно прячется?
Подавленность его все росла, и вот уже он ни в чем не уверен. Может быть, звук вовсе и не был волшебным? Может быть, дожидаясь хоть какого-то сигнала из мира, по которому он тосковал, он впал в такое отчаяние, что слишком остро реагирует на совершенно обычные звуки? Может быть, просто в одном из соседских домов что-то лопнуло?
Внутри у Гарри стало тяжело и тоскливо, и он глазом не успел моргнуть, как вновь накатило ощущение безнадежности, которое мучило его все лето.
В пять утра он опять встанет по будильнику, чтобы расплатиться с совой за номер «Ежедневного пророка», — но какой в этом смысл? Ровно никакого. Гарри теперь только проглядывал первую страницу и отбрасывал газету. Когда идиоты, которые ее издают, поймут наконец, что Волан-де-Морт возродился, это будет ого-го какой заголовок, а до всего остального Гарри не было дела.
В лучшем случае сова могла принести письмо от друзей — от Рона и Гермионы. Но он давно уже не надеялся прочесть там какую-нибудь новость.
Разумеется, мы ничего не пишем сам знаешь о чем... Нам не велено писать ничего важного: вдруг письмо попадет не в те руки... Мы очень заняты, но подробностей сообщить не можем... Довольно много всякого происходит, расскажем при встрече...
Но когда она произойдет, эта встреча? Точной даты никто не называл. На поздравительной карточке ко дню рождения Гермиона написала: «Думаю, мы увидимся совсем скоро» — но как скоро оно, это «скоро», наступит? Насколько Гарри мог понять по расплывчатым намекам, Гермиона и Рон были вместе — скорее всего у родителей Рона. Он с трудом мог перенести мысль, что они весело проводят время в «Норе», тогда как он попусту торчит на Тисовой улице. Он был до того на них зол, что выбросил, не открыв, две коробки шоколадок из «Сладкого королевства», которые они ему прислали на день рождения. За ужином, когда тетя Петунья подала ему вялый салат, он в этом раскаялся.
И чем же они, Рон и Гермиона, заняты? И почему он, Гарри, ничем не занят? Разве он не доказал, что способен на большее, чем они? Неужели о его делах уже забыли? Разве не он был тогда на кладбище, разве не он видел смерть Седрика, разве не его привязали к могильному камню и хотели убить?
«Не думай об этом», — жестко сказал себе Гарри в сотый, наверно, раз за лето. Хватит и того, что кладбище постоянно является ему в ночных кошмарах. Хоть наяву без него обойтись.
Он повернул на улицу Магнолий и миновал узкий проход вдоль гаражей, где когда-то впервые увидел крестного отца. Сириус по крайней мере понимает, каково ему сейчас. Новостей как таковых в его письмах, правда, было не больше, чем в письмах Рона и Гермионы, но лучше уж предостерегающе-подбадривающие фразы Сириуса, чем дразнящие намеки сверстников.
Я знаю, что ожидание для тебя томительно... Держи нос по ветру, и все будет в порядке... Будь осторожен, никаких опрометчивых поступков...
Что ж, думал Гарри, пересекая улицу Магнолий, поворачивая на шоссе Магнолий и двигаясь к полутемному детскому парку, в целом он ведет себя так, как советует Сириус. Во всяком случае не поддался пока искушению прицепить чемодан к метле и рвануть в «Нору» на свой страх и риск. Гарри считал, что очень даже хорошо себя ведет, если учесть, как скверно ему сейчас, какое ощущение бессилия нагоняет это торчание на Тисовой улице, это лежание на клумбах в надежде услышать хоть что-нибудь проливающее свет на дела лорда Волан-де-Морта. Но унизительно все-таки читать призывы к осторожности, исходящие от этого человека, — ведь он, просидев двенадцать лет в Азкабане, чародейской тюрьме, ухитрился оттуда бежать, попытался совершить убийство, за которое был посажен, и улетел на угнанном гиппогрифе.
Гарри перемахнул через запертую калитку парка и пошел по выжженной солнцем траве. Парк был так же пуст, как улицы. Дойдя до качелей, Гарри сел на единственные, которые Дадли и его дружки еще не сломали, обвил рукой цепь и задумчиво уставил взгляд в землю. На клумбе у Дурслей уже не спрячешься. Завтра придется искать другой способ слушать новости. А пока что впереди была еще одна беспокойная, тяжелая ночь: если не кошмары с гибелью Седрика, то длинные темные коридоры, ведущие в тупик или к запертой двери. Ночью мучительные сны, днем ощущение, что ты пойман в ловушку, — Гарри считал, что одно с другим связано. Часто старый шрам у него на лбу неприятно покалывало, но он не обманывался: это едва ли могло заинтересовать Рона, Гермиону или Сириуса. Раньше предостерегающая боль в шраме говорила о том, что Волан-де-Морт становится сильнее, но теперь, когда Темный Лорд возродился сполна, они в ответ на жалобу, наверно, только напомнили бы ему, что в этих ощущениях нет ничего нового. Из-за чего шум поднимать? Тоже мне, удивил...
Сознание несправедливости достигло такой силы, что он едва не зарычал от ярости. Ведь если бы не он, никто и не знал бы даже, что Волан-де-Морт возродился! И в награду за все он целых четыре недели болтается в Литтл-Уингинге, совершенно отрезанный от волшебного мира, вынужденный прятаться среди дохнущих бегоний и слушать про попугайчиков, катающихся на водных лыжах! Как мог Дамблдор с такой легкостью выкинуть его из головы? Почему Рон и Гермиона оказались вместе там, куда его не пригласили? Сколько еще терпеть уговоры Сириуса сидеть тихо и быть паинькой? Сколько еще подавлять искушение написать тупицам, которые издают «Ежедневный пророк», и объяснить им, что Волан-де-Морт вернулся? Вот какие гневные мысли бушевали у Гарри в голове, вот из-за чего он терзался и корчился. А на парк тем временем опускалась душная бархатная ночь, в воздухе стоял запах сухой теплой травы, и тишину нарушал только негромкий шум проезжавших мимо машин.
Он сам не знал, как долго просидел на этих качелях, — из задумчивости его вывели какие-то голоса, и он поднял голову. Приглушенного света от фонарей на окрестных улицах было достаточно, чтобы разглядеть идущую через парк группу. Один горланил грубую песню, остальные гоготали. Некоторые вели дорогие гоночные велосипеды. От колес доносился мягкий стрекот.
Гарри знал, кто это такие. Впереди — не кто иной, как его двоюродный братец Дадли Дурсль. Возвращается домой в сопровождении своей верной шайки.
Дадли был таким же крупным, как и раньше, но год жесткой диеты и новый дар, который в нем открылся, заметно изменили его фигуру. Как дядя Вернон восхищенно сообщал всякому, кто готов был слушать, Дадли недавно стал чемпионом юго-востока Англии по боксу среди школьников своей возрастной группы. «Благородный спорт», как выражался дядя Вернон, сделал Дадли еще более устрашающим, чем в начальной школе, когда он превратил Гарри в свою первую боксерскую грушу. Гарри уже совершенно не боялся двоюродного брата, и все же особой радости его появление не вызвало. Удар у Дадли теперь был поставлен получше. Все соседские мальчики перед ним трепетали — больше даже, чем перед «этим Поттером», который, как им говорили, был отпетый хулиган и учился в школе святого Брутуса для подростков с неискоренимыми криминальными наклонностями. Глядя на движущихся по траве парней, Гарри гадал, кого они колошматили сегодня вечером. «Ну оглянитесь же, — невольно упрашивал он. — Разуйте глаза... Оглянитесь... Я тут сижу один... Легкая добыча...»
Если дружки Дадли его сейчас увидят, они, конечно же, потопают прямо к нему, и что тогда станет делать Дадли? Терять лицо перед всей шайкой ему не захочется, но провоцировать Гарри будет ох как страшно... Весело будет смотреть на нерешительного Дадли, дразнить его, потешаться над его бессилием. А если кто из дружков полезет, он, Гарри, к этому готов — волшебная палочка при нем. Пусть попытаются... Он очень даже не прочь сорвать злость на тех, кто в прошлом превратил его жизнь в ад.
