Эволюция Эптона Синклера (900-е–30-е годы)
П.С. Балашов
Критические атаки художника то усиливались, то ослабевали под воздействием нерастраченных иллюзий о возможности мирного разрешения непримиримых противоречий. Но чем смелее он их обнажал, тем отчетливей звучал в его книгах голос жизни, тем все более ожесточенные нападки приходилось выдерживать ему со стороны «вершителей судеб» американской культуры.
С редким мужеством отбивался Эптон Синклер от алчных торгашей, которые «случайно» оказались владельцами целого треста журналов и газет. Двери редакций захлопывались перед писателем, и он вынужден был сам на свой страх и риск издавать и распространять свои книги, не желая становиться на колени перед диктаторскими требованиями монополистов печати. Эптон Синклер отстаивал свое право говорить правду о темных сторонах действительности; и за это его презрительно третировали реакционеры.
Приближение к реальности дало ему возможность изобразить нарастание кризиса буржуазного мира, углубление противоречий между трудом и капиталом — основной конфликт, который всячески затушевывался официальными идеологами культивирующими миф о «единстве нации», об отсутствии классов и классовой борьбы, миф «о человеке, который всем обязан самому себе».
Порой ошибаясь, затем горько сетуя по поводу своих заблуждений, Синклер прорывался к жизненным темам; отражая недовольство народа, он показывал Америку такой, какой она была в первую половину XX в. В этом смысле он стоит рядом с Фрэнком Норрисом и Теодором Драйзером — классиками критического реализма в литературе США.
В самом начале своего пути Эптон Синклер испытал всю унизительность школы литературного ремесленничества, когда он, восторженный и романтически настроенный юноша, вынужден был добывать себе средства на жизнь, работать, как подневольный, и выступать в роли развлекателя и потешника, выпуская, как с конвейера, стандартные поделки в духе авантюро-приключенческого жанра.
Если бы возобладала эта тенденция и его творчество пошло по проторенной колее завзятого поставщика стандартов, всемирная литература не имела бы автора «Джунглей». Обращение художника к реальным образам Америки, к жизненным коллизиям породило того Синклера-обличителя, которого признал весь прогрессивный мир.
Разлад с действительностью, которая убивает талант, «заставляет торговаться из-за куска хлеба», вся горечь и боль зажатого в тиски поэта излита в его «лебединой песне» беспочвенному романтизму — «Дневнике Артура Стирлинга» (эта повесть написана в 1901 г., опубликована — в 1903).
Ни уход из бренного мира на лоно природы, ни поэзия как самоцель, ни наивные призывы к богатым меценатам, в которых писатель мнил обрести покровителей муз, не приносили освобождения. Воздушные замки, созданные фантазией художника, рушились один за другим, и Синклер вскоре многое пересмотрел, хотя иные иллюзии были очень живучими и долго сказывались в его творчестве.
Ощущением явного социального неблагополучия проникнута его сатирическая драма «Принц Гаген» (написана в 1901, опубликована в 1903 г.), особенного успеха не имевшая, но уже предвещавшая «Джунгли» (1905; отд. изд. — 1906).
Симптоматично, что острие сатиры здесь направлено против поклонников «золотого кумира» с Уолл-стрита. Пьеса полна горьких филиппик по адресу буржуазной цивилизации. Порой, правда, возлагаются робкие надежды на народ. По мысли одного из героев «Принца Гагена», народ, пожалуй, смог бы сам управлять, если в этом ему помогут... богатые.
В этой пьесе, несколько абстрактной и отвлеченной по сюжету, слышатся отзвуки весьма реальных событий — острой конкурентной борьбы, в которой крупные монополисты разоряют средних и мелких буржуа.
«Восхождение» империализма сопровождалось беззастенчивым захватом фермерских земель, что нашло отражение в «Эпосе пшеницы» Фрэнка Норриса, усилением гнета и произвола.
Первое десятилетие XX в., как известно, отмечено лихорадочным ростом монополий, сказочно обогащавшихся за счет трудящихся.
Американские вербовщики шныряли по всем странам Европы, собирая дешевые рабочие руки. На смену черным невольникам пришли белые, пришли «добровольно», в поисках лучшей жизни.
Но в начале XX в. в США усиливался национальный гнет, и нарастающую волну недовольства пытались ослабить поддержкой оппортунизма в рабочем движении.
