В поисках Америки
Анастасьев Н.В.
Один из своих романов Томас Вулф озаглавил «О времени и реке», и это название было точным — ничто меньшее, чем вся жизнь, все люди, все океаны и континенты, не казалось писателю достойным творческих усилий.
Драйзер, Хемингуэй, Дос Пассос, Фицджералд, — те сочиняли романы, но он, Томас Вулф, видел себя современным Гомером и потому писал, да нет — складывал Книгу. Книгу бытия. Он оставил после себя четыре романа и сборник повестей, но сам-то писатель всегда помнил, что и десять и тысяча написанных им страниц — это только часть Книги, которую предстоит создать. Этот грандиозный пафос вулфовского творчества чутко уловил его старший современник Фолкнер. «Мое восхищение Вулфом, — писал он, — вызвано тем, что он страстно пытался сказать все; он готов был покончить со стилем, связностью изложения, всеми правилами ясного письма, чтобы сосредоточить весь опыт человеческого сердца, каков он есть, на кончике пера».
Но подобно тому, как Фолкнер стремился раскрыть целую вселенную на маленьком клочке американской земли — графстве Йокнапатофа, — так и Вулф двигался, исходил из живой, конкретной, зримой истории Америки. Недаром план его книги центром своим имел историю американской семьи, которая должна была быть прослежена с пионерских времен до наших дней.
Тайну Времени Вулф искал в «пустыне американского континента», секрет личности для него воплощался в облике соотечественника-американца «с жилистой шеей, мрачным лицом, выдающейся челюстью, его походкой, худыми бедрами, манерой говорить в нос, сухой уверенностью речи и т. д.»; герой его произведений — это Орест, Телемах, Фауст, но одновременно молодой провинциал из штата Северная Каролина, прокладывающий свой жизненный путь в конкретных условиях Америки 20-х годов.
Эта нерасчленимая двойственность творчества прямо выражена в первых же строках романа, которым Вулф блестяще дебютировал в литературе, — «Взгляни на дом свой, ангел»: «Каждый из нас — итог бесчисленных сложений, которых он не считал: доведите нас вычитанием до наготы и ночи, и вы увидите, как четыре тысячи лет назад на Крите началась любовь, которая кончилась вчера в Техасе». А дальше и начинается, собственно, история, составившая сюжет романа, история, рассчитанная на все века, но совершающаяся в реальных условиях Америки начала XX века.
Роман «Взгляни на дом свой, ангел» появился в 1929 памятном Америке году: невиданной силы кризис потряс экономику страны, но не только — он заметно подорвал самодовольную веру американцев в собственное избранничество, нанес чувствительный удар самому крупному национальному мифу — великой американской мечте.
Серьезное искусство всегда опережает время, улавливает — пытается уловить — в ней некие духовные тенденции, не учитываемые статистикой. Литература США 20-х годов, можно сказать, предвидела катастрофу 1929 года. Ведь ей предшествовало целое десятилетие, которое не зря зовут временем процветания, — тогда даже чистильщик сапог считал лично к себе обращенным призыв Кулиджа: «Обогащайтесь!» Но материальное процветание сопровождалось страшной девальвацией нравственных ценностей, этика доллара победно утверждала себя в общественном сознании нации. Это вот обнищание духа и стало в те годы главной заботой искусства, не давшего себя обмануть ни демагогическими заявлениями буржуазных лидеров, ни внешним благополучием сограждан. Оно в произведениях самых разных по своей творческой индивидуальности авторов — Драйзера, Хемингуэя, Фолкнера, Андерсона, Фицджералда, Льюиса — честно и тревожно сигнализировало о грядущей опасности, протестовало против распада духовных идеалов.
В ряд таких авторов уверенно встал Томас Вулф. Главный конфликт, движущий его первым романом, — конфликт большой американской литературы 20-х годов: порыв к духовной свободе сталкивается с повсеместной, превратившейся в манию жаждой накопления.
Всеобщая страсть накопления воплощена прежде всего в образе и способе жизни матери главного героя Элизе Гант, твердо и неуклонно преследующей одну цель — приобретать недвижимость: «Попирая в себе жену, попирая в себе мать, женщина-собственница... медленно шла вперед».
Мало ли подобных типов возникало в те годы в Литературе США? Однако у Вулфа тут был свой интерес, свой угол зрения. Он берет человека земли, человека, исторически приросшего к американской почве (историческая память вообще очень сильна у героев Вулфа), человека не мелкого и случайного, но крупного и значительного, и прослеживает ход отмирания в нем духовных центров, его путь в кабалу собственности. Собственно, даже не просто путь этого человека, этой женщины: писатель ведь исследует историю Америки и потому жизнь Элизы для него — это только часть этой истории; корни ее жизни уходят глубоко в толщу лет. Только тут надо держать в памяти, что «Ангел», при всей своей композиционной завершенности (это явно самое цельное из вулфовских сочинений), тоже только часть Книги. И чтобы верно понять его, надо прочитать, скажем, еще «Паутину земли» (повесть тоже появилась недавно на русском языке) — рассказ о тех временах, когда американское общество было молодо еще, когда жива была память о пионерах, когда национальный оптимизм не подвергался еще никаким сомнениям, но когда прорастали уже зерна насилия и обмана, расцветшие цветами зла в веке нынешнем.