Но они не оглянулись, не увидели его. Вот они уже почти у ограды парка. Гарри подавил побуждение их окликнуть. Напрашиваться на драку — не самое умное поведение. Он не должен применять волшебство. Не должен вновь подвергать себя риску исключения. Голоса Дадли и его компании делались все тише. Парней уже не было видно, они шли по шоссе Магнолий.
«Так-то, Сириус, — сумрачно думал Гарри. — Можешь быть доволен. Никаких опрометчивых поступков. Нос по ветру. Прямая противоположность тому, как ты сам себя вел».
Он встал на ноги и выпрямился. Тетя Петунья и дядя Вернон, судя по всему, считали, что Дадли, когда бы он ни вернулся домой, возвращается как раз вовремя, а его приход хоть минутой позже — уже непростительное опоздание. Дядя грозился запереть Гарри в сарае, если он еще раз посмеет вернуться после Дадли, и, подавляя зевоту и по-прежнему хмурясь, Гарри двинулся к калитке парка. Шоссе Магнолий, как и Тисовая улица, было застроено крупными, незамысловатыми, похожими друг на друга домами с идеально, как в парикмахерской, подстриженными газонами, и хозяева их были крупные, незамысловатые, похожие друг на друга люди, которые ездили в очень чистых машинах, точь-в-точь как у дяди Вернона. Литтл-Уингинг больше нравился Гарри поздним вечером, когда занавешенные окна сияли во тьме бриллиантовыми квадратами и он, проходя мимо, мог не опасаться услышать ворчание по поводу своей «антиобщественной» внешности. Он ускорил шаг и, миновав полпути вдоль шоссе Магнолий, опять увидел компанию. Дружки прощались с Дадли у поворота на улицу Магнолий. Гарри притаился в тени большого сиреневого куста.
— Визг поднял — точно поросенок, — вспоминал Малкольм под гогот остальных.
— Классный хук правой, Большой Дэ, — заметил Пирс.
— Ну что, завтра в то же время? — спросил Дадли.
— Давайте у меня, моих дома не будет, — предложил Гордон.
— Пока, договорились, — сказал Дадли.
— Пока, Дад!
— До завтра, Большой Дэ!
Гарри подождал, пока дружки Дадли двинулись по домам. Когда их голоса опять стали еле слышны, он повернул за угол и очень быстро зашагал по улице Магнолий. Дадли шел не торопясь и мычал себе под нос что-то немелодичное.
— Привет, Большой Дэ! Дадли оглянулся.
— А, — бросил он, — это ты...
— Давно ты Большим Дэ заделался? — спросил Гарри.
— Заткнись, — огрызнулся Дадли и повернул голову обратно.
— Неплохое имечко, — заметил Гарри и, улыбаясь, пошел рядом с двоюродным братом. — Но для меня ты всегда будешь масеньким Дадликом.
— Я сказал: ЗАТКНИСЬ! — рявкнул Дадли, и его розовые, как ветчина, руки сжались в кулаки.
— Интересно, знают твои дружки, как мама тебя называет?
— Сгинь, понял?
— Ей ты что-то не приказывал сгинуть. А как насчет «малыша» и «моего крохотулечки»? Может, мне так лучше к тебе обращаться?
Дадли ничего не ответил. На то, чтобы не наброситься на Гарри, уходила, казалось, вся его выдержка.
— Ну, так кого же ты сегодня бил? — спросил Гарри, уже не улыбаясь. — Очередного десятилетнего? Два дня назад, я слыхал, ты расправился с Марком Эвансом.
— Он сам напрашивался, — проворчал Дадли.
— Да неужели?
— Он со мной нахальничал.
— Да? Может, он сказал, что ты похож на свинью, которую научили ходить на задних копытах? Если так, Дад, это не нахальство, а чистая правда.
На щеке у Дадли задергался мускул. Гарри чрезвычайно приятно было знать, что он доводит Дадли до белого каления. Ему казалось, он перекачивает в двоюродного брата свое уныние, свое бездействие, — другого способа от них избавиться у него не было.
Они повернули в узкий проулок, где Гарри в первый раз увидел Сириуса. Это был кратчайший переход с улицы Магнолий на Тисовую. Там было пусто и гораздо темней, чем на освещенных фонарями улицах. Стены гаражей по одну сторону и высокий забор по другую заглушали звук их шагов.
— Носишь с собой эту штуку и думаешь, что ты важная персона? — спросил Дадли спустя несколько секунд.
— Какую штуку?
— Которую ты прячешь. Гарри опять заулыбался.
— А ты, оказывается, не такой остолоп, каким выглядишь. Я уж подумал, ты не умеешь одновременно идти и разговаривать.
Гарри выдернул волшебную палочку и увидел, как Дадли на нее косится.
— Тебе запрещено, — мигом сказал Дадли. — Думаешь, я не знаю? Если что, тебя исключат из твоей уродской школы.
— Ты уверен, Большой Дэ, что там не изменились правила?
— Не изменились, — сказал Дадли не совсем уверенным тоном.
Гарри мягко рассмеялся.
— А без этой штуки слабо тебе на меня, да? — прорычал Дадли.
— Кто бы спрашивал. Тебе-то всего-навсего нужны четверо дружков рядом, чтобы сунуться к десятилетнему. Каким там боксерским титулом ты хвалишься? Сколько было твоему противнику? Семь? Восемь?
— Шестнадцать, к твоему сведению! — рявкнул Дадли. — Его двадцать минут потом приводили в чувство, а весил он раза в два больше, чем ты. Попляшешь у меня, когда я расскажу папе, что ты вынимал эту штуку...
— Значит, сразу к папочке, да? Его масенький чемпиончик по боксу страшно испугался палочки нехорошего Гарри.
— А ночью ты что-то не такой храбрый, — с издевкой проговорил Дадли.
— А сейчас что, не ночь, Дадлик? Ночь, к твоему сведению, это такое время суток, когда темно.
— А я говорю про то время суток, когда ты спишь!
Дадли остановился. Гарри тоже. Он уставился на двоюродного брата. Как ни плохо он видел широкое лицо Дадли, в нем читалось странное торжество.
— Как это понимать: не такой храбрый, когда сплю? — спросил Гарри, совершенно сбитый с толку. — Чего я в это время могу бояться? Подушек, что ли?
— Я кое-что слышал прошлой ночью, — негромко сказал Дадли. — Разговоры во сне. Стоны.
— Как это понимать? — повторил Гарри, но в живот ему будто вдвинулось что-то холодное. Прошлой ночью он в очередной раз был на кладбище.
Дадли грубо хохотнул, точно подала голос собака. Потом запричитал тонким деланным голоском:
— «Не убивайте Седрика! Не убивайте Седрика!» Кто такой Седрик — твой бойфренд?
— Я... ты все врешь, — машинально сказал Гарри. Но во рту у него пересохло. Он знал, что Дадли не врет. Как бы он узнал про Седрика, если бы и в самом деле не услышал?
— «Папа! Папа! На помощь! Он хочет меня убить! Ой! Ой!»
— Заткнись, — тихо произнес Гарри. — Заткнись, Дадли. Я тебя предупреждаю.
— «Папа, ко мне! Мама, на помощь! Он убил Седрика! Папа, на помощь! Он хочет...» Не направляй на меня эту штуку!
Дадли попятился и уперся в стену. Гарри стоял, нацелив волшебную палочку прямо ему в сердце. Гарри чувствовал, как в жилах у него стучат все четырнадцать лет ненависти к Дадли. Чего бы он только не дал за право нанести удар прямо сейчас, заколдовать его так, что он поползет домой в виде насекомого, немой, обросший щупальцами...
— Не смей об этом больше говорить! — рявкнул Гарри. — Понял меня?