Волна обличительных романов в американской литературе начала XX в. совпала с ростом возмущения разоряемой мелкой буржуазии. Острая критика так называемых «разгребателей грязи» показала обнаженную «прозу» становления американского империализма.
В романе «Джунгли», появившемся на гребне этой волны, дана не только неопровержимая критика чикагских скотобоен, но и выражена надежда на будущее, которое связывалось с осуществлением мечты о наступлении золотого века — социализма. Еще не ясны были пути воплощения этой мечты, но важно было то, что в начале XX в. устами Синклера было высказано осуждение капитализма, и то, что в среде угнетенного рабочего класса он увидел моральную силу, которая противостояла «королям тушенок».
Синклер исполнен сочувствия к пришельцам в Новый свет. Повествование о злоключениях литовской семьи, притянутой в Америку, как магнитом, мечтой о счастье, выступает здесь как типичная история.
Подобно герою повести Короленко «Без языка» Матвею Лозинскому, жестоко страдает патриархально-наивный, но цельный и неподкупный Юргис Рудкус и весь литовский клан — под жестокими ударами, всеми силами пытаясь отстоять свою честь. Это люди особой душевной чистоты, и если они еще не прозрели, если иные из них после упорной борьбы за свое личное счастье и опускаются «на дно», то это не вина их, а беда, и причина тому — безжалостная эксплуатация.
Синклер выходит за рамки бытового, семейного романа, подвергая жесточайшей критике чикагские бойни с их произволом, потогонной системой и неограниченной властью привилегированных надсмотрщиков, охраняемых подкупленными блюстителями закона, — словом со всеми особенностями собственнического общества. Это и дало право Джеку Лондону назвать книгу Синклера «хижиной дяди Тома» рабов наемного труда.
Роман вызвал бурю страстей. «Эстетическая» критика была оскорблена заостренной публицистичностью и откровенным «золяизмом» «Джунглей». Но в действительности для нее была неприемлема идейная направленность книги, - разоблачение легенды об исключительности американского пути.
Движение так называемых «разгребателей грязи», не ставившее целью коренное преобразование капитализма, а лишь критиковавшее его отдельные пороки, было все же подвергнуто остракизму со стороны Уолл-стрита.
Эптон Синклер, пошедший несколько дальше и выразивший сочувствие идее социализма, не хотел сдаваться на милость победителя, и поэтому должен был выдержать все тяготы избранного тернистого пути.
Критика социальных пороков действительности не иссякла и в таких его романах, как «Менялы» (1908), «Столица» (1908), «Сэмуэль-искатель» (1910), «Испытание любви» (1911), «Сильвия» (1913) и «Замужество Сильвии» (1914), но она была значительно ниже возможностей Синклера, обнаруженных им в «Джунглях».
Порыв Синклера к социализму усилил его внимание к контрастам и противоречиям Америки. Но это был именно эмоциональный порыв, лишенный научной опоры, ясного знания революционной теории. Социализм для Синклера стал неким «символом веры», новым Евангелием.
Догматы «повой веры» Эптона Синклера, в сущности, сводились к утопическому реформизму. Отсюда проистекает его тенденция к мирной проповеди, апелляция к чувству и совести «сильных мира сего», что придает порой его книгам налет сентиментальности. Например, в его утопической «Индустриальной республике» (1907) наряду с критикой капиталистического общества дается рецепт мирного разрешения кризиса путем «демократических» выборов, «волшебным» повелением президента. Власть имущие должны добровольно, по-христиански, отказаться от роскоши и благ и волей-неволей принять социализм.
Суровая действительность отметала подобные иллюзии, но Синклер вновь и вновь обращался к ним, лелея надежду покорить сердца людей своим новым «символом веры».
Путешествие по странам в товарных вагонах юноши Сэмюэля Прескотта, героя романа «Сэмюэль-искатель», знакомит этого правдолюбца с нравами полицейских, с тюрьмами, с безработными.
Деревенские девушки и юноши покидали фермы и тянулись в город «навстречу неизвестной и страшной судьбе». Сэмюэль сам испытал, что значит искать работу, когда ее нет, когда всюду натыкаешься на голодающих безработных. Для юноши с фермы, мечтавшем о счастье, «казалась совершенно новой мысль, что в центре цивилизации можно умереть голодной смертью». Жалость к обездоленным охватывает Сэмюэля, когда он знакомится с рабочей семьей из провинциального городка, с работницей текстильной фабрики Софи. «Две младшие девочки вернулись из школы, — слабые, малорослые, в чистеньких, но столь заплатанных платьях, что жаль было смотреть.