В образе главного героя всех книг Вулфа — сначала он назван Юджином Гантом, потом Джорджем Уэббером – и в судьбе его отразился не только духовный, но чаще всего и непосредственно бытовой опыт автора. Основная стилистическая стихия романа — пышная риторика, музыкальный темп фразы, резко сменяющийся ритмом рваным синкопическим, — связана прежде всего с фигурой Юджина Ганта.
И в его же, главного героя, судьбе воплощена тема, обозначенная в подзаголовке романа, — «История погребенной жизни». Да, на фоне торжествующего материального здоровья Элизы и в трагическом конфликте с ним — разворачивается рассказ о духе, пробивающем себе дорогу через нагромождение буржуазных условностей к абсолютной свободе, или, выражая эту идею в терминах самого романа, к «ненайденной двери». Наделенный могучим творческим инстинктом, врожденным чувством прекрасного, Юджин остро переживает пустоту, жестокость, бесчеловечность общепринятой системы жизни, той «этики успеха», которую исповедует его мать. Потому и чувствует себя существом потерянным и одиноким в мире наживы.
И в облике Юджина, и в истории его конфликта с семьей точно отразилась, повторяю, жизнь самого Томаса Вулфа. Но писатель прав был в том гневе, с каким отвергал упреки многочисленных критиков в автобиографизме: роман его не был, разумеется, просто беллетризованной автобиографией. Образ Элизы Гант — это, можно сказать, типичный образ, в нем отразилось целое десятилетие американской жизни. Образ Юджина — это, конечно, образ прежде всего нетипичный, исключительный; но одновременно это символ мирового духа, взыскующего свободы в царстве несвободы, и воплощение тех скрытых за фасадом процветания нравственных сил Америки, что противостояли — стремились противостоять — принципам буржуазного миропорядка. Недаром английская писательница Памела Хэнсфорд Джонсон говорила, что роман Вулфа «безудержно» привлекал их, молодую интеллигенцию Запада, «светом маяка, возведенного на каких-то очень прочных основаниях».
Эта оценка, правда, совсем не безусловна (если, конечно, усматривать в ней не просто эмоциональный отклик). Сам-то Вулф в более зрелую пору творчества, когда писателю стали открываться социальные механизмы буржуазного общества, как раз довольно резко отозвался о сочинениях юных лет — назвал бунт героя чисто романтическим, нашел в его жизни черты «романтического самооправдания» и даже обвинил его в бегстве от жизни.
Резон в этой ретроспективной — с высоты новых достижений и нового сознания — самооценке есть. Истинным бунтарем Юджин Гант, конечно, не был. Но вот упрек в бегстве от жизни явно не заслужен, напротив, вся жизнь героя, смысл его яростных поисков направлены в сторону жизни» - истинной жизни, возвышающейся над уровнем обыденно-обывательского сознания.
По словам самого автора (они явно противоречат только что приведенным, но в этом весь Вулф — человек, сотканный из крайностей), «Ангел» был вдохновлен «безудержным оптимизмом молодости». Этим ощущением полноты жизни — не ныне протекающей; конечно, скудной и бездуховной, но Жизни, — пронизана вся структура «Ангела». Оно заключено и в стремлений все время о себе напоминающем, воедино слить все моменты бытия в миг нынешней действительности и «безымянная вавилонская женщина»; оно проявляет себя в самой ярости стилевого потока — родной стихии молодого героя; оно сказывается и в своего рода гигантомании: «тысячи улиц, миллионы фонарей», «миллионы городов и лиц», «мириадогранный мозг» да, и таким образом тоже (нередко это оборачивалось холодной риторикой) Вулф хотел выразить свой восторг перед огромностью бытия; им веет и от фигуры старого Ганта, поглощающего пищу в количествах раблезианских и патетически декламирующего шекспировские монологи; ну, и прежде всего, конечно, оно, это ощущение, воплощено в фигуре Юджина.
Романтически выраженная в «Ангеле», эта вера в последнем, посмертно уже опубликованном (Вулф скончался всего тридцати восьми лет от роду — в 1938 году) романе «Домой возврата нет» запечатлена в слове публицистически явном: «Сущность всей веры такого человека, как я... заключается в том, что человеческая жизнь может быть и будет лучше, что величайшие враги человека в формах, в которых они ныне существуют... страху, ненависти, рабства, жестокости, бедности и нужды, — могут быть побеждены и повергнуты. Но низвержение будет означать полную перемену общественной структуры, какой мы ее знаем».
Л-ра: Новый мир. – 1973. – № 5. – С. 281-283.
Произведения
Критика