— Направь в другую сторону!
— Я спрашиваю: понял меня?
— Направь в другую сторону!
— ПОНЯЛ МЕНЯ?
— УБЕРИ ЭТУ ШТУКУ...
Дадли странно, судорожно вздохнул, как будто его сунули в ледяную воду.
Что-то произошло с самой ночью. Темно-синее усеянное звездами небо вдруг стало совершенно черным. Весь огонь в нем пропал — не было ни звезд, ни луны, ни смутно светивших фонарей у обоих концов проулка. Не слышно было ни отдаленного шума машин, ни шелеста деревьев. Вместо ласкового летнего вечера — пробирающий насквозь холод. Их окружала кромешная тьма, непроницаемая и безмолвная, словно чья-то огромная рука набросила на весь проулок плотную ледяную ткань.
На долю секунды Гарри померещилось, будто он невольно использовал волшебную палочку, хоть и противился этому искушению изо всех сил. Но потом он опомнился: выключить звезды было, конечно, не в его власти. Он крутил головой во все стороны, стараясь хоть что-нибудь разглядеть, но мрак облегал глаза, как черная невесомая вуаль.
Раздался голос насмерть перепуганного Дадли:
— Ч-что ты д-делаешь? П-перестань!
— Да ничего я не делаю! Молчи и не шевелись!
— Я н-ничего не вижу! Я о-ослеп! Я...
— Молчи, тебе говорят!
Гарри стоял как вкопанный, поворачивая ослепшие глаза то вправо, то влево. Стужа была такая, что он содрогался всем телом. Руки покрылись гусиной кожей, волосы на затылке встали дыбом. Он пялился во тьму, подняв веки до отказа, — но без толку. Полный мрак Невозможно... Они не могут появиться здесь, в Литтл-Уингинге... Он напрягал слух. Их сначала должно быть слышно, только потом видно...
— Я с-скажу папе! — хныкал Дадли. — Г-где ты? Что ты д-делаешь?..
— Заткнешься ты или нет? — прошипел Гарри. — Я пытаюсь услы...
Он осекся, услышав именно то, чего боялся.
Долгие, хриплые, клокочущие вдохи и выдохи. В проулке было нечто помимо него и Дадли. Дрожащего от холода Гарри просквозило ужасом.
— П-прекрати! Перестань это делать! Я тебе в-врежу, слышишь?
— Дадли, замол... БУМ!
Увесистый кулак ударил Гарри в скулу и сбил с ног. В глазах полыхнули белые искры. Второй раз на протяжении часа Гарри показалось, что голова раскалывается надвое, и миг спустя он лежал на жесткой земле, выпустив из руки палочку.
— Ты идиот, Дадли! — завопил Гарри. От боли из глаз потекли слезы. Он кое-как поднялся на четвереньки и принялся отчаянно шарить в темноте. Ему слышно было, как Дадли вслепую ковыляет по проулку, натыкается на стену, чуть не падает.
— Дадли, вернись! Ты идешь прямо на него! Раздался жуткий визгливый вопль, и шаги Дадли умолкли. В ту же секунду Гарри почувствовал, как сзади к нему ползет холод. Это могло значить только одно: их по крайней мере двое.
— Дадли, молчи, понял? Что бы ни происходило, молчи! Где палочка? — бешено частил Гарри вполголоса, по паучьи бегая пальцами по земле. — Ну где же она... моя палочка... скорей... Люмос!
Он произнес заклинание машинально, отчаянно нуждаясь в свете, который мог бы помочь его поискам. И, не веря своим глазам, увидел спасительную вспышку всего в нескольких дюймах от правой руки. Кончик волшебной палочки засветился. Гарри схватил ее, вскочил на ноги, оглянулся.
Все перевернулось у него внутри.
Паря над землей, к нему гладко скользила высокая фигура в плаще до пят с надвинутым на лицо капюшоном. Приближаясь, она всасывала в себя ночной воздух.
Сделав пару нетвердых шагов назад, Гарри поднял волшебную палочку:
— Экспекто патронум!
Из кончика палочки вылетела струйка серебристого пара, и дементор замедлил движение, но заклинание не подействовало так, как нужно. Спотыкаясь о свои же ноги, Гарри отступал перед приближающимся дементором, паника туманила разум.
«Сосредоточиться...»
Из-под плаща дементора высунулись в его сторону две серые, склизкие, покрытые струпьями лапы. Уши наполнил стремительно нарастающий шум.
— Экспекто патронум!
Собственный голос показался Гарри смутным и далеким. Еще одна серебристая струйка, слабее предыдущей. Он не может этого больше, не может заставить заклинание работать!
Внутри его головы раздался смех, пронзительный смех на высокой ноте... Зловонное, холодное как смерть дыхание дементора уже наполняло легкие Гарри, он тонул в этом дыхании.
«Подумать... о чем-нибудь радостном...»
Но не было в нем никакой радости... Ледяные пальцы дементора смыкались на его горле, пронзительный смех становился все громче, внутри его головы звучал голос:
— Поклонись своей гибели, Гарри... Может быть, ты даже не почувствуешь боли... Я не знаю... Я-то никогда не умирал...
Не суждено ему свидеться с Роном и Гермионой... Их лица вспыхнули у него в мозгу. Он судорожно ухватил ртом воздух.
— ЭКСПЕКТО ПАТРОНУМ!
Из острия волшебной палочки вырос огромный серебристый олень. Его рога ударили дементора по тому месту, где у человека находится сердце, и отбросили назад, невесомого, как сама тьма. Олень продолжал наступать. Побежденный дементор уплывал под его натиском, похожий на летучую мышь.
— Теперь сюда! — крикнул Гарри оленю и понесся по проулку, оборачиваясь на бегу и высоко держа светящуюся волшебную палочку. — Дадли! Дадли!
Пробежав с десяток шагов, он их увидел: Дадли лежал на земле, скрючившись и прижав ладони к лицу. Над ним низко склонился второй дементор. Взявшись склизкими лапами за его запястья, он медленно, почти любовно стал отводить его руки. Закрытая капюшоном голова опускалась к лицу Дадли, словно дементор хотел его поцеловать.
— Вот он! — завопил Гарри.
Мимо с мощным шумом пронесся серебристый олень. Безглазое лицо дементора было уже в каком-то дюйме от лица Дадли, когда на выручку пришли серебристые рога. Подброшенный в воздух дементор, как и его сотоварищ, стал уплывать и вскоре скрылся во мраке. Олень, доскакав до конца проулка, расплылся серебристым туманом.
Вновь ожили луна, звезды и уличные фонари. По проулку повеяло теплым ветерком. В садах зашелестели деревья, послышался привычный шум машин, проезжающих по улице Магнолий. Гарри стоял как вкопанный, органы чувств были напряжены до предела. Трудно было сразу вернуться в нормальную жизнь. Вдруг он почувствовал, что футболка прилипла к телу, — он был весь мокрый от пота.
Он все никак не мог поверить случившемуся. Дементоры — здесь, в Литтл-Уингинге!
Дадли лежал на земле скрюченный. Его трясло, он стонал. Гарри присел на корточки посмотреть, способен ли Дадли встать, и вдруг услышал у себя за спиной громкий топот бегущих ног. Безотчетно опять поднимая волшебную палочку, он резко повернулся к новому пришельцу.
Пыхтя, к нему торопилась миссис Фигг, чокнутая старая соседка. Из-под сетки для волос выбились седые пряди, в руке, стуча содержимым, болталась веревочная продуктовая сумка, на ногах чудом держались матерчатые шлепанцы. Гарри попытался было спрятать от нее волшебную палочку, но...
— Не убирай ее, глупый мальчишка! — заорала она. — Может, здесь и другие рыщут! Я просто растерзать его готова, этого Наземникуса Флетчера!
Глава 2. Совы, совы...
— Что? — тупо спросил Гарри.