Вскоре после этого пришла Софи.
Сэмюэль ужаснулся при виде ее. Ему говорили, что она работает на прядильной фабрике и что на ней держится вся семья; и он себе представил сильную молодую особу вроде тех девушек, каких он видел дома. А на деле перед ним стояло хрупкое дитя, чуть повыше других. Софи было тринадцать лет, как он позже узнал; но на вид ей нельзя было дать больше десяти».
Случай открыл перед правдоискателем двери дворца богачей Локманов. Сэмюэль, рискуя жизнью, спас жизнь Альберту Локману, и молодой богач милостиво предоставил ему работу в своем дворце.
Традиционный сюжет массовой беллетристики о счастливом удачнике, попадающем во дворец и женящемся на дочке миллионера, Синклер использует по-своему — и для обличения, и для наставления, назидания. Сэмюэль, влюбленный в мисс Глэдис, кузину Альберта, взывает к уму и сердцу своих покровителей, попадая в смешное и нелепое положение: они оказываются не теми, за кого он их по своей наивности принимал.
Сказочная роскошь дворца, «павлинье царство», созданное старым Локманом и доставшееся молодому кутиле Альберту, держится на лжи и преступлениях. «Стекольный король» Локман не стеснялся в выборе средств, чтобы прибрать к рукам огромное состояние: он разорял своих конкурентов, устраивая стачки на их заводах, скупал за гроши их предприятия, и все темные интриги и недобрые дела его сына покрывали блюстители закона, церковь, представители «независимой» науки. Полиция обрушивает дубинки на головы недовольных смутьянов, церковь призывает к покорности и смирению.
Сэмюэля ставит на место и сама Глэдис, «богиня красоты», для которой простодушный правдоискатель — только предмет развлечения, забавы.
Так рушатся розовые планы Сэмюэля Прескотта сделать доброе дело, изменить природу власть имущих, привлечь их внимание к бедным людям, которым он искренно сочувствует, но не видит в них людей, способных защитить себя.
Есть что-то сентиментально-мелодраматическое во всей этой коллизии очарований и разочарований наивного, но честного Сэмюэля Прескотта, в его горьких сетованиях по поводу «утраченных иллюзий». В отчаянии бросает он в лицо девушке гневные слова: «Вы — паразиты... Не всегда народ будет вашим рабом... Нам наскучило быть теми, кого грабят и оплевывают. И мы вступим в бой. Мы не намерены пребывать вечно в муках и страхе голодной смерти...»
Искатель истины убеждается в том, как опасна любая попытка высказать правду. Но это не страшит Сэмюэля Прескотта: он выступает на одном из митингов и падает окровавленный, сраженный ударом наемного бандита.
«В испытании любви» Эптон Синклер обращается к проблеме конфликта между художником и действительностью. В судьбе идеалистически настроенного Тирсиса запечатлена драма поэта, идущего наперекор враждебному миру. Тирсис не сдается, не капитулирует перед монополистами печати, он напряженно ищет путь к народу. Дух его не сломлен. «Тирсис не мог бы иметь дела с этими людьми... Они были в его глазах врагами, с которыми он должен вести борьбу. Он ненавидел все, чем они жили, ненавидел их идеи и учреждения. Иногда ему казалось, что он один, среди живущих людей, может с призывной силой крикнуть о страданьях измученных».
Сама жизнь сокрушала буржуазно-реформистские теории о затухании классовой борьбы в США, о нивелировке социальных различий в эпоху империализма, о «равных возможностях для всех».
Одним из героических эпизодов борьбы американского рабочего класса в начале XX в. была забастовка углекопов в Колорадо (осень 1913 и весна 1914 г.), в которой участвовали одиннадцать тысяч человек. Забастовка сопровождалась кровавыми инцидентами — полицейские и наемные охранники обстреливали лагерь забастовщиков и, наконец, подожгли его; в огне погибли женщины и дети.
Вначале замалчиваемые прессой события в Колорадо стали в конце концов достоянием гласности. Через несколько лет после забастовки Эптон Синклер опубликовал свой роман «Король-уголь» (1917), горячо встреченный Георгом Брандесом.