— Отлучился! — крикнула миссис Фигг, заламывая руки. — У него, видите ли, встреча с кем-то насчет котлов, которые свалились с чьей-то метлы! Я ему говорила, что шкуру с него спущу, если он отправится, и вот пожалуйста! Дементоры! Хорошо еще, я мистера Лапку привлекла! Но нам тут некогда стоять и разговаривать! Скорей, я должна привести тебя обратно! Какая беда, какая беда! Убью его, точно тебе говорю!
— Но...
Тот факт, что его старой, малахольной, помешанной на кошках соседке известно, кто такие дементоры, произвел на Гарри почти такое же впечатление, как встреча с самими дементорами в проулке.
— Вы... волшебница?
— Я сквиб, и Наземникус прекрасно это знает! Поэтому как я могла помочь тебе бороться с дементорами? Оставил тебя совершенно без всякого прикрытия, а ведь я его предупреждала...
— Этот Наземникус меня прикрывал? Погодите... Значит, это был он! Трансгрессировал прямо у моего дома!
— Да, да, да, но, к счастью, я велела мистеру Лапке дежурить на всякий случай под машиной, и он прибежал ко мне с этой новостью, но, когда я дошла до твоего дома, тебя уже не было... А теперь... Ой-ой-ой, что скажет Дамблдор! Эй, ты! — крикнула она Дадли, все еще лежавшему на земле. — Живей поднимай свою толстую задницу!
— Вы знаете Дамблдора? — спросил Гарри, глядя на нее во все глаза.
— Еще бы я не знала Дамблдора! Кто его не знает? Но пошли же! Если они вернутся, от меня помощи не жди, я за всю жизнь даже половую тряпку не трансфигурировала!
Она нагнулась, взялась сморщенными руками за одну из массивных рук Дадли и потянула.
— Вставай, никчемная ты колода, вставай!
Но Дадли то ли не мог двинуться, то ли не хотел. Он по-прежнему лежал на земле и дрожал, лицо пепельно-серое, губы туго сомкнуты.
— Дайте лучше я.
Гарри взял Дадли за руку и дернул изо всех сил. С колоссальным трудом ему удалось поставить парня на ноги. Казалось, Дадли вот-вот потеряет сознание. Зрачки его маленьких глаз плавали, как у младенца, на лбу бусинами выступил пот. Чуть Гарри его отпустил, он опасно покачнулся.
— Скорей! — истерически крикнула миссис Фигг. Гарри перекинул одну из увесистых рук Дадли через свои плечи и, пригибаясь от тяжести, потащил его к улице. Миссис Фигг ковыляла впереди. Дойдя до поворота, беспокойно заглянула за угол.
— Держи палочку наготове, — предупредила она Гарри, когда они пошли по улице Глициний. — Забудь про Статут о секретности, так и так придется расплачиваться, семь бед — один ответ. Вот тебе и разумное ограничение волшебства несовершеннолетних... Этого-то Дамблдор и боялся... Что это там, в конце улицы? А, всего-навсего мистер Прентис... Не убирай палочку, не убирай, сколько можно повторять, что от меня пользы никакой.
Не так-то просто было держать наготове палочку и в то же время тащить Дадли. Гарри нетерпеливо ткнул его под ребра, но Дадли не имел ровно никакого желания передвигаться самостоятельно. Обмякнув, он всем весом давил Гарри на плечи, его большие ступни волочились по земле.
— Почему вы раньше мне не сказали, что вы сквиб, миссис Фигг? — спросил Гарри, задыхаясь от напряжения. — Столько раз я к вам приходил... Почему вы молчали?
— Приказ Дамблдора. Я должна была за тобой следить, но скрытно от тебя, слишком мало тебе еще лет. Знаю, что большой радости тебе не доставляла, но Дурсли ни за что не стали бы пускать тебя ко мне, если бы видели, что тебе у меня весело. Нелегко все это было, ты уж поверь... Батюшки мои, — сказала она трагическим тоном, опять заламывая руки, — когда Дамблдор про это услышит... Как мог Наземникус уйти, он должен был дежурить до полуночи! Где он? Как я сообщу Дамблдору? Ведь я не могу трансгрессировать.
— У меня есть сова, я вам ее одолжу, — простонал Гарри, думая, что позвоночник вот-вот треснет под тяжестью Дадли.
— Гарри, ты не понял! Дамблдору надо будет действовать очень быстро, У Министерства есть свои способы фиксировать случаи волшебства несовершеннолетних, они уже знают, помяни мое слово.
— Но я был вынужден использовать волшебство, чтобы защититься от дементоров! Их должно беспокоить совсем другое — что понадобилось дементорам на улице Глициний?
— Ах, милый мой, как бы я хотела, чтобы так было! Но боюсь... Наземникус Флетчер, я тебя убью своими руками!
Раздался громкий хлопок, и сильно запахло алкоголем и застарелым табаком. Прямо перед ними возник мужчина в драном пальто, коренастый и небритый, с короткими кривыми ногами и длинными спутанными рыжими волосами. Дряблые мешки под налитыми кровью глазами придавали ему скорбный вид собаки — скажем, бассета. В руке он держал серебристый сверток, в котором Гарри мгновенно узнал мантию-невидимку.
— Что стряслось, Фигги? — спросил он, переводя взгляд с миссис Фигг на Гарри и Дадли. — Тебе вроде как надо было скрытность соблюдать.
— Я тебе покажу скрытность! — закричала миссис Фигг. — Дементоры, понятно тебе, никчемный ворюга и лоботряс!
— Дементоры? — в ужасе переспросил Наземникус. — Дементоры... здесь?
— Да, здесь, жалкая ты куча драконьего дерьма, здесь! — заорала миссис Фигг. — Дементоры напали на мальчика, которого тебе велено было охранять!
— Да ты что... — произнес Наземникус слабым голосом, глядя то на миссис Фигг, то на Гарри, то опять на старуху. — Да ты что, а я...
— А ты слинял краденые котлы покупать! Говорила я тебе, чтобы не смел отлучаться? Говорила?
— Я... Понимаешь, я... — Наземникусу было чрезвычайно не по себе. — Это... это была очень выгодная сделка, понимаешь...
Миссис Фигг замахнулась рукой, в которой болталась веревочная сумка, и съездила Наземникусу этой сумкой по лицу и шее. Судя по сухому стуку, там у нее был кошачий корм.
— Охх... Кончай... Кончай, ты, старая летучая мышь! Кто-то должен сказать Дамблдору!
— Да, кто-то должен! — вопила миссис Фигг, охаживая Наземникуса сумкой по всем местам, до которых могла достать. — И пусть этот кто-то будешь ты! Скажешь ему, почему тебя не было на месте!
— У тебя сетка падает с головы! — крикнул Наземникус, пригибаясь и защищая руками макушку. — Иду, иду!
И с новым громким хлопком он исчез.
— Очень надеюсь, что Дамблдор его прикончит! — яростно воскликнула миссис Фигг. — Ну пошли же, Гарри, чего ты ждешь?
Гарри решил не тратить оставшееся дыхание и не говорить ей, что с Дадли на плечах едва может идти. Он подпихнул вверх мало что соображающего Дадли и заковылял дальше.
— Я до двери тебя провожу, — сказала миссис Фигг, когда они повернули на Тисовую. — На случай, если их было не два, а больше... Батюшки мои, вот ведь беда какая... И тебе пришлось самому от них отбиваться... А Дамблдор сказал: мы ни в коем случае не должны допускать, чтобы тебе пришлось творить волшебство... Ладно, пролитое зелье не соберешь... Пустили кентавра в огород...
— Значит, — задыхаясь, спросил Гарри, — Дамблдор... устроил... за мной... слежку?
— Ну конечно, — раздраженно ответила миссис Фигг. — А ты думал, он после того, что случилось в июне, позволит тебе гулять без присмотра? Надо же, а мне говорили, что ты умный... Так... Заходи и оставайся там, — сказала она, когда они добрались до дома номер четыре. — Скоро, наверно, получишь какую-нибудь весточку.