Приближение писателя к рабочему движению, от которого Синклер был далек после создания «Джунглей», способствовало раскрытию социальных антагонизмов Америки. В «Короле-угле» показана призрачность «демократических свобод» и реальная власть самодержцев «черного царства», а также исполнителей их воли — надсмотрщиков и провокаторов.
Весь механизм обмана простого человека, эксплуатации и принижения человеческой личности, запечатленный в «Джунглях», и здесь всесторонне обрисован. «Прогресс» на копях состоит лишь в еще более изощренной слежке за рабочими, в еще более циничном отношении к иммигрантам. За внешним благополучием рудника, затерявшегося в горах и носящего поэтичное название «Сосновая речка», автор увидел трагедию.
Основной конфликт в романе раскрывается типично по-синклеровски — события даны сквозь призму восприятия либерально настроенного сына магната Хола Уорнера, проникающего на шахту другого «угольного короля» под вымышленным именем рабочего Джо Смита.
Переодетого Хола Уорнера стража наградила тумаками, приняв его за организатора союза. «Черное царство» тщательно охраняется от проникновения передовых элементов, могущих внести «смуту» в сознание людей, ютящихся в лачугах. Хол на собственном опыте узнает, как беспросветна жизнь горняка, как тяжел его труд. На каждом шагу обман, обкрадыванье, нарушение элементарных условий техники безопасности, в результате чего и происходит катастрофа, всюду глаза шпионов. Весь арсенал классового принуждения пускается в действие, чтобы ослабить стихийную тягу рабочих к объединению, сломить их сопротивление.
Героический образ дочери углекопа, ирландской девушки Мэри Берк, «Красной Мэри», — одно из высших достижений художника. Мэри Берк полна чувства собственного достоинства, отзывчива и человечна. Героини «Джунглей» — смиренно и кротко принимали «удары судьбы», и в конце концов жизнь сломила их. Мэри Берк, охваченная пылом борьбы, преображается на наших глазах.
В сопротивлении угнетателям Мэри Берк обретает себя, происходит «чудо человеческой души». Воплощение затаенного страданья, любви и нежности к своим близким, гордая Мэри обнаруживает, приобщившись к классовой борьбе, неиссякаемый запас моральных сил, проявляет твердый, как сталь, характер. Натура цельная и страстная, она всей душой радовалась, что хотя в чем-то «содействовала освобождению трудящихся». Пламенная, непримиримая Мэри Берк не предаст общего дела, не изменит ему ради личного счастья.
Эптон Синклер открыл «Красную Мэри» в американской действительности, и не там, где еще царит всепрощающая покорность, а там, где отчаяние отступает перед надеждой, где вспыхивает гнев против классового угнетения, пробуждается воля к действию, к сопротивлению, отметающая всякое сентиментальное причитанье над «плачевной судьбой» «горемычных людей». Остро почувствовав унизительность и трагизм своего положения, Мэри Берк навсегда простилась с прошлым, — она уже не раба, она бросает вызов угнетателям, утверждая свое право на счастье.
В романе «Король-уголь», пожалуй, яснее всего обнаруживается влияние новаторских традиций творчества Максима Горького, в фарватере которых, наряду со многими писателями мира, оказался и Эптон Синклер. И это особенно понятно в свете идейно-эстетических исканий писателя, пытавшегося и в родной литературе (Фрэнк Норрис) и в литературе мировой найти опору для создания социального романа. И хотя эстетические воззрения Синклера не отличались стройностью и цельностью, его симпатии все же явно склонялись к «грубому реализму жизни».
Эптон Синклер с явной иронией относился ко всяким попыткам идеализации далеко не возвышенных героев буржуазного мира: «Как эти действующие лица мягки и деликатны, — писал он в этюде «Улыбающаяся Америка», — как они солидно приобретают и тратят свои доллары, как щепетильны в соблюдении денежных условностей! Молодые рабочие не смогут вообразить себя на месте таких лиц!»
Критикуя «нежный реализм» Уильяма Хоуэлса, Синклер все же воздает ему должное за мягкую сатиру на нелепости капитализма, которая пронизывает, например, его повесть «Путешественник из Альтрурии» (1894). Синклер говорил, что еще сильнее полюбил бы автора этой книги, если бы он готов был сражаться за нее и если бы он позволял себе хотя бы намек на социальный протест в тех журналах, которые он редактировал или в которых он сотрудничал.
Приезд Горького в Америку окрылил молодого Синклера, который заявил, что книги Горького оказали влияние на всю его жизнь. Для него Горький являлся великим сыном великой родины, человеком громадного душевного размаха, гигантом, вызывающим преклонение и любовь.
Творчество великого мастера социалистического реализма служило и служит примером самой глубокой и последовательной критики индивидуалистического общества. Максим Горький и в глазах такого мятущегося писателя, каким был Шервуд Андерсон, представлялся «настоящим отцом всего современного творчества».
[…]
Эптон Синклер, опираясь на горьковскую традицию, в лучших своих произведениях запечатлел образы рабочих, обладающих человеческим достоинством. Сближение с движением американского пролетариата дало ему возможность показать подъем нравственных сил у рабочего человека, вовлеченного в сражение за свои права.
Война и революция поставили искателя правды перед лицом сложных проблем, решение которых давалось ему не легко. В канун империалистической войны Эптон Синклер выступил со своего рода антивоенным манифестом.
[…]
Синклер пишет одну из своих, пожалуй самых замечательных, книг — роман «Джимми Хиггинс» (1919).
Здесь подведен итог блужданий рядового американского социалиста, выступавшего сначала против войны, а затем вовлеченного в ее водоворот.
Сентиментально-слащавые страницы романа посвящены моральному «падению» Джимми Хиггинса, его пребыванию в английском госпитале, и, если бы вся история Джимми Хиггинса сводилась к таким эпизодам, мы имели бы самую заурядную урапатриотическую повесть, каких не счесть.
Убеждающая жизненность этого романа — в правдивом описании прозрения Джимми Хиггинса, который уже не хочет быть слепой игрушкой в руках реакционной военщины, не хочет воевать против республики рабочих и крестьян и распространяет большевистские листовки среди американских солдат, посланных интервентами в Архангельск подавлять Советскую власть.
Именно под влиянием идей революции Джимми Хиггинс «обретает свою душу». Романтика революционной борьбы захватила Джимми Хиггинса, ощутившего силу и неотразимость нового, и это возвысило его, наполнило той непреклонной волей, которая ярко проявилась в подвиге, в сопротивлении истязаниям и пыткам, в преодолении немощи плоти. И это возвышение человека, всевозрастающая непокорность его духа — правда характера, правда революции.
Здесь, как и в образе «Красной Мэри», присутствует поэзия, яркие романтические краски, и это поэзия жизни, поэзия, вырастающая на почве суровой реальности.
[…]
Глубокий кризис буржуазного мира и проявление классовой борьбы на Западе и в США находит отражение не только в «Джимме Хиггинсе», но и в других произведениях Эптона Синклера, в особенности в его публицистике 20-х годов. Эта публицистика проницательна и остра, хотя и не свободна от двойственности.
Объектом решительных атак писателя были религия, буржуазное искусство, школа, печать.
В своей книге «Гусиный шаг» (1922) Синклер размышляет о системе высшего образований, о школе, где он отмечает «поражающее отсутствие свободы». Дав острую критику школы, прививающей «марширующим гусятам» расовые предрассудки, насаждающей религиозное ханжество и т. п. писатель строит наивные планы создания под контролем рабочих школ «открытого форума», где «рабочие сердечно приглашают капиталистов всего мира сделаться рабочими». Но эта утопия не вооружала рабочих, а лишь уводила их от правильного решения проблемы борьбы с социальным злом.
В публицистике Синклера 20-х годов настойчиво звучали мысль о кризисе собственнического общества. Идея «вечного просперити», разъяснял писатель, иллюзорна.
[…]
Идеологическое противоборство двух систем, проницательно отмечает Синклер, определяет мышление и творчество всякого писателя в любой стране.
В своих заметках и этюдах о писателях и литературе, хотя и не отличающихся стройностью, Синклер указывал на прозаическую зависимость ряда буржуазных писателей от денежного кошелька, на беспочвенность искусства, тронутого червоточиной разложения. Он обращается к молодым писателям Америки с призывом отказаться от старой эгоистической психологии. Художник, убежден Синклер, заискивающий перед паразитическими классами, обрекает себя на узость и бесплодие.
Синклер подмечает черты аморализма в откровенно апологетической литературе и объясняет это тем, что капитализм отрицает нравственное начало в общественных делах. Он мечтает о времени, когда писатели создадут «жизненное искусство» и будут в состоянии говорить «правду, не боясь бойкота и гибели».