— А вы что будете делать? — быстро спросил Гарри.
— Я прямиком домой, — сказала миссис Фигг, оглядывая темную улицу и содрогаясь. — Буду ждать новых указаний. Никуда не выходи, слышишь? Спокойной ночи.
— Постойте, постойте! Я хочу спросить...
Но миссис Фигг уже почесала домой рысью, шлепая матерчатыми тапочками и гремя кошачьим кормом в сумке.
— Ну постойте же! — крикнул Гарри ей вслед. У него был миллион вопросов к человеку, имевшему выход на Дамблдора. Но за считанные секунды миссис Фигг растворилась в темноте. Сердито хмурясь, Гарри переместил поудобнее висевшего на нем Дадли и с трудом двинулся по садовой дорожке дома номер четыре.
В прихожей горел свет. Гарри засунул волшебную палочку за пояс джинсов, позвонил и увидел растущие очертания тети Петуньи, причудливо искаженные узорчатым дверным стеклом.
— Дидди! Пора, пора уже было тебе, я начала вол... что... Дидди, что с тобой?
Гарри скосил глаза на Дадли и вынырнул из-под его руки. Как раз вовремя. Дадли качнулся на месте, лицо бледно-зеленое... Потом открыл рот, и его обильно вытошнило на коврик у двери.
— Дидди! Дидди, что с тобой? Вернон! ВЕРНОН!
Из гостиной внушительным шагом вышел дядя. Как всегда, когда он был взволнован, его моржовые усы раздувались. Он поспешил на помощь тете Петунье, и вместе они перетащили норовившего свалиться Дадли мимо рвотной лужи в прихожую.
— Он болен, Вернон!
— В чем дело, сынок? Что случилось? Миссис Полкисс чего-то не то дала тебе к чаю?
— Почему ты весь в грязи, родной мой? Ты что, лежал на земле?
— Погоди! Сынок, тебя избили? Избили, да? Тетя Петунья вскрикнула.
— Вернон, звони в полицию! Звони в полицию! Дидди, милый, скажи маме хоть что-нибудь! Что они тебе сделали?
В суматохе никто не обращал внимания на Гарри, и это было ему на руку. Он проскользнул в дом за секунду до того, как дядя Вернон захлопнул дверь, и, пока Дурсли шумно перемещались на кухню, Гарри тихонько и аккуратно пошел к лестнице.
— Кто это сделал, сынок? Назови имена. Мы до них доберемся, будь спокоен.
— Тсс! Вернон, он хочет что-то сказать! Что, Дидди? Скажи маме!
Гарри уже поставил ногу на нижнюю ступеньку, когда Дадли обрел дар речи. — Он.
Гарри замер. Нога на ступеньке, лицо нахмуренное, губы сжаты. Ну, сейчас будет!
— А ну-ка иди сюда!
Со смешанным чувством страха и злости Гарри медленно спустил ногу обратно и двинулся к Дурслям.
После наружной темноты идеально чистая и светлая кухня создавала ощущение чего-то нереального. Тетя Петунья посадила Дадли на стул. Он по-прежнему был весь зеленый и липкий от пота. Дядя Вернон, стоя перед подставкой для сушки посуды, смотрел на Гарри маленькими, сузившимися глазками.
— Что ты сделал моему сыну? — грозно зарычал он.
— Ничего, — ответил Гарри, прекрасно понимая, что дядя ему не поверит.
— Что он тебе сделал, Дидди? — спросила тетя Петунья трепещущим голосом, вытирая рвоту с кожаного пиджака Дадли. — Это было... ну, сам знаешь что, родной мой. Да? Он использовал... эту штуку?
Медленно, подрагивающей головой Дадли кивнул. Тетя испустила вопль, дядя сжал кулаки.
— Ничего подобного! — резко сказал Гарри. — Я ничего ему не сделал, это был не я, это...
Но тут в кухонное окно влетела ушастая сова. Едва не задев макушку дяди Вернона, она планирующим движением пересекла кухню и уронила к ногам Гарри большой пергаментный конверт, который несла в клюве. Потом, коснувшись кончиком крыла верхушки холодильника, заложила элегантный вираж, вылетела в то же окно и унеслась прочь.
— Совы! — взревел дядя Вернон и с силой захлопнул окно. Изрядно поработавшая жила на его виске зло запульсировала. — Опять эти совы! Никаких сов в моем доме я больше не потерплю!
Не слушая его, Гарри разрывал конверт и вынимал письмо. Сердце билось где-то поблизости от кадыка.
Уважаемый мистер Поттер!
Согласно имеющимся у нас сведениям, сегодня в девять часов двадцать три минуты вечера в населенном маглами районе и в присутствии магла Вы использовали заклинание Патронуса.
За это грубое нарушение Указа о разумном ограничении волшебства несовершеннолетних Вы исключены из Школы чародейства и волшебства «Хогвартс». В ближайшее время представители Министерства явятся к Вам по месту проживания, с тем чтобы уничтожить Вашу волшебную палочку.
Поскольку за предыдущее нарушение Вы, согласно разделу 13 Статута о секретности, принятого Международной конфедерацией магов, уже получили официальное предупреждение, мы с сожалением извещаем Вас о том, что Ваше личное присутствие ожидается на дисциплинарном слушании в Министерстве магии 12 августа в 9 часов утра.
С пожеланием доброго здоровья, искренне Ваша
Муфалда Хмелкирк.
Сектор борьбы с неправомерным использованием магии.
Министерство магии.
Гарри прочел письмо дважды. Голоса дяди Вернона и тети Петуньи доносились до него точно издали. В голове все онемело и заледенело. Новость засела в его сознании, как парализующая стрела. Он исключен из школы «Хогвартс». Все кончено. Он никогда туда не вернется.
Он поднял глаза на Дурслей. Дядя Вернон был весь багровый, кричал и до сих пор не опустил сжатые кулаки. Тетя Петунья обнимала Дадли, которого снова рвало.
После краткого оцепенения мозг Гарри опять заработал. «В ближайшее время представители Министерства явятся к Вам по месту проживания, с тем чтобы уничтожить Вашу волшебную палочку». Ответ на это может быть только один. Бежать, и немедленно. Куда бежать, Гарри не знал, но было ясно: где бы он ни находился, в Хогвартсе или вне его, палочка ему совершенно необходима. Почти что грезя наяву, он вынул палочку и повернулся, чтобы выйти из кухни.
— Куда это ты намылился? — заорал дядя Вернон. Гарри не ответил, и тогда дядя протопал через всю кухню и преградил ему путь в прихожую. — Я еще не кончил с тобой разбираться!
— Дайте пройти, — тихо сказал Гарри.
— Ты останешься здесь и объяснишь, почему мой сын...
— Если не дадите пройти, я вас заколдую! — пригрозил Гарри, поднимая палочку.
— Ты эти шутки брось у меня! — рявкнул дядя Вернон. — Я знаю, что тебе запрещено пользоваться этой штуковиной вне сумасшедшего дома, который ты называешь школой!
— Из сумасшедшего дома меня выгнали, — сказал Гарри. — Так что я могу делать что захочу. У вас три секунды. Раз... два...
Раздался громкий щелчок. Тетя Петунья взвизгнула, дядя завопил и присел, и в третий раз за вечер Гарри пришлось искать источник потрясения, в котором сам не был виноват. Он увидел его мгновенно: снаружи на подоконнике сидела оглушенная и взъерошенная сова-сипуха, только что налетевшая на стекло закрытого окна.
Не обращая внимания на истошный крик дяди Вернона: «СОВЫ!», Гарри опрометью бросился к окну и рас пахнул его. Сова протянула ему лапу, к которой был привязан небольшой пергаментный свиток, встряхнулась, оправляя перья, и улетела через миг после того, как Гарри взял письмо. Трясущимися руками Гарри развернул второе послание, которое было второпях, с кляксами нацарапано черными чернилами.
Гарри!