Надежды на подъем и расцвет искусства в США Синклер связывает с всемирным движением, защищающим социальную справедливость. Он призывает писателей обратиться лицом к классовой борьбе, в которой он видит «ключ к пониманию современности».
Правда, и в эти годы Синклер по-прежнему пытается утвердиться на расплывчатых позициях «социалиста чувств».
В серию живых откликов писателя на политические события 20-х годов, на обострение классовой борьбы в период так называемого «золотого ожирения» входят такие его романы, как «100%. Биография патриота» (1920) и «Бостон» 1927).
В романах Синклера проливается свет на те провокационные методы, которые широко практиковались и после Второй мировой войны судом, полицией и комиссией по расследованию антиамериканской деятельности.
Роман «100%. Биография патриота» запечатлел истинный облик «героя» и «патриота».
Питер Гадж, завербованный реакцией в свою агентуру, мнит себя стопроцентным американцем, а по сути является коварным, расчетливым существом, строящим свое «возвышение» и карьеру на провокациях и «ловле красных». И Питер Гадж не одинок. Писатель вывел людей и рангом повыше, но таких же низких, как и Питер Гадж. Генеральный прокурор, например, мечтающий подавить Коммунистическую партию США, — это клеветник, пытающийся «запугать всю страну заговорами красных». В романе отчетливо ощутима грань, разделяющая действительных представителей американского народа и всякого рода реакционеров.
В двухтомном романе «Бостон» воссоздана во всех подробностях история убийства Сакко и Ванцетти, отражен кризис либерализма.
В качестве искателя истины здесь выступает либерально настроенная Корнелия Торнуэлл, которая после смерти мужа бежит из губернаторского дома. Она отвергла «торнуэлловские традиции», холодную чопорность и бостонское благоприличие. Томимая пустотой жизни бостонского «света», Корпелия уходит в мир простых и достойных уважения людей, в мир рабочих, где она впервые в жизни, несмотря на тяжелые условия существования, испытывает душевное успокоение.
Семейная драма перерастает в социальную: бегство бабушки Корнелии и переход ее внучки Бетти Олвин на сторону тружеников знаменуют кризис респектабельности семьи и разочарование в нравственных ценностях собственнического уклада. Высокие, честные души задыхаются в атмосфере высокомерного презрения ко всему, что находится за пределами привилегированной касты.
Искуснейшие «законоведы» прикрывают темные махинации дельцов, и поэтому эти истинные нарушители закона на свободе. Они содержат армию раболепных политиканов, предоставляя им «теплые местечки» судей, полицейских, адвокатов, выполняющих их предписания. Все они готовы наброситься на невинных людей, подозреваемых в посягательстве на «священное» право собственности. К ужасу либералов, во всей наготе «открылась страшная истина: никаких законов не было! Была только классовая борьба».
Глубокое разочарование в прежних идеалах испытала Корнелия Торнуэлл. И если она и продолжает возлагать надежды на «справедливость» американских прокуроров и судей, то все же столкновение с реальными фактами показало ей — чью сторону держит суд. И ее внучка Бетти Олвин, «мечущаяся между коммунистами и социалистами», пытается помочь своей бабушке извлечь урок из процесса над Сакко и Ванцетти. Ведь всем очевидно, что «сокрушение красных» проводится посредством полицейских дубинок и речей благопристойных «либеральных» судей.
Характерны симпатии корректных бостонских банкиров к фашистским методам «дуче». Для защиты своих «священных» прав в их распоряжении «пулеметы, газовые бомбы, полиция, а также резервы — армия и флот».
В атмосфере накаленной классовой борьбы в сознании людей, охваченных волной протеста против произвола и насилия, рождается ненависть к бостонскому миру, к этому городу, «скрывавшему свою алчность под маской ханжества, — городу опрятному, вежливому и предательскому, культурному, корректному и смертоносному».
Реакция использовала процесс над Сакко и Ванцетти в своих целях, пугая обывателя призраками «преступных красных», отказывающихся «любить Америку и ценить ее идеалы». В «Бостоне» показано, как рушатся иллюзии о классовом мире.