Дамблдор только что прибыл в Министерство и пытается все уладить. НЕ ПОКИДАЙ ДОМА ДЯДИ И ТЕТИ НЕ СОВЕРШАЙ БОЛЬШЕ НИКАКОГО ВОЛШЕБСТВА НЕ ОТДАВАЙ ВОЛШЕБНУЮ ПАЛОЧКУ.
Артур Уизли.
Дамблдор пытается все уладить... Что это значит? Неужели ему удастся пересилить Министерство магии? Неужели есть шанс, что Гарри позволят вернуться в Хогвартс? В сердце у Гарри появился было крохотный росток надежды, но его тут же задушила паника: как, не совершая волшебства, сохранить у себя палочку? Придется драться с представителями Министерства, а за это уж точно исключат, хорошо если в Азкабан не посадят.
Ум лихорадочно работал. Убежать, рискуя, что сцапают люди из Министерства? Или сидеть на месте и ждать их появления? Первый вариант казался куда более привлекательным, но Гарри знал, что мистер Уизли печется о его интересах... И если уж на то пошло, Дамблдор утрясал дела и похитрее.
— Ладно, — сказал Гарри. — Я передумал. Остаюсь здесь.
Он с размаху опустился на стул у кухонного стола напротив Дадли и тети Петуньи. Дурсли явно были поражены его внезапным новым решением. Тетя Петунья в отчаянии смотрела на дядю Вернона. Жила на его багровом виске пульсировала сильней, чем когда-либо.
— Откуда взялись эти треклятые совы? — прорычал он.
— Первая из Министерства магии с сообщением, что меня исключили, — спокойно ответил Гарри. Он напрягал слух, желая по доносящимся снаружи звукам узнать о приближении представителей Министерства, и ради тишины лучше было отвечать на дядины вопросы, чем доводить его до бешенства и крика. — Вторая от отца моего друга Рона. Он работает в Министерстве.
— Министерство магии? — взвыл дядя Вернон. — Такие, как ты, работают в правительственных органах? Ну, это, конечно, все, все объясняет! Нечего удивляться, что страна катится к чертям!
Не дождавшись от Гарри ответа, дядя Вернон уставился на него, потом выпалил:
— А ну говори, за что тебя исключили!
— За то, что я совершил волшебство.
— Ага! — вскричал дядя Вернон и с такой силой хватил кулаком по холодильнику, что дверца открылась и кое-какие диетические лакомства Дадли рассыпались по полу. — Сознался-таки! Что ты сделал нашему Дадли?
— Ничего, — сказал Гарри уже чуть менее спокойно. — Это не я...
— Он, — неожиданно подал голос Дадли, и дядя с тетей одновременно замахали на Гарри руками, чтобы он молчал, а сами низко склонились над сыном.
— Говори, говори, сынок, — сказал дядя Вернон. — Что он сделал?
— Скажи нам, милый, — прошептала тетя Петунья.
— Нацелил на меня свою палочку, — пробормотал Дадли.
— Нацелил, но не использовал... — сердито начал Гарри.
— Замолчи! — в один голос крикнули дядя и тетя.
— Говори, говори, сынок, — повторил дядя Вернон, яростно раздувая усы.
— Вдруг стало темно, — хрипло сказал Дадли и содрогнулся. — Совсем темно. А потом я у-услышал... всякое. Внутри м-моей головы.
Его родители обменялись взглядами, полными ужаса. Из всего, что есть на свете, они меньше всего любили волшебство, дальше с небольшим отрывом шли соседи, которые откровенней, чем они, нарушали запрет на поливку из шлангов; но люди, которые слышат голоса, уж точно входили в десятку самого нелюбимого. Дядя и тетя явно решили, что Дадли сходит с ума.
— Что, что ты услышал, масенький мой? — прошептала бледная как полотно тетя Петунья. Ее глаза были полны слез.
Но Дадли, казалось, не в состоянии был ничего объяснить. Он опять содрогнулся и покачал крупной светловолосой головой, и, несмотря на глухой страх, владевший Гарри с тех пор, как явилась первая сова, он почувствовал некоторое любопытство. Дементоры заставляют человека заново пережить худшее в его жизни. Интересно, что пришлось услышать этому избалованному любителю поиздеваться над слабыми?
— Почему ты упал, сынок? — спросил дядя Вернон неестественно тихим голосом — так он мог бы разговаривать у постели тяжелобольного.
— С-споткнулся, — сказал Дадли заплетающимся языком. — А потом...
Он показал на свою упитанную грудь. Гарри понял: Дадли вспомнил липкий холод, наполняющий легкие, когда из тебя высасывают всю радость и всю надежду.
— Ужас какой-то, — прохрипел Дадли. — Холод. Зверский холод.
— Понятно, — сказал дядя Вернон нарочито спокойно. Тетя Петунья попробовала ладонью лоб Дадли — не горячий ли. — Ну, а потом что было, Даддерс?
— Потом... как будто... как будто...
— Как будто у тебя никогда больше не будет никакой радости, — безразличным тоном подсказал Гарри.
— Да, — прошептал Дадли, по-прежнему дрожа.
— Так! — сказал дядя Вернон, выпрямившись и повысив голос до обычного внушительного уровня. — Ты навел на моего сына какие-то чары, и у него помутилось в голове, ему послышались голоса, и он решил, что приговорен к несчастью или вроде того. Верно я говорю?
— Сколько раз вам объяснять? — спросил Гарри, выходя из себя и тоже повышая голос. — Это был не я! Это были два дементора!
— Как-как? Два... что еще за бред собачий?
— Де-мен-то-ра, — повторил Гарри медленно и раздельно. — Два дементора.
— Кто такие дементоры, черт бы их драл?
— Они стерегут Азкабан, тюрьму для волшебников, — сказала тетя Петунья.
Две секунды звенящей тишины — и тетя прихлопнула рот ладонью, как будто из него случайно вылетело нехорошее слово. Дядя Вернон уставился на нее, выкатив глаза. У Гарри голова пошла кругом. Миссис Фигг еще куда ни шло — но тетя Петунья?
— Откуда вы знаете? — изумленно спросил он.
Тетя Петунья, казалось, пришла в ужас от самой себя. Посмотрела на дядю Вернона пугливым извиняющимся взглядом, потом чуть опустила руку, так что стали видны лошадиные зубы.
— Я слышала... много лет назад... как этот жуткий человек... рассказывал о них ей, — прерывисто произнесла она.
— Если вы про моих родителей, почему не называете их по именам? — громко спросил Гарри, но тетя не ответила. Она испытывала крайнее смятение.
Гарри был ошеломлен. За исключением одной давней вспышки, когда тетя Петунья крикнула, что мать Гарри была чудовищем, он ни разу не слышал, чтобы она поминала сестру. Невероятно было, что она так долго помнила факт, касающийся магического мира, ведь обычно она всеми силами старалась сделать вид, что этого мира не существует.
Дядя Вернон разинул рот, потом закрыл, потом снова его открыл, потом опять закрыл, потом, точно вспомнил наконец, как произносить слова, открыл его в третий раз и прохрипел:
— Значит... э... они... что... взаправду... э... существуют... эти... как их... дементи... а?
Тетя Петунья кивнула.
Дядя перевел взгляд с нее на Дадли, потом на Гарри, как будто надеялся, что кто-нибудь из них крикнет ему «С первым апреля!» Поскольку никто этого не крикнул, он вновь зашевелил губами, но от мучительной борьбы за слова его избавило появление третьей совы. Она ворвалась в открытое теперь окно, как пернатое ядро, и со стуком уселась на кухонный стол. От испуга, все трое Дурслей подскочили. Гарри выдернул из совиного клюва очередной официальный на вид конверт, и, пока он его разрывал, сова уже летела обратно во тьму.
— Хватит... с нас... этих... поганых... сов, — бестолково бормотал дядя Вернон, тяжелым шагом идя к окну и второй раз его захлопывая.
Уважаемый мистер Поттер!