Паника на нью-йоркской бирже 1929 г., возвестившая начало жесточайшего экономического кризиса, вызвала в американской литературе волну социальной критики, на гребне которой появились такие романы, как «Гроздья гнева». Одновременно в период экономического кризиса оживилась деятельность различного рода «реформаторов», выдвигавших те или иные проекты обновления общества без потрясения его основ.
В 30-е годы Эптон Синклер как бы проходит через мертвую зону пустыни, выступая с наивно-утопическими идеями разрешить «социальное зло» христианским путем. Противоречия в его взглядах принимают крайний характер и, несомненно, накладывают свой отпечаток на его творчество. Отмечая, что капиталистическая система является причиной социальных бедствий, Синклер возлагает иллюзорные надежды на безболезненность перехода из царства необходимости в царство свободы.
Романы Синклера первой половины 30-х годов — «Моунтен-сити» (1930), «Мокрый парад» (1931), «Римские каникулы» (1931) — не принадлежат к числу его лучших вещей. Чертами наивного утопизма отмечены публицистические выступления, например «Я губернатор Калифорнии» и «Как я покончил с бедностью» (1933), и такие романы, как «Кооперация» (1936), где провозглашена реформистская идея преодоления кризиса с помощью кооперативов взаимопомощи.
Даже невинные проекты Синклера, поскольку в них содержался элемент критики, сервильная печать осуждала. Разговор по душам с «королями», которые не хотели расставаться со своим «престолом», явно не клеился. Напротив, некоронованные «короли» принимали все меры, чтобы укрепить свое положение. Синклер не мог не видеть, что империалистическая реакция в США пестовала организации тина «черного легиона» и т. п., что гитлеровская агентура находила в США своих сторонников в лице властелина желтой прессы Рандольфа Хэрста и некоторых других монополистов.
Творческий спад обещал быть затяжным, если бы Синклер после горьких неудач не обратился вновь лицом к реальной Америке — к ее социальным контрастам, что вернуло читателям Синклера-памфлетиста.
Памфлеты «Автомобильный король» (1937) и «Малая сталь» (1938) продолжили цикл социальных романов Синклера об индустриальных «королях» Америки. Здесь мы видим острое перо автора «Джунглей» и «Короля-угля», который зорко присматривается к жизни «капиталистических цитаделей» и правдиво воспроизводит картины эксплуатации рабочих. Лицемерные фразы «о мире в промышленности» и подавление рабочих организаций, крики о «свободе» и широко разветвленная сеть шпионажа, устранение передовых рабочих — таково лицо капиталистических предприятии Америки 30-х годов, как оно верно нарисовано Синклером в «Автомобильном короле» и «Малой стали».
Полемизируя с развлекательной литературой, рисующей в розовых тонах обогащение девушки или юноши в силу магических свойств американской фортуны, Эптон Синклер воссоздает правдивую картину возвышения «короля» Форда и обнищания старого фордовского рабочего Шатта, которого в конце концов выбрасывают на улицу, как износившуюся ненужную деталь огромной машины. В романе «Автомобильный король» Синклер вынужден был расстаться со своим идиллическим взглядом на Форда как на «милостивого» и «чуткого отца рабочих». Он вспоминает о своих безуспешных попытках уговорить отгородившегося от мира и живущего в сказочной роскоши «короля жестянок» быть отзывчивым к рабочим. Призывы к Форду перестать быть угнетателем ни к чему не привели. И автор нарисовал Форда таким, каков он есть: под маской патриархального наставника, любителя старины, писатель разглядел изворотливого, хладнокровного, расчетливого дельца, лицемера, беззастенчивого в выборе средств борьбы за богатство и власть.
В романе-памфлете «Автомобильный король» суровая реальность противопоставлена мифу о «просперити»: кризис сковывает «цитадель» Форда, рабочие увольняются, в народе растет недовольство, а среди рабочих — тяга к сплочению и организации. Печальна судьба старого фордовского рабочего Эбнера Батта, неотвратимо крушение его наивных иллюзий и веры в утешительные сказки своего «всемогущего» хозяина. Разлад царит в семье Шатта — одни сдаются, стремясь попасть в ряды «аристократов», другие, как Том Шатт, непримиримые и честные, встают на путь защиты своих прав. Тут Синклер не грешит против истины, верно подмечая всю сложность жизни рабочего США в 30-е годы.
[…]
Л-ра: Балашов П.С. Писатели-реалисты ХХ века на Западе. – Москва, 1984. – С. 202-220.
Произведения
Критика