В дополнение к нашему письму, отправленному приблизительно двадцать две минуты назад, сообщаем Вам, что Министерство магии отменило свое решение о немедленном уничтожении Вашей волшебной палочки. Вы можете сохранить ее до дисциплинарного слушания, назначенного на 12 августа, когда и будет принято официальное решение.
После консультаций с директором Школы чародейства и волшебства «Хогвартс» Министерство согласилось отложить до этого времени также и решение вопроса о Вашем пребывании в школе. Вам, таким образом, надлежит считать себя временно исключенным, вплоть до окончания расследования.
С наилучшими пожеланиями, искренне Ваша
Муфалда Хмелкирк.
Сектор борьбы с неправомерным использованием магии.
Министерство магии.
Гарри, не отрываясь, прочел письмо три раза подряд. Хотя оно отнюдь его не успокоило, несчастливый узел в его груди немного ослаб: выходит, его все-таки еще не исключили. Все, по-видимому, зависело от исхода слушания 12 августа.
— Ну? — спросил дядя Вернон, возвращая Гарри к окружающей действительности. — Что там еще? Приговорили тебя к чему-нибудь? Есть у вашего племени смертная казнь?
Последний вопрос был задан с надеждой.
— Я должен явиться на слушание, — сказал Гарри.
— И там тебя приговорят?
— Скорее всего.
— Очень было бы хорошо, — произнес дядя зловредным тоном.
— Так, если это все... — сказал Гарри и встал. Ему отчаянно хотелось побыть одному, поразмыслить. Может быть, послать весточку Рону, Гермионе или Сириусу.
— Нет, это не все, черт тебя подери! — проревел дядя Вернон. — Садись давай обратно!
— Ну, и что дальше? — раздраженно спросил Гарри.
— Дадли, вот что! — гаркнул дядя Вернон. — Я в точности хочу знать, что произошло с моим сыном!
— Отлично! — крикнул взбешенный Гарри, и из кончика волшебной палочки, которую он все еще сжимал в руке, посыпались красные и золотые искры. Испуганные Дурсли дружно вздрогнули. — Мы с Дадли вошли в проулок между улицей Магнолий и улицей Глициний, — быстро заговорил Гарри, стараясь обуздать свою злость. — Дадли стал меня доводить, ну, я и вынул волшебную палочку. Вынул, но не использовал. Тут появились два дементора...
— Да кто они такие, в конце концов, эти дементоиды?! — в бешенстве спросил дядя Вернон. — Что они делают? ЧТО?
— Я вам уже сказал. Они высасывают из тебя всю радость, — объяснил Гарри. — И, если есть возможность, целуют тебя...
— Целуют? — вылупил глаза дядя Вернон. — Целуют?
— Так они это называют. Они высасывают из человека душу через рот.
Тетя Петунья слабо вскрикнула.
— Из него — душу? Нет, они же не могли... У него осталась...
Она схватила Дадли за плечи и стала трясти, как будто хотела проверить, стучит в нем душа или уже нет.
— Конечно, она у него осталась. Если бы они ее забрали, вы бы увидели, — сердито сказал Гарри.
— Отбился от них, да, сынок? — громко спросил дядя Вернон с видом человека, пытающегося вернуть разговор в понятную ему плоскость. — Врезал им пару раз по-свойски, и готово!
— Дементору нельзя врезать по-свойски, — проговорил Гарри сквозь стиснутые зубы.
— Почему тогда с ним все в порядке? — загремел дядя Вернон. — Почему он не пустой? А?
— Потому что я применил заклинание...
Ш-Ш-Ш-УХ-Х! Со стуком и с шелестом крыльев, подняв облачко мягкой золы, из кухонного камина пробкой вылетела четвертая сова.
— Ради всего святого! — взревел дядя Вернон и выдернул из усов два хороших пучка волос, чего с ним не случалось очень давно. — Никаких сов в моем доме, ясно вам? Я этого не потерплю ни под каким видом!
Гарри между тем уже вытаскивал из совиной лапы пергаментный свиток. Он был настолько уверен, что это письмо от Дамблдора, объясняющее все — и дементоров, и миссис Фигг, и намерения Министерства, и то, как он, Дамблдор, собирается все уладить, — что впервые в жизни испытал разочарование, увидев почерк Сириуса. Не слушая дядю Вернона, продолжавшего бушевать по поводу сов, и щурясь из-за нового облачка золы, которое птица подняла, вылетая через дымоход, Гарри прочел записку.
Артур только что сообщил нам о случившемся. В любом случае не выходи больше из дома.
Такая реакция на все, что произошло за этот вечер, показалась Гарри настолько несообразной, что он перевернул пергамент в поисках продолжения. Но на обратной стороне ничего не было.
И в нем опять стала подниматься злость. Разве он не заслужил похвалу от всех и каждого за то, что в одиночку отразил нападение двух дементоров? И мистер Уизли, и Сириус пишут ему так, словно он проштрафился, и, кажется, приберегают нагоняй до того момента, когда станет ясно, сколько вреда он причинил.
— Целые стада... Я хотел сказать, целые стаи сов носятся по моему дому! Я этого не потерплю, точно тебе говорю...
— Я не могу помешать им приносить письма! — огрызнулся Гарри, комкая послание Сириуса.
— А я хочу знать правду о том, что случилось! — проревел дядя Вернон. — Если Дадли досталось от этих демендеров, почему тогда тебя исключают? Ты совершил что-то не то, ты сам в этом признался!
Гарри сделал глубокий вдох, пытаясь успокоиться. О пять начинала болеть ушибленная голова. Больше всего на свете он хотел уйти из этой кухни, от этих Дурслей.
— Я применил заклинание Патронуса, чтобы избавиться от дементоров, — сказал он, заставляя себя говорить ровным тоном. — Это единственное, что от них защищает.
— Но что они делали в Литтл-Уингинге, эти дементоиды? — возмущенно спросил дядя Вернон.
— Понятия не имею, — устало ответил Гарри.
Под яркими лампами дневного света в голове у него болезненно пульсировало. Злость сходила на нет. Он был обессилен, опустошен. Дурсли не сводили с него глаз.
— Это все ты, — с нажимом сказал дядя Вернон. — Это из-за тебя, я знаю, не отнекивайся. Иначе зачем им было здесь ошиваться? Зачем им было лезть в этот проулок? Ты единственный... единственный... — Он явно не мог заставить себя произнести слово «волшебник». — Единственный сам знаешь кто на много миль вокруг.
— Я не знаю, что им здесь было нужно.
Но дядины слова заставили измученный мозг Гарри опять включиться. Почему, почему дементоры явились в Литтл-Уингинг? Разве могло быть случайностью их присутствие в проулке, по которому он, Гарри, шел? Их что, туда послали? Не потеряло ли Министерство магии контроль над дементорами? Может быть, они покинули Азкабан и примкнули к Волан-де-Морту, как предсказывал Дамблдор?
— Значит, эти демонтёры какую-то тюрьму вашу охраняют? — спросил дядя Вернон, грузно топая по следам размышлений Гарри.
— Да, — сказал Гарри.
Если бы только перестала болеть голова, если бы только можно было уйти из кухни, сесть в темной спальне и подумать...
— Все ясно! Они явились тебя арестовать! — торжествующе заявил дядя Вернон с видом человека, пришедшего к неоспоримому заключению. — Так ведь, дружок, дело обстоит? Ты в бегах от правосудия!
— Нет, разумеется, — покачал головой Гарри, словно отгоняя муху. Мозг между тем лихорадочно работал.
— Тогда почему?..
— Наверно, это он их послал, — тихо сказал Гарри, сказал скорее себе, чем дяде Вернону.
— Кто — он? Кто их послал?
— Лорд Волан-де-Морт, — ответил Гарри.
Краем сознания он отметил некую странность в поведении Дурслей: они всегда, стоило им услышать слова «чародей», «магия» или «волшебная палочка», вздрагивали, вскрикивали и отшатывались, но вместе с тем имя самого зловредного чародея всех времен не вызвало у них ни малейшего трепета.
Лорд как ты сказал? - наморщившись, переспросил дядя Вернон. В его поросячьих глазках возникли начатки какого-то понимания. — Это имя я вроде слышал... Это тот, который...
— Убил моих родителей, совершенно верно, — подтвердил Гарри.
— Но он же исчез, — раздраженно сказал дядя Вернон. Ему, похоже, было безразлично, что Гарри тяжело вспоминать о гибели отца и матери. — Этот верзила на острове так сказал. Испарился.
— Он вернулся, — тяжко выдохнул Гарри.
Очень странно было стоять в чистой, как операционная, кухне тети Петуньи подле наисовременнейшего холодильника и телевизора с большим экраном и спокойно вести разговор с дядей Верноном о лорде Волан-де-Морте. Появление дементоров в Литтл-Уингинге словно бы пробило брешь в огромной невидимой стене, которая отделяла неумолимо чуждый всякому колдовству мир Тисовой улицы от того, другого мира. Две жизни Гарри слились воедино, все перевернулось вверх тормашками: Дурслей интересуют детали волшебного мира, миссис Фигг знает Альбуса Дамблдора, по Литтл-Уингингу летают дементоры, а он сам, может быть, никогда не вернется в Хогвартс. В голове у Гарри запульсировало еще болезненней.
— Вернулся? — прошептала тетя Петунья.
Она смотрела на Гарри, как не смотрела никогда раньше. Внезапно он впервые в жизни сполна почувствовал, что тетя Петунья — сестра его матери. Он не смог бы сказать, почему именно сейчас ощутил это с такой силой. Он знал одно: кроме него, в кухне есть еще один человек, имеющий понятие о том, что может означать возвращение лорда Волан-де-Морта. Ни разу в жизни тетя так на него не смотрела. Ее большие бледные глаза, совсем не похожие на сестрины, не сузились от неприязни или злости. Они были широко открыты, и в них читался испуг. От ее исступленного нежелания признать существование волшебства, существование чего-либо помимо их с дядей Верноном мира — от нежелания, длившегося всю жизнь Гарри, — ничего не осталось.
— Да, — сказал Гарри. Он говорил теперь именно с ней, с тетей. — Он вернулся месяц назад. Я его видел.
Ее ладони нащупали сквозь кожу пиджака массивные плечи Дадли и стиснули их.
— Погоди, — вмешался дядя Вернон, глядя то на жену, то на Гарри, то опять на жену. Он был явно ошеломлен, сбит с толку небывалым взаимопониманием, которое, казалось, возникло между ними. — Погоди. Ты говоришь, этот лорд Воланди... как его... вернулся?
— Да...
— Тот, который убил твоих родителей. — Да.
— И теперь он насылает на тебя демонаторов?
— Очень похоже, — ответил Гарри.
— Понятно, — сказал дядя Вернон, переводя взгляд с бледной как полотно жены на Гарри и поддергивая брюки. Казалось, он разбухал. Его большое багровое лицо надувалось у Гарри на глазах, как резиновый шар. Рубашка на груди натянулась. — Что ж, это решает дело. А ну пошел вон из нашего дома!
— Что? — спросил Гарри.
— Ты слышал, что! Вон! — гаркнул дядя Вернон так, что даже тетя Петунья и Дадли подскочили. — Вон! Не надо было тогда тебя брать! Совы летают к нам как к себе домой, пудинги взрываются, половина гостиной превращается черт знает во что, у Дадли вырастает хвост, Мардж скачет по потолку, а чего стоит этот летающий форд «Англия»! Вон! Вон! Хватит с нас! Хорошенького понемножку! Если за тобой охотится какой-то псих, это не причина, чтобы ты здесь торчал, подвергал опасности мою жену и нашего сына, устраивал нам неприятности! Раз ты пошел той же дорожкой, что и твои никчемные родители, — с меня хватит! ВОН!
Гарри стоял как вкопанный, комкая в левой руке письма из Министерства, от мистера Уизли и от Сириуса. В любом случае не выходи больше из дома. НЕ ПОКИДАЙ ДОМА ДЯДИ И ТЕТИ.
— Ты что, оглох?! — заорал дядя Вернон. Теперь он наклонился вперед и так близко поднес багровое лицо к лицу, Гарри, что на того брызнули капельки слюны.- Убирайся! Ты ведь очень хотел уйти полчаса назад! Всецело одобряю! Вали отсюда и близко больше не подходи к нашему дому! Почему мы тебя тогда взяли — ума не приложу. Права была Мардж, надо было отдать тебя в приют! Проявили мягкотелость себе во вред, подумали, что сможем это из тебя вытравить, сделать из тебя нормального человека! Но ты гнилой от рождения, и с меня хватит... Чертовы совы!
Пятая сова так стремительно промахнула дымоход, что шмякнулась об пол. Громко ухнув, она взмыла в воздух. Гарри протянул было руку за письмом, запечатанным в алый конверт, но сова пролетела у него над головой и направилась прямо к тете Петунье. Та вскрикнула и пригнулась, обхватив руками голову. Сова уронила красный конверт ей на макушку, развернулась в воздухе и вылетела тем же путем, что и явилась.
Гарри кинулся взять послание, но тетя его опередила.
— Распечатывайте, если хотите, — сказал ей Гарри, — но я так и так услышу, что тут написано. Это громовещатель.
— Отдай ему, Петунья! — крикнул дядя Вернон. — Небери, это может быть опасно!
— Адресовано мне, — проговорила тетя трясущимися губами. — Мне, Вернон, посмотри! «Тисовая улица, кухня дома номер четыре, миссис Петунье Дурсль...»
В ужасе она осеклась. Красный конверт начал дымиться.
— Распечатывайте! — убеждал ее Гарри. — Кончайте с этим! Впрочем, все равно.
— Нет...
Тетина рука дрожала. Петунья дико водила по кухне глазами, точно искала путь к спасению, но поздно — конверт вспыхнул. Тетя с криком уронила его.
Отдаваясь гулким эхом, кухню наполнил жуткий голос, источником которого было горящее письмо на столе.
— Не забывайте мой наказ, Петунья!
Казалось, тетя Петунья сейчас упадет в обморок. Она опустилась на стул рядом с Дадли и закрыла лицо руками. Остатки конверта догорали в полной тишине.
— Что это значит? — хрипло спросил дядя Вернон. — Что... Я не... Петунья!
Тетя Петунья молчала. Дадли пялился на мать, тупо раззявив рот. Тишина закручивалась жуткой спиралью. Гарри глядел на тетю, совершенно сбитый с толку. Голова, казалось, вот-вот лопнет.
— Петунья, солнышко, — нежно проворковал дядя Вернон. — П-петунья!
Она подняла голову. Ее все еще била дрожь. Она сглотнула.
— Мальчик... мальчик остается у нас, Вернон, — сказала она слабым голосом.
— Ч-что?
— Он остается, — повторила она, не глядя на Гарри. Потом встала со стула.
— Он... Но как же, Петунья...
— Если мы его выгоним, пойдут толки среди соседей, — сказала она. Хотя она была еще очень бледная, к ней стремительно возвращалась быстрая, отрывистая манера речи. — Начнут всякие вопросы задавать, станут интересоваться, куда он делся. Придется его оставить.
Дядя Вернон сдувался, как проколотая шина.
— Но Петунья, лапочка...
Не обращая на него внимания, тетя Петунья повернулась к Гарри:
— Сиди у себя в комнате. Из дому не выходи. А теперь спать.
Гарри не двигался.
— От кого этот громовещатель?
— Не задавай мне вопросов! — отрезала тетя Петунья.
— Вы связаны с волшебниками?
— Я велела тебе ложиться спать!
— Что это значит? Какой наказ?
— В постель!
— Ничего не понимаю...
— Слышал ты меня или нет? Спать немедленно!
Произведения
Критика
